Точка невозврата

      До недавнего времени у Джихён не было опыта близости с мужчиной, а следовательно и не было возможности пребывать с ним долгое время в одной кровати, поэтому только на примере Чонён она могла убедить себя, что ей дискомфортно, когда кто-то засыпает рядом. Ей не нравилось как младшая, обхватив её за талию влажными руками, жалась к телу и сопела под ухо. Ей всегда без исключения было жарко, тесно и неуютно. Вот и сейчас она чувствовала, что Кай злонамеренно посягнул на её территорию, сместив куда-то к самому краю и тем самым заняв центральную позицию. Для неё было неудивительно, что даже в бессознательном состоянии он стремился к лидерству, но одно дело было терпеть маленького любимого подростка под боком, и совсем другое — крепкого и мускулистого молодого человека, который неосознанно во сне обнимал так крепко, что складывалось ощущение того, что они устроили спарринг, в результате которого он завалил её на мат и теперь держал в каком-то страшном удушающем захвате. Нос, уткнувшись в шею, обжигал ушную раковину размеренным дыханием. Нога, волоски на которой электризовали и щекотали кожу, была закинута на девушку сверху, не давая даже пошевелиться. На её взгляд подобная для парочек картина только в фильмах могла вызвать умиление, но в реальности, когда кто-то был в два раза тяжелее партнёра и когда этот кто-то лежал сверху, а не снизу, чувство умиления было последним, о чём хотелось думать.       Ёрзая и пыхтя на месте, девушка попыталась аккуратно оттянуть руку Кая в сторону, но после долгих попыток спастись оказалась только ещё крепче прижата к тёплому голому телу и перевёрнута к нему не спиной, а лицом. Раздосадованно вздохнув, Джихён положила ладонь на размеренно дышащую грудную клетку, впервые замечая яркий контраст цвета своей и чужой кожи. Проведя пальцами по маленькому участку, девушка убедилась в том, что цвет натуральный и не смывается, захотелось даже, намочив палец, помусолить этот самый участок, чтобы наверняка удостовериться, что это не что-нибудь маслянистое и похожее на вбитый в тело тональный крем или автозагар, с которым переборщили. Это было глупо предполагать нечто подобное, но всё время, когда она смотрела на вырез его рубашки, оголяющий участок кожи, ей казалось, что он нарочно чем-то мажется. И ей вдруг стало любопытно узнать, что с ним случится, если он проведёт неделю на жарком тропическом острове. Насколько тонов его и так смуглая кожа станет темнее?       Мужская рука, перехватив женскую, потянула её к губам, запечатлев поцелуй сначала на тыльной стороне ладони, а потом на запястье.       – Давно не спишь? – подняла Джихён взгляд, находя глаза Кая всё ещё сомкнутыми.       – Как только ты начала шевелиться. У меня очень чуткий слух. В следующий раз, когда вздумаешь потрогать меня, не стесняйся, трогай ниже. Чем ниже, тем приятнее.       – Прости за то, что разбудила, – мысленно вышвырнула Джихён карту, которая скорее всего могла привести её к чужим эрогенным зонам.       – Ничего, – протёр он заспанные веки тыльной стороной ладони, – обычно я всегда встаю рано, но сегодня захотелось сделать исключение, которое, кажется, ни к чему хорошему не привело. Голова ужасно раскалывается.       – Может просто не нужно было так много пить? – приподняла бровь Джихён.       – Может быть, – откинулся он на спину и медленно потянулся, как ленивый кот. – Приготовишь завтрак?       – Приготовлю, но повариха из меня так себе, – пожала она плечами, наблюдая за тем, как синее одеяло оголяет рельефный мужской торс в тот момент, когда Кай, приподнимаясь, облокачивается на спинку кровати и тянется к прикроватной тумбочке за пачкой сигарет. – Куришь прямо спросонья?       – Курю или занимаюсь сексом, всё зависит от настроения, – улыбнулся он, щёлкая серебряной зажигалкой.       – Ты похож на того, кто и без настроения может заниматься и тем, и другим, – ухмыльнулась Джихён, забирая из чужих рук зажигалку и проводя по ней большим пальцем.       – Можно заниматься всем чем угодно без настроения, но вряд ли это будет приносить тебе тогда удовольствие.       – Красивая, – произнесла девушка, рассматривая рисунок застывшего в прыжке тигра на металлической коробочке. – Чей-то подарок?       – Досталась по наследству в память об одном человеке, а этому человеку она досталась на память от женщины, которую он любил. Не знаю, насколько это правда, но мне сказали, что одна африканская ведьма заколдовала её.       – Чего? – испуганно уронила Джихён зажигалку на кровать, сразу же услышав задорный смех рядом.       – Тигр — это символ Кореи, король всех зверей, даже на лбу его отчётливо можно увидеть иероглиф этого слова. В стародавние времена люди, отправляясь в дорогу, пришивали к своей одежде кусочек тигриной шкуры в качестве оберега. Также считалось, что если хочешь уберечь свой дом от воров — на ворота непременно нужно вешать изображение тигра. Много поверий было связано с этим зверем, всех и не перечислишь, – подобрав зажигалку с покрывала, Кай откинул серебряную крышку, неотрывно следя за сгустком огня. – Судя по рисунку, эта вещица должна оберегать своего обладателя, но как я знаю, два её предыдущих владельца мертвы.       – Тогда почему ты её носишь? – удивилась Джихён.       – Я похож на человека, который верит в небылицы? – изогнул он бровь.       – Не похож, но всё-таки не стоит играть с чем-то, о чём не имеешь никакого представления.       – Познакомилась с Сольхи? – закатил он глаза.       – Ты её знаешь?       – Её тут все знают. Когда я только вливался в преступный мир, она была женой одного очень влиятельного человека. Ходили слухи, что именно она вознесла его до небес. Поговаривали, что своим третьим глазом она могла видеть пользу или вред от всех его сделок. Ты, наверное, слышала, что у многих от власти сносит крышу. Так вот, её муж не стал исключением. Чем больше начал он получать, тем больше начал желать. Дошло до того, что запер он свою ведьму в замке, боясь, что враги её сцапают. Он даже не разрешал ей выходить на улицу, а когда она смела что-то возражать — поколачивал. А ещё больше стал поколачивать тогда, когда она предсказала ему, что придёт чёрный китайский дракон и возьмёт её на его глазах, а потом вырвет ему эти самые глаза, – договорив, Кай поёжился от возникшей в голове картинки. – У Лэя всегда были странные способы разбираться с врагами.       – Так Исин изнасиловал Сольхи? Но почему она тогда с ним? – наконец-то тонкие полоски бумажек, которые были прогнаны через шредер, сложились, вырисовывая текст. Но, казалось, что каких-то полосок всё ещё недоставало.       – Ты меня спрашиваешь? Я конечно извращенец тот ещё, но вряд ли при этом способен объяснить чужие извращения. Кстати, что она тебе тогда сказала, когда вы вышли на улицу?       – Следил за мной? – сощурила она глаза и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Мы говорили о спасении души и о доверии, без которого эта самая душа спастись не может.       – Интересно.       – Собираешься спорить со мной на эту тему? Мол душу спасти невозможно, потому что её нет, а если и есть, то чёрному уже не стать белым.       – Во-первых, начнём с того, что чёрного цвета не существует — это физика, малыш. Всё, что кажется нам чёрным, на самом деле просто не пропускает свет, а то, что не кажется, пропускает в больших или меньших количествах. Отсюда могу предположить то, что «чёрной души» в принципе существовать не должно. А как можно спасти то, что не существует? Душа или есть, или её нет. Другого не дано. Или белое, или чёрное. Во-вторых, я действительно без злого умысла интересуюсь, так сказать для своего личного пользования.       – Для какого пользования? – переспросила девушка.       – Для личного, – поднял он палец вверх, поставив восклицательный знак в воздухе. – Ты ведь мне не доверяешь?       – Не доверяю, – скрестила Джихён на груди руки, подтянувшись на кровати следом за молодым человеком, но в отличие от него плотно зажимая одеяло между подмышками, чтобы то ненароком не оголило её грудь. Она уже перестала стесняться своего нагого тела в его присутствии, но иногда всё-таки стоило ему на неё как-то искоса посмотреть, как она тут же покрывалась красной краской. Причём покрываться ей приходилось не только тогда, когда она была обнажённой, но даже в те моменты, когда была полностью одетой. Всё в его лице было какое-то вызывающее и бунтарское. Джихён смущалась даже тогда, когда он, собираясь остановить свою ехидную улыбку, прикусывал нижнюю губу. Ей вообще казалось, что эти чёртовы губы даже без слов способны были смутить самую опытную путану. Хотя, возможно, это была не его вина, и во всём винить следовало только природу, подарившую ему такое лицо.       – И что мне нужно сделать, чтобы заслужить твоё доверие? – медленно выдохнул он сигаретный дым, заставляя Джихён поморщиться.       – Никогда не думал бросить?       – Только если печень откажет или хуй перестанет вставать. Но, знаешь ли, в это как-то мало верится, – Кай снова явно не для удовольствия, а из вредности затянулся, выпуская дым в сторону девушки. – Ты уходишь от вопроса. Так что мне нужно сделать, чтобы ты начала испытывать ко мне доверие?       – Для начала тебе стоит стереть мне память, – отмахнулась Джихён от табачного дыма.       – Хочешь заново переписать историю?       – Можно переписать конспект, историю же переписать невозможно, – ухмыльнулась девушка.       – Скажи это историкам, что пишут учебники для школьников и студентов. Я уверен, что спустя десятилетия они и нашу приукрасят. Не знаю, как это работает, но люди чаще помнят хорошее, нежели плохое, а если хорошего не было — его можно и выдумать. Твои бабушка с дедушкой разве так не делают? Думаю, твоя бабка с радостью рассказала бы тебе, как твой дед таскал ей с городской клумбы цветы и пел под калиткой глубокой ночью серенады, но при этом она бы умолчала о том, что он, выпив, мог её поколотить. Разве я не прав?       – Допустим, – кивнула Джихён, расправляя складочки на одеяле. – Ладно, ты прав, ты всегда прав.       – Я прав только под определённым ракурсом. Но и то ракурс этот нужно поискать хорошенько, зайчик.       – Мне не нравится, когда ты меня так называешь.       – Я знаю. Поэтому я это и делаю.       – Из вредности что ли?       – Из вредности что ли, – передразнил он её, после чего громко рассмеялся, отчего у Джихён заложило уши. – Когда я жил в Китае, я столкнулся с интересной философией Дзен* Буддизма. Сердце на санскрите звучит как «синь», что дословно значит сердцевина, оно в своём роде показывает нам сущность человека. Сейчас в художественной литературе часто любят переводить «синь» как ум, душу, разум или сознание. Это всё верно и, наверное, правильно, потому что одно всегда вытекает из другого. Но интересно, что в одной из своих трактовок «синь» определяется как доверие. Получается, если дважды произнести это слово, сказав: «синь-синь» то получится доверие к сердцу. К чужому сердцу. Понимаешь, Джихён? Выходит, одно из самых главных предназначений этого дурацкого бьющегося короба заключается именно в доверии. Если в сердце живёт доверие, то что живёт в доверии, Джихён? – печально улыбнулся он, приглаживая рукой волосы. – Хотя, кажется, доверие — это не то, о чём следует говорить. Думается мне, что это как раз таки то, что следует доказывать на примере, чтобы было понятнее, – затушил он сигарету в пепельнице.       Отбросив покрывало в сторону, Кай ступил ногами на пол, после чего, потянув руки, размял крылья спины, тем самым как будто вырисовывая на глазах Джихён сзади твёрдые мышцы. Наскоро приняв душ и ускользнув в смежную гардеробную, молодой человек натянул первые попавшиеся на глаза брифы и цветастые пляжные шорты с попугаями на пальмовых ветках, после чего принялся искать что-нибудь для девушки, помня, что вчера безжалостно испортил ей вещи. Несмотря на то, что это была третья ночь, когда они оставались в его доме, свою одежду Джихён ему так и не привезла. Единственные вещи, которые пока ещё можно было встретить на отдельно выделенной Каем полке, были дорогие комплекты белья, которые не распакованные так и лежали в чёрных бархатных с золотым тиснением коробках. Не глядя молодой человек вытащил рубашку по стилю и расцветке похожую на его шорты и кожаный тканевый пояс, который хоть немного, но мог стянуть ткань на девичьей талии, превратив безразмерную вещицу во что-то более элегантное.       – Мы что сегодня парочка? – усмехнулась Джихён, выходя из душа и принимая у молодого человека рубашку. Присев на край кровати, девушка разгладила на коленях ткань, рассматривая странных пёстрых попугаев, крылья которых со слов Сехуна были творением бога Индры.       – Думай, как хочешь, – пожал Кай плечами, – только натягивай быстрее. У нас много дел, но слишком мало осталось времени, чтобы управиться до вечера.       – Нас что-то ждёт вечером? – удивилась Джихён.       – Не нас, а тебя, – подмигнул Кай, застёгивая у девушки пуговицы на рубашке, под которой в этот раз не было бюстгальтера, поэтому ему стоило невероятных усилий, чтобы не склониться и не поцеловать розовые соски. На пару секунд Кай сжал девичьи плечи, после чего, скользнув рукой вниз, переплёл свои и чужие пальцы. Подчинившись, девушка резко засеменила следом за молодым человеком в сторону ванной комнаты.       – Что ты собираешься делать? – поинтересовалась она, переводя глаза на смуглую ладонь, которая непривычно мягко её сжимала.       – Проверять доверие, – отозвался он, открывая серебряного цвета шкафчик над своей головой, до которого Джихён точно бы не смогла дотянуться, не воспользовавшись табуреткой.       – Доверие? – переспросила девушка, ощущая, что ладонь, которая согревала её всё это время, отпускает её тонкие пальцы.       – Оно самое, – кивнул Кай, доставая непромокаемый тканевый чехол, содержимое которого Джихён так и не смогла разглядеть из-за широких плеч. Переставляя ещё какое-то время наверху всякие скляночки, молодой человек выудил небольшую миску, после чего, ополоснув её горячей водой, выдавил в неё крем, начав взбивать его помазком. Передав девушке чашку с воздушным содержимым, Кай уселся на край ванной. Теперь он стал ниже, отчего смотреть стало на него непривычно и неловко. – Знаешь что это? – щёлкнул он в воздухе стальным ножом, оголив холодное лезвие и покрутив его на костяшке большого пальца.       – Бритва, – тяжело сглотнула Джихён, – а точнее опасная бритва, у которой вместо обычного бритвенного станка открытое лезвие, имеющее острую заточку. У меня дедушка такой пользуется.       – Всё верно, опасная бритва. Такой при желании можно и горло в одно касание перерезать. Только на днях заточил, – потянул он к себе девушку свободной рукой, после чего перехватил её левую руку. Пальцы, закатав рукав рубашки, оголили неестественную для азиатки белую кожу. Сверкающая холодная сталь коснулась выпирающих вен и, скользнув по руке вверх, погладила кожу. Джихён замерла, боясь пошевелиться. Снова Кай начинал играть в какую-то нехорошую игру, и ей уже не нравилось. Она помнила, что он может лишить её жизни в любой момент, но отчего-то верить, что сейчас и таким образом, не хотелось.       – Запомнила безопасный угол? – прошептал он, отпуская чужую руку — девушка непонимающе на него уставилась. – Я сам делаю угол заточки, Джи. Он необычный, не как у профессиональных брадобреев, когда режущая кромка параллельна рукоятки. Именно поэтому, чтобы ты не ошиблась, я показал тебе правильный угол, под которым ты точно не сможешь меня ранить.       – Ты хочешь, чтобы я тебя побрила?       – Хочу, – кивнул он, вынимая из чаши помазок и размазывая пену по лицу. – Приступай, малыш.       – Но у тебя даже нет щетины, – попыталась выкрутиться из ситуации девушка, боясь прикасаться к мужскому лицу.       – Есть, я просто не целовал тебя с утра, но если бы целовал, ты бы сумела её прочувствовать. Давай же, не томи. У нас мало времени, – приподнял он её рубашку, касаясь ладонями голых бёдер.       – Я могу тебя порезать.       – Скажу больше, ты можешь меня даже убить, пока предоставляется возможность. Надавливаешь один раз на горло, дёргаешь резко в сторону и лицезреешь фонтан крови. В сейфе внизу есть наличка, очень много налички. Господин Ву предупреждён о том, что ты можешь забрать Чонён в любое время. Сегодня я сказал всем своим, что не появлюсь, поэтому беспокоить и искать меня не станут точно до обеда завтрашнего дня. Если ты сейчас полоснёшь меня по горлу, то у тебя будет больше суток, чтобы скрыться. Как тебе расклад?       – Дурацкий, – проворчала девушка, аккуратно касаясь лезвием щеки. – Не говори больше, пока я не закончу, а то ты шевелишь губами, и твои щёки дёргаются. Я могу тебя порезать нечаянно.       – А разве ты не хочешь меня порезать не нечаянно? – ухмыльнулся он, когда Джихён оторвала бритву от кожи и, включив тонкой струйкой воду в кране, промыла лезвие. – За то, что я издевался над тобой. За то, что заставлял встречаться с Джеки. За то, что тебя чуть не изнасиловал Мун Индже. За то, что я забрал у тебя сестру. За то, что ты на самом деле не знаешь, что с ней. А вдруг я уже убил её? Вдруг я вожу тебя вокруг пальца? А что если нету никакого договора? Что если я просто вздумал тебя поиметь, но мне очень хотелось, чтобы ты пришла ко мне сама?       – Замолчи, – снова коснулась Джихён чужого лица, понимая, что он нарочно говорит ей всё это. Он хотел, чтобы она вспомнила. Хотел, чтобы ей стало больно. Хотел, чтобы она снова всё это пережила в своих воспоминаниях. Но зачем? У неё ведь, пожалуй, и правда, нашлось бы смелости ранить его сейчас.       – Или может ты мазохистка? – оскалился он, прожигая её своими тёмными, почему-то ставшими сейчас чёрными как уголь глазами. – А что, если всё это время тебе нравилось? Скажи, Джихён, может быть на самом деле ты сходила с ума от радости, когда я трахал тебя на своей кровати, выбивая душу. Может быть тебе нравилось ощущение моего члена в своём теле? Может быть на самом деле ты кайфовала, когда я имел тебя в рот, а потом ты с удовольствием глотала мою сперму, считая, что ничего на свете быть вкуснее не может?       – Прекрати! – взвыла девушка, накрывая уши. На глазах предательски навернулись непрошеные слёзы.       – Что прекратить, Джи? – усмехнулся он. – Прекратить говорить правду? Что тебе на самом деле было хорошо, когда я выкручивал твои соски и вставлял в тебя свои пальцы. Спорим, ты уже мокрая от моих слов? Спорим, ты уже хочешь, чтобы я грубо трахнул тебя? – в надежде подтвердить свои слова, Кай скользнул под чужую рубашку, хватаясь за край нижнего белья, но Джихён, одёрнув его руку, прижала к мужскому горлу, как он этого и хотел, острое лезвие.       – Ненавидишь меня? Убьёшь меня? – оскалился он, обнажая белоснежные зубы. – Решайся. Обычно я не даю вторых шансов. Но ты, похоже, особенная, раз тебе такой случай выпадает дважды. Или сейчас. Или никогда. Я даже уже приготовил и дал тебе план отступление.       – Какое же ты всё-таки мерзкое чудовище, – шмыгнула девушка носом.       – Нерешительность отвратительное качество, – зло прошипел Кай, сжимая кулаками шорты на коленях. Руки поднялись вверх, хватая Джихён за плечи и резко дёргая на себя. Лезвие продавило горло, тонко оцарапав тёмную кожу. Светло-карие глаза округлись. Красная полоска заблестела под остриём бритвы. – Джихён, ненавидишь ли ты меня настолько, чтобы убить или нет?! – прокричал он и голос отразился где-то в сознании, повторяясь до тех пор, пока девушка всё-таки не нашла ответ. Бритва выскользнула из рук, звонко приземлившись на кафель. Поддавшись навстречу к молодому человеку, Джихён обхватила его за шею.       – Я не ненавижу тебя больше, – прошептала она, зарываясь пальцами в чужие волосы. – Нет больше никакой ненависти. Слышишь? Нет. Ты зачем-то её всё время ищешь во мне. Но её нет. Нет её больше. Веришь? – она и правда больше не испытывала к нему неприязни. Она растворилась где-то, точно так же, как и её тихий голос в доме, в который не суждено было уже вернуться — никогда. Столько было грязных слов и поступков, что все, наверное, и не пересчитать. Но смысл было все их нести за пазухой, когда проще было разом выкинуть? И только сейчас Джихён поняла, что всё это время по пути собирала не то. Как будто вместо того, чтобы нести домой прекрасные цветы с поля, подбирать она решалась только бесполезные камни. С каждым новым шагом груз становился тяжелее, но она продолжала его тащить, пока в один миг не поняла, что ноги и руки отваливаются. И как только она решила сбросить всё с плеч, стало легко. Впервые за долгое время ей стало легче на душе.       – Верю, – хрипло отозвался Кай, закрывая глаза и утыкаясь в чужую шею. – Простила меня?       – Простила, – подтвердила девушка.       – Даже несмотря на то, что прощения я у тебя не просил?       – Ты просил, – прошептала она, вдыхая яркий аромат цитрусового геля для душа, – прямо сейчас, как-то странно и по-извращённому, как умеешь делать только ты один.       – Считаешь мудаком? – ухмыльнулся он, дотягиваясь до девичьей макушки и начиная её медленно гладить. Он дождался ответа, который жаждал получить. Он знал, что рано или поздно ему пришлось бы отпустить Джихён на волю из своей клетки, оставшись там в одиночестве, но перед этим ему очень хотелось бы услышать, что нет в ней больше к нему ненависти. Он хотел бы выбить из неё эту самую ненависть, точно так же, как когда-то душу. Он хотел бы, чтобы она перестала бояться его, чтобы перестала каждый раз, смотря в его глаза, вспоминать о всех его нехороших поступках.       – Считаю, – одними губами произнесла Джихён, начав выводить на чужой спине понятные только ей рисунки.       – Съездим на пляж? – обхватил Кай руками девичье лицо, неприятно стягивая щёки к носу, как обычно это делают родители, забавляясь с детьми.       – Прямо сейчас? – пробубнила в нос девушка от странной причуды молодого человека.       – После того, как позавтракаем, – поцеловал он её в лоб.       Выпрыгнув из машины, девушка полной грудью вдохнула прибрежный воздух. Солоноватая свежесть выдавала близость моря. С опаской подойдя к самому краю крутого обрывистого склона, Джихён посмотрела вниз на водную гладь, непрерывно тянущуюся вдоль горизонта. Голова закружилась, во рту образовалась слюна, которую не с первого раза получилось сглотнуть. Ничего не говоря, Кай протянул руку. Сощурившись, девушка пару минут поколебалась, но всё-таки протянула ему навстречу свою. Мужские пальцы крепко обхватили женские, потянув их на себя. Доверие — вот то, к чему они шли ещё с утра. Если он доверяет ей, то и она непрекословно должна доверять ему. Даже если очень страшно и доверять не хочется.       Под бдительным контролем молодого человека они осторожно спустились со склона. Пляж был пустынный. Кай ещё по дороге успел упомянуть, что он был частный и принадлежал только ему, поэтому посетителей сюда не пускали, если только они не желали положить в карман владельца баснословную сумму денег за вход, но за такие деньги проще было арендовать себе на год дом в престижном районе или купить навороченную машину, нежели вложиться в такое невыгодное времяпрепровождение. Хотя, несмотря на это, желающие бизнесмены всегда находились. Здесь было спокойно и тихо, порой даже складывалось ощущение, что ты находишься не в Корее, а на необитаемом острове. Песок был не похож на песок общественных пляжей, где до этого бывала Джихён. Казалось, что он вообще был не местный, а специально завезённый, как тот, что по легенде Марк Антоний подарил Клеопатре. Крупные сыпучие песчинки отливали на солнце подобно золоту и не содержали примеси камней и гальки. Облаков сегодня не было, поэтому море было таким же синим, как небо. Джихён даже казалось, что сегодня они были отражением друг друга, как будто одно смотрело в другое, как в зеркало. Она знала, что если бы ей суждено было оказаться в подвешенном состоянии, она бы точно не смогла определить, где что находится. Волны лениво облизывали берег, оставляя на песке воздушную белую пену, которая моментально таяла на солнце. Ветер дул с запада, пока не сильный, но достаточно ощутимый, чтобы снять с плеч полуденную жару.       – Красиво здесь, даже очень, – покружилась на месте девушка, придерживая соломенную шляпу Канотье, перевязанную шёлковой красно-синей атласной лентой вокруг тульи. Раньше подобную она могла видеть только в фильмах как часть гардероба венецианских гондольеров, но теперь даже ей выпала возможность в ней покрасоваться после того, как она стянула шляпу с вешалки на выходе в доме Кая.       – Мне тоже нравится, – кивнул молодой человек. – Я нечасто здесь бываю. Обычно мне всегда некогда, но когда всё-таки удаётся выкроить в своём графике часок, то стараюсь насладиться окружающей обстановкой по максимуму.       – Ты бываешь здесь один? – поинтересовалась Джихён, отбрасывая в сторону кроссовки и носки, после чего начиная медленно вышагивать по мокрому песку. По песку, облизанному волнами и стелющемуся у самой кромки воды. По песку тёплому и бархатному, в который то и дело норовили провалиться ноги — ей нравилось это чувство, было похоже на то, что она месит тесто, только не руками, а ногами.       – Иногда беру с собой Сехуна, когда нападает лёгкая меланхолия, – последовав примеру Джихён, сбросил он с себя резиновые пляжные шлёпки.       – И как, помогает? – через плечо глянула на него девушка, наблюдая за тем, как Кая пальцами ног буравит песок.       – Шутишь? Ты видела его рожу? – ухмыльнулся он, небрежно засовывая руки в глубокие и какие-то безразмерные карманы шорт, потому что, прежде чем достать оттуда сигареты, пришлось вытащить наружу очки, ключи, пластиковые карты, бумажник и даже мятные леденцы, последние из которых он протянул девушке. – Вместо того чтобы выводить тебя из уныния и апатии, он тебя в них ещё больше вгоняет.       – Раньше мне казалось, что вы не сочетаетесь, но теперь я думаю иначе, – схватившись за хвостики разноцветной обёртки, Джихён прокрутила её по часовой стрелке, освобождая блестящую ярко-зелёную конфету.       – Что-то поменялось? – догнал он её в пару шагов, начав идти рядом.       – Нет, – отозвалась девушка, положив под язык леденец и сразу ощутив покалывающий вкус мяты. Улыбнувшись, она подняла голову к необъятному небу и приставила руку как козырёк к лицу, потому что поля чужой шляпы были слишком узкие, чтобы скрыть её глаза от палящего солнца. – Просто поняла, что любой суше нужна вода. Дурацкая теория о противоположностях и о том, что они дополняют друг друга.       – Джихён, – тихо обратился Кай к девушке, доставая из пачки сигарету и начиная постукивать ей по картонному коробку, – если бы ты хранила секрет. Не очень хороший секрет, раскрытие которого причинило бы боль человеку, который тебе очень дорог. Решилась бы ты ему его поведать или так и продолжала бы держать всё в тайне?       – Не знаю, – пожала девушка плечами. – Всё зависит от секрета. Раньше мне казалось, что нужно быть честным с окружающими, но сейчас я понимаю, что не обо всём нужно рассказывать. Говорят, что лучше горькая правда, чем сладкая ложь. Но, знаешь, получать письма от якобы родителей в детстве было лично для меня куда лучше, чем знать, что они обо мне не вспоминают. Я была рада обманываться, и я хотела бы обманываться и дальше. Мне кажется, что если сокрытие твоей правды не причиняет кому-то неудобства, но не обязательно её раскрывать. К тому же ты сказал, что твоя правда способна причинить боль.       – Пожалуй ты права, не стоит ворошить улей, не зная точно пустой он или полный, – засунул Кай сигарету в рот и, слегка отклонившись в сторону, закурил, выпуская первый белёсый дым.       – Всё-таки тебе стоит завязать с этим, – поморщилась девушка, обходя молодого человека со спины, для того чтобы сменить ветреную сторону. Идти вдоль берега, когда волны то и дело ласково облизывали ступни, было приятнее, чем идти по сухому зыбучему песку, который жадно лип к мокрым ногам, но Кай со своим едким дымом не оставлял ей выбора, – или хотя бы начать уменьшать дозу никотина. Между прочим, я сейчас нахожусь в роли пассивного курильщика.       – Тебе не привыкать, – улыбнулся молодой человек, наблюдая за тем, как Джихён бездумно рассекает воздух руками, подобно оловянному солдатику, которому подражают маленькие дети. – Ты у нас вообще всегда выбираешь себе только пассивные роли.       – Опять слышу сексуальный подтекст, – закатила глаза собеседница.       – Мне думается, что ты нарочно всё время ищешь к чему придраться?       – Разве ты не делаешь то же самое? – остановившись, фыркнула девушка ему в спину.       – Не начинай, – свёл Кай брови на переносице и, почувствовав, что Джихён перестала идти, тоже замер на месте. – Почему ты всегда всё портишь? Хорошо же общались. Душевно даже.       – Как можно душевно общаться с человеком, который ставит под сомнения сам факт существования души?       – Ащ, – скривился Кай, наклоняясь к лежащему у ног валуну и туша об него окурок, после чего запихивая его в короб к остальным сигаретам. – Кимчи с тобой не засолишь и даже Мону Лизу не украдёшь.       – Ты хочешь украсть Джоконду? – подпрыгнули вверх брови девушки.       – Конечно, как и любой уважающий себя преступник, – усмехнулся Кай.       – Это невозможно, – покачала головой девушка.       – Одному итальянцу чуть больше ста лет назад это удалось. Самая распространённая причина была в ущемлённой национальной гордости похитителя, который желал вернуть картину на родину, но более сентиментальные глупцы предпочитают думать, что он просто влюбился в полотно.       – Зачем она тебе? Ущемлять тебе явно нечего, если конечно в тебе не течёт итальянская кровь. Да и во второе, признаться честно, с трудом верится.       Послеобеденный песок был не такой горячий, как всего пару часов назад. Солнце перестало быть в зените и теперь клонилось на восток. Вынув руки из карманов, молодой человек развернулся к девушке. Джихён стояла, застыв на месте, как в детской игре в фигуры. Ласково касаясь щёк, ветер играл с её волосами, небрежно выбившимися из наскоро заплетённой косы. Отвороты рубашки, похожие на крылья птицы, мягко бились о её шею. Она то и дело щурилась из-за того, что поля шляпы не могли должным образом её защитить и практически не откидывали на лицо тень. Такая близкая и в то же время такая далёкая. Ему казалось, что они оба похожи на спутники. У каждого из которых своя орбита. Ему бы хотелось перестать смотреть на неё издалека и сойти со своей координаты, но тогда он знал, что, столкнувшись, они точно уничтожили бы друг друга. Неожиданно поддавшись вперёд, как бегун при фальстарте, Кай обхватил Джихён чуть выше коленей, начав кружить в воздухе. Растерявшись, она даже не сразу поняла, что произошло, но недоумение её быстро сменилось внезапным и задорным смехом, который даже Кай не ожидал услышать. Для баланса девичьи руки легли мужские плечи, присобирая белую льняную рубашку с воротником стойкой.       – Ты в порядке? – всё ещё звонко смеясь, спросила Джихён.       – В полном, – улыбнулся глава мафии, осознавая, что это первый раз, когда девушка в его присутствие смеётся, и ему было радостно от того, что он стал причиной этого смеха. Он знал, что в Джихён осталось ещё много неизученных им эмоций, но времени, чтобы их изучать уже, к сожалению, не было.       – Может всё-таки температура, – приложила она ладонь к своему и чужому лбу, не находя в итоге разницы. Хотя её щёки в отличие от его горели точно, и ей даже проверять не нужно было.       – Джихён, – отозвался он глухо почти что шёпотом, боясь напугать её своими словами и спугнуть невольную радость. – Поцелуй меня, Джихён. Как в последний раз поцелуй.       – Шутка про поцелуй в лоб будет неуместна? – скользнула она пальцами в чужие волосы, приподнимая его лицом к себе навстречу. Глаза встретились. Светло-карие, отливающие на солнце золотом пшеницы и тёмно-карие, отливающие на солнце гречишным мёдом. Нахмурившись, Джихён поняла, что он не дурачится, а говорит искренне и отчего-то всерьёз, немного пугая своим странным взглядом.       – Джихён, пожалуйста, – прошептал он, тяжело сглатывая. Ей показалось, что она не расслышала и что на самом деле его «пожалуйста» додумала она сама. Почему-то ей всё ещё не верилось, что Кай способен у неё о чём-то попросить.       Большой палец погладил бедро на оголившемся участке кожи под рубашкой. От ласкового жеста Джихён вздрогнула, всё ещё не решаясь поддаться вниз и ответить на просьбу. Что значило это его «в последний раз» она не понимала, но спросить боялась. Обхватив мужское лицо руками, девушка склонилась вниз, касаясь чужих губ. Удивительно, но на мгновение она почувствовала, что они дрогнули, как будто испугались чего-то, как будто действительно осознали, что это в последний раз. Джихён даже почудилось, что в этот раз они поменялись ролями, потому что она чувствовала, какой он холодный и как сильно его лихорадит в тот самый момент, когда в ней всё сгорает от перевозбуждения. Слегка прикусив сухую губу, девушка ласково провела по ней языком, увлажняя её, после чего медленно скользнула в разгорячённый рот. Терпкий вкус сигарет встретился с пряным мятным вкусом леденцов. Горячий язык показался даже ей слишком робким, как будто не Кай, а Джихён была тут коварным искусителем, соблазняющим невинное сознание. Но ей понравилось. Ей понравилось, что в этот раз она могла попробовать поцелуй не только на вкус, но и как-то более глубже. Самым сердцем. Детская застенчивость сменилась взрослой страстью. Долго. Это было так долго, что ей показалось, что она успела умереть и воскреснуть от недостатка кислорода. Влажные языки сплелись. Она слышала, что поцелуй часто сравнивают с танцем и для каждого он свой. Она долго пыталась понять, на что похож их, но в итоге решила, что у них с Каем была явная импровизация. Временами это было горячее танго, а иногда энергичный джаз. Было здесь место и для грустного вальса и для бодрящей сальсы. Все ощущения слились в одно. Оторвавшись, Джихён посмотрела на главу мафии, который всё ещё не решался открыть глаза после затяжного и глубокого прикосновения. Впервые он чувствовал, что целуют не губы. Целуют душу. Душу, которая оказывается есть.       – Глупая ты, – поставив Джихён на песок, ткнул он её пальцев в лоб так, что она даже пошатнулась, – как можно доверять таким пройдохам как я? Что же ты такая сердобольная? Почему тебя так просто можно развести на поцелуй? Тебе что, стоит только увидеть грустные глаза и печальную полуулыбку — и ты как сестра милосердия рвёшься к солдату на поле боя? Ты вообще психодиагностику в универе изучала или на препода залипала? – завалил он её вопросами. – Ты же не подумала, что я неизлечимо болен? Или что иду на какую-нибудь опасную миссию?       – Да иди ты, – пнула девушка ногой песок, осыпав им молодого человека. Ей было стыдно признаться, но подобные мысли и правда закрались в её голову. Фыркнув, Джихён обогнула Кая. Захотелось убежать куда подальше, лишь бы ехидные глаза перестали над ней глумиться. Ощущение того, что он её всё время разводил, начало разъедать изнутри.       – Малыш, не целуй больше никого из жалости, – покачал он головой, догоняя девушку и хватая её за руку. Нагретая солнцем кожа, встретилась с прохладными пальцами девушки, отчего-то не способными впитывать посторонние тепло. Джихён затрясла ладонью, пытаясь сбросить чужую руку, но вместо этого пальцы плотнее переплелись с её, создав замок. – Прогуляемся?       – А сейчас мы что делаем? – тяжело вздохнула она, перестав бороться с чужими пальцами.       – Хочу прогуляться как парочка, – улыбнулся он, обнажая белоснежные зубы.       – Кай, – начала девушка.       – Чонин, – перебили её.       – Ладно, Чонин. Знаешь, у тебя отвратительный характер, – зажмурившись, мотнула она головой в сторону.       – И? – тихо рассмеялся он.       – Настолько отвратительный, что мне временами кажется, что он даже тебя бесит и не даёт спокойно существовать.       – А ты прелесть, – нагнулся Кай к её лицу, порывисто целуя в висок, – настолько прелесть, что я не знаю, почему у тебя до сих пор нет парня.       – У меня есть временный, – подняла она вверх две сплетённые руки, – до конца вон того берега.       – До конца берега говоришь? – ухмыльнулся молодой человек, устремляя глаза к горизонту и прикидывая сколько до него добираться. – Хочу сказать, что таких недолгих отношений у меня ещё никогда не было.       – Они вообще у тебя были? – скривила Джихён рот, тоже высчитывая сколько идти до конца берега.       – Ой, молчи, девушка, которая научилась нормально целоваться только со мной.       – Чего? – возмутилась Джихён, стукнув кулаком свободной руки парня по спине.       – Того, – высунул он язык, замедляя шаг: не хотелось, чтобы к концу они пришли раньше положенного срока. – Так что, станешь моей тридцатиминутной девушкой, Пён Джихён? – улыбнулся он, разворачиваясь к ней лицом и встречаясь с надутыми как у хомяка щеками.       – А у меня есть выбор? – пробубнила она, уже не удивляясь чужой причуде.       – Так да или нет? – по-ребячьи подтолкнул он её плечом.       – Тебе может ещё письменно заверение нужно?       – Джихён, – капризно протянул он её имя, останавливаясь сам и останавливая девушку. Глаза, сощурившись, выжидающе начали следить за собеседницей, боясь упустить хотя бы одно слово.       – Ладно, я согласна стать вашей девушкой, Ким Чонин. До конца в-о-о-н того берега, – указала она пальцем вдаль. – Счастлив?       – Как никогда, – мягко улыбнулся он.       Говорят, за тридцать минут можно из Вены, что находится в восточной части Австрии, добраться до Братиславы, которая находится в предгорьях Малых Карпат Словакии. Говорят, за тридцать минут Солнце выделяет столько солнечной энергии, сколько хватило бы для потребления всем жители земли ровно на один год. Тридцать минут длится пятая симфония Бетховена, тридцать минут идёт последнее действие Лебединого озера Чайковского. За тридцать минут можно разыграть партию в шахматы, выпить дюжину бутылок соджу, скинуть около пятисот калорий и даже стать миллионером за покерным столом. Но что успели они? Что успел Кай, которому очень важны были эти тридцать минут, и что успела Джихён, которой они были не важны, но при этом назвать их незначительными язык не поворачивался.       Ничего. Они не успели ничего. Ничего из того, что могло бы принести им пользу или вред. Всю дорогу они прошли молча, держась за руки, так и не произнеся ни одного слова. Хотя сказать хотелось многое, но это «многое» отчего-то не умещалась ни в одну существующую в мире фразу.       – Я не знаю, как это назвать, – заговорил Кай уже в самом конце пути, выпуская руку Джихён и начиная идти впереди неё, – но пусть будет душа. В истинность её существования, как ты помнишь, я не очень-то и верю, но применим сейчас именно этот термин. Ты же любишь у нас что-то поэтическое и возвышенное. Так вот, до недавнего времени мне казалось, что если она у меня и есть, то она очень похожа на галерею экспрессионизма. Всё такое авангардное, тёмное, мрачное, полностью искажающее реальность. И знаешь, мне всегда было комфортно, – пожал он плечами, как-то неловко и нервно сбрасывая напряжение, – я даже не горевал по поводу того, что в ней нет ярких красок или чего-то нового. Напротив, стоило мне только начать бродить по этой самой галерее, как я начинал восхищаться всем тем, что в ней было. Мне нравились все эти грязные мазки, все резкие и грубые линии. Всё. Абсолютно всё было здесь эстетически для меня прекрасным. Хотя всё-таки одно центральное место в этой галерее пустовало. Как будто я искал что-то особенное. Что-то совсем в другом стиле. У меня даже была рама из чистого золота, в которую я грезил поместить свой шедевр, – он остановился, как и Джихён. – Как ты понимаешь, однажды я всё-таки отыскал картину, которую захотел увидеть в своей галерее. Догадываешься какую?       – Джоконду? – тихо спросила Джихён, и ветер подхватил не только её слова, но и соломенную шляпу, унося её куда-то далеко на восток. Ей хотелось сорваться, побежать за ней, но ещё больше ей хотелось впитать в себя каждое его слово.       – Джоконду, – повторил Кай. – Но я не мог её украсть. Понимаешь? – развернувшись к девушке, он небрежно засунул руки в карманы шорт. – Джоконду уже украли. Сначала я подумал, что кто-то оказался хитрее и умнее меня, но потом понял, что просто Джоконда не хотела, чтобы я её украл. Она хотела, чтобы её украл кто-то другой, – печально вздохнув, молодой человек принялся буравить ногами тёплый песок. – Я все время торопился, боялся не успеть на нужный мне поезд. Сверял место, время и номер вагона. Но всё-таки, в конце концов, сел не на тот. Представляешь, какая ужасная ирония? Сел не на тот, когда знал, какой именно мне был нужен, – тяжело сглотнув, Кай поднял глаза к небу. – Я скажу это только раз. Один-единственный раз, Джихён. Один-единственный раз я скажу это, чтобы навсегда перестать делать больно себе и последний раз причинить боль тебе. Ты веришь, что это будет последний раз, когда будет больно? – встревоженная грудная клетка то поднималась, то опускалась.       Кай медлил, будто бы искал правильные слова, когда слова эти уже давно придумали за него. Не нужно было вновь сооружать колесо. Но он зачем-то снова и снова, как неопытный инженер, сверялся с чертежами, боясь что-то напутать, хотя напутать в сложившейся ситуации было уже что-то сложно. Глаза нашли встревоженную девушку, которая, по привычке заломив кисти рук, ждала того, что он скажет.       – Я люблю тебя, – слова утонули в прибрежном солёном воздухе.       Он хотел признаться именно здесь, в месте где часто любил прогуливаться в одиночестве. Ему казалось, что если он скажет эти слова здесь, то они навечно отпечатаются на песке или на камне. На территории, где имел права прогуливаться только он один. Ему хотелось закольцевать эти слова, чтобы они, застряв где-то в ущелье гор, повторялись снова и снова, когда он будет проходить мимо.       – Люблю. Представляешь? Ты можешь представить себе это, Джихён? Я вот лично до сих пор не могу. Чудовище, что несколько лет таилось у себя в пещере, вдруг решило выбраться на свет и явить свои чувства миру. Ты не подумай, я не разуверился в своих убеждениях. Я всё ещё считаю, что любовь нужна только убогим. Представляешь, вот и я теперь убогий. Прокажённый какой-то неизлечимой болезнью. Она съедает меня изнутри как паразит, и я даже не могу взять в толк, где она сидит, и какое лекарство способно облегчить мои муки. Любовь — это слабость, она делает человека жалким, не позволяя контролировать себя. Теперь я убедился в этом на своём личном опыте. Но не переживай, тебе не стоит волноваться понапрасну. Как только мы покинем этот пляж, я закрою свои чувства и от тебя, и от себя, и от мира, который может над ними поглумиться. И никогда... слышишь? Никогда больше тебя не потревожу. Веришь или нет? Я искренне хочу, чтобы ты мне поверила. Я не знаю, что случится завтра, послезавтра или через год. Я не знаю, что случится завтра, послезавтра или через год. Я не мастак давать прогнозы, но один я всё-таки дам, и дам я его, скорее всего, не тебе, а себе. Пён Джихён, ты навсегда останешься моей любовью. Первой и единственной. Люди говорят, что чувства меняются, поддаются времени. Но Ким Чонин никогда не бросает слов на ветер. Я всегда держу обещания. Запомни: первая и единственная. Я отдам своё сердце тебе прямо сейчас. Безвозмездно и безвозвратно. Отныне это только твой выбор, тебе решать, что ты с ним будешь делать. Выбросишь ты его или будешь хранить у себя дома как какую-нибудь безделушку. Я буду подобно морскому чудовищу, которое вырвало своё сердце добровольно и опустило его на морское дно, как самое драгоценное своё сокровище. Сокровище, что всё ещё может напомнить ему о человечности. Человечности, что в один-единственный миг вспыхнула и погасла в душе. Знаешь, а ведь до встречи с тобой я воображал, что знаю о счастье всё. Я искал его в мимолётных удовольствиях: в богатстве, власти и женщинах. Я пытался взять по максимуму, и меня совсем не волновало то, что происходило вокруг, вне поля моего зрения. Я был слеп для того, что я видел. Я был глух к тому, что слышал. Я признавал только телесное. То, что мог потрогать. Именно поэтому всякий раз, когда я воображал, что счастье вот оно, – выставил Кай вперёд ладони, показывая их Джихён, – в моих руках, счастье таяло, как медуза на горячем песке. Мне казалось, что у меня нет сердца. Что кто-то, пошутив, оставил там только дыру. Зияющую чёрную дыру. Но я ведь не горевал, я пытался запихать туда всякий хлам, чтобы не сквозило. И знаешь, похоже, временами даже получалось. Забывшись, я мог принять тепло тела за тепло души, но ровно до того момента пока ты не пришла и не показала мне разницу. Я всё время искал не то и не у тех, точно так же, как одна старуха, вздумавшая искать иголку на улице потому, что там светлее*. Скоро мне стукнет тридцать, а тебе только этой осенью исполнится двадцать два. Я всё ещё чувствую эту разницу, и чем дальше у нас всё заходит, тем острее. Сначала я не воспринимал тебя всерьёз, не думал, что ты способна меня чему-то научить. Считал тебя маленькой и глупой. Меня раздражало, что у тебя нет жизненного опыта, но ты всё равно пытаешься спорить, отстаивая свою непутёвую жизненную позицию. У меня хорошо развита интуиция, и как только я тебя увидел, я понял, что пришёл мой конец. Конец в лице Пён Джихён. Но если раньше я думал, что твоё появление сулит мне одни лишь неприятности, то со временем всё поменялось. Это глупо звучит, но на самом деле все мои тупые поступки были направлены только на то, чтобы держать тебя подальше от себя и своей зияющей дыры. Я боялся, что она точно так же, как чёрная дыра, поглотит и тебя. Я хотел тебя ненавидеть. Мне хотелось, чтобы твоя ненависть стала моей, но у меня не получалось. На самом деле время, которое я провёл с тобой, было лучшим, что мне удавалось когда-либо пережить. Я знаю, что для тебя всё было наоборот. Но я действительно был счастлив. Я, наверное, впервые в жизни любил каждый день. Каждый день этого короткого лета. Впервые мне стало жаль, что нельзя унести тепло в руках. Я так долго грел руки о солнце, но моему солнцу, похоже, пришло время закатиться, а я даже не успел насладиться моментом, – Кай замолчал и, тряхнув головой, убрал упавшую на глаза от сильного порыва ветра чёлку.       Мужские руки снова утонули в карманах цветастых шорт. Порывшись, молодой человек снова достал золотую пачку Richmond, нервно сунув сигарету в рот. Джихён казалось, что его руки дрожали, когда он беспокойно пытался прикурить: металлический коробок звонко щёлкал, но пламени так и не выдавал. Ей уже и самой стало не по себе. Захотелось подойти отнять у него зажигалку, чтобы он перестал мучиться. Тихо выругавшись себе под нос, Кай запихал сигарету обратно в пачку и вместе с зажигалкой закинул в карман.       – Пожалуй, нужно возвращаться, – двумя руками зачесал он волосы назад, – я знаю короткий путь вверх по склону, займёт минут пятнадцать.       Джихён не шевелилась, поражённая произошедшим. Она чувствовала, что нужно что-то сказать, но не понимала, что именно сейчас было бы уместно. Будь они сейчас в замкнутом пространстве, она точно полезла бы на стену. Спасало только то, что кругом не было мёртвой тишины. Близость и шум моря радовали. Волны набегали на берег и откатывались назад, слизывая своим пенистым языком песок. Захотелось расплакаться. Упасть вниз и разреветься, как маленькому ребёнку, от нелепости сложившейся ситуации. Джихён не понимала, что нужно сделать, чтобы не ранить чьих-то чувств, чтобы снова не сделать больно. Рука, потянувшись, застыла в воздухе. Ей хотелось дотянуться до него, но расстояние оказалось слишком большим. Так или иначе, но между ними всё ещё была бездна, через которую девушка перепрыгнуть была не в состоянии.       – Не нужно ничего говорить, я не настолько глуп, чтобы ничего не понимать, – печально улыбнулся он. – Прибереги слова для Сехуна, пора и ему стать счастливым. Вообще-то я эгоист и тот ещё конченый ублюдок, и вряд ли отпустил бы тебя, если бы не знал, что отпускаю к лучшему другу. Когда Сехун сказал, что не хочет тебя как женщину, он не говорил об этом буквально. Он имел в виду, что ты намного важнее для него, как человек. Понимаешь? Ты для него не мимолётное увлечение, о котором он забудет завтра. Ты для него что-то очень особенное, что-то такое, в чью сторону даже думать о чём-то непристойном страшно, – потоптавшись немного на месте, Кай развернулся в сторону склона, намереваясь подняться вверх. Просить у девушки ещё о тридцати минутах было непозволительной роскошью.       – Прости, – прошептала Джихён в сторону Кая, наблюдая за тем, как ветер, пробираясь под его рубашку, надувает её изнутри. – Прости за слова, которые должны были быть произнесены, но так и остались стоять поперёк горла. Хотя ни одно слово не способно бы было сейчас выразить то, что я очень сожалею.       – О чём ты сожалеешь, Джихён? – не оборачиваясь, глухо спросил он.       – О том, что я не та самая, кому суждено ответить на твои чувства.       – Если не ты, то никто. Пойдём, – качнул он головой в сторону склона и не глядя протянул девушке руку.       Дорога должна была быть долгой, но в итоге пролетела стремительно из-за того, что Джихён всё ещё старалась придумать слова для ответа.       – Знаешь, – прошептал Кай, когда они уже начали припарковываться к многоквартирному дому Сехуна. – Мужчины часто хотят завоевать женское сердце, но, когда они его завоёвывают, они перестают его ценить. Мне очень хочется верить, что ты подарила своё сердце правильному человеку, тому, кто будет его ценить, – тяжёлый вздох слетел с губ. – Жесть, за всю жизнь ещё не говорил столько чепухи несусветной. Хочу, чтобы меня ударили разрядом тока, может тогда мне удастся забыть всё это как страшный сон.       – Спасибо, – отстёгивая ремень, прошептала Джихён.       – Спасибо в карман не положишь, – усмехнулся Кай. – Ты же не думаешь, что я навсегда стал таким милым? Стоит тебе сейчас выйти из машины, как я снова стану кровожадным ублюдком.       – Всё равно спасибо за то, что открылся, – мягко улыбнулась девушка, изучая чужой напряжённый профиль.       – Давай выметайся уже, у меня поле непаханое дел, – проворчал молодой человек, наклоняясь и открывая Джихён дверцу авто. – Кстати, ничего не хочешь взять, – кивнул он в сторону бардачка, – зря что ли запасалась на год?       – Да иди ты... – поморщилась девушка.       – И долго ты ещё будешь посылать в неизвестном направлении? – поморщился он.       – Я просто оставляю тебе всегда выбор, – собиралась захлопнуть девушка дверцу, но её остановил тихий вкрадчивый голос, который вмещал в себя смысл куда более глубокий, чем могло показаться на первый взгляд.       – Прощай, Джихён.       – Пока, Чонин, – ответила она ему, когда машина тронулась с места и он не мог уже её слышать.