I hope they remember you

      Для Ванды украденные у нее — и целого мира — пять лет, как блажь. Подарок от вселенной или же кого-либо свыше. Она уверена, что не смогла бы терпеливо ждать, надеяться, верить, пытаться жить дальше, оставшись совсем одна. Да, ее бы не бросили, она не сомневается в этом, даже уверена, что Романофф непременно взяла бы ее под свое крыло. Только этого не достаточно. Этого мало. Этого не хватит, чтобы она вновь почувствовала свою важность, необходимость и вообще просто не заставляла себя через силу делать следующий вдох. Ее бы воля, то легла бы тихонько где-нибудь в сторонке и умерла. Но жажда мести толкает в спину и гонит вперед.       Ванда свирепо вгрызается в самую гущу битвы, и кровоточит алой магией точно как открытая рана. А она ведь и является таковой еще с самой потери брата. Теперь, когда она лишилась и любви всей жизни, болит только сильнее. Болит так невыносимо, что хочется согнуться пополам, накрепко стиснув зубы, а после взвыть, обливаясь слезами, и отдаться горю, кажется, идущему с ней рука об руку с момента ее появления на свет. Зачем? Зачем она пережила эксперименты Штрукера? Чтобы потом ежеминутно чувствовать одиночество, ставшее для нее могилой? Чем смерть в муках хуже? Ванда не понимает. Даже не отличает одного от другого, для нее мир без Вижена такая же мука.       Танос должен заплатить. Ванда солгала бы, сказав, что за все свершенные им грехи, а не для утоления ее непреодолимой жажды мести. Но кому какое дело, эгоизм это или благое возмездие?       Танос должен заплатить. Эту непреложную истину она познала еще с Альтроном. Легче тогда ей не стало, но зато душа обрела покой от знания, что повинный в смерти Пьетро наказан.       Когда Ванда наконец настигает его, продираясь через своих, чужих, убитых и раненых, ее ярость на пике, на той самой точке невозврата — за ней лишь пекло, которое она ему устроит, и хаос.       Ванда знает, она может его убить. Не потому, что отчаянно хочет этого, ей попросту это под силу. Никто никогда не измерял предела ее возможностей, даже Штрукер, но для нее их с Таносом столкновение пятилетней давности случилось всего несколько мгновений назад. Кажется, опусти она взгляд, то наткнется на тело Вижена у него под ногами. Только его больше нет, Танос и вовсе без перчатки. А ее ненависть к нему душит горло мертвой хваткой, как и тогда. Это все, что нужно для убийства.       Ей приходится сдерживаться, контролировать рвущийся наружу багрово-пламенный поток ее всепоглощающего гнева. Четко выверенными движениями тонких пальцев, словно ее учил этому кто-то, она вспарывает его золотые доспехи, как оберточную бумагу на коробке с подарком, и вот-вот доберется до плоти, а там и проверит, имеется ли у него сердце. И если да, то не прогнившее ли оно насквозь.       В глазах Таноса непонимание, что он ей сделал. Это как еще один плевок в и без того израненную душу Ванды. Приказом открыть огонь он подтверждает, как боится ее. И не напрасно. Разъяренная женщина, потерявшая все, способна творить страшные вещи. Разъяренная ведьма же и вовсе может испепелить весь мир.       И, похоже, Ванда таки способна подчинять себе чужой страх, обращать его в панический ужас. В другой ситуации это могло бы даже ее потешить, но ей снова ничуть не легче. Она знает, убийство Таноса — вовсе не панацея, от него не зарубцуются ее потери. И если ей повезет — а повезет ли? — сегодня выжить, то на ее хрупкие дрожащие плечи опять обрушится столько неподъемных вопросов. Зачем? Ради кого в этот раз? И вообще стоит ли жить дальше?       После смерти Пьетро ответы на них дал ей Вижен, теперь же Ванде придется искать их самой…