Администратор

— Вань, а ты Илюшу не видел, кстати? Что-то завтракать он не вышел. Рудбой чуть сигарету не выронил. — Ты помнишь?! Мирон посмотрел на него. Удивленно посмотрел. — Тебя тоже кроет, да? — тон у Мирона был сочувствующий. Ваня глубоко вздохнул. Так. Так. Теперь, значит, Мирон и Мамая вспомнил, будто не он день назад считал, что не было его тут никогда. День! Тут, в этом чертовом доме, и за минуту все может круто измениться, а уж за день… — Нет. Просто позавчера мы Мамая искали, а потом ты — и Фаллен тоже — резко забыл, что он с нами приехал. Не отрицай! Было это, я не придумываю, мне не показалось. У вас с Фалленом, блядь, да у всех, по ходу, кроме нас со Славкой, кукухи отлетают, только в путь! Мирон слушал, нахмурившись, глубокая морщина залегла у него между бровей, а забытая сигарета тлела в пальцах. — Что-то еще есть, о чем я знал и забыл? Кажется, он до конца не мог поверить, и не поверить тоже не мог, потому что понимал — незачем Ване выдумывать, да и на секунду выпавшей из реальности Фаллен очень его впечатлил. — Есть. Короче, дело было так: двенадцатого числа Мамай нашел надгробия. — Чьи? — Наши! Наверное, мы со Славкой тоже их нашли, но хер знает, что там Мамай увидел, я ничему не удивлюсь. Не суть, важно; он хотел их показать тебе, но когда с тобой пошел, то там не было ничего, ты решил, что Илюха обкурился, наорал на него и мы остались. — Хоть убей — не помню такого. Что дальше было? — Дальше он про эти надгробия у Славки спросил, тот его отправил с вопросами к Эрасту Петровичу, потому как тот точно лучше на местности ориентируется. Илюха пошел и… — Ваня замялся. Все это сейчас ему самому показалось таким диким бредом, в который никак невозможно было поверить. — И?.. — поторопил его Мирон. — Ну там это… Труп лежал. В кабинете. — Чей? — Да хозяина, Мирон. Эраста Петровича труп. И, как в триллере каком, мать его, погода по пизде пошла, и связь не работала, мы не смогли полицию вызвать. Славка дверь запер и сказал ждать, пока ураган с дождем этим ебучем не утихнут, но мы ждать не стали. Сели в машину и поехали за помощью. — Блядь, Вань, я уверен, что этого не было. Это пиздец какой-то. — А я уверен, что было. Пиздец — не то слово. — Дальше что? — Дальше мы проплутали часов пять, завязли в грязи по дороге, машину еле вытащили, вернулись все мокрые до нитки просто и вот тут первая неувязочка и вышла: для нас прошли несколько часов, а для всех остальных — пара минут. Ваня замолчал, давая Мирону осмыслить все сказанное. Ему все время казалось, что Мирон вот-вот скажет, обкурился ты, мол, Вань, иди поспи или чаю там попей, но Мирон молчал, обдумывал, взвешивал, а потом зашипел — сигарета, сгоревшая до фильтра, опалила ему пальцы. — Блять… Ох, Вань… Ладно. Дальше? — Туда-сюда, легли спать мы. На утро… На утро вы все забыли. Ты, Фаллен, танк этот, Гертруда Станиславовна. Все, Мирон! Забыли! Кроме меня и Славки, понимаешь?! А Эраст Петрович — живой и здоровый на завтрак почесал, вот я охуел, когда его увидел! — И я бы охуел, — кивнул Мирон, закуривая новую сигарету. — Так понимаю, про Илюху мы тоже забыли? — Сперва помнили. Искали его, потому что вещи его все исчезли, осталась только машина. Но потом забыли, да. Опять же, все, кроме меня и Славки. Меня это дичь по-любому из-за Охры не берет. Слава… Ну, с ним непонятно, мы тебе говорили: он Охру увидел, сам. Короче, мы с ним теперь в одной лодке. — Все, больше странностей не было? — Ну… — Ваня снова замялся, подбирая слова, чтобы сказанное не показалось слишком грубым. — Ты, и Фаллен тоже, как бы это… Сцепляетесь все время. А я же тебя знаю, ты спокойный чувак и добродушный, а тут чуть что — и в крик. И Фаллен, Слава сказал, тоже как с цепи сорвался. А потом тебе еще плохо совсем стало, тебе же плохо с того момента, как мы приехали! Оно влияет на вас. И меня это беспокоит, если честно. Ты меня беспокоишь. Мирон — Ваня по лицу его понял — разозлился, он хотел, наверное, сказать что-то резкое, а потом злость на его лице сменилась удивлением. — Я… Слушай, и правда. Последние дни все бесит, пиздец. Вань, как думаешь, что происходит, а? — Где-то над нашими головами сидит тварь, которой скучно. Я уверен… — А Охра что думает? Ваня хлопнул себя по лбу. — Точно! Про самое важное я же не сказал, Мирон! Охра пропал! Я тебе говорил про это, но ты ж забыл весь день и теперь не знаешь. Охра делся куда-то, не отвечает, в зеркале его нет, а сам я, без него, влезть в Зазеркалье не могу. — Ну пиздец… Дверь распахнулась и на порог вышел, нет, вылетел, Слава. — Ванька исчез. *** Слава сжимал кулаками, пытаясь унять дрожь в руках, пока они обшаривали дом снизу доверху. Мирон все порывался пойти в другую сторону, предлагал разделиться, но Слава и Ваня в два голоса сообщили ему, что никуда он один не пойдет, чтобы потом еще и его искать не пришлось. — Пиздец, пиздец, — повторял Слава и никак не мог попасть ключом в замочную скважину двери, запертой до этого момента комнаты — надо было и тут проверить. Ваня отобрал у него связку. — Успокойся, — сказал он. — Слышь? Найдем. — Ага, как Мамая нашли, — Слава закрыл лицо ладонями. — Блядь, это же я виноват, я его сюда пригласил. И не уберег. — Да твою ж мать, Слав! — Ваня осмотрел комнату и запер дверь. — Давай все сейчас паниковать начнем? Вот весело будет! — Извини, — буркнул Слава, наконец, справившись с собой. Мирон скромно молчал. Из дома переместились на улицу и сразу же, стоило спуститься в сад, столкнулись с довольной Гертрудой Станиславовной, держащей под руку своего дражайшего супруга. — Гуляете, молодые люди? — она широко улыбалась, обмахиваясь веером. — Правильно! Свежий воздух — залог здоровья! А что это вы такие встревоженные? Славочка, на вас лица нет! — Гертруда Станиславовна, вы Фа… Ваню, то есть, Ваню, друга моего, не видели часом? — А как же, видела. Вооон туда он пошел, прямо по тропиночке, мимо яблонек. — К надгробиям… — тихо сказал Рудбой. Его, конечно, услышали. — Какие-такие надгробия? — ужаснулась Гертруда Станиславовна. — Бог с вами, молодой человек, я сюда сколько лет езжу, нет тут никаких надгробий и в помине! — Показалось ему, — быстро сказал Слава. — Мы пойдем, ладно? Мне… Нам… Ванька срочно нужен! Всего вам доброго! Еще издалека стало понятно — Фаллен действительно шел к надгробиям. Теперь он стоял у них, молча, застывший, и смотрел, смотрел, даже, кажется, не моргая. Слава подошел ближе. — Вань, — позвал он. Но Фаллен не отреагировал, будто не услышал, и тогда Слава тронул его за плечо. — Вань. Ты в порядке? И Фаллен будто отмер. Он медленно повернул голову и посмотрел на Славу. Глаза у него были совершенно пустые. — Под домом, — сказал он чужим, начисто лишенным эмоций голосом. — Посмотри… — слова давались ему тяжко, губы кривились, будто он заставлял себя говорить усилием воли и усилие это причиняло ему боль. — В… подвалах. А потом Ваня вздрогнул, как током дернуло и отмер. Взгляд его стал совершенно нормальным, осмысленным и очень удивленным. — Слава, — сказал он. — Ты чего уставился? Чего у вас у всех с лицами-то? — Может, расскажем ему? — Рудбой был мрачнее тучи. Фаллен на сбивчивый рассказ отреагировал ожидаемое: поржал и посоветовал меньше употреблять всяких-разных веществ. Но Слава видел: не смешно ему. Потому что вспомнить, как сюда пришел, Ваня не мог. И объяснить появление надгробий и выдолбленных на камнях их имен не мог тоже. Надгробия, к слову, повторно осмотрели. Ничего на них не изменилось, даты все так же отсутствовали у всех, кроме Мамая. — Блядь, ребят, вы понимаете, что все это звучит как бред? — Понимаем, — отозвался Мирон. — Я сам охуел, как услышал, и до сих в голове не укладывается. Но факты, понимаешь? Ванька, и Слава тоже, помнят вот это все. Надгробия — вот они, подделка — не хочу даже думать, что Илюха там — а сделал ее кто? Неизвестно. Призрак мы все трое в столовке видели, не могло всем одно и то же померещиться. И ты… Ты только что задвигал про подвал и не помнишь, и как пришел сюда — тоже не помнишь. Вот как это объяснить? — Так, а что там, еще раз, с подвалами? — Ты сказал: “Под домом в подвалах”. Не припоминаешь? — Не-а. Но раз я сказал, значит инфа сотка. — Слава услышал, как Мирон раздраженно цокнул языком. — Есть в доме подвалы, Слав? Слава пожал плечами. — Наверное… Да, должен быть подвал. У меня на связке один ключ, — Слава погремел связкой, подбирая нужный, — с виду очень старый, точно не от комнат, не от кухни, ну, вы поняли. Может, действительно есть подвал. Пойдемте посмотрим. Только вы двое, — он кивнул на Фаллена, потом на Мирона, — держитесь рядом. Я уже опасаюсь, что вы в воздухе растворитесь. Блядь, Вань, ты можешь не спорить! Не до шуток сейчас! Фаллен, открывший было рот, обиженно глянул на него, но промолчал. *** Подвал под домом действительно нашелся и ключ к старой, судя по всему годами не открывающейся двери подошел. Слава с трудом сумел его повернуть — настолько проржавела замочная скважина. На дверь пришлось навалиться вдвоем, и только тогда она поддалась и открылась — медленно, с режущим уши скрипом. Обшарпанную каменную лестницу освещали телефонами. Спертым, пыльным воздухом дышалось тяжело, ступать приходилось осторожно, потому что на стертые, кое-где сколотые ступени сложно было нормально поставить стопу. — Напомните, — почему-то шепотом сказал Фаллен. — Нахрена мы сюда поперлись? — За ответами, — так же шепотом ответил Рудбой. — Может, тут есть что-нибудь, что… Ну не знаю. Хоть что-то прояснит. Дальше спускались молча. А потом, внизу, у подножия лестницы, появилось пятно света. Пятно света от фонарика, который держал донельзя удивленный Эраст Петрович. — Боже мой, а вы-то тут откуда! — воскликнул он. Слава хотел ответить. Но не смог. У него вдруг поплыло перед глазами, фигура Эраста Петровича размылась и Слава увидел, прищурившись, в тусклом, рассеянном свете высокого худого до такой степени, что страшно выпирали кости, старика. Старик, горбился, смотрел цепко и зло, седая, неровная борода его свисала почти до пола. Старик протянул к нему руку, будто хотел схватить за горло, Слава отшатнулся, моргнул… Видение исчезло, будто не было его — подобное стало уже привычным. Снова напротив стоял Эраст Петрович и глядел обеспокоенно и, конечно, совсем не зло. — Славочка, вы в порядке? — озабоченно спросил он. Слава опустил глаза — Эраст Петрович держал его за локоть и это прикосновение отчего-то жгло сквозь плотную ткань свитера. — Да… Да, Эраст Петрович. Извините, я решил гостям… типа экскурсии провести, они и заинтересовались, что за ключ на связке, старый. Мы не должны были сюда лезть. — Что вы, что вы! — Эраст Петрович широко улыбнулся. — Где молодость, там и любопытство, молодой человек! Это нормально! Другое дело, ничего интересного тут нет… подвалом этим раньше пользовались, винный погреб здесь был, а теперь уж стоит пустой, давненько уже, подвал этот. Давайте-ка выбираться! Поднимаясь вслед за весело насвистывающим Эрастом Петровичем, Слава, больше всего на свете, хотел побыстрее остаться наедине с Мироном, Фалленом и Рудбоем, рассказать им, что только что увидел, и узнать, видели ли они то же, что и он. Потому что — он был убежден, хоть и не знал, откуда пришло это убеждение — именно в этом страшном старике и крылась разгадка всего того, что происходило в доме последние дни. * * * Охра напрягся: что-то неуловимо изменилось, по пространству вокруг будто волны шли. И источник этого волнения быстро нашелся, стоило буквально несколько шагов вперед сделать — друг Вани и Мирона, Илья. В панике оглядывался, явно не в силах понять, где он находится. Ваня несколько раз объяснял Охре, как для человека выглядит Зазеркалье, и Охра на миг задумался — оно для всех людей одинаково, или Илья видит сейчас что-то свое, не такое, как у Вани? Охру он явно заметил, бросился к нему: — Ваня?! Рудбой, ты? Где мы? Но в нескольких шагах замедлил движение, потом и вовсе замер, уставясь на Охру, пытаясь вглядеться в лицо под капюшоном. — Вань, ты? — в голосе у него слышался такой ужас, что Охра невольно сделал движение навстречу. Пожалуй, в Илье сейчас столько страха, что он сможет восполнить силы настолько, чтобы попробовать вырваться из зазеркалья и найти, наконец, того уебка, что посмел его сюда зашвырнуть. И Ване не надо будет говорить, он и не узнает никогда… Просто человек — перешагнуть и забыть. Простое действие, для того, чтобы освободиться. Но Охра с большим удивлением осознал, что ему что-то мешало это сделать. Что-то похожее на совесть. Оказалось, что он не может забрать у Мамая жизнь, как забирал у сотен людей до этого. Не может, потому что он друг. Нельзя питаться друзьями. Твою ж мать. — Я не Ваня, — сказал, почти прошипел он. — Охра. Мамай не понял. На лице его было удивление, которое на мгновение даже перекрыло страх. И Охра ему объяснил. Сформировал один емкий мысле-образ, в котором содержалось все с самого начала их общей с Ваней истории до этого момента, и вложил его в голову Ильи. И сел на пол — ждать, пока ошарашенный, замерший на месте Илья переварит рухнувшую на него информацию. И мрачно подумал о том, что сейчас не помешала бы сигарета.