Мы ведь семья

Итачи злился. Итачи не помнил, когда вообще он позволял себе так злиться. На себя в первую очередь. Итачи злился, что повелся на поводу у беременной легкомысленной невестки; повелся на ее уверенные заверения, что до родов еще как минимум неделя и волноваться не о чем. Она же все контролировала. Она же ирьенин. Она же тоже когда-то принимала роды. Вернее, наблюдала за процессом. Вот только его легкомысленная слишком уверенная в себе невестка с наивной опрометчивостью не учла, что как только у нее начнутся дикие резкие схватки, она тут же забудет, что она ирьенин и ученица легендарной Пятой. Сакура сразу вспомнит, что она в первую очередь женщина, которой в ближайшее время придется пройти дикие боли и страдания, чтобы впустить в этот мир новую жизнь. Итачи все больше хотел остаться с Сакурой, чувствуя, как в очередной раз ее рука цеплялась за его мертвой хваткой — в невольном желании передать хотя бы частичку того, что чувствовала она сейчас. Итачи, слыша болезненные вымученные стоны, хотел хотя бы ненадолго отправить Сакуру в ее личное гендзюцу — туда, где нет постоянной разрывающей боли, нет клокочущего в рваной от собственных же криков груди страха. Итачи видел жгучее страдание в каждой клеточке тела этой женщины. Неужели всем нужно проходить через такие муки, чтобы на свет появился твой родной маленький человек. Новый человек. Итачи смотрел на перекошенное белое лицо Сакуры и чувствовал какую-то необъяснимую липкую беспомощность. Ему никогда не испытать эту боль, никак не забрать ее у другого. Никогда не забрать ее у Сакуры. Итачи впервые за свои двадцать три года почувствовал себя бесполезным. — Я не могу остаться с тобой, ты знаешь. Ты справишься, Сакура. Сакура, мокрая, обессиленная, напряженная, была даже рада, что Итачи не будет рядом. Меньше всего она хотела, чтобы он видел ее такой. Она уже была благодарна ему за то, что помог добраться до больницы, помог хоть немного заглушить ее внутренний вскрик такой нужной немой поддержкой. Как только Итачи оставил Сакуру, отдал в руки уже готовым и ведущим ее врачам-акушерам, он тут же направился к отцу — тот его ждал еще утром — сообщить срочные новости о Саске.

***

— Коноха хочет использовать восстание в Киригакуре против нас. Теперь они расценивают нападение Саске на шиноби Тумана как предательство и провокацию и считают, что он был одним из зачинщиков. Если его найдут… Итачи смотрел на отца и с трудом узнавал его. Всего за неделю он будто постарел на годы. Глубокие морщины, серое осунувшееся лицо, ссутулившаяся спина — в этом замученном жизнью старике трудно было узнать главу великого клана. После того, как Микото попала в больницу с приступом, он почти не появлялся дома. Пропадал то в штабе, то в одной из палат госпиталя — у ослабевших исхудавших рук своей жены. Итачи приносил еду отцу, приготовленную им с Сакурой и с печальной усмешкой каждый раз подмечал — странная они семья. Каждый будто живет своей жизнью. Каждый чужой, брошенный, поломанный. Ты не один такой, Саске. Итачи смотрел на своего отца, слушал его сообщение, понимал, к чему он хотел подвести: он решил сдаться. Не хотел больше рисковать. Они в тупике. Снова загнанные. И в этот раз не просто загнанные на окраину Конохи. — Если его найдут, он не сможет ничего сказать. Он не будет ничего говорить против Изуми. У него нет никаких доказательств, что мы причастны к восстанию. Слово Саске против нашего ничего не стоит, ты и сам знаешь это, отец. — Знаю. А еще я знаю своего сына. Итачи, я хочу, чтобы ты вернул его. Итачи продолжительно посмотрел на отца. Сегодня у него совсем не получалось быть убедительным. — Мы должны найти и вернуть его раньше, чем люди из Корня Данзо. Новый Мизукаге на нашей стороне — она подтвердит, что Саске не участвовал в восстании, на него напали их же шиноби. Итачи слушал с неменяющимся пустым выражением на лице. — Почему ты изменил свое решение? — казалось, все ранее сказанное Итачи пропустил мимо ушей. Его уже не интересовали интриги старейшин, действия новой власти Тумана. Даже судьба Саске сейчас отошла на второй план. Учиха Итачи хотел понять отца. Он не чувствовал в его тяжелом взгляде ни страха, ни сомнения. Фугаку Учиха впервые оказался для его проницательного сына нечитаемым. Чужим. — Я обещал твоей матери. Я обещал, что с Саске больше ничего не случится. Ты ведь знаешь, почему у нее был приступ? Итачи ничего не ответил. Он догадывался. И все равно не понимал отца. Разве жизнь одного-двух, пусть и близких людей стоила жизни и репутации целого клана? Как нужно было любить свою женщину, чтобы при малейшей угрозе ее жизни пойти на попятную? Так ли должен был поступать настоящий глава клана? Итачи не понимал. Не хотел понимать отца. — Я все ей рассказал, когда до нее дошли первые новости о восстании. Ты знаешь, как она любит Саске, как она переживала из-за нашей подставной миссии. Итачи, если что-то случится с твоим братом, ее сердце не выдержит. Твоя мама сейчас очень слаба, ты сам знаешь, что говорят врачи. Итачи знал. А еще он знал, что они не имели права играть по правилам верхушки Конохагакуре, идти у них на поводу. Он не верил в Саске. Потому что Саске не верил в клан Учиха. Он точно не будет на их стороне. После смерти Изуми он и сам не захочет возвращаться в клан. Разве что к Сакуре. Разве что забрать ее с собой. — Папа. Мы не можем его вернуть. Ты сам говорил — клан — наша семья. Если мы вернем Саске, мы отступим. Ты уверен, что наш клан примет такое решение? Ты знаешь, как в клане относятся к Саске, особенно после того, как он привел бесклановую девчонку, приспешницу Пятой. В клане им обоим нет доверия. — Я уверен, что моя семья примет это решение, — отрезал наконец Фугаку, уже не смотря на сына. На мгновение в нем проснулся былой стальной жесткий голос. — И эта бесклановая девчонка скоро родит еще одного Учиха. Меня не волнует, что за глаза думают о моем сыне. Пока я глава клана — последнее решение насчет его судьбы будет за мной. Тебе ясно, Итачи? — Так точно. Когда мне приступить к миссии по возвращению Учиха Саске? — Прямо сейчас. Будет сопротивляться — примени силу. Или расскажи о ребенке. Здесь поступай так, как считаешь нужным. Я доверяю тебе, Итачи, помни это. — Как скажете, Фугаку-сан. Фугаку поморщился. Он и сам понимал, насколько тяжелым и болезненным было это решение. Фугаку тоже не до конца верил в Саске. Вернее, не верил в его благоразумие. Фугаку думал, у них есть время, есть союзники. На самом деле, у них были только потери и просчеты. После восстания старейшины экстренно созвали совет. Назвали произошедшее в Тумане революцией. Сразу выказали подозрение на участие в нем клана Учиха. Пусть прямых доказательств на это ни у кого из них не было. Туман их не сдаст — новому правительству невыгодно портить отношения с Конохой — они не признаются, что использовали силы «опальных» Учиха. Саске… Фугаку понимал: Саске после произошедшего грозит либо тюрьма, либо… тесное сотрудничество с Листом. Саске мог знать о связи Изуми с повстанцами. Саске мог… предать? Если он будет сотрудничать с Листом, это можно будет счесть за предательство. Нужно перехватить его раньше шиноби Конохи. Донести, надавить. Саске ведь не захочет испортить жизнь своей жене, своему ребенку. Отличный вариант для манипуляции. Фугаку верил: Итачи даже не придется применять силу, чтобы оставить брата на их стороне. Оставить брата в клане. Привязать двумя чужими жизнями. Фугаку знал: Саске и правда был привязан к бесклановой девчонке — это был не подростковый бунт, как поначалу показалось главе клана. Сакура Харуно для Саске была семьей. Маленькой, живой семьей. Где не было места манипуляциям и интригам. В союзе Саске и Сакуры все было просто. Как когда-то у Фугаку и Микото. Фугаку верил: Саске, как и он, на все пойдет ради своей семьи. Тоже сможет отступиться от своих целей, взглядов, принципов. Ради семьи ведь всегда нужно чем-то жертвовать.

***

— Держите вашу девочку, Сакура-сан. Осторожней придерживайте, вот так. Я скоро вернусь — ненадолго заберу ее, ее еще нужно будет измерить. Сакура слабо улыбнулась, осторожно прижимая к себе теплое маленькое тельце. Сарада. Сарада Учиха. Сакура давно придумала это имя. Жалела только, что выбирала имя она вместе с Микото-сан, а не с Саске. Сакура почти невесомо коснулась редких черных волос малышки — девочка тихо засопела. Сакуре все это казалось каким-то сном. Без начала и конца. После часов адской боли ей все казалось чем-то ирреальным. Даже ее родная дочь. Чудо, не иначе. Как только послышался первый вскрик ребенка, как только Сакура увидела его глубокие черные глаза, ее сердце тихо дрогнуло. И зашлось новой сильнейшей обессиленной любовью. Учиха. Еще один любимый человечек из проклятого клана. Сакура прикрыла глаза, все еще не чувствуя собственного тела. Сейчас все ее ощущения сосредоточились на маленьком тельце, прижавшемся к ее груди. К ее сердцу. «Твой папа скоро вернется, Сарада. Скоро и мы вернемся домой. Ты ведь хочешь познакомиться с твоими родными? У тебя будет лучшая бабушка. Микото-сан, знаешь? Лучший дедушка — самый главный в твоей большой семье. А еще у тебя будет лучший дядя. Дядя-Итачи».