I hope they remember you

      Наташа свято верит: однажды в декабре — дату ей сообщат позже, — придут перемены. Не слепо — она так давно не умеет, всегда озирается, всегда начеку, всегда без сна, всегда с пальцем на спусковом «макарова», всегда готовая напасть первой. Настоящая Черная Вдова: сначала стреляет, затем уточняет, зачем явился.       Но с Джеймсом иначе все, с Джеймсом ей это не нужно. Он дает ей покой и надежду, он чувствует, что Наташа захлебывается от ненависти к себе, от всей той крови, льющейся без остановки в застенках Лубянки. Нет, не обещает, что будет легче — он взял за правило ей не лгать: в Щ.И.Т.е тоже высоко ценят убийц, Щ.И.Т. такая же фабрика по производству смерти; но убеждает, там четко ясно, против кого воевать, кто друг, а кто враг и следующая цель, ей плести паутину интриг не придется.       Наташа колеблется — ей бы лучше на край мира или в самый темный и уединенный угол вселенной, чтобы подальше от всех, чтобы скрыться от костлявой с косой, которая всегда бредет рядом, — но поддается: алые звезды Кремля — уже не ее история, ей подавай золотые, хотя золото и кровь издавна были вместе.       На Рю-де-ля-как-то там — французский — единственный, что Наташе не поддается, хотя на языке плотской любви она болтает свободно, — пахнет крепким кофе и выпечкой. От Сены несет тиной. Хоть не порохом и металлом, и то ладно. Наташа не мнит себя драгоценной принцессой, знает, ее с распростертыми объятиями никто не примет; без сожалений отрекается от когда-то значившей многое, едва ли не все, потом обесценившейся до клейма позора, царской Романовой — пока она просто Октябрь, потом станет Лаурой Мэттерс. Имена и маски значения не имеют, спросил бы кто, она бы сказала: давным-давно уже себя настоящую потеряла, из нее систематически выбивали это умение в Академии комнаты красной, чтобы на освободившееся место втиснуть способность убить целую армию шпилькой, из нее там вытрясли всю душу, взамен ничего не оставив.       На явочной квартире тихо, уж слишком. Наташа и не ждала вечеринку-сюрприз, но тишина звенящая, зловещая, она напрягает, вынуждает вспомнить, как генерал Распутин клялся, что никогда живой ее не отпустит: лучшие Вдовы уходят не на пенсию, только в могилу.       Агент с позывным Императрица застыла в кресле навеки, уже окоченела. Под ее трупом взрывчатки столько, что весь квартал взлетит на воздух в считанные секунды, стоит лишь наивно проверить пульс, вдруг в ней жизнь еще чудом теплится.       Как Наташа могла так оступиться? Неужели ее хваленая бдительность — выдумка только? Нет, этого быть не может, кто-то проштрафился, кто-то неосторожно, много и специально болтал, что первая шпионка КГБ скоро достанется Штатам, и последствия этого свинцовыми осами атакуют оконные стекла и стены.       У Наташи с собой всего две обоймы, у Джеймса три с половиной, и они, конечно, попытаются вырваться — просто потому, что ген проигрывать и сдаваться с рождения отсутствует у обоих, — но спастись не удастся, они это понимают.       В этом трио из вражеского агента, влюбившегося вопреки всем правилам «не сближаться», завербованной беглянки и пустой надежды, именно последняя гибнет первой.       Декабрь треклятый, увы, приносит неприятности, не перемены. Их Парижа нет: он Наташе всего лишь снился. Впрочем, как и свобода: побег из Страны Советов — глупая сказка, с несчастливым концом. Может, окажись Наташа той самой принцессой, все сложилось бы намного удачнее, но она этого уже никогда не узнает.       Рю-де-ля-как-то там заметает снегом, вместо старинного дома взрывом разрушенное пепелище, запах круассанов и тины сменяется горькой гарью…