I hope they remember you

      — Разве мы не прекрасная пара?       Ложь струится по венам алым потоком, это единственный цвет в их сером мире. От сияющей широченной улыбки щеки сводит, и дрожат неуверенно пальцы, теребящие жемчужную нитку на шее: в груди что-то странное, в груди беспокойство. Ванда мысленно успокаивает себя — это страх, что бисквит не поднимется, выйдет тяжелым. С чего бы ей еще волноваться?       Вижен понимает, что что-то не так — по правде сказать, он всегда и все понимает, или пытается понять и не осуждает, — и Ванда его за это особенно любит. Он не ворчит, когда подгорает ужин, как Чарли из дома напротив, что жене не дает покоя, не удивляется, почему на курице не вышла золотистая корочка, не обижается, не грустит и не злится. Знает, что Ванда старается очень, она безумно хочет быть для него совершенством, женой с картинки.       Но почему-то реальность трещит по швам, как платье их тучной соседки, налегающей на десерты…       — Разве мы не прекрасная…       Теперь все немного иначе — ярче. Тот же дом, но мебель лучше, и красок больше. Это должно вселять радость, но почему же на сердце тяжко?       Ванда заливает попкорн сахарным сиропом — скоро придут соседские дети и будут клянчить конфеты, — и убеждает Вижена, что их костюмы просто отличные. Да, необычные, да, вызывают много вопросов, но плащи им просто жизненно необходимы — без них никак, — все супергерои носят такие.       В том, что они супер, нет никаких сомнений — разве у семьи без скандалов и ссор может быть по-другому? Пусть они мир не спасают, как из комиксов Капитан, но в их персональной вселенной сплошная идиллия, ни намека на грозы — никаких скелетов в шкафу, они просто живут, наслаждаясь друг другом. Просто вместе. Просто рядом, и это важно. Преподносят подарки без повода, выдумывают сюрпризы, пикники на заднем дворе проводят, а потом, лежа на пледе, глядят по ночам на звезды, без поцелуев ни минуты не могут. Только что-то снова не так, что-то снова искажает картинку…       Что там должно быть у идеальной пары? Потомство?       — Разве мы не…       Все завидуют Ванде: с двумя детьми она высыпается, у нее ни намека на синяки под глазами. Ее секрет прост — Вижен ей помогает. Вместо нее близнецов укачивает терпеливо, вместо нее к колыбельке встает среди ночи, охотно с пеленками возится и не кривится никогда — кажется, для него это даже в радость.       Ванда должна бы быть счастлива — наконец-то они близки к этому недостижимому, но такому желанному «идеально».       Она фантазирует, что будет дальше, она мысленно представляет их будущее — дети ведь растут чрезвычайно быстро. Скоро школа, потом колледж, ей надо готовиться к их свадьбам, но она только сильнее тянет неизменную жемчужную нитку на шее и ощущает, как в груди что-то щемит противно. Пирога уже нет в духовке — рядом прекрасная кондитерская лавка, — а все равно что-то ей не дает покоя.       Даже сейчас, когда картинка настолько приторная, что детям стоит поберечь зубы, Ванду не покидает противное чувство, что здесь все чужое, хотя объятия Вижена — по-прежнему лучшее, что с ней когда-либо случалось.       — Разве мы…       Теперь это спандекс, начесы, и аэробика по четвергам. Ванда украшает очередной уродливый свитер, который Вижен с удовольствием тут же наденет, и по привычке тянется к жемчужной нитке. Та неожиданно рвется — бусины по комнате градом, а одна ныряет под шкаф, — и Ванду вдруг накрывает цунами из боли утраты, что так и не ослабла за все это время.       Уже не мы. Их больше нет. Как и его. Вижен мертв. Мертв. И ничего не исправишь.       Очередная (псевдо)вселенная в волшебных пальцах превращается в обрывки страницы с противной помаркой. Вокруг пустота и хаос, вместо мебели — груда обломков, вместо сердца — все та же дыра, на которую не поставить латку. Ее можно только заполнить, залить магией под завязку.       Ванда переключает миры, как каналы кнопками телевизионного пульта, и везде пустота, везде те же руины, одиночеством осточертевшая разруха и запустенье.       Пока не перекроишь реальность, ничего не получится. Уверенность в этом крепнет в отравленном воспоминаниями мозгу Ванды с каждой секундой. Алая ложь струится уже не по венам, она расползается повсюду кровавыми змеями, подчиняет себе время, и все извращает, меняет, переплетает, узлом завязывает тонкие струны-потоки реальности, превращая ее в паутину, в театр вранья одной ведьмы…       Вот теперь Ванде удастся. Вот теперь все будет по-другому, по-настоящему безупречно.       Нацепив все ту же сводящую щеки улыбку, Ванда поправляет новую жемчужную нить на шее и тянет:       — Разве мы не прекрасная пара?       И, закрыв глаза, с предвкушением ждет, когда ее безумие ей ответит.