---
В свой отсек разрешили вернуться спустя сутки, хотя можно было и раньше. Перестраховались. Ванда забегала нечасто, но взяла привычку дважды в день перезванивать. Делала вид, что просто поболтать, а сама интонации сканировала. Вижн регулярно выверял данные, мол, доктор Стрэндж велел отслеживать динамику, это важно для каких-то там научных данных, для реабилитации и прочего. Шури забегала сама. Вот с ней было легче всего. Она улыбалась и бесконечно щебетала ни о чём, шутила, надевая на Баки шлем-сканер, и напряжение рядом с ней улетучивалось, исчезало. Быстро касаясь тонкими длинными пальцами датчиков, она рассказывала очередную хохму о детишках из ближайшего посёлка. То они выловили в озере неподъёмную рыбину и тут же упустили её. То устроили скачки верхом на козах, и у тех молоко пропало. То попытались подсадить друг друга на сонного носорога втайне от генеральши Окойе, за что потом огребали от неё по полной. Не было только его. Самого главного. Голод по нему ощущался остро, мучительно. Стив был необходим, как источник жизненной энергии, как импульс, задающий ритм сердечной мышце, чтобы гоняла кровь по сосудам. Мозг кипел, сердце торопилось и сбоило. Слишком долго просидевшие взаперти воспоминания теперь нахлынули лавиной, разломали изолирующие перегородки. Вырвалось так много нерастраченного тепла, что не делиться им было равносильно самосожжению изнутри. Стив, где же ты...---
– Баки, опоздаем! Стив нервно топчется в шаге от двери, кусая яркие губы. Взгляд цепляется за них, и три тетрадки с книжкой промахиваются мимо сумки, рассыпаются по полу. Стив обречённо закатывает глаза и бросается помогать. Столкнувшись на корточках плечами, оба хватаются за одну и ту же тетрадь, соприкасаются пальцами. Как будто током прошибает. Стив тут же отпускает, пряча глаза. Тянет коснуться носом его плеча. И шеи… Мимолётный взгляд из-под отросшей светлой чёлки снова прячется под густыми ресницами, по бледным щекам растекается румянец. Сердце пропускает удар. Стив ворчит, не поднимая глаз: – Всё, Баки, бегом. Ну да, бегом. Спринтер нашёлся. Сумка мигом пухнет от заброшенного в неё, и они наконец вылетают из дома. Уже на пороге приходится притормозить, чтобы поднять ворот старенького пальто Стива, прикрыть его покрасневшие уши – на улице ветер. Чуть запрокинув голову, Стив невесомо касается пальцев затылком. Случайно? Вряд ли. Снова ворчит что-то насчёт дисциплины и верит, что сумел спрятать улыбку.---
Малютка Бекка прыгает на спину, хватаясь тёплыми ручонками за шею. Локти привычно подхватывают её под коленки. Она лёгкая, как котёнок, но не охнуть под её "тяжестью" невозможно. Бекка запрокидывает голову, заливисто хохочет над самым ухом и кричит: "Н-но, лошадка!" Фыркнуть, взбрыкнуть – и поскакали. Только вдоль правой стены, где нет навесных полок, не то егоза на спине впечатается головой во что-нибудь. – Господи, Джимми, я с вами либо оглохну, либо с ума сойду! – мама замирает в дверном проёме, зажимая уши ладонями. Ей очень идёт улыбка.---
Его хрипы страшные, как будто лёгкие трещат и рвутся по живому, и он вот-вот их выплюнет. Скрюченный пополам, вялой куклой Стив висит на локте левой руки Баки, пальцы правой пытаются нащупать во внутреннем кармане его куртки ингалятор. – Стив, дыши. Давай, герой, ты можешь. Голос дрожит. Плевать. Стив хватает воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Руки трясутся, путаясь в складках его одежды, по спине пробегает панический озноб: забыл ингалятор?! А, нет, вот он, зараза. Наконец-то. – Ну же, Стив, давай со мной вместе! Вдох... выдох, вдох... выдох! Стив поднимает голову. Глаза ещё слезятся, лицо какое-то серое, под глазами тёмные круги, но упрямство – это в крови. – Сим-монс ещё... огре... огребёт своё, Бак. – Дыши, Стив. Конечно, огребёт. – Красть... у ста-риков... подло. – Спокойно, боец. Сумка миссис Флэтчер у меня. Отдышись, и пойдём, обрадуем старушку. Стив шмыгает носом, прокачивая воздух через лёгкие шумно, но уже почти без хрипов, и улыбается.---
Автопилот – это удобно, но скучно. Как будто ты, потрёпанный, но крепкий боец с немалым опытом, лишний в этой металлической коробке, и она считает себя достаточно умной, чтобы не нуждаться в тебе даже при колебаниях плотности воздуха, смене характера воздушных потоков и пересечении чужих границ. Технологии – мощные штуки, но иногда раздражают своим снобизмом. Стив чуть поморщил нос. Что там джет – вон, даже собственная команда по-настоящему нуждается в нём только в боях. Хотя, нет. Перегнул. Во время боя каждый – гарант защиты другого, там они как единый организм. Между боями всё иначе, но Стив не превращается в чужака. Его уважают, ценят. Подкалывают за допотопность, но в разговоры втягивают, с мнением считаются. Никогда не усаживаются перекусить без него – ну, как и без любого, кто в команде. Иногда разыгрывают, как вчера, например, когда полез за блокнотом в свой рюкзак и невольно вздрогнул из-за шипения и дыма. Рванул к люку, чтобы вышвырнуть за борт, и только в последний момент опознал дымовую гранату. А те три сволочи нагло хихикали. Детский сад, а не диверсионная группа. Баки бы сюда. Он бы им ещё и фору дал.---
Притих наконец-то. Почти не хрипит. На лбу поблёскивают бисеринки пота, взмокшие светлые волосы кажутся почти чёрными в полумраке. Ночь проглотила звуки, слышны только тиканье стареньких ходиков, потрескивание из-за печной заслонки и шумное сопение Стива под боком. Он сам не хуже печки, только-только начинает остывать. Температура спадает. Сара опять будет хвалить, говорить, как Стиву повезло с лучшим другом, тискать в объятиях и трепать вихры на макушке. Но на самом деле это заслуга Стива. Это он борется. Он сильнее тех громил, которые таскают грузы в порту. Сильнее мудаков, которые разукрашивают его физиономию лилово-бурыми синяками. Здоровякам несложно выкарабкаться из простуды. Попробовали бы вот так, мелкими, потрёпанными скарлатиной, рахитом, астмой и прочей лабудой. Быстро бы сдались. А он улыбается сквозь сон. Ещё неделя, может, две, и опять будет воевать со шпаной, пристающей к девчонкам или к мелкоте. Неисправимый придурок. Самый лучший на свете.---
Вынырнув из тёплого потока памяти, Баки медленно моргнул. "Стив, ты помнишь..." – угасло, не прозвучав, растаяло в полумраке пустого отсека. Дышать стало тяжелее, неприятнее. Фантомно отозвалось отпустившее уже першение в горле. Баки машинально взял со столика бутылку с водой, отвинтил крышку, отхлебнул, прокашлялся. За этими стенами полно народу – в коридорах, на уровнях, в секторах. Медицинский персонал, королевская семья и старейшины, инженеры и учёные, сервисная служба, армия под началом генеральши, народ в поселениях и бог знает кто ещё. Они есть, но где-то в другом мире. Во внешнем, почти абстрактном. А здесь, в мире Баки Барнса, пустота. И острый, дразнящий голод по Стиву. По искоркам в его глазах, по его мягким, тёплым губам, по обжигающей коже, по тесным объятиям, по общему горячечному ритму, сбивчивому шёпоту, по глухим стонам сквозь плотно прижатую ладонь. Пальцы судорожно скомкали край простыни, не чувствуя ничего. Где тебя носит, Роджерс...---
Теперь на Стива приходится смотреть снизу вверх. Непривычно. Он сияет белозубой улыбкой от уха до уха, радостно потирает ладони. Всего десять секунд назад он на ходу сорвал люк у танка, швырнул туда связку гранат и спрыгнул, используя взрывную волну для инерции. – Похоже, твой Эрскин не соврал, Стив. – Конечно, нет... в смысле? – Ну, ты сказал, что сыворотка увеличивает самые важные задатки и всё такое. – Ты к чему? – К тому, что твой талант нарываться вышел на новый уровень. Пауза. Краем глаза удаётся заметить, как Стив кусает нижнюю губу, опустив глаза, та становится пунцовой за секунду. Тощий белобрысый бруклинский мальчишка делал это точно так же. Теперь его просто стало больше. Сердце дёргается, сбиваясь с ритма. Не сейчас, Стив. Потом, когда мы останемся одни в твоей палатке… не сейчас. Мы всё ещё на задании.---
Клинт бросил карты на низкий столик и ухмыльнулся Сэму во все тридцать два. – Зараза ты, Хоукай, – прошипел сквозь зубы Уилсон. – Подловил-таки. Загребая выигрыш, Бартон сиял, как серебряный доллар. – Да пусть порадуется, – дёрнула плечом Наташа. – Всего-то четвёртый раз. За всё время. – Ну, ты у нас миллионерша. – И стала бы ею, если бы играли на нормальные деньги. – Я просто сегодня добрый. Знал, что ты блефуешь, – фыркнул Сокол. – Ага, сейчас. Сэм собирал и тасовал колоду, все трое препирались. Случайно бросив взгляд в сторону дальнего угла, Романова зашипела на парней: – Хорош уже. Мешаете. Она кивнула на Роджерса, уткнувшегося в блокнот. Сэм и Клинт, переглянувшись, притихли, и дальше подначивали друг друга уже вполголоса. Наташа отошла и остановилась в шаге от Стива. Карандаш легко касался листка, мелкие штрихи ложились на бумагу чуть заметными линиями. В квинджете отлично гасилась вибрация, но не стопроцентно, и Стив осторожничал, стараясь не испортить. Лишний раз елозить ластиком по рисунку – только грязь разводить. Растушёвка понадобится, но позже. – Можно? Стив глянул исподлобья и кивнул на сидение рядом с собой. Каждый штрих еле заметный, они накладывались друг на друга, создавая образ из оттенков, совмещения теней и неровных пробелов. Лицо Барнса на рисунке другое, из военных лет. Привалившись плечом к широкому стволу дерева, он затягивался сигаретой. Ворот небрежно расстёгнут, ремень ослаблен. Короткая стрижка, щетина, взгляд тёртого бойца, жёсткий, но живой. – Ты скучаешь, – её голос почти не слышен. – Недолго осталось. – Давно не видел его, – так же тихо отозвался Роджерс, не поднимая глаз, – как ушёл в операционную... и до сих пор. – Ты только не забывай – он не стал таким, как тогда. – И всё-таки, Нат, это – тоже он. Наташа промолчала, только чуть толкнула плечом в плечо. Кивнула на рисунок: – У тебя талант, Стив. – Не то чтобы... хотя, иногда кое-что получается. Она поднялась: – Прекращай, Роджерс, а то умрёшь от скромности, и твой Баки мне этого никогда не простит.---
Воздух совсем чёрный. Гарь и дым без просветов, как будто грозовые тучи оставили всю влагу небесам и рухнули на землю, чтобы пропитать чернотой всё, что ниже той высоченной горящей сосны. Дышать получается только сквозь повязку на лице, и то через раз. Град из тяжёлых липких комьев валится с неба в унисон с содроганиями земли и грохотом, закладывающим уши. Лейтенант вроде бы пытается докричаться, но ни черта не разобрать. Нет, Баки Барнс всё-таки счастливый сукин сын. Жив, пока даже не покалечен, всего пара царапин, след от осколка на плече и три пореза в рукопашной, уже почти зажило всё. Гул в башке – ерунда, отпустит минут через десять после последнего взрыва. Не разорвало бы на куски... Но даже если так – всё равно везунчик. Стив в Нью-Йорке. Не задыхается в этом чёрном угаре, не прыгает грудью на гранату. Не дёргается беззвучно от пули, прорезавшей грудь. Не падает с пустыми глазами на исковерканную землю. Только бы какой-нибудь подвыпивший со скуки доктор на призывном пункте не шлёпнул этому упрямому засранцу в личную карточку не тот штемпель.---
Строки из неотправленного письма проступили в памяти неровными буквами на пожелтевшей, испачканной копотью бумаге. Каждый кривой завиток вспомнился, как будто был написан только что. "Стив, надеюсь, ты там завязал со своими финтами и не наседаешь на призывные пункты где-нибудь в Нью-Джерси? Письма что-то задерживаются. Может, потом придут сразу несколько, так уже было. А может, всё проще и ты завален работой по заказу в сотню агитплакатов. Здесь таких хватает. А ещё афиши. На них какой-то чувак с нереальными мышцами в идиотском костюме и шлеме с крыльями, а вокруг бабы в полосатых юбках. Капитан Америка, мать его. Хрень полная. Не бывает таких имён. Напиши, что ждёшь меня дома. Я вернусь, Стив, даю слово. Что бы ни было, сопляк, я вернусь. И хочу, чтобы ты меня встретил.твой Баки".
И какого чёрта лысого он ляпнул тогда Стиву про 107-й? Хотел как лучше, думал, Роджерс остынет чуток, если из них двоих хотя бы один попадёт туда. А вышло, что раздразнил. Почти сразу дошло, что облажался. Пытался разубедить, потащил его на свидание, на выставку – отвлечь... Кретин. Это как выдернуть чеку и надеяться, что граната передумает и не взорвётся. Так и не отослал то письмо. Не успел. Через два дня 107-й пехотный попал в окружение. Отступать было некуда. Гидровцев – как грязи. Разбили полк на мелкие отряды, изолировали друг от друга. Часть расстреляли на месте, остальных взяли в плен. Всё отобрали, кроме кое-как уцелевшей одежды. Карманы вывернули, всё сожгли. Наверное, так лучше. Хуже было бы, если б Стив то письмо получил. Он ведь всё-таки добился, чего хотел, упрямый баран. Нашёл лазейку, пробрался в армию. Попался на глаза гениальному доку Эрскину, и понеслась. Больше никогда Баки не видел Стива, каким оставил его в Бруклине. Как будто тот навсегда затерялся в старых переулках, растворился и исчез – как и вся прежняя жизнь. Новый Стив заявился сам – если можно было считать Стивом ту огромную тень, вынырнувшую из темноты. Соскрёб своего Баки со стола в изоляторе Золы и увёл. Сначала он казался предсмертным бредом, но чем подыхать, лёжа на холодном металле в сплетении жёстких ремней, лучше было идти за призраком. Тем более, глаза были Стива. Голос, тепло, губы были его. И запредельная, сумасшедшая храбрость – тоже его. Тот самый Стив, только очертания умножились вдвое, а силы – в тысячи раз. А может, и больше. Только силу духа вряд ли сыворотка добавила. У Стива Роджерса её было столько, что на всю Америку хватило бы. Наверное, всё это помогло ему найти себя. Он столько народу спас, стольким уродам надрал их подлые задницы... Только художником так и не стал. Не все мечты сбываются. Мягкий сигнал вызова сбил с мысли. Баки закатил глаза и нехотя коснулся сенсора: – Да, Вижн. – Простите, если помешал. Пора проверить данные. Прошу вас прилечь на... да, вижу, вы уже устраиваетесь. Если всё в порядке, отниму не более минуты. Прибор контроля состояния считал общие данные. – Немного повышена внутричерепная температура, мистер Барнс. – Баки. – Да, простите. Баки. Если примете десять таблеток алпразолама, мне не придётся беспокоить доктора Стрэнджа. – Четыре, Вижн. Десять меня свалят в неустойчивый сон. По-твоему, я не выспался за три недели? – Девятнадцать дней. – Плевать, – само вырвалось. Нехорошо прозвучало, чёрт... всё-таки андроид кругом помог, и как ни крути, фактически, он друг. – Ладно, извини. Не хотел обидеть. Лучше скажи, где Роджерс. – Он ещё не вернулся из Пакистана. – Конкретнее. – Примите таблетки, и я поделюсь более точной информацией. – Ты подлый шантажист, Вижн, – на этот раз в точку. Извиняться не за что. – Рад, что мы поняли друг друга. Это была ирония или показалось? – Вот, видишь? – Баки демонстративно отсчитал четыре таблетки и забросил их с ладони в рот, запил минералкой. – Ну, всё? Где он? – Квинджет с капитаном Роджерсом, Наташей Романовой, Сэмом Уилсоном и Клинтом Бартоном вошёл в воздушное пространство Аравийского полуострова. В данный момент летят над Оманом. – Значит, уже скоро... А я буду встречать его сонной мухой. Вот зачем ты так? – Простите мою дотошность, но из четырёх таблеток две вы так и не проглотили. Уже можете их выплюнуть. Я и не надеялся уговорить вас больше чем на две. Баки сплюнул белое горьковатое месиво на ладонь, вытряхнул в контейнер утилизации и прополоскал рот над умывальником. – А ты проницательный, Вижн. – Приятно слышать, сэр. То есть, я хотел сказать: Баки. Наверное, с ним получится поладить.---
Сырой промозглый холод пробирается сквозь ободранную форму, впивается мелкими невидимыми иглами в кожу, проползает внутрь. Пальцы немеют, ступни сводит. Дрожь скрыть невозможно, зубы предательски стучат, но – никаких костров. Даже если среди руин под Аззано никто не выжил, это ещё не значит, что по их следу не пустили ищеек. Ещё с полчаса привала – и нужно будет идти дальше. Стив сгребает в охапку осторожно, как будто боится раздавить. Этот разросшийся до богатырских размеров сопляк пока не знает своей силы, зато в его ручищах и вправду легко согреться. Стив Роджерс с огромными руками и шириной плеч с Бруклинский мост. Хочется верить, что это не сон. От его мощной груди и мускулов по телу медленно растекается тепло. Похоже, дойти до своих всё-таки хватит сил.---
Портал вакандского купола пропускает как обычно, а Стиву кажется, что они ползут, как сонные черепахи. И перед посадкой зависают слишком долго. Громыхать подошвами тяжёлых ботинок по площади непочтительно по отношению к королевской семье, и только это удерживает от нестерпимого желания сорваться на бег. Стив мысленно одёргивает себя и сжимает покрепче зубы. Нехорошо будет сейчас рвануть, сверкая пятками. Но даже при таком темпе Наташа, Сэм и Клинт безнадёжно отстают. На выходе из лифта перехватывает Вижн: – Капитан Роджерс, с прибытием! – Спасибо, Вижн, извини, я спешу. – Всего секунду, сэр. Стив с разгона застывает на месте, как будто налетает на невидимую стену: – Скажи, что он в порядке. – Да, не волнуйтесь. Просто знайте, его вывели из сна четыре дня назад. – Понял. Спасибо. Стив успевает сделать несколько шагов, когда слышит за спиной: – Он постоянно спрашивал о вас. Не сбавляя хода, Стив оборачивается и кивает, пряча улыбку в отросшей бороде.---
Он уже близко. Баки кожей чувствует его шаги по коридору. Сердце частит, по плечам проносятся горячие колкие волны, колени слабеют, правая ладонь влажнеет, внутри всё стягивает тугим узлом. Наружный замок принимает пин-код, дверь тихо отъезжает в сторону. Воздух как-то разом густеет, замедляет время, повисает грузом на плечах. Осталось обернуться, и они встретятся глазами. Голову распирает от путаных мыслей, устроивших столпотворение и давку. Не ляпнуть бы не то. Всю оставшуюся жизнь потом вспоминать. – Баки. На выдохе, почти без голоса, его сердце колотится громче. Подлететь, сгрести в охапку, влепиться в него, впечататься. Надышаться им, пропитаться насквозь, срастись. Столько пустых дней и ночей, потраченных на ожидание, столько попыток представить встречу. Годы сплетённых воедино двух жизней, бездна общей боли и краденого счастья, от мелочей до редких минут, которые становятся маяками душ – Стив молча носил в себе всё, что соединяло их. Тащил весь груз памяти в одиночку, без права поделиться. Держал взаперти, молчаливо одёргивая себя каждый раз, чтобы не ранить Баки неловко брошенным: "помнишь?.." Всё это время Стив прятал воспоминания так глубоко, как мог. И готов был так же молча тащить эту ношу дальше, если понадобится, всю жизнь. Не подавая виду. Больше не придётся. Повезло обоим. Теперь и Баки вправе делить на двоих пропитанные горечью и тёрпким привкусом воспоминания – ещё одну опору их со Стивом единства. Баки уже плохо помнил, как жил без этого. Стена пустоты обвалилась в нём под напором нахлынувших воспоминаний, захлестнула, понесла, разожгла внутри настоящую бурю. Градус внутреннего кипения зашкалил, и нехватка Стива за четыре дня после пробуждения вывернула наизнанку. Вот он, Стив, в трёх шагах за спиной. И не хватает духу обернуться. Воскреснувшая память, отряхнув пыль десятилетий, яркая, освежённая, чаще рисовала того Стива, бруклинского, из 1930-х. Огромные глазищи, бледная кожа, тонкая шея, худые плечи и гордый пронзительный взгляд, за который не жаль из огня в полымя. Так остро и отчётливо он виделся, будто стоял в шаге, только руку протяни, захвати локтем за шею, спутай на макушке пшеничные волосы, и услышишь его возмущённо-довольное: "Бак, хорош уже!" Сейчас, в шаге за спиной, другой Стив. Нет, не так – он выглядит другим. Даже не таким, как во времена "Ревущих" – тот Стив отличался от своей исходной версии только размерами. Нынешний Стив другой во всём. Заматеревший, обросший щетиной, закалённый в войнах. Такой, каким всегда имел право быть. И был по сути, только внешняя оболочка запоздала, позволив душе расцвести раньше. Это он – и как бы не совсем. Нужны силы, чтобы два Стива соединились в одного, как правильный паззл. Прямо сейчас. Его пальцы касаются живого плеча. Каждый изгиб ладони Стива считывается кожей, как пароль. Внутри у Баки всё цепенеет и горит. Сухое горло не протолкнёт ни звука. Может, так лучше. Подходя к двери, Стив дал себе слово – как бы ни было тяжело, он не станет первым лезть с разговорами "а помнишь…" Только Баки знает, сколько получилось вернуть, только ему решать, что обсудить, а чего не касаться. Глубокий вдох, и Баки медленно разворачивается. Притяжение сильнее растерянности. Взгляды встречаются – и мир встаёт на паузу. Стиву не нужны слова. Он всё видит по глазам. У Баки тот самый взгляд, которого так давно не хватало, что вспомнить страшно. Почти тот самый. Он мрачнее, суровее, но это нюансы. В его глазах отражаются Бруклин и война, блики солнца на гудзонских водах, тепло их первого поцелуя, озорство мальчишеских шалостей, ночной костёр в лагере СНР, отблески пламени из-за печной заслонки в маленькой комнатке с тесной скрипучей кроватью и огонь боевых атак. Последний шаг между ними – как портал в другое измерение. Стив обхватывает родные плечи – живое и металлическое – вжимается лбом в лоб, дышит часто, горячо. Горло сводит, но им хватит и шёпота: – Ты как, Баки? – Жить буду. Две усмешки смешиваются, сливаются в одну. Глаза щиплет, и Стив невольно зажмуривается. Выдыхает прямо в губы: – Господи, Бак... я так скучал. Баки приподнимает голову, щекотно цепляет носом скулу, и его приоткрытые губы так близко, что в голове приятно шумит, в колени бьёт слабостью, как от первых в жизни глотков вина. Стив машинально облизывает губы и прикасается ко рту Баки осторожным поцелуем, мягко сминает губы, ласкает их своими, нежно проводит языком, и его впускают. Пальцы Баки ворошат густую копну волос на затылке, руки Стива соскальзывают с его плеч ниже, берут в плен. Объятия горячие, тесные. Баки улыбается в поцелуй и уверенно тянет Стива к себе, впивается напористо, крепко, жадно, нетерпеливые языки сталкиваются, и от знакомого до боли вкуса поцелуя обоих ведёт до мутных мозгов, до красных вспышек перед глазами, до сбитого дыхания, до царапин на губах отросшей щетиной. Баки упирается ладонями в грудь, губы неохотно разлипаются с влажным звуком, и он чуть отстраняет Стива от себя – посмотреть. Убедиться, что не сон. Они не помнят, как оказались на широкой мягкой кушетке. Занесло. Стив вжимает Баки в матрас, а у того глаза смеются. – Что? – Стив вскидывает брови, усилием воли не позволяя себе краснеть. Получается так себе. – Впервые целуюсь с таким бородатым мужиком. Ты зарос, дай привыкнуть. – Бак! Напряжение исчезает, рассеивается, как туман на солнце. Они смеются и целуются снова, глубоко и медленно, выпивая друг друга по глотку, смакуя долго, неторопливо. Разорвать поцелуй – только чтобы взглянуть в глаза и начать сначала. Так уже было. Давно, в 1936-м, когда ушло смущение первых попыток, исчезла растерянность, и впервые потянуло нацеловаться всласть. В печке потрескивал огонь, и его искорки мелькали в тёмных больших зрачках, стоило только остановиться на секунду, чтобы перевести сбившееся дыхание и провалиться в этот восторг снова. Сегодня всё так же... и не так. Они теперь два огромных мужика, лица и губы покалывает бородами, добавляя ощущений, но вкус и тепло те же – родные, свои. Настоящие. Стив не выдерживает – он давал себе слово, но не может сдержать его. Не сейчас. – Баки, ты помнишь... – Да. Ты тогда слетел с катушек и всосался в меня, как клещ. Опешивший Стив – лучшее зрелище. Баки растягивает губы в довольной ухмылке и тут же получает лёгкий тычок в рёбра. Со смехом морщит нос, и его взгляд смягчается, теплеет: – Тогда ты тоже лежал на мне, мелкий. Только весил втрое меньше. Стив тут же упирается ладонями в кушетку, вскидывает тело над Баки, зажмуривается, тряхнув с досады головой: – Прости, Бак... Его рывком возвращают обратно: – Эй, верзила! Я не стеклянный. Всё нормально, расслабься, – и почти шёпотом: – Я тоже скучал. Сердце вздрагивает, споткнувшись о его взгляд. Стив наклоняется, губы снова сливаются сквозь горячее дыхание, зубы чуть прикусывают, добавляя остроты. Разговоры потом. Стив сковывает в захвате два разных запястья, рывком заводит их за голову Баки. Ни малейшего сопротивления, Баки расслаблен. От этой мысли в паху тяжелеет так резко, что Стив стонет прямо в поцелуй, и Баки подаётся навстречу, вжимается налитым членом сквозь штаны в выпирающую ширинку боевого комбинезона. Они оба слишком долго ждали. В голове – сплошное мутно-сладкое марево, на краю удерживает только одна мысль. – Бак, а тебе... уже можно? – Роджерс, я же сказал, что в порядке, – он прихватывает за шею под затылком вибраниумными пальцами, тянет к себе. – Не заставляй больше ждать. Он впивается в губы Стива жадно, голодно, жёстко, его язык врывается в рот, ведёт в поцелуе, подчиняет. Ладонь Стива сама скользит по рёбрам Баки, по его бедру. Ткань штанов в паху натянута до предела у обоих, сдавливает до боли, и приходится разорвать поцелуй, чтобы справиться с молниями. Наконец, получается, и два шумных выдоха-стона сливаются в один. От соприкосновения горячих членов прошибает короткой резкой волной дрожи. Парни чуть отстраняются друг от друга и торопливо сдёргивают оставшуюся одежду, стараясь не терять зрительный контакт. Сейчас это напоминает попытку выжить – цепляться за взгляд друг друга, держаться, иначе накроет слишком быстро. Они заслужили этот взрыв, от которого тела лихорадит, дыхание перехватывает, скулы горят и дрожат пальцы. Нужно продлить эту бурю, насколько обоих хватит. Сброшенная одежда едва успевает коснуться пола, как измученный ожиданием Стив отпускает себя. Мягко толкает Баки на кушетку, наваливается сверху, целует в губы, под челюстью, в шею, шаря ладонями по горячей коже, по прохладному металлу. Теряется в объятиях разных рук Баки, тонет в нём, растворяется в ощущении тесно прижатых друг к другу членов. Пальцы Стива до боли привычно, на инстинктах сжимают в кулаке обе головки, и в мозг врывается хаос. Рука задаёт ритм сама, пока Стив, накрепко зажмурившись, в полузабытьи вжимается взмокшим лбом в висок Баки, и чувствует, как в грудную клетку навстречу друг другу грохочут два огромных сердца, а ухо обжигает частое сбивчивое дыхание. Стив не осознаёт, просто чувствует – они с Баки одно целое. Снова. Их срывает резко, оглушает яркой цветной вспышкой. Тела медленно плавятся в тягучем тёплом тумане, расслабленно осыпаясь миллионами искрящихся точек.---
"Кажется, теперь налево", – Уилсон шёл по извилистому коридору, стараясь припомнить, где тот отсек, в котором можно найти Стива. – Сэм, ты чего в экипировке? Воевать собрался? Здесь? Он притормозил и развернулся. Чуть приподняв бровь, Наташа кивнула на сложенные металлические крылья у него за спиной и футляр с новыми вибраниумными щитами в руках. – Я просто забрал из джета наши вещи. До следующего вылета. Джет пока отправили по каким-то делам по приказу Т'Чаллы. В руках всё не уместилось, крылья пришлось нацепить. – Подержи щиты Стива у себя пару дней. – Зачем? Я хотел ему отнести. Наташа усмехнулась: – Ты видел, с каким лицом он выскочил из джета? Трап опустить не успели. Рванул, как ошпаренный. Не ищи его, пока сам не придёт. Ему сейчас точно не до щитов. Романова выразительно повела глазами и ушла. Сэм с минуту таращился ей вслед, затем развернулся и медленно потопал к лифту. Она права. Такого Стива лучше не беспокоить.---
Стив не помнит, сколько они здесь – полдня или трое суток. Время остановилось с тех пор, как он переступил этот порог. Баки лежит на спине, касаясь живым плечом ключицы Стива, удобно устроившегося на боку. Чуть приподнявшись на локте, утонувшем в складках подушки, Стив подпирает ладонью щёку, его взгляд ласкает родное лицо, обрамлённое длинными волосами, очерченное снизу жёсткой тёмной щетиной. Синева глаз Баки утягивает, как в омут, и насмотреться на них жизни не хватит. Облизнув губы, Баки чуть прищуривается: – Знаешь, ты теперь похож на льва. С лохматой гривой. – Да как-то не до бритья было, – Стив пожимает плечами. – И не надо, – Баки улыбается, касаясь пальцами его бороды. – А помнишь, как я загулял с Дот, и когда вернулся, ты назвал меня бродягой из-за отросшей щетины? Стив опускает глаза: – Я... приревновал. – Я знаю. Баки смотрит легко и открыто, родные искорки прячутся в его зрачках. – Значит, по миру теперь мотаешься? – Вроде того. Тебя долго держали во сне, и... – Эй, Роджерс! Всё нормально. Правильно сделал, что не протирал штаны под реанимацией. Расскажешь? – Всё, что захочешь. Если в двух словах... Воюем то с наркомафией, то с торговцами оружием. Или спасаем заложников. Действуем по стандарту, ничего особенного. Просто мы чуть расторопнее, чем обычный спецназ. И немного импровизации. Пытаемся быть полезными. – Узнаю моего Стива, – улыбается Баки. – Значит, ты теперь вроде как боевой кочевник? Роджерс приподнимает брови и медленно кивает. Баки прав. Вот оно. То, что так долго не получалось найти взамен заезженного "Кэп", связанного с присягой и обязанностью подчиняться приказам. Армию Стив покинул по собственному выбору, пойдя против "Озарения", когда ГИДРА буквально порвала Щ.И.Т. изнутри. А в Министерстве Обороны запоздало отреклись от Капитана Америка, только когда тот отказался подписать Соковийский договор, который сделал бы из Мстителей цепных псов Совета Безопасности. Давно хотелось отдалиться от старого образа. Избавиться от ярлыка. Нужна была альтернатива. Похоже, теперь она есть. – Кочевник, – задумчиво повторил Стив, чуть растягивая слово, будто пробуя на вкус. – Мне нравится.