***
Сова прилетела, когда Инносента накрывала стол к чаю — в ожидание объявившегося наконец адвоката. Уважаемая миссис Темпорис! Настоящим сообщаем, что законный владелец занимаемого Вами в настоящее время дома по адресу № 19, Ясеневая аллея, Тинворт, мистер Реджинальд Каттермоул, находившийся вместе со своей семьей в эмиграции, намерен вернуться в Англию. Будучи информирован о том, что в принадлежащем ему доме в настоящее время проживает женщина с маленьким ребенком, мистер Каттермоул любезно согласился отсрочить свое возвращение на две недели. Вам надлежит освободить занимаемый Вами дом к полудню 21 мая сего года.С наилучшими пожеланиями, Председатель Комиссии по реституции при Отделе обеспечения магического правопорядка Кристофер Крекенторп
Кажется, она потеряла сознание. Или нет? Во всяком случае, настойчивого стука в дверь она не услышала; адвокату пришлось войти в открытое — к счастью — окно. — Миссис Темпорис — Туллиус Коллинз, как я имел честь рекомендоваться в письме. Я виделся вчера с вашим мужем… — Мистер Коллинз, нас выгоняют из дому. Транквилла еще не судили, а в наш дом уже вселяют каких-то эмигрантов. В «Пророке» только и пишут о восстановлении правосудия, что за лицемерие! Помогите. Адвокат внимательно прочел письмо. — Каттермоул, Каттермоул, — он снял очки, тщательно протер и надел их снова. — Где я слышал эту фамилию? Если я правильно понимаю, миссис Темпорис, дом принадлежал еще семье вашего мужа? Или вашей? — Дом купил мой муж, но какое это имеет значение? Он наш. — Когда мистер Темпорис купил его? — Какая разница? В сентябре. — В сентябре девяносто седьмого года? Боюсь, сударыня, многие заключенные тогда сделки сейчас подвергаются сомнению. Вы купили дом у прежних владельцев? — Я ничего не знаю о прежних владельцах. Нам говорили, что они не вернутся. Как из забытого кошмара, перед глазами Инносенты явилось старушечье лицо и послышалось бормотание: «Разумеется, они вернутся. Мальчика-то так и не поймали…» — Позвольте взглянуть на купчую, сударыня. — Accio документы. — Благодарю. Подпись Яксли. — Адвокат вновь протер очки. — Боюсь, что дело плохо, сударыня. Необходимо выяснить фамилию прежних владельцев дома. Я наведу справки — хотя это займет время. — О Мерлин… — Можно и не терять времени. Я видел людей в соседнем саду. Они наверняка знают. Инносента хотела крикнуть: «Нет!», но он уже шагнул к окну. А впрочем, пусть. Все лучше, чем отсрочка. Не ей же спрашивать. — Добрый вечер, дамы. Вы не могли бы сказать, кто жил в этом доме до сентября? — Каттермоулы! — Каттермоулы, Реджинальд и Мэри. Дом построил прадедушка Реджинальда. –Мэри потащили в сентябре на эту… Комиссию. Кровь у нее, дескать, в жилах не такая, поэтому она украла свою волшебную палочку. — Но она спаслась. Мы потом слышали по радио, что в тот день многие спаслись. Они с Реджинальдом примчались домой за детьми и бежали за границу. — Вчера я получила от Мэри письмо, они возвращаются двадцать первого. Так и передайте этой особе, которая сидит в их гостиной. — А двадцать второго выписывают Элинор Тальби. Так и передайте. — Я очень рад это слышать. Благодарю вас, дамы. — Сожалею об этой сцене, миссис Темпорис, я не предполагал…, но сейчас не до этого. Разумеется, я наведу все необходимые справки, однако, если дело обстоит так, как говорили эти дамы, то, простите, я вынужден говорить прямо, дом не отнимают у вас, а только возвращают законным владельцам. К делу вашего мужа это не имеет ни малейшего отношения. Мой долг… — Но Транквилл купил этот дом! — У кого, миссис Темпорис? Вы должны понять, что эта сделка не имеет ни малейшей законной силы. Ваш муж купил краденое имущество, и по английским законам… — Благодарю вас, мистер Коллинз, — Инносенту трясло, — по этому вопросу я обращусь к другому адвокату. — Ваше право, сударыня. Должен вас предупредить: даром потратите время и деньги. Даже мой великий тезка не стал бы браться за ваше дело. — Коллинз в очередной раз принялся протирать очки. — Видите ли, для того, чтобы доказать, что вы владеете этим домом по закону, нужно доказать, что он по закону был отнят у Каттермоулов. Это невозможно. А для мистера Темпориса самая попытка может стать опасной — учитывая то, что вменяется ему в вину. — Он сделал паузу, пристально глядя на Инносенту; очки так и остались у него в руке. Инносента в ужасе молчала. — Мой долг, как я и собирался сказать вам, — позаботиться, чтобы вы получили обратно свои деньги. Но заняться этим можно будет только после того, как дело мистера Темпориса решится. — Почему? Адвокат надел очки и принялся разглядывать купчую. — Пятьсот галлеонов, сударыня. Я кое-что понимаю в недвижимости и могу сказать, что минимальная цена этого дома — тысяча галлеонов. Боюсь, такая значительная скидка может быть воспринята как… дополнительная плата за доклад вашего мужа. Это было бы… крайне нежелательно. Сессия Визенгамота начнется в первых числах июля. Проволочек с судебными процессами я не ожидаю. Если вы позволите дать вам совет… — А нельзя договориться с Каттермоулами об отсрочке? Всего на месяц? — Кажется, Коллинз воздохнул. — Когда Транквилл вернется в Министерство, он наверняка сможет найти какой-то выход… Мы сможем выкупить у них дом… — Одну вещь вы должны понять, миссис Темпорис. Если вашего мужа и оправдают, — как его адвокат я обязан на это надеяться и все для этого сделаю — в Министерство он не вернется. По крайней мере, в ближайшие несколько лет. — Но если поймут, что он невиновен… — Миссис Темпорис. Имеется документальное свидетельство того, что шестого сентября прошлого года ваш муж сделал официальное заявление Отделу обеспечения магического правопорядка. Согласно этому заявлению ваша соседка, миссис Элинор Тальби, вела в вашем доме антиправительственные разговоры. Ее арестовали. — Мне очень жаль…, но разве это преступление — делать заявления Министерству? — Нет. Это неподсудно. Но людей, которые делали подобные заявления, мистер Шеклболт не намерен держать на государственных должностях. Вы читали, я полагаю, о программе Lustratio delatorum? ** Исходите во всех ваших планах и расчетах из того, что, при благоприятном исходе, вашему мужу придется искать новую работу. — Коллинз поднялся, собирая бумаги. — Сожалею, сударыня, но у меня назначена встреча, я должен бежать. Новостей от мистера Темпориса пока нет, он здоров, просил вас не добиваться свидания. Я напишу вам.***
«Эксклюзивно для магической прессы». На колдографии немолодая женщина в элегантном магглском костюме (явно сшит на заказ, лицо женщины вроде знакомо) протягивала руку для поцелуя тому, с серьгой (серьги на этот раз не было). Нетрудно было разглядеть мелькнувшее на его лице выражение торжества, когда он преклонял колено. Инносента пробежала глазами статью: ее последняя, робкая, невысказанная даже самой себе надежда на то, что Министром станет кто-то другой, рухнула. — Смотрите! «Ракушка» появилась! «Ракушка» — Уизли… Инносента «столкнулась» с Флер шагах в десяти от входа в «Очаг». Тщательный расчет и дезиллюминирующее заклятие должны были придать встрече вид абсолютной естественности. Флер выглядела усталой, и черное ей было не к лицу — хотя с такой внешностью разница невелика… — Флер, как я рада тебя видеть! — Это должно было прозвучать совершенно искренне: Инносента действительно была рада. — En vérité? *** — Флер не замедлила шагов. Не до гордости. — Флер, мы могли бы поговорить? — Pourquoi pas? — с легким приглашающим кивком Флер вошла в «Очаг»; Инносента последовала за ней с надеждой на то, что о встрече они договорятся позже. — Флер! С возвращением. — Миссис Уизли. У меня как нарочно для вас говядина. — Я… рада вернуться. Говядину возьму обязательно, но можно сначала чашку чая? Merci. Инносента, ты хотела поговорить? — Нельзя ли… потом? — Tête-à-tête? Сожалею, нельзя. В семье мужа сейчас строго: никаких разговоров tête-à-tête с посторонними. Comprenez-vous, mesdames? **** — Женщины в «Очаге», разумеется, принялись выражать согласие: улыбка Флер явно показывала, что ни одна из них, кроме Инносенты, к посторонним не относится. Делать нечего. — Флер, мне нужно встретиться с мистером Уизли. Это вопрос жизни и смерти. — Ah… Он проводит на работе по двенадцати часов в день — или больше — и еще никому не отказал в приеме. Запись, насколько я понимаю, в Атриуме. Очень удобно. — Флер слегка отвернулась от Инносенты, как будто считая разговор законченным, и обратилась к миссис Турпин. — Они все убивают себя работой, — каждый на свой лад — чтобы выжить. Я так не могу. Помощь в Мунго — это само собой, я и завтра пойду, но я должна вернуть Билла — моего мужа — к нормальной жизни. Теперь мы дома, мы справимся. — Флер, так ты же меня понимаешь, ты должна меня понять! Нас с Малышом оставляют без крыши над головой… — Если у вас нет родных, помимо миссис Робинсон, мы позаботимся о вашем сыне. — Так что можете идти работать. И с переездом мы вам поможем, когда найдете жилье. Что-то я хотела спросить у вас, миссис Уизли. Простите — магазин… вашего деверя откроется? Людям сейчас так нужен смех. — Откроется. Даже если хозяева смеяться не будут. — Хозяева? — Рон присоединился — младший из моих… братьев — так ведь можно сказать по-английски? — Можно, Флер. Нужно. — Как я рада вернуться. Merci. — Флер отодвинула чашку и поднялась из-за стола — Мерлин, сейчас она займется покупками, последний шанс! — Флер, моему ребенку нужен дом, а не какое-то жилье. Нормальная детская, и он привык к комнате для игр… — Обязательно скажи это мистеру Уизли, Инносента, его это тронет до слез. Чуть не забыла, mesdames, в «Норе» так радовались известиям от мистера Каттермоула — ну, насколько это сейчас возможно. Особенно Рон, он рассказал удивительную историю, правда, довольно путано… Да, именно этот кусок, пожалуйста. — В этой истории случайно не было серебряного оленя и выдры? Мэри писала, что они ее спасли. — Олень? Возможно, насчет выдры не уверена, надо будет спросить. Я вижу, у вас есть мой любимый сыр. Инносента почувствовала, как в ней что-то сломалось: да, она была сдержанной и терпеливой, но всему есть предел. — Что, приятно быть на стороне победителей? Приятно строить счастье на беде моего ребенка? Радуетесь? — Мерлин, кто бы говорил… — Вашим бедам тут никто не радуется. Осознайте, пожалуйста, что вы живете в чужом доме. И что пока вы ноете насчет двух детских для вашего сына, другие женщины хоронят своих сыновей. — А кто виноват? Каттермоулы сами оставили свой дом! Если бы его жена вовремя уехала или не стала бы убегать от Комиссии, он мог бы остаться тут с детьми. И если бы родители твоего мужа, Флер, заботились как следует о своих детях, то дети не полезли бы ни в какую битву, и не пришлось бы никого хоронить. Наступила тишина. Женщины переглядывались, поднимая брови и пожимая плечами. Затем раздался голос: — Возьмете брюссельской капусты, миссис Уизли?***
Узнав о потере дома, мама, разумеется, ускорила свой приезд. Инносенту она выслушала очень терпеливо, хотя и поджимая недовольно губы. — Я очень разочарована в Транквилле. Как можно было до такой степени скомпрометировать себя! И друзей надо было выбирать с большим разбором — Ранкорн, надо же, никогда Транквиллу не прощу, что он ввел тебя в такое неподходящее общество. Да, я знаю, что ты скажешь, — когда-то я радовалась твоей дружбе с женой Ранкорна, но я же не могла знать, что это за люди. Я так понимаю, Транквилл не сохранил отношений с коллегами, которые сейчас имеют влияние? — Как это было возможно, мама? И кто мог знать, что так обернется? — Кто-то, очевидно, знал, иначе бы всего этого не произошло. А способ поддерживать контакты с… самыми разными людьми разумный человек всегда найдет. И рассчитывать на любой исход тоже не мешает. Кстати, напиши своему адвокату, пусть наведет справки об Эрмине Эджкомб. Я пока не решаюсь с ней общаться. Она на свободе, но кто знает… Мы не можем позволить себе ни малейшей неосторожности. — Хорошо, мама, но Коллинз абсолютно бесполезен… — Вздор, Сента! Он дал тебе прекрасный совет: не поднимать шума из-за дома. А ты не нашла ничего умнее, чем окончательно восстановить против себя весь Тинворт и… — Какая мне разница, что болтают в Тинворте? — А что Флер Уизли может наговорить заместителю Министра, тебе есть разница? Теперь ты не можешь к нему идти, — не то чтобы в этом и раньше был какой-то смысл. — Что же мне делать? Дом… — Про дом забудь, Сента. Вам придется пока что поселиться у меня. И оставь, пожалуйста, свои разговоры про комнату для игр, мне и так придется отказаться от комнаты для гостей. И послушай меня внимательно. Мы, разумеется, должны помочь Транквиллу, насколько это возможно, но твоя главная задача сейчас — вести себя так, чтобы вызывать сочувствие. Ты молодая женщина с ребенком, без квалификации, без друзей, муж арестован за деятельность, к которой ты ни малейшего отношения не имела. Ты жертва обстоятельств. Если Транквилла выпустят, в чем я сомневаюсь, ему такая твоя репутация не особо повредит. Если нет — она поможет тебе. — В чем, мама? — Для начала — найти приличную работу. Ты же не собираешься сидеть у меня на шее? А потом, разумеется, мужа. Надеюсь, ты понимаешь, что тебе и Малышу нужна нормальная семья?***
— Относительно мадам Эджкомб, сударыня. — Адвокат принялся тщательно протирать очки. — Она никогда не превышала своих полномочий, ну, скажем, не превышала в такой степени, чтобы оказаться под следствием. Ей, однако, грозило увольнение с позором. Но, поскольку ее дочь попала в Азкабан за то, что предупредила несколько человек об аресте, мадам Эджкомб было позволено уйти по собственному желанию. Если вы принимаете в ней участие, вам будет приятно знать, что с наружностью мисс Эджкомб теперь все в порядке. Не считая следов пребывания в Азкабане, конечно, — но молодость возьмет свое. Мне указали на мисс Эджкомб в министерском кафе — она угощала подруг шоколадками, которые ей прислали из Австралии, «ни за что не угадаете, кто». Я упоминаю об этом потому, — прибавил Коллинз с некоторой поспешностью, так как Инносента сделала нетерпеливое движение, — что, если бывший узник Азкабана не съедает присланный шоколад весь и сразу, а еще и делится, то это добрый знак. — Умеют же люди вести себя разумно, — пробормотала мама, бросив выразительный взгляд на Инносенту. — А теперь, сударыни, перейдем к делу. — Адвокат надел очки. — Должен вам сказать, я серьезно обеспокоен. Мистер Темпорис с самого начала дал мне понять, что он будет прислушиваться к моим советам, но все решения относительно линии своего поведения будет принимать сам. Одним из его самостоятельных решений было не давать никаких показаний против других лиц. — Что? Сента, неужели ты так ничему его и не научила? — Я не понимаю вас, мистер Коллинз, вы должны были настоять… Уверена, он один такой. — Среди сотрудников министерства — безусловно. Это известно всем моим коллегам, об этом говорят открыто и пишут в газетах: так называемые министерские коллаборационисты (простите, миссис Темпорис) упорно перекладывают ответственность за содеянное друг на друга. Вплоть до того, что члены Комиссии по регистрации магглорожденных заявляют, что в их действиях виновата Комиссия по регистрации магглорожденных. Вы могли заметить из прессы, это вызывает немалое отвращение. Вот, посмотрите, мне это сегодня дали на Диагон-аллее в порядке рекламной акции. Адвокат вытащил из кармана жабу (Инносенте на секунду показалось, что она живая), и слегка нажал на нее. Жаба заквакала: «Лично я ни в чем не виновата. Меня так учили». — Вы можете поверить мне, сударыни, отвращение общества разделяют и следователи. И не только потому, что их запутывают, а и потому, что они тоже люди, и им противно. На днях я слышал в коридоре, говорилось в полный голос, так что могу повторить: «Эти министерские крысы хуже Упивающихся. Те, по крайней мере, пытаются на покойников валить, а эти на соседей по кабинетам». Так что, понимаете, на подобном фоне поведение вашего мужа воспринимается как порядочное. И оно могло бы произвести весьма благоприятное впечатление на такого человека, как мистер Уизли. И, разумеется, на нового председателя Визенгамота. Нет, имени пока назвать не могу, на днях будет в газетах. — Почему «могло бы», мистер Коллинз? — Увы, миссис Пруденс, магические младенцы… — Какие еще младенцы, о чем вы? — Я потом объясню, мама. Мистер Коллинз, я понимаю, что это ужасно, но вы же читали письмо Снейпа? Оно было таким… пугающим. Транквилл даже думал об эмиграции… — Было бы лучше, если бы он осуществил этот план, миссис Темпорис. Тогда ему инкриминировался бы только доклад. А теперь — все, чего он добился своим поведением, — это то, что его не считают чудовищем. — Послушайте, он защищает себя или нет? Вы его защищаете? — Поверьте мне, миссис Темпорис, я делаю все, что могу. Мне удалось уговорить вашего мужа заявить, что доклад он писал, искренне заблуждаясь, — и теперь понимает свое заблуждение. Естественно, ему было трудно пойти на это, какой же ученый признает, что верил «Протоколам Стоунхенджских мудрецов», — но после Первой войны многим удавалось избежать (или почти избежать) ответственности подобным образом. Увы… Вашему мужу устроили очную ставку с мистером Олливандером. Она длилась не более минуты: мистер Темпорис потерял сознание. Взгляд мистера Олливандера может оказывать… совершенно особенное воздействие. — Сента, у твоего мужа нет характера. Мерлин, какой неудачный брак. — Далее. Главная моя надежда была — держаться того, что мистер Темпорис совершенно не осознавал последствия своей деятельности — просто писал ради денег, что заказывали, ну, примерно, как мадам Скитер. В конце концов, у него действительно не было никаких контактов с Комиссией. Мистер Темпорис четко придерживался этой линии — пока ему не стали показывать протоколы заседаний Комиссии. Это довольно жуткое чтение. Тогда он начал колебаться. Миссис Темпорис, поймите меня, мой долг — защищать вашего мужа от давления со стороны следствия, от нечаянных ошибок, но мне нелегко защищать человека от его собственной совести. — С ним должна поговорить я. Добейтесь для меня свидания, мистер Коллинз. — Без согласия мистера Темпориса это невозможно, сударыня. Наступила пауза. Инносента не решалась выговорить: «Он не хочет меня видеть?». Ответ был слишком очевиден. — Миссис Темпорис, когда я говорил вам, что серьезно обеспокоен, то имел в виду новое развитие событий. — Что еще? — Учитывая воздействие на вашего мужа протоколов — вы можете представить себе, какое впечатление могут произвести воспоминания в думоотводе? — Коллинз помолчал, протирая очки. — До последнего времени этой опасности не существовало. Следствие располагает воспоминаниями жертв Комиссии — но я имел право настаивать и настоял на том, что эти воспоминания могут быть показаны моему клиенту только в присутствии и с участием их «хозяев». Разумеется, никто не собирался подвергать пострадавших столь травмирующему испытанию. Мистер Уизли и слышать об этом не пожелал. — Чувства моего мужа, стало быть, щадить не надо? — Боюсь, что так, сударыня. Что касается членов Комиссии, то использовать воспоминания людей для свидетельства против них самих запрещено. Этот закон довольно часто нарушался в прошлом, но мистер Шеклболт настаивает на нем категорически — даже применительно к простым протоколистам. — Тогда в чем опасность? — У одного из заседаний Комиссии был сторонний свидетель. Какая-то женщина, находившаяся последнее время за границей. Сейчас она вернулась. И самое худшее, миссис Темпорис, что заседание, которое она видела, имело место второго сентября. Среди допрашиваемых в тот день была миссис Каттермоул. Ваш муж знает, кому принадлежит этот дом. — Мистер Коллинз, Транквилл не должен увидеть это воспоминание. Может быть, с этой женщиной можно договориться? Узнайте ее имя, умоляю вас! — Я не понимаю, откуда мог взяться сторонний свидетель. Я читала, что все заседания Комиссии были закрытыми. Вы можете подвергнуть ее свидетельство сомнению. — В тот день был массовый побег из зала суда. Очевидно, кому-то удалось туда проникнуть. Узнать я, конечно, попытаюсь, но предупреждаю, что оказывать давление на свидетеля… — Вы только узнайте! Я слышала, миссис Каттермоул писала друзьям про серебряного оленя и выдру… — Что? Миссис Темпорис, я полагаю, любой волшебник в Англии знает, у кого Патронус в виде оленя. А значит об имени леди с Патронусом — выдрой догадаться нетрудно. Вы с ней не договоритесь, и свидетельства ее оспорить не удастся. — Адвокат надел очки и встал. — Простите, сударыни, но я не берусь отвечать за дальнейшие действия мистера Темпориса. — Но скажите ему, по крайней мере, что он должен думать о семье! — Я говорил. Он ответил, что думал о ней слишком много.