The 7th sense

Музыка под главу: Dangerous woman (webster remix) Встав равно утром, Элизабет не находит Джагхеда, лишь записку на подносе с зеленым чаем и вишневым пирожным. «Ушел на работу». Как это все… Девушку передергивает от мыслей, которые неизвестно откуда ударяют прямо в мозг. Она пьет немного остывший чай, кусает пирожное, отмечая, что оно очень вкусное, и напоследок ходит по квартире в поисках своего портрета, но увы не находит, уже понимая где он. В мастерской, а она закрыта. — Увидимся вечером, Джагхед Джонс, — говорит в пустую квартиру и уходит.

***

Вечер. Людей слишком много. Музыка медленная, страстная, возбуждающая. Взгляды тонут во мраке холодного взгляда. Бетти не притворяется, выполняет свою работу, доставляя людям с большим кошельком эстетическое удовольствие. Снимает сначала рубашку, а потом и штаны, оставаясь в одном красном белье в тон помады. Виляет бедрами, подходя к шесту, и запрокидывает голову, специально закрывая глаза и облизывая губы. Музыка становится быстрей, как и ее движения. Каблуки цокают по наполированной поверхности. Она становится на колени и выгибается, насколько это позволяет пластика. И замечает холодный взгляд напротив. Совсем рядом Джонс сидит в первом ряду, не в углу, в тени как раньше, а непозволительно близко. Смотрит на нее свысока и не выражает каких-либо эмоций. Ее передергивает от желания слезть со сцены, сесть к нему на колени и впиться в губы, размазывая матовую помаду по бледной коже. От одних только мыслей, чувствует себя такой… возбужденной? Она и представить не может, как Джонс будет касаться ее своими губами, глубоко до самого горла целовать, обжигая касаниями оголенные участки ее тела. Музыка заканчивается. Она в последний раз кидает взгляд на Джагхеда и скрывается за ширмой. Девочки, работающие вместе с Купер сразу шепчутся с ее приходом, но ей плевать. Что могут сделать эти «девушки»? Они не только танцуют у пилона, но и частенько выбирают из зала самых красивых, чтобы предложить парню или девушке свое тело за деньги. Элизабет тошнило от этого, они были просто обычными шлюшками, но даже так, она только за танец может получить больше них, если очень постарается. Одна миловидная особа, которая напрягала еще с самого входа, выходит в зал, ища своего «спонсора» на ночь. Все в мгновение сжимается до маленькой песчинки, когда она останавливается перед Джонсом. Руки трясутся. Она отворачивается. Почему так остро реагирует? Он свободный мужчина, который вправе пойти и развлечься, даже переспать с кем-то. Она закрывает глаза, делает глубокий вдох и уходит собираться в свою гримерку. Во время своих сборов все время посматривает на дверь, а потом выключает свет и уходит через черный выход, сталкиваясь почти лицом к лицу с Джагхедом. «Холодно, поехали ко мне». Девушка поправляет рюкзак на плече и садится в машину без слов, только поджимает губы, чтобы глупая улыбка не вырвалась наружу. Парень напряженно ведет машину, что не скрывается от нее. Все время сглатывает, бегает взглядом по дороге, часто моргает, а когда Купер не смотрит на него, смотрит куда-то вниз и резко отдергивает себя. Джонс пару раз щелкает ключом в замке и отходит в сторону, придерживая дверь. Элизабет заходит и разворачивается с приоткрытым ртом, чтобы предложить посмотреть еще какой-нибудь фильм, но оказывается легко прижатой к стене. Джагхед хлопает дверью, кидает ключи на тумбу, перед тем как обхватить оголенные плечи девушки и медленно давить тело назад, делая шаг за шагом, пока она не будет прижата полностью у стены. Дыхание сбивается, ему сложно мыслить здраво. Он не железный, а губы напротив так и манят вкусить их. И он уверен, что это будет вкус вишни, от которого у него срывает крышу уже второй день. Не помнит, когда это приблизительно началось, может день назад или два, но он не мог уснуть ночью, даже под действием снотворного, потому что чертова подушка, одеяло, кровать все стало пахнуть как она. Джонс мечется из одной крайности в другую и дает слабину. Приоткрывает свои губы и накрывает ее, так глубоко, приторно и страстно, что желание давит на низ живота. Он сходит с ума, когда ее губы чуть шевелятся под его напором, приоткрывая рот. Она дышит через нос, быстро моргает и даже руку поднять не может, стоит как оловянный солдатик. Джагхед облизывает губы, хмурится, но не отстраняется, тяжело дышит и ждет хоть какого-либо признака жизни с ее стороны. Она смотрит в его уже муторные глаза и чувствует, как руки спускаются по ее плечам, и он делает шаг назад, шепча «Извини». В секунду она испытывает несколько тысяч эмоций сразу, которые разом вырываются и проходят сквозь нее мелкой дрожью. Джагхед уже приписывает себя к моральным уродам. Ждет, когда она ударит его своей мягкой ладонью по щеке, чуть поцарапает аккуратным маникюром и уйдет, выбегая из его квартиры. И он будет снова один, только сейчас не уверен, что сможет вернуть прежнего себя. — Мож… — Джонс решает прервать тишину и уже полностью все разрушить, хотя уже что рушить, ничего и не было. Грубый, может быть, болезненный толчок ладонями в его грудь, даже как-то отрезвляет его. Но самое интересное —эти нежные, женственные, бледные ладошки не отталкивают, а наоборот вжимаются пальчиками в черную рубашку и тянут на себя, их хозяйка сначала закусывает нижнюю губу, смотря на его, а потом и вовсе перекладывает холодные ручки на его щеки, дотрагивается пальчиками до шеи и целует еще сильнее, чем он, еще напористей, так что все органы прижимаются к позвоночнику. Она отстраняется, чтобы снять с него рубашку, буквально срывает пуговицы и проходится по идеально гладкому телу. Джонс мычит от удовольствия, выкидывает рубашку и подхватывает за бедра, задирая платье, целует за ушком, потом в щеку и шею, когда от нереальных эмоций запрокидывается голова. Элизабет принимает все происходящее и думает, что первый раз лучше с таким как Джонс, сильным, красивым снаружи и внутри, который не оставит, доведет все до конца и останется таким же холодным и в то же время заботливым и приятным до дрожи в руках. Но Джагхед не телепат. Он тяжело дышит, ощущая, как подушечки пальцев проходятся по макушке и слегка поджимают корни. Джонс не может оторваться от ее губ, даже когда опускает бретельки платья, целует умопомрачительно крышесносно. А потом слышит невнятный шепот у уха, подхватывает ее за талию и идет в спальню, освобождая по пути тело от платья. Девушка падает голой спиной на холодное одеяло и за руку притягивает к себе Джонса, переплетая их руки и тела. Мнет его плечи и тихо дышит в висок, когда его руки заводятся за ее спину и освобождают от верхнего белья. Парень притрагивается аккуратно к груди, сначала гладит, а потом наклоняется и обхватывает губами бусинку, облизывая и посасывая. От таких махинаций у нее мутнеет в глазах. Бетти падает на подушку, и первый стон вырывается из груди, протяжный, от которого у Джагхеда все сдавливает внизу. Он целует ложбинку между грудями, очерчивает языком кожу до пупка и вновь возвращается к губам, поглаживая горячими руками тело. Ее щеки пылают алым цветом, она не горит от стыда, просто слишком хорошо. Тот образ, что застрял в его голове, никак не вяжется с тем, что он видит сейчас. Час назад, танцевавшая на шесте девушка в красном белье, сейчас лежит в его кровати, пока светлые локоны разбросаны по подушке, а белье розового цвета валяется где-то на полу. Она как падший ангел, только когда они падают, их крылья обрываются, а у нее они наоборот остаются, что бы ни было. Парень отстраняется, достает из тумбочки блестящий квадратик, рвет обертку зубами, а потом снимает штаны вместе с белье, растягивая презерватив по органу. Он с чмоком целует девушку, перед тем как начинать, но вдруг Элизабет прижимает его ушко к своим губам, прикусывает и целует в щеку, едва касаясь губами раковины. — Я доверяю тебе, — выдыхает она и падает на подушку, полностью распластываясь на постели. Он тяжело дышит и тянется к ней, прикасаясь к тазобедренным косточкам, и стаскивая с ног кружево, которое сразу падает на пол. Он придвигает ее к себе за лодыжки, заставляя проскользить по мягкой постели. Она обхватывает его талию ногами, скрещивает их и кивает, больше себе, чем ему. Он медленно входит и чувствует преграду, девушка прижимается еще ближе, обнимает его за плечи, но не произносит и звука. Теперь до него доходит смысл ее слов. Он первый. Единственный. Ведь ему было все равно на это, но в глубине души, где-то на самых ее задворках претила мысль о том, что Элизабет этим работает, а она вмиг ломает все стереотипы и недопонимания, о которых даже и не предполагала. Толчок, приглушенные стоны и тяжелое сбитое дыхание. Он очерчивает каждую косточку, выемку на ее теле и находит эту нездоровую худобу слишком привлекательной, хоть и думает, что было бы лучше, если бы она набрала в весе. Алая щека чуть касается его губ и изо рта невольно вырывается стон, который тонет сразу же под его напором. Он укладывает ее на кровать, нависая сверху, убирает руки с талии, по ребрам и ведет вверх, очерчивая локти и двигаясь выше, пока их руки не скрепляются вместе, образуя замок. Он медленно двигается и смотрит на нее, как она шипит от боли, и сжимает его руки сильнее, пока грудь тяжело вздымается. Из глаз скоро посыпятся искры. Эта боль не сравниться с небольшим ушибом, она тягучая и долгая, но Элизабет все равно, давит пятками на его поясницу и выгибается при сильных толчках. Джонс уже не может терпеть; наваливается на нее сверху и двигается так, что по комнате раздаются быстрые шлепки мокрых тел, но они не громче хриплых стонов. И впервые за эти три года Элизабет горит, не мерзнет от пронизывающих сквозняков одинокой ночью у окна, туша все надежды в пепельницы с сигаретой. Она горит, так что хочется, чтобы бушующий ураган в груди вырвался наружу, сметая и разрушая все. Шептать его имя, сходить с ума по горячим прикосновения его рук и губ, — самое лучшее, что могло произойти за эти две недели. Они тонут в оргазме, забываясь, захлебываясь в собственных эмоциях, падая в небытие, оставляя всю недосказанность и неясность в глазах друг друга на завтра. Все завтра, а пока… Джонс тяжело дышит, упираясь щекой в ее живот. Выкидывает использованный контрацептив и ложится рядом, в то время как Элизабет жмется к нему сзади, закутываясь одеялом. Он не может поверить, что все, что происходит сейчас по-настоящему. Аромат вишни, смешанный с мускатом дурманит. Он закрывает глаза, так и не поворачивается к ней, ведь знает, что если посмотрит, то потеряется полностью, исчезнет та граница, которая была прочерчена еще давно и никто не смел заходить за нее. Но под желанием собственных мыслей он открывает глаза и поворачивает голову. Смотрит и падает. Падает в странное, неизведанное чувство. Потому что она не может быть такой идеальной. Все, что другим кажется некрасивым и странным, он находит до боли прекрасным, изящным. Ему нравятся эти чуть приоткрытые губы с размазанным блеском и тенями вокруг прикрытых глаз. Эти холодные черты лица пленяют, заставляют смотреть на них, и он уверен, что прохожие оборачиваются, когда видят ее. Он бы обернулся. Ночь только наступает, а Джагхеда клонит в сон, без снотворного и прочих трав, которые прописывал доктор. Ему хочется спать, утонуть в прекрасной неге рядом с той, которая медленно водит ладошкой по кровати и, нащупав его руку, придвигается ближе, и парень обнимает ее, упираясь подбородком в макушку. Теплое дыхание в шею, запах вишни на ее волосах и пальцы, которые уже устало переплетаются с его рукой. Джагхед моргает два раза и закрывает глаза, обнимая ее. Все завтра, но неизвестность тревожит сердце, заставляет быстрее стучать не просто от какого-то животного желания, а от совсем невесомой, закрытой туманом мысли, которая впервые будоражит душу, окутанную пеленой холода и равнодушия…