Мечтают ли Андроповы об электромальчиках?

      Мешков растеряно оглядел два бесчувственных тела, лежащих перед ним. Насколько он боготворил одного, настолько же сильно и ненавидел второго. В его мозгу моментально созрел план действий. Погрузив поочередно анархиста, шпиёна и Ибанез в служебную волгу, майор решительно нажал на газ. Крутя баранку, он то и дело ревниво поглядывал на поверженного врага. Увы западной разведке! Миссия Патрика была провалена, а его незавидная участь была тут же воспета в майорских стихах: Всё для блага Советской Империи: По канонам Святой инквизиции Мы подложим тебя клону Берии И не смей обращаться в милицию! И не вздумай искать оправдания, Вспоминая Бердяева, Дугина, Приготовься пойти на заклание, Восхищаясь Советской наукою. За вот эту вот всю русофобию, Гибель мечт, уничтоженных низостью, И стихов, не вошедших в историю, Я матрас приготовить сам вызовусь! Не помогут шпионские навыки, Выкрутасы, манеры с ужимками, Все равно тебя сделают бабою На матрасе с тугими пружинами!       Подъехав к зданию ГБ, майор поспешил сдать коллегам не очухавшегося поляка, предварительно выдрав из его рук гитару. Избавившись наконец от ненавистного шпиона, он заботливо выгрузил спящего панка из машины, стараясь не разбудить. Уложив его на диванчик вместе с отобранной гитарой, он достал припасенную бутылку коньяка и молча сел рядом, невольно отметив для себя досадную узость диванчика. Егор заворочался и начал мучительно просыпаться. Увидев майора, заботливо наливающего ему марочный коньяк в дорогой бокал, он настолько не поверил своим глазам, что поспешил отколоть от своей куртки трогательную булавку и ткнуть себя остриём изо всей силы.       -Допился! — подумал Егор.       -Допился! — подумал майор, отбирая импровизированное орудие саморазрушения.       Выпив залпом предложенный коньяк, Егор снова отключился. Мешков мучительно вздохнул и вышел за дверь.       Время шло. Майор вертел в руке рюмку и напряженно думал. В соседней комнате мирно и пьяно посапывал Егор. В голове Мешкова вился рой самых неблагопристойных мыслей, навеянный весной, долгим воздержанием и близостью его наваждения. Однако бросаться в омут с головой он не спешил. Как уже было сказано, майор был натурой противоречивой, и даже совестливой. Не то что бы раньше ему не приходилось сталкиваться с проблемой выбора, все-таки ГБ, репрессии… Но тогда все моральные терзания можно было списать на гражданский долг, вынужденные жертвы во имя общего светлого будущего… А сейчас Мешков обдумывал злодейство — а недобитая службой совесть подсказывала, что это именно злодейство! — во имя самого себя. Впервые он столкнулся практически с нравственной дилеммой уровня Достоевского: тварь я дрожащая или право имею? Майор закурил, и его сознание расщепилось надвое.       — Что тут думать? — сказал голос в левое ухо. — За волосы и лицом в диван!       — Это же насилие! — сказал точно такой же голос в правое ухо.       — То, к чему ты привык!       — У тебя же были светлые идеалы!       — И один из них сейчас дрыхнет в соседней комнате. Второго такого шанса не представится!       — Видел бы тебя сейчас батюшка Ленин!..       Майор чертыхнулся. Не пойми откуда взявшаяся мысль про Ленина обрубила на корню все эротические фантазии. Мешков встал из-за стола и прошел в комнату с Егором. Тот тихонько храпел, обеими руками обнимая Ибанез. Его лицо озаряла улыбка и выражение бесконечной безмятежности, во всей позе было что-то детское и хрупкое. Потоптавшись в дверях Мешков буркнул:       — Вставай! Домой поедем!       Егор вздрогнул во сне и невнятно пропел: «обыщи же моё тело узловатой рукой!..» Простонав, Мешков пошел заводить машину.       Вернувшись, за Егором, майор взял со стола ножницы и аккуратно состриг здоровенную прядь волос с его головы. «Ну вот теперь хоть материал для клонирования будет, » — с тоской подумал он, убирая локон любимого в ящик со стихами.       Летов не торопился вставать, и майору пришлось волоком тащить его к машине, обняв двумя руками поперёк живота. Потревоженный музыкант, не открывая глаз, начал невнятно напевать: «В мокрой постели голое тело нашли. Черный отдел…» Мешков смутился и густо покраснел. Слегка обозлённый и чрезвычайно фрустрированный, он доволок Егора до служебной машины. Проклиная и его, и себя, и всех генсеков, и будущих клонированных вождей, Мешков вырубил возлюбленного привычным ударом в глаз.       — Это тебе для маскировки, чтоб за агента ГБ не считали, — буркнул майор, извиняясь, скорее перед собой, чем перед Егором, который явно не понимал необходимости такой конспирации. Всю последующую дорогу музыкант безмятежно спал с расцветающим под глазом фонарем, в то время, как майора, пережившего тяжелейшую внутреннюю борьбу, настигло поэтическое вдохновение: Я оставлю свои притязания, Хватит крови! Я в ней исполосканный! У тебя впереди песен марево, У меня воронкИ, страх и подлости. Мне не нужно твоей беззащитности — Только чувство любви и доверия. Я пытаюсь в себе всеми силами Удавить ненасытного Берию.       Наутро после концерта и бессонной ночи музыканты Гражданской обороны собрались за столом на кухне и пытались сообразить, как теперь вызволять товарища из беды. Кузя и Манагер сидели хмурные и насупленные и виновато отмалчивались, одна Янка беспрестанно кипятилась и рвалась в бой. Она негодующе сжимала кулаки и трясла рыжей копной волос.       — Чего же мы тут расселись? Надо бежать на поиски! Как вы так за ним не доглядели?! Эх, товарищи, называется. А вдруг его опять в психушку засунули?       -Да мы же даже не знаем, куда его повезли. Где искать будем? — не поднимая глаз, протянул Кузя, — может он еще сам объявится.        -Ты-то в это время где был? — вопрошала Янка.       — Да я стих сочинял…       — Где?       — Да там же, в туалете ДК…       Манагер покатился со смеху.       — Сам-то где был? — огрызнулся Кузя, — небось в шкафу песни пел?       Янка забористо выругалась.       — Да ну вас, сама пойду разберусь.       Она решительно поднялась с места, расправив гордые широкие плечи, но в этот момент в утренней тишине со двора донесся визг тормозов, все поспешили выглянуть в окно. Их взору явилась следующая картина: перед подъездом остановилась черная волга. Дверь казенного автомобиля открылась и оттуда прямо на асфальт выпало бесчувственное тело Летова. Вслед за ним приземлилась злополучная и уже знакомая нам электрогитара. Дверь захлопнулась, и волга исчезла в подворотне, как будто ее и не было.       Музыканты дружно охнули и помчались поднимать Егора.       Спустя несколько минут он, не выпуская гитару из рук, уже мирно храпел на старой тахте, заботливо укрытый пледом, Яна сидела рядом. Дверь в комнату приоткрылась, в проёме возникла взлохмаченная голова Кузьмы:       — Яныч, ну дай ты Игорю Федоровичу отдохнуть спокойно. Он может быть героически за гитару со всем КГБ сражался, увечья в бою получил, а ты ему отоспаться не даешь.       Дягилева метнула гневный взгляд из-под густой челки. Дверь моментально закрылась.       Янка принялась трясти Егора за плечи:       — Как ты такой фингал получил, а?       — Это не больно, просто вчера был день… — невнятно пропел он и, перевернувшись на бок, продолжил спать.       Такой ответ Яну совершенно не устроил. Она с новой силой принялась трясти Летова, размахивая перед его носом электрогитарой.       — Ну скажи, откуда у тебя это?       — Оттуда… — промычал Егор.       — Оттуда?.. — многозначительно протянула Янка.       Дверь снова открылась, на этот раз и показалось уже две взлохмаченные головы, и обе были настроены решительно. Кузя и Манагер хором потребовали оставить Летова в покое.       В следующую секунду в закрывающуюся дверь с размаху полетел Янкин правый ботинок.       Вновь оставшись наедине с Егором, Яна стала гладить его по волосам и с удивлением обнаружила помимо традиционно выстриженного левого виска, внушительный след от отрезанной пряди волос на противоположной стороне головы. Пальцы сами собой стали заплетать косички…       Когда Егор наконец проснулся, в комнате никого не было. С трудом открыв правый глаз, он огляделся по сторонам. В голове поднялся вихрь фантасмагорических картин вчерашнего дня: концерт, поляк, КГБ… Все это было слишком неправдоподобно. Но тут взгляд упал на гитару, которая в отличие от шпионов и чекистов никуда не делась. Посередине знакомой комнаты, как новенькая и блестящая заноза в самом центре привычной и тусклой реальности, торчал Ибанез.       Взяв инструмент в руки, Игорь подошел к зеркалу и единственным открывающимся глазом уставился на свое отражение: новенькая гитара в руках, один сплошной синяк вместо левого глаза и бесчисленные косички на голове, заплетенные Янкой то ли в отместку, то ли шутки ради…       Летов придирчиво оглядел свой облик и заключил: « Концептуально…»       К Патрику наступившее утро было еще более жестоким. На письменном столе дымилась пепельница, доверху забитая окурками. Под столом валялись скомканные исписанные мелким и неровным почерком листы бумаги. Со странной смесью отвращения, ужаса и гордости шпион писал отчёт своему заокеанскому руководству. Гордость он небезосновательно испытывал за обнаружение секретного объекта и свой хитрый побег через окно. Отрицательные же эмоции… за то, что побег вышел запоздалым. Поставив жирную точку, он пожелал немедля всё забыть и, выругавшись по-польски, собрался в ларёк за сигаретами. И бутылкой водки. Зная, что доверять решительно никому нельзя, Патрик взял папку с отчетом под мышку и странной неуверенной походкой отправился в путь.       Стоило ему выйти из дома, как его уже поджидали новые приключения на бывшей родине. Любера привыкли вставать рано. Увидев взлохмаченные кудри Патрика, они просияли: наконец-то появилась возможность поколотить неформала. Излучая недобрую радость, любера сменили курс и ускорили шаг. Завязывать новые знакомства в столь ранний недобрый час Патрик был не намерен. Он тоже ускорил шаг. Крепкие ребята перешли на трусцу. Патрик рванул с места и с криком «Милиция!» помчался вперёд, крепче прижимая к себе отчёт.       Стражи правопорядка не заставили себя долго ждать. Неслышно выругавшись, любера развернулись и отправились восвояси. Патрик хотел было поблагодарить доблестную милицию за спасение, но не учёл, что вышел на улицу в неподобающим для советского гражданина виде: в рваной футболке с логотипом западной группы, весь покрытый царапинами и засосами, с запахом перегара и курева. Спустя недолгие пререкания Патрика вели в отделение, где он, впрочем, побыл недолго: ознакомившись с секретным отчётом, гражданин начальник ослабил воротник и вызвал скорую психиатрическую.