and then she burst into tears

В Мюзене как всегда накурено, причём чувствуются только пидорские капсульные сигареты Курфейрака. Видимо, он и дымит весь день. Хоть бы окна открыли, честное слово. Анжольрас швыряет сумку на ближайший стул и озвучивает своё пожелание очень громко, так, что все оборачиваются, здороваются вразнобой и возвращаются к обсуждению дизайна баннера для следующей вылазки. На этот раз они хотят обратить внимание властей на проблемы вырубки городских парков и последующую застройку этой территории многоэтажками. – Только не говори, что мама будет ругать, если почувствует запах, – курит всё-таки Курфейрак. Он салютует ему подожжённой сигаретой. Салютует так воодушевлённо, что Анжольрасу приходится уворачиваться от его руки, чтобы не получить маленький кругленький ожог на носу. Судя по соотношению роста Анжольраса и траектории руки Курфейрака, попасть он должен был именно туда. Анжольрас знает, потому что они с Жеаном одного роста. А вот реакция у нашего поэта несколько хуже и. собственно, поэтому он ходил с маленьким кругленьким ожогом на носу. – Пошёл ты, – Анжольрас закатывает глаза и так втискивается в общую кучу, чтобы посмотреть на результат работы, проделанной в его отсутствие(опоздание, но это не важно). Он придавливает стаканом с кофе вечно скатывающийся уголок карты на краю стола(«Опасно, Анж, опасно», комментирует Легль) и склоняется над рисованным-перерисованным ватманом. Важно то, что работа проделана. Но всем им явно не хватает навыка рисования, потому что грубые наброски и разметки, хоть и хорошо вписываются в то, что они обсуждали накануне: что-то с вызовом, но не радикальное, причём «но» и «не» вместо «и» – инициатива Комбефера. Ну как инициатива, он встал в позу и запретил любые призывы к штурмам и «романтической чепухе, которая перестала быть актуальна ещё в девятнадцатом веке, нет, Анжольрас, парламент никто атаковать не будет, это мирный митинг!» Баннер большой, даже ровно размечен под текст. И Анжольрас даже умилился бы, разглядывая места, где каждый оставлял заметки. Почерка разные и понять, где чей предельно легко, а вот разобрать, что в этих посланиях имеется в виду трудно… Пора покупать очки или просить каждого самолично расшифровать эти послания. А лучше просто заставить их писать печатными буквами. – И что мы будем делать? – Кто-то уже звонил Грантеру? – Звонили, он недоступен. – Недоступен – это Анжольрас. Грантер просто.. – Просто что? – дверь захлопывается, являя взору озадаченной кучки юных активистов существо, мало похожее на нормально функционирующий организм, но для трупа слишком уж оптимистично настроенное. Волосы больше похожи на гнездо, шарф явно по дороге очутился в сугробе, вон, даже отпечаток ботинка вместо принта, а чёрные круги под глазами скоро превратятся в чёрные дыры и поглотят щёки. Ещё и руки трусятся. Анжольрас снова закатывает глаза, но Комбефер вовремя шикает на него и приходится только наблюдать, как Жеан, осторожно шурхнув многострадальным уголком карты, передаёт Грантеру стакан с кофе. – Ты живой? – тихо уточняет, следя, чтобы стакан прочно держался в дрожащих пальцах. – А куда деваться? Нам, бедным нищим людям только и остаётся, что пахать по ночам, не щадя себя и всех вокруг, мозоля им глаза своей немощью. Но никогда, слышите? Никогда ещё такие как я, такие как мы, не отчаивались! Мы всегда достигаем намеченной цели, и своей на сегодня я достиг: у меня есть кофе и деньги на ужин. Кстати, я рассказывал, как мне пришлось продать свой любимый рюкзак, когда родители меня выставили на улицу в новогоднюю ночь? Тогда у меня ещё были родители.. – Анжольрас не выдерживает и вымученно стонет, попутно ища, чего бы швырнуть в Грантера, потому что эти истории вызывают желание дать по морде. За враньё. Хотя, во время группового обсуждения они сошлись на мысли, что не понимают в каком месте у него заканчивается усталость и настоящие пинки от жизни и начинаются упражнения в ораторстве. Грантер оглядывает их всех, хихикает, оперативно скидывает куртку и, на ходу отпив из стаканчика и чуть не споткнувшись о провод чьей-то зарядки, стремительно подходит к столу, берёт со стола карандаш; минут пять молча и очень серьёзно елозит им по ватману. Анжольрас выдыхает и подходит посмотреть, что вышло. Вышло хорошо. – Я утром прочитал то, что вы писали в конфе, – Грантер трясёт стаканом, проверяя его содержимое, и Анжольрас только в этот момент вспоминает, что кофе, вообще-то его, – вроде достаточно ясно и никакого насилия. Если подходит, я дома ещё поправлю и завтра принесу готовый. Кстати, кто насыпал сюда столько сахара? Это больше на сироп с молоком похоже. Им подходит и они решают, что сейчас самое время отправить его домой спать. Выделяют сопровождающих и мирно расходятся. Мирно, не считая пыхтящего от возмущения Анжольраса, которого утаскивает комфортить Комбефер. – Кстати, почему ты не отвечал на телефон? – Курфейрак и Жеан незаметно проводят ревизию на предмет подозрительных емкостей с подозрительными жидкостями и субстанциями. Находят бутылку вина. Запечатанную. Курфейрак находит это более подозрительным, чем если бы она была начата. – Я его продал, – Грантер отбирает у них вино, ворча что-то про чёрный день и пряча бутылку обратно в шкаф, – и купил мольберт. Теперь очередь Курфейрака закатывать глаза и шикать на сочувствующий и понимающий взгляд Жеана. Ну да, кому как ни ему понимать рвения бедного художника. Рыбак рыбака, ой простите, то есть, творец творца. Они уходят, убедившись, что у Грантера в холодильнике есть что-то, кроме плесени, а сам он спит. – У меня одного ссылка на фотку плаката не открывается? – Она не только не открывается, а ещё и денег требует, – в беседе командного пункта ажиотаж и непонимание. Грантер прислал ссылку на фотографию плаката, но ссылка вела куда-то не туда. – У Комбефера открылась, – Анжольрас не мог понять, что не так и как это работает. Но тут ясность внёс Жеан. – Ты донатишь ему на арты? – У него неплохие портреты, – секундное молчание, – Но зря я это сказал, потому что Анж начинает дымиться. Снова.