4
13 мая 2018 г. в 21:50
Шерил в независимость играет, в недотрогу. В самостоятельную и неизломанную куклу, каковой не является давно уже. Сама ночами не спит, дорисовывая очередную порцию набросков и полноценных холстов к зачетам. Ей бы на бизнес поступить стоило, ей бы стоило учиться для того, чтобы вернуться обратно в Ривердейл и продолжить дела предков. Чтобы все то, что Блоссомы поколениями накапливали, не испарилось просто. Она вместо этого рисует, рисует-мажется-в-краске, ребро ладони в графите все испачкано.
Девушку на шпильках и в красном платье на факультете права почему-то за свою раз за разом принимают; Шерил улыбается, обнимая Веронику и щекой к ее щеке прижимаясь, чтобы помаду ни себе, ни ей не смазать.
— Дома есть пончики. И я купила несколько новых пачек кофе для машины, — пальцы Вероники в своих сжимает, пока та на одногруппников оборачивается.
— Мы заниматься собирались, — бросает несколько коротко.
— О, — лишь отвечает Шерил.
Пальцы разжимает, ладони ее выпускает. И как-то глупо усмехается себе под нос.
— Да, точно, я все равно хотела доработать эскизы. Ты… напиши, как домой пойдешь.
— Черри…
Остановить ее только не получается. Ни словесно, ни за руку схватить. У нее походка уверенная, она уже где-то за воротами перед зданием университета скрывается. Испаряется практически. И кто-то даже говорит Веронике, чтобы она шла, что они могут и часа через три собраться. Или на выходных. На выходных даже удобнее.
Вероника головой мотает отрицательно.
У нее девушка битая.
Шерил — перепачканная красками, боль свою выливающая на холсты, все та же блистательная снаружи и острая; до боли в пальцах, в суставах привычная и домашне-трепетная.
Вероника возвращается ближе к ночи. С тремя учебниками в руках, сумку где-то в прихожей ставит. И замечает полностью включенный свет. Девушку свою в белой футболке, на которой пятна от масляной краски давно застиранные, в тех самых подранных джинсах, что давно все в краске. Шерил говорит, что в этом есть свой стиль. Но все равно без каблуков, своих эффектных укладок и элегантных нарядов не появляется на улице.
— Пончики закончились. Прости, — и голос скачет по тем самым, хорошо знакомым еще со школы интонациям. Обида, подчеркнутая такая и явная. Противно-высокие ноты до ужаса почему-то, это даже не удары под дых.
Вероника чуть уголками губ улыбается, туфли у шкафа снимает, платье собственное расстегивает. Ногами переступает через ткань, когда слышит снова голос Шерил.
— Встань у шторы. Мне как раз нужна обнаженная модель.
— Черри, ты же злишься до сих пор, — замечает Вероника, пока платье на вешалку вешает и убирает в шкаф.
А та кивает утвердительно.
— Злюсь, — говорит, — но у меня скоро сдача материала. А мне не хватает еще трех работ.
И Шерил ближе подходит, когда Вероника — почему-то — все же встает у шторы, замирает во вполне удобной позе, прекрасно понимая, что ей часа три так придется стоять. Шерил ярко-рыжей краской ведет по коже чуть выше груди, не касаясь ключиц.
— Так лучше. А то слишком много однотонных.
Вероника улыбается, лицо ее ладонями обхватывает и в губы коротко чмокает.
— Давай уже получим самые высокие баллы за твои работы, а потом съедим пончики. Я новые купила, если что.
А Шерил только к холсту возвращается.
Ей ее пресловутая независимость нужна; Вероника готова и дальше внимания не обращать на ее сколы. Особенно, когда бежать из Нью-Йорка обратно в Ривердейл ее девушка не стремится.