***
Это произошло через три дня, когда Дженсен возвращался домой после очередной пробы. Он предпочитал теперь ходить один, чтобы Джаред не видел эти снисходительные физиономии, понимающие улыбочки, глаза, высчитывающие, сколько можно потратить, чтобы все-таки получить отдачу. Он так задумался, что столб дыма увидел, уже подъезжая к дому. Первой его мыслью было: «Черт побери, у нас горит задний двор!» Второй: «А, нет, мне показалось». Третьей: «И все-таки горит». Он ворвался на двор за домом – и замер. Посреди зеленой площадки полыхал костер. Дровами служили вещи, так или иначе относившиеся к «Сверхъестественному», – плакаты, календари, личные копии сценариев – Дженсен заметил печати на листах, фотографии, костюмы персонажей... Джаред бегал вокруг костра как сумасшедший, размахивая руками и выкрикивая что-то невнятное. Время от времени он отпивал прямо из горла бутылки виски. Он увидел Дженсена, только когда Эклз подбежал вплотную. – Дженсен! – заорал Джаред. – «Сверхъестественному» конец! Дженсен не знал, как реагировать – он хотел бы поддержать жертвоприношение Джареда, но увидел, что вслед за ним у дома припарковался полицейский патруль. – Здесь запрещено разводить открытый огонь на задних дворах, – сухо сказал вышедший из машины полицейский. – Вы нарушили муниципальный закон. За нарушение полагается штраф или же общественные работы. Вы можете выбрать. – Клянусь, они хотят штраф, – пьяно расхохотался Падалеки. – Наши грязные руки не должны здесь ничего делать. Они нами брезгуют. Полицейский посмотрел на бушующего парня и сокрушенно покачал головой. Но всего на миг на его лице промелькнуло такое выражение, что Дженсен, похолодев, понял: Джаред был прав. Они затушили огонь, проехались в полицейский участок, подписали протокол, признав себя виновными. Так было лучше, по мнению обоих. – Я против вас ничего не имею, – вполголоса сказал полицейский, провожая их до выхода. – Но вам лучше прислушаться к моему совету. Здесь приличный город. Вам лучше выбрать другое место для проживания. Наверняка есть районы, где вам будет более комфортно. Джеи не смотрели друг на друга, когда шли к автомобилю. – Приличный город, – усмехнулся Джаред в машине. – Приличный! Эти приличные люди тихо сожгут наш дом, а нас закопают живьем где-нибудь в лесу. Лишь бы никто не портил их репутацию. У Дженсена в груди была пустота, куда летели все его прежние понятия, приоритеты и ценности. Он был согласен. Но предпочел не фокусироваться на этом. Войдя в дом, Дженсен поволок Джареда в спальню, по пути шутливо ругая его: – Как ты умудрился так нализаться? Ты же почти не пьешь, Падди. Давай условимся, что это было в первый и последний раз. Не хватало нам еще с тобой спиться и превратиться в канонных геев-неудачников-алкоголиков. Джаред послушно рухнул на кровать и тут же развернулся на бок, подтянув колени к груди. Его взгляд был направлен в стену и казался неожиданно трезвым и потерянным. Эклз, собиравшийся уже отнести пустую бутылку, валявшуюся на столе, на кухню, решил, что это подождет. Гораздо важнее сейчас было сесть рядом с Джаредом и обнять его. А бутылку пока можно поставить в стенной шкаф с зимней одеждой. Он быстро прошагал в угол спальни, потянул на себя дверцу и обмер. На дне шкафа стройными рядами стояли пустые бутылки из-под виски.***
Расставить все точки над i Дженсен решил через день. Поскольку на следующее утро ему пришлось лечить бедолагу Падалеки не только от жесткого похмелья, но и от угрызений совести. Джаред смотрел на Дженсена своими оленьими глазами и никак не мог поверить в то, что натворил накануне. – Я сжег твою кожанку с первого сезона? – восклицал он и сам же морщился от собственного громкого крика. – Не, чувак, я не мог. Что угодно говори, но это не я. Это в меня демон вселился. Та куртяха тебе так офигительно шла, как раз то, что надо, облегала, и что надо – выставляла! – в похмельном Падалеки просыпалась неудержимая похоть. Однако жестокий Дженсен с утра лечил партнера только таблетками и минералкой, а вечером не позволил подойти ни к одной припрятанной бутылке со спиртным. Он еще ночью тщательно обыскал весь дом и обнаружил шесть тайников – Дженсен искренне надеялся, что все. Так Падалеки остался без привычной вечерней дозы – он был злым, уставшим, критиковал каждое движение любовника, а потом долго не мог заснуть – ворочался, ругая тех, кто делает неудобные кровати. От этого паршивого вечера у Эклза все-таки осталось одно хорошее воспоминание. Как бы ни хотел Джаред выпить, на открытый конфликт он не пошел. Дженсену и самому не спалось, но ему было труднее: необходимо было изображать глубокий спокойный сон, желательно еще и с подхрапыванием. Он смотрел в темноту за собственными веками, неимоверными усилиями воли пресекая позывы почесаться, и сжимал зубы, хотя больше всего на свете его одолевало желание сесть, схватить подушку, швырнуть ее об стену и заорать: «Черт возьми, что за херня, каким образом я докатился до такой жизни?» Но рядом в очередной раз переворачивался с боку на бок Джаред, и Эклз не двигался с места. Большой разговор он затеял после обеда, справедливо рассудив, что сытый Падалеки гораздо сговорчивее Падалеки голодного, похмельного и от этого злого. Однако оказалось, что в любом состоянии Джаред был упрямым ублюдком. – Я не алкоголик, – сообщил Джаред громко, сдвинув брови. Раньше это хмурствование неизменно умиляло Дженсена, а теперь крайне раздражало, нет – просто бесило. И это раздражение пугало Эклза. Он не хотел сердиться на Падалеки, только не сейчас, когда, казалось, только они и остались друг у друга. – Я насчитал 21 бутылку, когда их выбрасывал, – парировал Дженсен. – Только не говори мне, что их выпили пикси. – Ну, скопилось за столько времени, – мрачно ответил Джаред. – Бывали у меня моменты, когда хотелось выпить. Эклз выдохнул. Он знал, что это ложь. Но ему очень не хотелось уличать в ней дорогого человека. Вокруг них и так было много лжи. Он не планировал снимать маску иллюзии с их отношений и показывать всем, что они ничем не отличаются от царящего вокруг притворства. Но ничего не оставалось делать, и он сказал в приобретающее было уверенность лицо Джареда: – Я вытирал в шкафу пыль месяц назад. – Они убирались в доме сами, после того как застукали приходящую уборщицу за фотографированием их личных вещей на телефон. – Тут было пусто. Падалеки в запале открыл было рот, чтобы что-то ответить, но тут же закрыл и отвернулся, словно признавая свое поражение. Дженсен мягко тронул его за руку: – Послушай меня. Я не говорю, что ты немедленно должен идти к мозгоправам или ложиться в какую-то чертову клинику. Мы сами со всем справимся, нужно просто найти нормальную замену этой гадости, которую ты в себя вливаешь. Если хочешь, – он залихватски подмигнул, – я буду вливать в тебя другую жидкость каждый вечер. Поверь мне, сил у меня хватит надолго. Но внезапно Падалеки оттолкнул его руку: – Зато у меня уже никаких сил нет, – пробормотал он. – Хватит. Это надо прекращать. И он почти бегом отправился наверх. Выждав несколько минут, Дженсен пошел за ним. И увидел, как тот закидывал свои вещи в старую спортивную сумку. Туда летело все подряд: скомканные футболки, бритвенные принадлежности, случайно купленный журнал по собаководству, старые кроссовки, которые сам же Джаред решил выбросить... – Ты куда? – спросил старавшийся казаться бесстрастным Дженсен. Кроссовки убедили его, что с головой у партнера сейчас совсем плохо. – Куда-нибудь подальше отсюда, – рявкнул Падалеки. В слове «подальше» отчетливо отразилось расстояние в как минимум 10 тысяч километров. – Может, объяснишь, почему? – наклонив голову, спросил Дженсен. Он старался говорить спокойно, хотя внутри него все закипало: гнев, боль, обида... и почему-то жалость. По-видимому, и Падалеки раздирали эмоции, потому что он некоторое время просто расстегивал и застегивал молнию на полупустой сумке, почти вырывая ее из ткани. Эклз уже решил, что его не удостоят даже словами на прощание, но... – Я устал... – Джаред кусал губы. Он явно пытался подобрать слова, но у него ничего не получалось. Наконец он все же решился: – Я устал ждать, когда ты уйдешь. Нафига тебе со мной оставаться, из жалости? Я знаю, что ты отказался от предложения Мэндеса, потому что меня туда не взяли. Я для тебя только обуза, – он опять ожесточенно расстегнул молнию и бросил туда первую попавшуюся вещь – рекламный блокнот с логотипом CW, они записывали туда то, что нужно купить в магазине. – Ты все равно меня бросишь, так дай мне уйти самому. Я хоть уважение к себе сохраню, что ли. Джаред так низко опустил голову, что длинные волосы завесили его глаза, и Дженсену были видны только странно скривившиеся губы, как будто Падалеки собирался... собирался... Ну нет. Жалеть его сейчас было нельзя. – Работаешь на опережение, значит? – неприятным тоном осведомился Дженсен. – Самый умный тут? А в морду не хочешь? Джаред, настроившийся на сентиментальную откровенность, грубости никак не ожидал. Он ошалело посмотрел на Дженсена, деловито засучивавшего рукава. – Ты что, серьезно? – недоверчиво спросил он. Дженсен без лишних слов подошел к нему ближе и зарядил в челюсть. Падалеки в ступоре отступил на пару шагов, но когда неожиданный враг подошел ближе с явным намерением отвесить вторую порцию, у него сработали рефлексы, и Дженсен рухнул на пол от мощного удара в грудь. Джаред прыгнул на него, и они начали валять друг друга по плетеному ковру, словно заправские борцы. Настоящей драки не получалось: ни один из противников по-настоящему не хотел навредить другому. В итоге они замерли, выдохшись: распростертый на полу Джаред и Дженсен, нависающий над ним, упирающийся ладонями по обе стороны от его головы. И тогда, наконец, Эклз сказал, что он думает: – Я считал, ты мне доверяешь. Я понимаю, что сейчас, наверное, самым коммерчески выгодным было бы нам расстаться. Сказать, что это ошибка, кто в молодости не экспериментировал, нас поймут, и вообще, бисексуальность – это даже модно. Поговорят – и перестанут. Нас снова начнут приглашать в приличные проекты. Главное при этом – пересекаться как можно меньше, и только на людях. Все еще можно исправить. Дженсен видел, как постепенно каменеет лицо Джареда, пока он толкает эту речь, а при последних словах теплые глаза лежавшего под ним парня заледенели, и тот попытался вывернуться. Но Дженсен не дал ему этого сделать, надавив всем весом на плечи, и продолжил: – Но дело в том, что у меня есть одна большая проблема. Очень большая проблема. Я тебя люблю. И если мы с тобой расстанемся, я просто сдохну. Даже со всеми сценариями мира в обнимку. Джаред помолчал немного, потом осторожно высвободил одну руку из хватки Дженсена. Он потрогал уже наливающийся кровоподтек на подбородке и болезненно поморщился. – Ну ты охренеть просто какой романтичный. Прямо как отбойный молоток. Он схватил Дженсена за бока и резко перевернул его, поменявшись местами. Теперь уже Джаред вглядывался в растерянные глаза. – Хочешь подыхать – пожалуйста. Только после меня. И предотвратил возможные возражения, накрыв его губы своими.***
Больше Джеи не заговаривали про расставание, продолжив вести затворнический образ жизни. Они не общались с журналистами, впрочем, со временем их интерес иссяк, и агенты перестали звонить с просьбами об интервью. Они очень редко предпринимали вылазки в магазины, предпочитая делать заказы по телефону или интернету. Они перестали совершать даже утренние пробежки, довольствуясь беговой дорожкой, также заказанной через Сеть. Они мало разговаривали и много занимались сексом, что-то там ели и что-то там читали, иногда заговаривали о прошлом и практически никогда – о будущем. Джеи все больше становились автономной Вселенной, замкнутой на себя. Каждый из них понимал, что это все – совершенно неправильно, но они оба до дрожи боялся хотя бы словом обмолвиться об этом при партнере. Они видели, какие страдания мир причинил их любимому человеку, и меньше всего хотели добавить туда новые оттенки боли. Пусть даже ради этого им придется превратить в тюрьму собственный дом. Однако сделать это им не дали...