Точка невозврата

За пятнадцать лет до начала событий…       Ноябрь выдался холодный и промозглый, местами уже даже где-то успел выпасть первый снег. Хотя, если подумать, то ни его октябрь, ни даже сентябрь ничем друг от друга не отличались. Он вообще не мог вспомнить хотя бы одну тёплую осень в своей жизни. Сидеть на низеньких и узких ступеньках было неудобно. Ноги давно уже затекли, но даже несмотря на это, домой идти не хотелось. Хотя можно ли было вообще всё вокруг назвать домом? Дом — это вроде бы то место, где тебя ждут, но тут его точно никогда не ждали. Разглядывая старое многовековое дерево во дворе, он только сейчас заметил, что оно сбросило все свои листья. Теперь, как и его душа, оно тоже было нагое от корней и до самых веток. От бредовой аллегории, пришедшей ему в голову, он улыбнулся как-то печально и чудовищно. Бросив взгляд через плечо, он посмотрел на кирпичное многоэтажное здание, которое с виду больше походило на загородный дом пожилой семейной пары, нежели на место для плотских утех. Даже сидя на улице, он мог уловить запах розы — парфюмом с нотками именно этого цветка здесь обливалась чуть ли не каждая проститутка: только этот резкий и терпкий аромат мог перебить запах немытого тела и спермы. Металлическая дверь приоткрылась, из дома вышел мужчина с некрасивой жрицей любви. Очень дешёвой любви. Готовой отдаться за пятнадцать тысяч вон, ещё и предоставив при этом скидку своему постоянному покупателю. Ей было за тридцать, но по внешнему виду нельзя было дать меньше сорока, она была анорексично худой, слегка косоглазая и только от этого зарабатывать в более высококлассных борделях не могла. Обычно в это место не попадали красавицы, а если и попадали, то только потому, что были очень изношенными — именно ко второму типу относилась его мать.       – Опять ты ступеньки тут подметаешь? Заняться больше нечем? Лучше бы простыни постирал, молокосос недоделанный, – услышал он неприятный высокий фальцет.       Незнакомец сзади влепил воспитательный подзатыльник — по ощущениям показалось, что это был хилый мужчина средних лет. Отодвинувшись на самый край лестницы, юноша дал спуститься парочке, которая за громкими и пошлыми поцелуями уже перестала его замечать. Уже сейчас он ненавидел эти соприкосновения губами. Они казались ему отвратительными и мерзкими. Спустя мгновение, проститутка скрылась за калиткой со своим ухажёром, который навещал её чуть ли не каждый день, отчего она уже строила на него свои планы: выход из этого места навсегда предоставлялся только в двух случаях. В первом — вперёд ногами, во втором — с клиентом, который, расщедрившись, мог выкупить путану отсюда навсегда. Однако так делали немногие, и обычно здесь это было исключением из всех имеющихся правил. Владелец этого злачного притона — Ёнхо, ненавидел терять прибыль и поэтому почти никогда не отпускал отсюда «своих девочек», а если и разрешал им покидать это место, то только за большие деньги, которые отдавать за потрепавшуюся проститутку было просто нецелесообразно, ведь для подобных покупок у Ёнхо были другие элитные заведения, в которые наведывались исключительно влиятельные люди. Подросток слышал о том, что и его мать когда-то тоже там работала, но, не угодив чем-то главе местной мафии, была сослана в это убогое место — и как бы после слёзно ни умоляла её простить, милость так и не выпросила.       – Боже мой, ты опять с кем-то подрался? – долетел до него сначала встревоженный голос Дженни, а потом и сама девушка появилась перед ним. Чужая рука легла на подбородок и из стороны в сторону покрутила лицо. Разодранная в кровь губа и наливающийся фиолетовый синяк на скуле вызвали в глазах девушки жалость, которую она в нужный момент так и не сумела спрятать, заставив его рассердиться.       – Убери руки, – попытался он от неё отстраниться.       – Да возьми же ты, наконец-то, пару уроков у Сехуна по самообороне! Долго тебя ещё лупить будут так по-зверски?!       – Может быть, в этот раз это я их отлупил? – широко улыбнулся он во все зубы, за что тут же получил хороший подзатыльник.       – Эй, я и так больной! – возмутился подросток.       – На голову? – уселась девушка рядом с братом на лестницу. – Почему ты здесь?       – А ты почему не с papa? – язвительно произнёс он последнее слово на французский манер. – Или он уже наигрался с дочкой?       – Просто хотела тебя увидеть, – прижала она его голову к своей груди, начав медленно перебирать волосы. Он попытался вырваться в надежде, что ему это не удастся. Ему было стыдно признаться, но он очень любил, когда сестра так делала. – Ты ужинал?       – Нет ещё, – перестал он вырываться из её рук.       – А обедал? – нахмурилась Дженни, заранее пытаясь углядеть фальшь, которая могла нечаянно просочиться через сито подозрений.       – Нет, кажется.       – Чёрт возьми, ты хотя бы завтракал?! – пальцы, на мгновение замерев, перестали расчёсывать лохматые волосы.       – Ой, да ладно, не умру, – попытался он перевести всё в шутку. – А ты вещички что ли у матери в гардеробе одолжила? – опустил он глаза на короткую юбку.       – Не нравится?       – Не нравится, – сердито пробурчал он. – Не одевайся, пожалуйста, больше так. Никогда.       – Хорошо, при тебе не буду.       – И не при мне не надо. В девушке должна быть недосказанность, только так захочется заглянуть к ней в душу, а с твоими голыми ногами к тебе явно не в душу захочется заглянуть.       – Где мама?       – Не знаю, – полностью расслабившись, положил он голову к ней на колени. – Сегодня перед школой видел, что она с кем-то шнырялась. Хотя обещала мне накануне, что завязала с этим.       – Ёнхо хочет навсегда забрать тебя отсюда.       – Зачем я ему?       – Ты ему нравишься.       – Он чё из этих? – недоверчиво покосился он на сестру.       – О боже, о чём ты только думаешь?! Нет, конечно!       – А о чём я должен думать в обществе проституток? Представляешь, одна вчера предложила стать моей первой женщиной за бесплатно, – признался подросток, громко и беззаботно рассмеявшись.       – А ты?       – Я сказал, что лучше пересплю со старостой своего класса. А она такая страшная. Ты не представляешь. С такой и самый крепкий соджу не поможет.       – Ты же, надеюсь, не собираешься попробовать?       – Кого, соджу или одноклассницу? – смотря сверху вниз на светлые волосы, которые он по глупости и по молодости зачем-то решил обесцветить, она не видела его расползшиеся к щекам губы, но точно знала, что он улыбается, — в этом был весь Ким Чонин, переводящий серьёзные вещи в шутку.       – Где мой невинный брат!?       – Давай поищем, где-то здесь, – подставил он руку к своему лбу как юный мореплаватель.       – Не уходи от вопроса. Ты что, пил соджу?       – Ну, было пару раз.       – Пару раз?! Надеюсь, ты это делал не в одно лицо?       – Со мной был Сехун.       – Отлично, ты ещё и друга спаиваешь!       – А он не пил, – снова беззаботно рассмеялся подросток. – Он отговаривал меня это не делать. Знаешь, сидел напротив и сверлил меня глазами, что, к слову, ещё больше раззадоривало. Хочешь, я даже процитирую тебе этого умника: «Алкоголь — это яд, придуманный демонами, которые стараются медленно и постепенно убить тебя изнутри. Но ты не должен поддаваться! Ты должен с ними бороться!».       – Так и сказал? – вместе с ним рассмеялась Дженни.       – Ага.       – Как он только с тобой дружит?       – Сам не понимаю, мы как будто из разных вселенных. Он такой правильный и тихий, а я такой неправильный и громкий.       – Почему ты считаешь, что ты неправильный?       – А что я представляю из себя, Дженни? Безымянный выкидыш общества? Живу тут с проститутками и каждый день наблюдаю, как они совокупляются на моих глазах. Каждую ночь я засыпаю под пошлые стоны и мерзкие выкрики моей матери. Должен ли я видеть всё это в своём возрасте? Знаешь, её постоянный клиент вчера в очередной раз предложил за неё выкуп. Лёжа на кровати, я слушал их разговор и молился всем богам, чтобы она наконец-то согласилась. Я хочу сбежать из этого места. Любым надёжным мне сейчас способом. Все учителя в школе думают, что я дебил и только потому, что я последний по успеваемости и почти не появляюсь на уроках. Но знаешь, я ещё летом из любопытства успел прочитать все их бесполезные книженции, которые ничему толковому так и не смогли меня научить. Все говорят, что школа — это институт жизни, но я считаю, что школа — это пустая трата времени. Мы не становимся теми, кем нас видят учителя. Что делают отличники? Моют сортиры? Что делают двоечники? Выстраивают мегакорпорации? Почему? Потому что в отличие от первых они знают, как выживать в этом сошедшем с ума и прогнившем изнутри мире. Отличники везде ищут шаблон для жизни, но двоечники знают, что его просто нет и никогда не было. Недавно я натолкнулся в одной газете на интересную статью. В ней рассказывалось о мальчике, который как-то, вернувшись домой, передал маме письмо от учителя. Я не вспомню сейчас дословно, но суть письма, которое зачитала сыну мать, была приблизительно такая: «Ваш ребёнок — гений. В нашей школе нет учителей, способных его чему-либо обучить. Поэтому, пожалуйста, учите его сами». Много лет спустя, после смерти матери, разбирая домашний семейный архив, сын наткнулся на это самое письмо и, развернув его, прочитал: «Ваш ребёнок — умственно отсталый. Мы не в состоянии больше учить его вместе со всеми. Отныне учите его самостоятельно». Знаешь, кем был этот мужик? Им был великий американский изобретатель и предприниматель — Томас Эдисон. Тот самый, что создал фонограф, усовершенствовал телеграф, телефон и киноаппаратуру и, в конце концов, придумал это странное слово «алло», которое используется при ответе на телефонный вызов. Позже он запишет в своём дневнике: «Томас Эдисон был умственно отсталым ребёнком, но благодаря своей героической матери стал одним из величайших гениев своего века». Представляешь, как слова могут мотивировать или же разрушать человека? А что говорят нам в школе? Зачем на нас уже сейчас вешают ярлыки? Недавно мне намекнули на то, что я ничего в жизни не добьюсь и помру, не дожив до тридцати от очередной бутылки соджу или передоза.       – И что же ты ответил на это своим недоброжелателям?       – Сказал, что к тридцати, в отличие от них, у меня будет огромная двухэтажная вилла, выложенная из белого обожжённого кирпича, с видом на корейский пролив, а также несколько счетов в заграничных банках с большим количеством нулей, пару крутых тачек, и, пожалуй, остров на Карибах или Багамах, но я ещё точно пока не решил.       – А остров то тебе зачем? – рассмеялась Дженни.       – Не знаю, – смутился парень. – Наверно, для полного комплекта. Просто, чтобы был.       – Всё это замечательно. Но твои желания слишком материальны. А как же семья?       – Семья? А от неё есть толк? – задал он вопрос, тут же получив болезненный удар под рёбра, которые и без этого ныли с обеда, как раз таки вот и из-за этого самого слова: кто-то в очередной раз решил насмехаться над его матерью и сестрой. – У меня уже есть две проблемные женщины, зачем мне третья?       – Но она будет особенная и только твоя.       – Дженни, я уже видел здесь всякую любовь: плохую и хорошую, животную и нежную. Я насытился ею не только ушами, но и глазами. Уже ничего не способно удивить и привлечь меня. Любовь мне не нужна.       – Ты ошибаешься, она нужна всем, и когда-нибудь ты заберёшь свои слова назад.

***

      В кровати было прохладно, несмотря на тёплое пуховое одеяло, в которое Джихён попыталась закутаться плотнее. Где-то рядом раздалась тяжёлая мелодия телефона. Вероятно, что-то из панк-рока. Хотя, впрочем, девушка никогда ничего подобного не слушала, поэтому точно определить жанр, который вытянул её из полудремотного состояния, не смогла. Исчадие ада, голосящее на всю каюту, никто не собирался останавливать, поэтому Джихён, не выдержав, высунула руку из-под одеяла и на ощупь потянулась к тумбочке, после чего, будто бы ужаленная осой черепашка, снова резко спрятала свои конечности в импровизированный домик, неожиданно встретившись с чьей-то влажной и тёплой ладонью.       – Привет, – услышала она на японском языке единственное понятное ей слово. Хотя в данной ситуации незнание было спасением: вряд ли бы ей по душе пришлись разговоры о продаже людей в сексуальное рабство.       Приоткрыв белоснежное покрывало, девушка уловила силуэт Кая, беспокойно разгуливающий по комнате, хотя, если оглядеться, то разгуляться, по сути, было негде: парень просто топтался на одном месте и незанятой рукой махровым полотенцем пытался промокнуть мокрые после душа волосы. Про себя Джихён подумала, что это третий раз, когда она видит его после водных процедур, и, к счастью для неё, это был третий раз, когда он выходит полностью одетым. На нём снова была какая-то абстрактная рубашка, в этот раз с цветами жасмина, облепившая всё его подтянутое тело. Впервые со дня знакомства девушка решила посмотреть на него не как на жестокого главу мафии, а как на обычного мужчину, и впервые она поняла насколько же он всё-таки красивый со своей смуглой гладкой кожей и со своими порочными пухлыми губами, которые теперь уже даже она не могла представить без бранных слов.       – Проснулась, – падая в кресло после продолжительного разговора, обратился он уже к девушке, резко отбрасывая на столик телефон, не боясь, что тот случайно улетит на пол.       Пойманная с поличным, немного поколебавшись, Джихён всё-таки решила вылезти из-под своего укрытия и сесть на кровать, тут же встретившись глазами с собеседником. Говорить ничего не хотелось. Впрочем, девушка даже не знала, с чего начать, но при этом она могла предположить, что молодой человек, не выдержав первым, сам даст ей тему для разговоров. Она была уверена, что если бы они решили поиграть в молчанку с Сехуном, то тот точно бы смог продержаться пару суток, а вот Кай был не из тех, кто любил тишину.       – У меня тут вопрос назрел, когда я проснулся и обнаружил тебя под боком, какую именно хуйню я вчера творил? – пальцы начали пытаться распушить волосы, чтобы те смогли лучше просохнуть. – Ты в моей кровати. Одетая. Следовательно, мы не переспали. Да и простыни вроде бы такие же белоснежные. Я конечно спьяну много треша творить могу, но уж в дырку в состоянии попасть, а тем более разорвать какую-то несчастную преграду. Значит, страстная ночь отпадает сама собой. Но ты почему-то всё равно тут. Ещё и в моей футболке. А ведь знаешь, я терпеть не могу, когда девушки носят мои вещи. Я даже самым миленьким из них этого делать не разрешаю. Но ты не могла её сама взять. Значит, я отдал тебе её лично, из рук в руки.       – Намекаешь на то, что её следует вернуть?       – Смею предположить, что под ней у тебя ничего нет. Я, конечно, не прочь посмотреть, но всё-таки воздержусь. Так что можешь оставить её себе.       – Благодарю. Но не боишься обеднеть после такой щедрости?       – А ты не боишься?       – Чего мне бояться, я не владею краденными миллионами. Ой, простите, – наигранно похлопала она по своим губам. – Чуть приуменьшила цифры. Миллиардами.       – Я не об этом, – ухмыльнулся он. – Ты со взрослым мужиком в одной комнате. Ничего не боишься потерять?       – Может мне уже терять нечего.       – Да ну? – бровь Кая изогнулась. Он ждал продолжения, но Джихён не собиралась так скоро утолять его любопытство.       – Ты же знал, – прожгла она его взглядом. – Знал ведь?       – О чём ты?       – О лицемерном насильнике.       – О ком?       – Об Исине или Лэе, как вы его там в своих тесных кругах зовёте?       – Вы познакомились поближе? – забарабанил он пальцами по подлокотнику кресла. – А я всё гадал, что за страстный любовник тебе такие засосы на шее понаделал, – Джихён, смутившись, коснулась оголённой шеи, с которой, видимо, уже успел сойти тональный крем. – И что же ты теперь чувствуешь?       – Как будто бы лося сбила, – закусила она нижнюю губу. Глаза от воспоминаний стали влажными.       – Что прости?       – Ну, знаешь, на загородной трассе обычно стоят знаки предупреждения: «Осторожно лось». В треугольничке такие. Жёлтенькие. Так вот, едешь ты по трассе, людей рядом не видишь. Дорога пустая. Вокруг никого. И ты начинаешь разгоняться. Выжимая из машины по максимуму. Один же всё-таки. Чего бояться? Но чем больше ты разгоняешься, тем чаще мимо тебя начинают мелькать эти чёртовы знаки предупреждения. Осторожно лось! Лось! Куда же ты гонишь!? Остановись! Но это же Корея, ребята. Какие к чёрту лоси? И ты всё равно давишь на газ. А тут бабах! – Джихён звонко хлопнула в ладоши. – И нет лося. Понимаешь? Был лось, и нет больше лося.       – Понимаю, – мягко улыбнулся Кай.       – Да ни черта ты не понимаешь!       – Почему? – приподнялся он в кресле и, решив сократить расстояние между ними, пересел на кровать поближе к девушке.       – Потому что ты не сбивал лося!       – Но это не значит, что я не видел, как другие их сбивают.       Джихён отбросила одеяло в сторону, оголив худенькие ноги до бёдер. Ей хотелось спихнуть его ногами с кровати, но вместо этого она подогнула их под себя, решив не предпринимать крайних действий.       – Между прочим, это было очень больно, – прошептала девушка, сжимая белоснежные простыни под неловкими пальцами.       – Кому? Тебе или лосю?       – Должно быть, обоим.       – И как бы ты сейчас охарактеризовала все свои чувства?       – Наваждение, – поймала она его взгляд, как будто ласкающий её острые, выступающие из-под футболки ключицы.       – Жаль.       – Жаль?       – Я разочаровался в тебе.       – Во мне? – не поняла Джихён.       – Не ты ли мне недавно доказывала, что любовь не требует ничего взамен, что она оправдывает всё, и в ней нет места эгоизму? Я ничего не путаю? – девушка кивнула. – Тогда почему ты так быстро отказалась от неё? Почему выбросила как ненужную вещь? Неужели всё из-за того, что она пришлась тебе то ли не в пору, то ли велика? Ты разочаровалась в человеке только потому, что увидела его не таким благородным, каким себе представляла. Но притворялся ли Лэй? Не показывал ли он тебе всё это время только одну свою сторону, которую, хочу заметить, ты с радостью приняла. Почему? Потому что только она тебе по душе? Почему ты с отвращением отталкиваешь другое его «я», понимая, что оно грешное? Знаешь, это как восхищаться роскошным соседским забором, за которым ничегошеньки не видно, но как только ты попадаешь внутрь, понимаешь, что весь двор завален хламом и мусором, поэтому ты сразу восклицаешь: «Какая мерзость!», вместо того чтобы просто сказать: «Давайте, я помогу вам навести здесь порядок». А теперь, скажи мне, кто из вас двоих оказался большим лицемером?       – Но он мог показать свою сущность раньше, чтобы я не заблуждалась, – нахмурилась девушка от боли, царапающей сердце.       – А ты не брала в расчёт, что он мог испугаться? – пожал Кай плечами. – Но так уж случилось, что он понял, что всё равно ты рано или поздно узнаешь, поэтому решил раскрыться. Мне думается, он просто решил разрубить этот гордиев узел, пока он не стал ещё толще и туже. Я могу даже сделать выводы, из всего этого, что он действительно решил довериться тебе, ведь если бы было иначе, он, как можно дольше, старался бы не пускать тебя в свой мир.       Джихён опустила голову, не найдя, что ответить. Впервые ей не хотелось с ним спорить: он был прав. Она вспомнила, что он как-то сравнил любовь с лотерейным билетиком, купленным за гроши. Вот и она, похоже, купила совсем не тот, как будто изначально хотела выиграть домик у моря, а получила только годовой запас рамена. И ей вдруг стало стыдно и перед собой, и перед Исином, и даже отчего-то перед Каем. Но как бы Джихён не пыталась разложить в своей голове всё по полочкам, талмуд, описывающий конституцию Южной Кореи, всё время сваливался со своего яруса и падал к её ногам. Она поднимала его. Ставила на место. Но он снова и снова падал вниз. Джихён понимала, что какие бы сильные чувства ни тревожили её сердце, она бы никогда и ни за что не смогла бы смириться с чем-то противоречащим морали и совести. Вот почему, где-то глубоко в душе, она радовалась тому, что у них с Исином ничего не зашло слишком далеко, как будто они в самый нужный момент смогли разминуться где-то на выходе из лабиринта.       – Так значит, ты считаешь меня лицемерной?       – Лицемерной? – отзеркалил он её вопрос.       Кай задумался, склонив голову сначала к одному, а потом к другому плечу. Ему всё ещё хотелось найти неизведанный ракурс этой девушки. Хотя как ни посмотри, это была всё та же Джихён. Глупая маленькая девочка, толком не взявшая от этой жизни ничего. И впервые ему захотелось стать скульптором. Он захотел взять долото, молоток и напильник, чтобы выточить из этого необработанного камня что-то очень ценное. Для кого? Да хотя бы даже для себя. Но зачем? Кай не мог ответить на этот вопрос, но ему вдруг стало очень важно, чтобы она хоть немножко, но начала его понимать, чтобы она с головы до ног смогла прочувствовать его мир. Ему захотелось посмотреть на то, как она курит, долго затягиваясь; как она пьёт, не зная меры; как ругается последними бранными словами; как принимает что-нибудь запрещённое, не находя в этом ничего предосудительного, а потом, после всего этого, он бы хотел посмотреть на то, как они грязно трахаются, совсем по-животному, где-нибудь в коридоре отеля, так и не сумев добраться до номера. И вот только после всего этого, если Джихён покажет ему, что возможно, вкусив всё самое запретное и порочное, вернуться и стать прежней невинной девочкой, вот тогда он поймёт, что даже он способен вернуть в себе что-то, что считал давно утерянным.       – Больше наивной. Но тебе в твоём возрасте можно простить и это качество.       – Разве это плохо быть наивным?       – В нашем мире это по крайней мере глупо. Не считаешь? – мягко улыбнулся он и по-хозяйски упал на кровать, закинув за голову руки.       – Но разве ты не был таким же?       – Пока жизнь по носу не щёлкнула, точно был, – и чтобы не терять из виду собеседницу, он со спины перевернулся на бок, подперев рукой голову.       – И когда же она щёлкнула?       – Когда понял, что люди те ещё конченные мрази.       – Но не все же, – возмутилась Джихён.       – Каждый второй, если не первый.       – Ты утрируешь. Считаешь, что каждый человек должен быть таким же ушлым прагматиком как ты?       – Ушлый прагматик? Где ты только такие отвратительные словосочетания находишь? Подаришь свой волшебный словарик? Тоже хочу уметь так интеллигентно обзываться.       – Подарю и лично подпишу, – фыркнула девушка и, не видя ничего зазорного, тоже упала на кровать рядом. – Ты считал, сколько человеческих костей заложено в фундамент твоего дома?       – Опять эти твои метафоры.       – Потому что все они как нельзя лучше описывают тебя. Ты живёшь и радуешься только от того, что кто-то страдает.       – А зачем грустить? Я даже когда был голодным, голым и босоногим этого не делал. Ты видела, сколько вокруг нытиков в последнее время развелось? У меня даже по такому поводу есть отличный рассказ. Хочешь послушать?       – Валяй, – устраиваясь поудобнее, отозвалась Джихён, ожидая что он снова поведает ей о чём-то интересном.       – Было у отца два сына близнеца, которые отличались, пожалуй, только тем, что один из них был абсолютным пессимистом, а другой абсолютным оптимистом. На очередной день рождения решил он обоим преподать урок. Не бывает же всё в жизни только слишком плохо или слишком хорошо? Поэтому надумал он подарить пессимисту всё, что только можно было и нельзя, а оптимисту преподнёс в большой праздничной коробке кусок лошадиного говна. Приходит, значит, отец на утро к пессимисту и интересуется у него, как начался его день. Сын же его в панике бегает по комнате и, схватившись за голову, причитает по поводу того, что из-за целой горы подаренных ему подарков он потеряет кучу времени, потому что все их нужно открывать и пересматривать. Приходит тогда отец к оптимисту и спрашивает, как у того началось утро. Тот признается, что замечательно. Отец удивляется и спрашивает, что именно ему подарили. На что молодой человек, уставившись на кучу навоза, почесав голову, восклицает: «Похоже, что коня!». Вот так, Джихён. Люди делятся на два типа. Кто-то всегда будет искать коня, а кто-то последствия от этого самого коня, – уловив в чужих глазах и на чужих губах улыбку, он замолчал, боясь спугнуть её, как трусливую лань. Похоже, он впервые видел, как она улыбается ему. Впервые кто-то неосознанно подарил ему такую искреннюю улыбку, поэтому, когда её уголки губ опустились вниз, ему вдруг стало обидно, что это продлилось всего пару мгновений. – Хотя мы сейчас вроде бы не об этом, – запнулся он, потеряв тему разговора. До этого момента он даже не догадывался, что кто-то может его так просто обезоружить.       – А о том, что ты живёшь хорошо, а другие плохо. Из-за тебя, – помогла ему Джихён.       – Но скажи мне тогда, что именно мешает людям жить не так как я, если их это не устраивает.       – Совесть?       – Джихён, милая моя, нет у нашего общества никакой совести, как, впрочем, и мозгов.       – Но у тебя же они есть, почему тогда жить не по ней? Или когда её раздавали, тебя дома не было?       – Видимо, не было, – рассмеялся Кай, пытаясь разглядеть чужую тонкую фигуру под плотной хлопковой тканью. – Просто я подстраиваюсь под тенденции времени. Люди — это мулы, запряжённые в одну общую связку. Они ленивы и глупы, поэтому ничего кроме соломы, подвешенной перед их носом на верёвочке, не может их мотивировать. Они бездумно бредут следом за ней, не догадываясь, что съесть её смогут только в том случае, если им это разрешит сделать их хозяин. Причём эти мулы настолько тупы, что даже не понимают, что не обязательно ждать, пока хозяин даст им этой чёртовой соломы. Стоит только оглядеться вокруг и понять, что они идут по полю, где это сухой травы завались. Так и люди, Джихён. Они гонятся всю свою жизнь за чем-то или за кем-то. И только в конце жизни они понимают, что гнались за какой-то ерундой, растеряв по пути всё самое важное. Как говорится, всю жизнь вкалывали, а к счастью так и не пришли. Есть даже одна замечательная притча, в которой фермер обманом заставил ослика работать, пообещав ему за это морковку, и как ты понимаешь, ослик в конце этого рассказа её так и не попробовал. А вот это уже к вопросу о твоей наивности, солнышко. Запомни, когда кто-то искренне хочет подарить тебе морковку, то он даёт тебе её сразу и не предлагает за это сначала пройти тяжёлые испытания, чтобы её заслужить, – рука прошлась по непослушным волосам. – И почему с тобой так сложно? Опять ты заставляешь меня прибираться у тебя в голове. Лучше поеби мозги кому-нибудь другому. Не хочу больше говорить о серьёзном       – А о чём хочешь?       – О несерьёзном, – хитро улыбнулся он.       – И?       – Допустим, хочу, чтобы ты рассказала мне о своей самой грязной сексуальной фантазии, – рука без смущения легла на чужое бедро, за что тут же получила болезненный шлепок.       – Чего? – резко развернула девушка голову в сторону говорившего.       – У всех они есть, – подмигнул он ей в ответ. – Но, если ты не хочешь начинать первая, давай начну я.       – Ничего не хочу слушать, – заткнула девушка свои уши.       – Может быть это что-то очень даже романтичное. Вдруг мне хочется потрахаться на крыше под звёздным небом.       – Как погляжу, я загостилась, – подпрыгнула на своём месте Джихён, но Кай, не дав ей убежать, вернул её за руку на кровать.       – Я много чего в жизни успел уже попробовать, но вот как-то в комнате с зеркальным потолком так и не получилось заняться сексом. Причём очень хочется, чтобы в этот момент девушка была сверху. Хочу видеть её со всех сторон сильно возбуждённой и полностью голой.       – Пожалуйста, не продолжай, – накрыла она ладошкой его губы и почувствовала, как он через неё улыбается.       – Твоя очередь.       – Нет у меня никаких фантазий!       Кай медленно облизнул губы, заметив, что девушка за ним наблюдает. Он помнил о вчерашнем поцелуе, в то время когда Джихён, похоже, считала иначе. Он ещё в самом начале хотел затронуть эту тему, но отчего-то, передумав, свёл всё к пошлым шуткам, хотя ему до сих пор было интересно, почему она его не оттолкнула и осталась рядом. Он помнил вкус её мягких губ, запах её волос и тёплые руки на его плечах. Он помнил слишком много от этой ночи, чтобы просто игнорировать всё случившиеся. Проснувшись, он долго смотрел на чужую спину и, не выдержав, всё-таки перевернул девушку к себе лицом. Во сне она ещё больше походила на маленькую девочку, поэтому лежа рядом с ней, он понял, что находится на последней стадии конченого ублюдка, которому захотелось переспать с ребёнком. Причём не обычно, а извращённо и грязно. Он не хотел заходить далеко, пока она спит, поэтому решил, что остановится только на пальцах, невесомо скользнувших по ключицам. В один миг ему вдруг невыносимо сильно захотелось украсть ещё один поцелуй, но в последний момент он передумал, подумав, что если он и решится когда-нибудь целовать Джихён по-настоящему, то все его поцелуи она точно должна будет запомнить навсегда. В итоге, его губы остановились только где-то на щеке, а после, чтобы не передумать, он быстро спрыгнул с кровати, замечая, что её не очень-то длинная футболка, закатавшись, оголила спину и ягодицы в кружевных трусиках-шортиках. Под определённым углом Кай даже мог видеть её соски, через натянувшуюся на груди ткань. Пройдясь руками по волосам, молодой человек выругался, накрывая всё это безобразие одеялом. Снова в голову влезла мысль, что он хочет её отшлёпать, только в этот раз не в воспитательных, а в сексуальных целях. Ему даже причину долго искать не нужно было, он и так уже успел заметить на её шее чьи-то фиолетовые засосы. Выругавшись в очередной раз, Кай понял, что ему срочно нужен ледяной душ. Теперь он даже не представлял, как справиться с утренней эрекцией, или не утренней, а просто вызванной чьей-то красивой и упругой задницей. Он подумал, что ему определённо срочно нужно разобраться со своим возбуждением до того момента, пока девушка не проснётся, потому что иначе, если он от него не избавится самостоятельно и своевременно, избавляться от неё он поручит именно Джихён, — и тогда ему будет точно глубоко наплевать на то, согласна ли она или не согласна ему в этом помогать.       – Скучная ты какая-то, – раздосадованно вздохнул молодой человек.       – Зато ты больно весёлый, – передразнила его девушка, спрыгивая с кровати и направляясь на выход.       – Может, хотя бы на прощание покажешь свои трусики?       Рука Джихён зависла где-то в воздухе, так и не добравшись до металлической ручки.       – Ну и не надо, – облизнул он губы, – я и так с утра уже успел посмотреть. – Она так и не поняла: то ли он шутит, то ли он говорит всерьёз, но при этом всё равно смутилась, громко захлопывая за собой дверь.       Прислонившись к двери, Джихён почувствовала, как сердце напряжённо застыло, поэтому, сжав руку в кулак, пришлось несколько раз постучать себя по груди. Ей даже потребовалось пару минут, чтобы прийти в себя окончательно, и она простояла бы у двери и дольше, если бы женщина, выходящая из номера напротив, осуждающе на неё не посмотрела. Оценив свой непрезентабельный босоногий вид с футболкой, надетой не той стороной, Джихён рванула по узкому коридору в каюту, где она остановилась с Дженни. На середине пути чья-то крепкая грудь рикошетом заставила упасть её на пол.       – Сехун? – натягивая задравшуюся ткань на колени, прошептала Джихён. – Утро доброе.       Молодой человек сверху вниз посмотрел сначала на девушку, потом куда-то в конец коридора — ей показалось, что он нахмурился, как хмурится небо перед грозой в ожидании момента, когда его рассечёт молния. Протянув руку, он быстро помог ей встать, после чего, схватив за запястье, поволок куда-то на ярус выше. Как только Сехун увидел её, ему в глаза бросилось то, что белая футболка сменилась чёрной, а это значило, что Джихён точно не вела светские разговоры с его другом поздно ночью в его же номере.       – Куда ты меня тащишь? – всё-таки осмелилась спросить девушка, догадываясь, что собеседник не собирается посвящать её в свои планы. – Сехун, мне больно.       Слова мольбы рассыпались в воздухе. Молодой человек не расслышал её или расслышал совершенное другое: захват стал приносить ещё больше боли. Затащив девушку в свой номер, преступник одним резким движением отбросил её на кровать. Так сильно и грубо, что она, имея совсем небольшой вес, подпрыгнула на ней как на батуте. Футболка задралась, оголяя ягодицы — Джихён в очередной раз была готова сгореть от стыда.       – Ты ненормальная? – услышала она совсем не то, что собиралась услышать. Хотя она, в принципе, не понимала, чего ожидать сейчас от молодого человека. Но про себя на уже успела поблагодарить всех богов, что точно не то, что она подумала в первые секунды, когда упала на кровать.       – Я не понимаю, – садясь на кровать и натягивая на колени футболку, отозвалась девушка.       – На кой чёрт ты осталась у него в номере на ночь?       – Что? Какое тебе вообще дело, где я была и что делала? – попыталась оскорбиться девушка. Но больше всего она оскорбилась не бесцеремонному вопросу, а тому, что Сехун, похоже, что-то не так понял, посчитав её ветреной и беспринципной особой, которая так просто могла менять своё мнение. – Между нами ничего не было!       – Ещё бы между вами что-то было! – нервно зачесал он волосы назад. Впервые она слышала, как преступник повышает голос — и это было так волнующе, что она не сразу нашлась, что ответить. Глаза давно хотели выпасть из орбит, как у некачественной китайской куклы. Впервые она видела молодого человека таким громким — лицо его сейчас отображало чуть ли не целую палитру разных эмоций, хотя до этого на нём можно было разглядеть только отрешённость.       – Ты кто? Местный блюститель нравственного порядка что ли? Какая тебе разница, что и с кем я по ночам делаю! Хочу чай пью, хочу тра… – последнее слово так и не сумело сорваться с губ, повиснув где-то в напряжённом воздухе.       – Трахаюсь, – озвучил он то, что так и не смогла озвучить она. – У Чонина словечек понабралась? – наконец-то, найдя себе место, упал он в кресло напротив, прожигая собеседницу взглядом. Джихён показалось, что им только спичек не хватает, чтобы всё тут разом взлетело на воздух.       – Хватит сверлить меня глазами, как первую падшую на этой земле женщину!       – Помнишь, я дал тебе совет насчёт него, тогда, на балконе в ночном клубе? – облокотившись руками о колени, спросил он девушку.       – Помню, – сглотнула Джихён откуда-то образовавшуюся во рту слюну, хотя она готова была поклясться, что минуту назад в горле было невыносимо сухо.       – Повтори, – приказал он ей. Джихён заколебалась, пытаясь вспомнить почти дословно.       – Ты можешь находить Кая чудным и пошлым, мягким и грубым, а временами капризным. Пожалуй, это самое понятное, что ты можешь в нём отыскать. Помни, что его нельзя злить, потому что в такие моменты он страшен и опасен.       – Умница, – кивнул он. – А теперь я дам тебе ещё один совет, вытекающий из первого, который изначально я не собирался тебе давать, потому что считал, что он тебе не нужен, но, как я вижу, ты точно беспросветная дура.       – Может, перестанешь меня оскорблять? – подпрыгнула со своего места девушка, Сехун поднялся с кресла следом за ней, после чего она поняла, что это была не самая лучшая идея. Когда она сидела, он не казался ей таким высоким и грозным.       – Джихён, – обхватил он её лицо своими большими руками, и она от неожиданности дёрнулась в сторону, – не связывайся с этим человеком. Не начинай играть в неизвестную тебе игру ради любопытства. Не распаляй в нём к тебе интерес понапрасну. Не нужно накручивать взрослого мужчину, тешащего своё самолюбие за счёт других. Он не Исин, он не будет проявлять снисхождение к тебе. Если он чего-то вдруг резко захочет, то уже точно не отступится, пока не получит это. Кай всегда доводит начатое до конца. Он как тигр, которому не интересны старые завалявшиеся куски мяса в его доме, ему нужно что-то свежее. Понимаешь?       – Почему ты говоришь о нём все эти вещи, – прошептала Джихён, загипнотизированная чужими глубокими глазами, – он же твой друг.       – Мой лучший друг, – поправил он девушку, которой дополнительное прилагательное не прибавило смысла. Хотя должно было.       – Тем более.       – Я не хочу, чтобы он страдал, – после этих слов Джихён окончательно потеряла смысл всего сказанного. Минутой ранее она вроде бы улавливала то, что её хотели выставить мученицей, а после сказанного в конце, мученик вдруг неожиданно для неё поменялся.       – А он-то от чего?       – От твоей глупости, Джихён, и от его жестокости, реагирующей на твою глупость, – опалил он её губы своим дыханием. Она чувствовала его горячие руки на своих щеках, но обжигали они почему-то сейчас не её лицо, а её сердце.