Печаль отчалила

Всю ее жизнь Елену окружали крысы: тупо посмеивающиеся, пассивно стоящие на площадке ее игры, но не отходя в сторону и не принимая участие, даже тогда, когда оно требовалось. Елену это бесило. Хотелось кричать «Пошевеливайтесь!» или «Валите отсюда!», но Елена знала, что эти крысы питались сплетнями — отходами всего их общества, а отходы, как известно, для крыс — лучшее, что могло бы быть. Елена знала, что при всем их поклонении ей, подобострастии и прочем, она была всего лишь их пищей — телом, которое рано или поздно распадется на сотню маленьких склок и интрижек или на десяток огромных скандалов. Это происходило с каждой более или менее известной личностью — ее растаскивали по кускам, в поисках «развлечений». И, да, Елена была довольно известна, красива и несомненно умна, раз умудрилась попасть на обучение к Великому Духу Осталы, вокруг которого только и делали, что вились тысячи крыс, крысят и прочих помоев. И, как ни странно, при всем при том, что Дух жив уже много лет — он все еще цел. Ни куска, ни одной сплетни от него не отползло. Почему? Все до безумия просто: сильные не ломаются. А Астрагор был силен. Пройдя закалку сквозь десятки тел, жизней, зрелищ остывших трупов, он стал сильным. Астрагор стоял прямо перед ней — на высокой ступеньке кафедры и в очередной раз нахваливал Нортона Огнева, и Елена вместо того, чтобы слушать восторги и наставления, или рассматривать смазливое личико, как это делала Лисса (препротивная ханжа, к слову), уставилась прямо на посеребренные пуговицы пиджака Духа и почти возводила его в свои кумиры. Елена хотела силы. Безмерной силы. Не так, чтобы пару раз взмахнуть ресницами, оголить плечико — и баста, все у твоих ног, а так, чтобы какие-нибудь рыжие сучки смотрели снизу вверх со слезами на глазах, и просили прощ… — Елена, можно я возьму твои конспекты? — тихий голос оторвал от размышлений и сбора сумки. Плавится как пластилин, приобретает другую форму, рвет свои прекрасные рыжие волосы, плачет. Ломается. — Конечно. Елена сошьет еще одну куклу. И сожжет ее.