«Разве ты не видишь…
Я у твоих ног.»
Человеческий запах был просто одуряющим, и он видел, что его спутники уже опьянены им. Их глаза сверкали от жажды крови, рты наполнялись слюной, руки дрожали. Инстинкт берет верх. Животный инстинкт. Он уставился в темноту. Говорят, что вампиры не хуже кошачьих могут ориентироваться во тьме. Конечно, он видел и позолоченную мебель, и серебряные барельефы, и кровать, на которой мирно спала глупая девчушка. Длинным, острым языком он облизнул губы и оба клыка, затем глубоко вздохнул. Пахло кровью и человечиной. Запах был непривычный, но не пропитан гнилью, нет. Жертва благоухала даром Флоры — королевской лилией. В Сангвинеме пахло отвратительно. Там пахло сыростью, помоями и кровью, а тут, на белоснежных простынях, спало маленькое создание — невинное чудо. — Вы уверенны, что справитесь с ней? — стражник прищурился, разглядывая девочку. — Несомненно, мои дорогие друзья. — Сладко пропел мужчина. — Лапушка Глисис и не заметит, как окажется по ту сторону. Волосы юного создания были немного спутаны и небрежно разметались по подушке. Блики света играли в густых локонах, переливаясь от темно-синего до черного, как уголь, цвета. «Стоит ли?» Этот вопрос терзал мужчину целую неделю. Неделю, когда эта девчонка стала одной из них — тварей, которым чуждо понятие «человечность». Круто развернувшись на каблуках, Седьмой прародитель покинул апартаменты жертвы, убийство которой стало бы пустой тратой его драгоценного времени. Да и смысл было создавать такое бурное представление — его товарищ все равно разозлился бы, да и самому не хотелось марать об это руки. Не обращая внимания на возгласы стражника по имени Лакус, он мигом оказался возле дворца Основателей. Само сооружение, расположившееся в одном из лучших мест Сангвинема, с первых же минут покоряло своим великолепием и изяществом. Главный вход, как будто искусно сотканный из легкого кружева, оформлен серебристо-серыми мраморными колоннами и украшен тонкой художественной резьбой по камню. Огромные окна зала Основателей, драгоценные украшения, дурные ворота из кованого железа — все это могло привести в восторг любого туриста, но не мужчину, который околачивался возле этих ворот почти восемь лет. Навстречу шел давний знакомый, друг, товарищ и напарник в одном лице. Нацепив на лицо легкомыслие и ветреность, Седьмой прародитель, чеканя шаг, улыбнулся. — Кроули, Кроули, Кроулишка, — защебетал он. — Где же ты пропадал? В этом городке становится так мрачно, когда ты не навещаешь меня. — Ты сам прекрасно знаешь, чем я занимался. — Мужчина достал из-за спины рапиру, которая была испачкана кровью. — Какой ты неряшливый, Кроулишка! Меч имел относительно длинный клинок, заточенный вдоль всей длины, с характерным эфесом сложной формы. Рукоятка была очень удобной для взрослого мужчины, но как это оружие оказалось в руках маленького ребенка, безвольно метавшегося по лесу? Девочка начала хмуриться во сне, бормоча какие-то непонятные вещи. Туман. Он обволакивает ее липким покрывалом, застилая глаза пеленой. Она бредет на ощупь, вытянув перед собой руки. Сквозь эту дымку чувствует холодное дыхание ночи. Она спокойна и в отчаянии. Она никогда не поймет, для чего она здесь, и что от нее сокрыто. Шаг. Другой. Она спотыкается. Падая на оба колена, она замирает в этой позе, прислушиваясь к продрогшей тишине. Она думает, что вот здесь лучше всего остановиться. Что это предел ее возможностей. Ведь она истощена затянувшимися поисками чего-то важного, постоянно ускользающего от нее. Ценность жизни — ничто, тело только мешает. Не только своя жизнь не имеет значения, но и чужая. Закричав от ужаса, она мигом села на холодной простыни, убирая с лица мокрые пряди. Глаза ничего не видели, хоть на улице было уже довольно-таки светло. Картинка стала расплывчатой, и она начала дико метаться из стороны в сторону, чтобы что-то разглядеть. Ничего. Она не смогла ничего рассмотреть. Мелкие точки, словно мельчайшие крупицы мозаики, обрамляли вазу, кровать, окно. Да что окно, даже собственные руки! Она с ужасом наблюдала за тем, как, открывая глаза, картинка медленно, будто растягивая пытку, становится мутной. Она не видела собственных рук. Она ничего не видела. Она что, ослепла? Девочка облокотилась на тумбу, ваза с которой упала на пол, разлетевшись на маленькие осколки. Но она не видела их. Она не видела ни саму вазу, которая так безжалостно упала, ни тех кусочков стекла, валявшихся где-то на паркете. Дверь неожиданно распахнулась, и она, устремив свой взор на силуэты в дверном проеме, мелко дрожала, обливаясь потом. — Эй, людишка, ты чего? — к ней подбежал монстр, который накрыл ее собственным армейским плащом. — Лапушка Глисис, не надо так пугать. Она глянула в глаза стоящего рядом с ней вампира. Взор не пропитан злобой, жаждой, одержимостью. Красные глаза с вертикальными зрачками посмеивались над ней, такой абсурдной и простодушной. Но кто он такой? Кто этот, черт возьми, мужчина? Набравшись смелости, она вытерла слезы рукавом ночной сорочки и пролепетала, глядя прямо в очи чудовища: — Дядя, ты кто? Разве можно так нелепо доверять свою судьбу первому встречному? Зачем она тогда еще живет, раз не может постоять за себя, чтобы спасти собственную шкуру? Она — ничтожество, такое же ничтожество, как и все находящиеся в этом городе.