***
Элизабет сидит в кресле, слегка покачиваясь в такт музыке, шипящей в наушниках, открывает глаза и смотрит в зеркало. Хмурое выражение лица сменяется на более расслабленное. Проведенное в раздумьях утро за чашкой чая и купленной пачкой сигарет давалось. Она бы осталась у него, разделила бы завтрак, они помялись и неловко бы смотрели друг на друга, как в какой-нибудь комедии. Есть только одно, но… Это не фильм, где она станет подружкой богатенького парня и будет щеголять по утрам в его белой рубашке, готовя блинчики. Наверно, было бы легче сотворить все это на пьяную голову, тогда бы и оправдание было, но она сама притянула его, полезла с поцелуями, наплевав на все свои принципы, а потом сбежала под покровом ночи как преступница. Мысли, мысли, мысли… Слишком много, слишком дурно. И хочется снова обдолбаться, чтобы вернуться в прежнее состояние — страдать от депрессии и не ожидать чего-то от следующего дня. Элизабет вырывает наушники, поправляет черную юбку-солнце и уходит, прихватывая сумку со спинки кресла.***
Сегодня она не работает. Просто приходит в клуб, чтобы не оставаться дома, где угодно только не там. Казалось, дом — твоя защита, где можно укрыться ото всех, но для Элизабет это совсем не то место, которое можно назвать комфортным. Ворчливая соседка, всегда за глаза называет ее непотребным словом, притом, будто специально играет на своей ебучей скрипке до вечера так, что перепонки готовы лопнуть. Элизабет опускается на диван одной из вип комнат и расслабляется, держа в одной руке едва холодную бутылку газировки. Тело все еще ноет, и боль отдается спазмами в самых разных местах. Думать о Джонсе и об их странных отношениях — полноправно становится темой дня в ее списке. Уже почти шесть. Именно в это время Джагхед забирает ее с клуба, и они едут к нему, но сегодня, видимо, произойдет сбой в их расписании? Правда? Элизабет надеется, что он не попрется сюда и не будет ее искать. Ей надо побыть немного одной, потому что нельзя так резко, черт возьми, врываться в чужую жизнь, подминать под себя, заставлять чувствовать какую-то непонятную муть в груди и выдыхать вишневый дым, думая, что все «нормально». Проходит час. Он так и не приехал. Девушка облегченно вздыхает, допивает уже не очень приятный на вкус напиток из-за исчезнувших пузырьков, облизывает губы и прощается с барменом, толкая стеклянную дверь клуба. «Блять» — единственное, что проскакивает в мыслях, когда она видит знакомую феррари и самого его хозяина, облокотившегося об капот машины. Они смотрят друг на друга. Это наверно уже входит в привычку — каждый раз разглядывать, кто во что одет. На Элизабет черная юбка-солнце, туника без плеч, с длинными рукавами и от нее такой же чокер, на ногах ботинки с невысокой платформой. Джонс каждый раз разглядывает ее, хоть иногда она и не замечает. Этот исключительный женственный вкус в одежде всегда впечатляет его. Джонс же выглядит немного потрепанным: помятая рубашка, заправленная в джинсы, жакет и черные туфли. Он выглядит усталым, будто не Элизабет мучилась от болезненных спазмов, а — он. Открывает дверь машины, под кроткое «садись» и одаривает убивающим взглядом, который говорит: «Мне плевать на твое мнение, садишься сама или я заставлю». Элизабет видит, что парень не настроен на разговоры, и под собственной усталостью и тяжелым взглядом парня прогибается. Садится в машину и ждет, пока Джагхед закроет дверь и обогнет машину, присаживаясь на водительское кресло. Они едут в тишине. Не то чтобы давит, просто не привычно видеть Джонса таким напряженным, раздраженным и немного злым. Элизабет думает, что является причиной его вспышек настроения, но мысли парня забиты совсем другим. Она не знает, что припозднился парень не из-за каких-то там мук совести, осмысления всей ситуации и прочей сопливой херни. Он приехал прямиком из ресторана, встречи с отцом, который именно в этот день решил растормошить своего сына и узнать все ли с ним в порядке. » — Джаг, может тебя познакомить с дочерью моего друга? — Парень сразу прекращает есть и переводит ничего не понимающий взгляд на родителя. Обеспокоенный мистер Джонс вечным одиночеством своего сына, начинает всерьез беспокоиться за него. Он знает, что Джагхед уже года два ни с кем не встречается, а с девушкой в последний раз был наверно месяца три назад, если не больше. Также мистер Джонс осведомлен о том, что вместо развлечений и отдыха после работы, он ходит к психотерапевту, еще раз работает и почти не выходит из дома. Согласитесь, не лучшая жизнь для успешного мужчины. — Сын, я просто… — Все в порядке, пап. — Уже в который раз. Он так много раз говорил эту фразу, что со временем свыкся со своим положением и даже начал верить в свои слова. «Все в порядке». До дрожи, до скрежета в зубах, он повторял эту мантру, ощущая на себе давление всего, что может только существовать в этом мире. — Может быть тебе кто-то нравится? — Нет. — Может этот кто-то не… — Я не гей, — уже раздраженно говорит Джонс, разозленный выводами отца. — Давай закроем эту тему». Дверь квартиры хлопает, и ему становится немного спокойнее, когда Элизабет проходит мимо, присаживаясь в гостиной, а он плетется на кухню за кружками чая. Набирает воду, ставит чайник, пока он согревается, кидает заварку в чайник и ждет. — Тук-тук. — Он оборачивается на стук костяшками об дверь и наблюдает за тем, как Элизабет проходит в комнату и садится за стол. Эта привычка сидеть в кромешной тьме и тишине. Слышится только бурление воды в чайнике, а потом и свист. Он выключает его. Заливает воду, чуть шатает фарфоровый чайник и разливает напиток по двум кружкам. Берет и ставит напротив девушки. Она обхватывает ладошками кружку и наблюдает, как медленно тянется наверх пар. Спросить «Что случилось?» звучит так глупо, как и потом сказать «Все будет хорошо». Такие фразы совсем не указывают на то, что человек о тебе печется, только раздражают. И наверно, они в этом и похожи. Ненавидят эту наигранность, обыденность, людей и иногда даже самих себя. Чувствовать себя разбито, копаться в себе, сжимать подушку зубами от боли внутри — им это знакомо, но они не знают и не стремятся узнать. Просто допивают чай и тихо перебираются в гостиную, иногда обмениваясь обыденными фразами и включая телевизор, чтобы заполнить тишину. Этого хватает. Снова какой-то очередной ужас, поставленный по ее инициативе. — Как девушке может нравится такое? — бубнит под нос Джонс и смотрит на очередную сцену с расчлененкой. Бетти пожимает плечами и продолжает просмотр. «Даже фильмы ужасов не сравнятся с моей жизнью, потому что ни один герой не испытывает столько боли, сколько я за один день». Время клонится к двенадцати ночи, и по инерции Элизабет делает тише, встает, чтобы сказать Джагхеду «Мне пора», но не успевает и приоткрыть губы, как Джонс поднимает на нее свой взгляд. — Останься. Звучит совсем жалко. По его мнению, история повторится, она уйдет. Элизабет садится рядом, смотрит на его лицо и просто не понимает, что может быть с ними не так. Что с ней не так? Стоит ему попросить, и она сделает все что угодно. От своей непонятно откуда взявшейся мягкотелости хочется истерично посмеяться. Ведь депрессия за эти все дни никуда не ушла, только притупилась, возможно. Элизабет идет в его кровать, а Джонс не спешит заходить, думает провести ночь за дорисовыванием ее портрета. — Ты идешь? — Бетти похлопывает по кровати рядом, без пошлого намека или сарказма. А он ложится рядом, почти не касаясь ее. Они лежат на спинах и смотрят в потолок. — Мой портрет готов? — Элизабет поворачивается к нему голову. — Почти. Джагхед закрывает глаза и пытается уснуть. Он специально перед тем, как лечь в постель, выпил снотворное, чтобы побыстрее уснуть и не о чем не думать. — Мне интересно, что получилось, — сквозь сон слышит он и чувствует, как на руку ложится голова девушки, но он уже не в силах открыть глаза. Снотворное действует безотказно, и он засыпает, уже не помня, как теплые руки обвивают его талию.