Мы ведь семья

— Я был при допросе Саске. Цунаде собирается возбудить против тебя дело, несмотря на противление старейшин. Саске рассказал о твоих посланиях Изуми. У них есть доказательства твоего прямого участия в восстании. Тебя подозревают и в убийстве мечника Тумана — Мангецу Хозуки. Это твоих рук дело, — тон шиноби был ровным и даже немного уставшим. — Зачем? — Он был лишним свидетелем, — взгляд Итачи пробежал по крышам редких рядом стоящих домов, во всех окнах которых уже давно погасли огни. Итачи выдохнул горячий воздух. Как некстати его стало клонить в сон. — А еще это он убил Изуми. Я лишь хотел справедливости. И сейчас хочу. — Нет. Ты хочешь быть судьей. — Для меня это одно и то же. Собеседник покачал головой. Полная луна почти вышла из-за туч. Сегодня было непривычно холодно. Даже в жилете джонина. — Цунаде хочет, чтобы главой клана после твоего ареста и смещения стал Шисуи. — Он не захочет. Он хочет оставить клан. — Если ему прикажут, не оставит. Шисуи уважают в клане — с его кандидатурой проблем не возникнет. К тому же, его хотят женить на Химе одного из кланов деревни. Это обеспечит нам всем новый союз. Итачи, твой клан тоже хочет мира, ты это знаешь. Все устали, все хотят мира. Когда-нибудь мы должны научиться договариваться. Ты не умеешь договариваться, Итачи. Ты заставляешь других принимать свою сторону. Твоими методами к миру не прийти, как бы ты этого ни хотел. Ты заблуждаешься, и от этого страдают другие. Мои бывшие ученики, например. Твой брат и твоя невестка. Твоя племянница. Какаши Хатаке продолжительно посмотрел на своего собеседника, а затем перевел взгляд на небо. Тусклая луна наконец осветила ночной мрак. Осветила лица двух шиноби, сидящих на крыше главного штаба полиции Конохи. — Люди никогда не научатся договариваться. Люди хотят быть ведомыми, они хотят, чтобы за них все решали и брали ответственность за самые тяжелые решения. Ты это знаешь не хуже меня, Какаши. — Ты не прав, Итачи, — Какаши качнул головой. — Когда-нибудь ты это поймешь. У тебя скоро будет много времени все обдумать — ты утратил доверие Хокаге. Тебе вменяют, что ты стал опасным элементом, ты и твой клан хотели подорвать стабильность и строй нашей деревни. Ты знаешь, что тебя ждет при таком обвинении. Много свободного времени. Итачи посмотрел на Какаши. Пусть Учиха и уважал Хатаке, они вместе когда-то состояли в одном отряде АНБУ, он был учителем Саске — Итачи никогда не сближался с Копирующим ниндзя Конохи. Слишком разные. Опасно разные. Он знал, что это Хатаке во многом повлиял на Саске, что тот еще подростком стал отдаляться от клана. Итачи знал, что Какаши ему точно не поддастся, они никогда не смогут понять друг друга. Даже если захотят. У Какаши не было ран, на которые можно было надавить — все давно зажило. У Какаши Хатаке остались только шрамы. У Итачи Учиха же и шрамов не было — Итачи Учиха давно был мертв. Живой труп. — Забавно, люди не любят решать за себя, но при этом очень любят решать за других. Итачи вздернул бровь. — Я делал все это не ради себя. Какаши хмыкнул. Неужели он и правда настолько заблуждался? Но не ему было судить, Какаши и сам когда-то таким был. — Нет, ради себя. Потому что ты доверяешь только себе — поэтому тебе нужны были власть и контроль над другими. Ты такой же человек, как и те, кого ты считаешь своими ведомыми. Разница между вами лишь в том, что они страдают от чужих, то есть от твоих иллюзий выбора, а ты — от своих же. Ты идешь на поводу у себя же. Не мир и не люди убедили тебя, что политические компромиссы и договоры без жертв невозможны. Ты сам. Если сейчас ты уступишь — у нас у всех будет шанс. Шисуи справится с обязанностями главы, ты и сам это знаешь. К тому же, ему твой клан доверяет больше, чем тебе. Итачи молчал. Попал в собственную иллюзию? Манипулировал собой же? Смешно. — Зачем ты мне все это говоришь? — Я хочу, чтобы ты отступил. Ушел. В Конохе тебя ждет только тюрьма. И Саске, который вытащит тебя даже оттуда, чтобы покончить с тобой. Вам обоим это не нужно. Ты ему не нужен, Итачи. И деревне тоже. Хватит. — Думаешь, я просто дезертирую и исчезну? Какаши смолчал. В этом разговоре ему хотелось быть честным до конца. Они с Итачи никогда не были близки. По своим взглядам особенно. Но Какаши понимал: они оба всегда пытались действовать в интересах деревни. Сейчас Итачи должен был выполнить свою последнюю миссию — тоже в интересах деревни. — Я бы очень хотел этого. И не только я. В деревне тебя больше никто не поддержит. Даже твой клан. Твоему клану нужен сильный лидер, способный договариваться с Каге, способный слышать других, а не только себя. Они просчитались, выбрав на место главы тебя. В ночи повисла тяжелая тишина. Их разговор становился все бессмысленней. Они не слышали друг друга. Даже не пытались. Какаши снова мельком взглянул на Итачи. Их обоих слишком часто называли гениями. И один из них, кажется, действительно в это поверил. — У вас нет никаких гарантий, что у вас все получится. — У тебя тоже. Да и на твоем месте я бы не стал спорить с указами Хокаге. У тебя есть ночь, чтобы подумать. Утром за тобой придут. Только от тебя зависит: встретимся мы снова или нет. — Ты правда считаешь, что можешь переубедить меня? У вас на меня ничего нет. Все послания к Изуми уничтожены, а свидетельства Саске… это слишком слабо. Я знаю все, что он мог вам сказать. Этого недостаточно, чтобы прийти за мной отрядом АНБУ. Мне ли не знать, Какаши. — Одного нашего разговора и твоего признания в убийстве Мангецу Хозуки хватит, чтобы закрыть тебя до выяснения всех обстоятельств. К тому же, скоро мы отдадим послам Тумана Суйгецу Хозуки. Саске поделился и с ним, что ты мог быть убийцей его брата. Нам не нужны проблемы, Итачи. Ни с тобой, ни с шиноби Киригакуре. — А Саске повезло с наставником, — внезапно заключил Итачи, губы которого тронула едва заметная улыбка. «И не повезло с братом». — Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор. У тебя он, так или иначе, есть. В отличие от тех, кто пострадал от твоих рук. Ты больше не нужен деревне. Коноха в тебе больше не нуждается. «Даже в качестве вечного арестанта». Какаши вытянулся во весь рост, кинув последний взгляд на Учиха. Не в его праве было читать ему морали, но таков приказ Хокаге — максимально доступно и убедительно донести ее волю. Пока неофициально. Все хотели мира: без жертв и без интриг. Итачи мешал всем. Он должен был это понять. Должен был отступить. В какой-то момент их разговора Какаши даже поймал себя на мысли, что Итачи своими методами, целями очень уж походил на Данзо. Такой же беспринципный и уверенный в себе. Считающий только свою правду истинно верной. Если бы этот старик все еще был жив, он точно сделал бы Учиха своим преемником. Какаши отчего-то в этом не сомневался. Вот только как бы то ни было: Итачи не Данзо. Какаши был уверен, что по крайней мере он не поплатится за этот разговор от рук Учиха. — Признайся, Какаши, ты хочешь, чтобы я закончил так же, как твой отец. Итачи тоже поднялся на ноги. Посмотрел на небо. Выдохнул. Сонливости совсем не осталось. — Я никому не желаю закончить так, как закончил мой отец. Какаши уходит, понимая, что Итачи все равно может поступить и поступит по-своему. Он не хотел ему верить. Не хотел верить, что от него отказалась собственная деревня. Деревня, ради которой Итачи поставил на кон все. Хотя, кто же его просил?.. Итачи убеждал себя, что им всегда двигал долг шиноби. А что если Какаши был прав: что если это было всего лишь самое что ни на есть обычное человеческое желание власти? Что если у него получилось обмануть самого себя — убедиться в своих же благородных целях и мотивах, скрывающих на самом деле грязное пустое честолюбие? Нет, бред. У Итачи не осталось больше никого — он не смел сомневаться в себе. Какаши просто хотел подорвать его уверенность, выбить и без того рыхлую почву из-под ног своим замечанием. Итачи не страдал самообманами. Только не он. Он видел, как другие путались в собственных чувствах, охотно принимали спасительное желаемое за действительное. Итачи часто сам активно этому способствовал — он всегда знал, на что давить. Итачи был умнее. У Итачи не было чувств, которыми можно было играть. Не было ведь?.. Нет, Итачи не имел права в этом сомневаться. Все его чувства умерли, когда он решился убрать мать и отца. Все его чувства высохли в той единственной слезе, которую он проронил, когда глаза матери по его милости навсегда потеряли блеск жизни. Итачи Учиха давно был мертв. Итачи Учиха всего лишь шиноби. Шиноби, которого слишком поздно решили списать со счетов. Опасный элемент, подлежащий к ликвидации. К самоликвидации — желательно. На губах Учиха скользнула слабая усмешка. Неужели таким его видит даже Какаши? Человек, который прекрасно знает, ради чего Итачи пошел на все эти жертвы и обманы. «Люди умирают во имя своей деревни. Я же заставляю умирать других». Что, в этом вся разница? Будто он, Итачи, ничем не жертвовал. Есть вещи важнее жизни. Семья. Итачи поставил на кон свою семью — и все потерял. Саске его никогда не поймет и не простит. Сакура… Итачи очень хотелось бы увидеть, как побелеет ее лицо, когда она узнает правду. Когда она узнает, что тот, кому она больше всего доверяла в их проклятом клане, только и делал, что манипулировал ее чувствами. Итачи сам хотел бы рассказать ей эту правду. Вместо прощания. Не ждя прощения. Итачи хотел бы увидеть, как зеленые глаза наполнятся болью, слепящим осознанием. Губы стянутся в тонкую линию. Черты лица станут острее. Сакура не заплачет, нет. Сакура прижмется к Саске, спасется в нем от этой правды. Теперь уже от настоящей правды. Они смогут помочь друг другу. Смогут вместе вычеркнуть из своей же жизни Учиха Итачи. Итачи предал их. Он заслужил забвение. Итачи никогда не был частью семьи; никогда не был частью клана Учиха; никогда не был частью деревни. Итачи Учиха всегда был лишь тенью чего-то. Он никому не служил, никому не принадлежал. Итачи Учиха всегда был свободен и в то же время связан долгом и собственными амбициями. Иллюзиями. Да, Какаши был прав. Всем нужен был мир. Но никто не хотел идти к нему так, как шел к нему Итачи. Этот путь мог пройти только он. Чтобы окончательно потеряться в своих же иллюзиях. Прийти к миру, которого никогда не будет. Конфликты, войны, жертвы — это все будет всегда. Итачи не всесилен — он не сможет удалить эту опухоль с тела больного общества. Почему он так отчаянно не хотел этого признавать? Почему позволял ослеплять себя этой надежде — надежде на долгожданный мир вопреки? Страх. Обычный человеческий страх. Итачи было четыре, когда он впервые увидел ужасы войны, почувствовал тошнотный запах крови в остывшем тяжелом воздухе. Впервые услышал чужой предсмертный хрип. Впервые испугался, увидев в глазах смертельно раненного вражеского шиноби ненависть, желание забрать с собой и его — Итачи. Итачи до сих пор помнил тот мертвый взгляд. Сейчас этим самым мертвым взглядом он сам смотрел на мир. Сейчас уже он хотел забрать его с собой. Забрать все то, что ему было когда-то дорого. Забрать семью, которую он не мог защитить. Итачи все еще было страшно. Страх умерщвлял в нем все живое. Умерщвлял то и дело вспыхивавшие чувства. Нет, не долг двигал всегда Итачи. Страх. Страх, что все это повторится вновь; в воздухе снова будет стоять этот противный острый запах смерти, душащий легкие. Какая же жестокая иллюзия. Учиха просидел на крыше еще долго. Ему уже и правда некуда было возвращаться. Не к кому.

***

— Можешь считать это долгосрочной миссией. Шисуи усмехнулся. Миссия длиною в жизнь. Такой у него еще не было. Видимо, не только его старому другу придется чем-то жертвовать в угоду политическим игрищам. Шисуи был готов. Все равно ему особо и терять было нечего. Выбирать — тоже. И все же ему это все казалось странным: Шисуи всегда чувствовал себя свободным, но при этом всегда его жизнь расписывал кто-то другой. Он настоящий шиноби, а потому и отдавать свою жизнь в случае чего он тоже будет не за себя — тоже за кого-то другого. В случае Шисуи — за Каге, за Конохагакуре. Вот он, путь шиноби, обрывающийся на первом же перепутье. — Я согласился на это только с одним условием. Надеюсь, вы его выполните, Цунаде-сама. — Какаши уже сообщил ему наше решение. Итачи Учиха больше не шиноби Листа. Мы дали ему выбор, как ты и просил, Шисуи. — Я понял вас, — протянул Шисуи, бросив взгляд в окно. Итачи сам выбрал себе этот путь. Итачи сам хотел наставить на этот путь и собственного брата, сделав того предателем и отступником. Итачи должен был расплатиться хотя бы своим протектором.