Точка невозврата

      Зима выдалась суровой. Суровой до такой степени, что лютый промозглый ветер, забираясь под одежду, обжигал не только кожу, но и кости. Казалось, что даже жители Кореи не могли припомнить такой скверной погоды за прошедшие лет двадцать. Свинцовые облака висели над городом, с каждым часом распухая ещё больше, запорошённые снегом тротуары не успевали подметать дворники. Единственное, что пока ещё не давало впасть в уныние: было то, что горожане, успев отпраздновать Рождество и Новый год, не торопились снять яркие убранства с проспектов и мостовых. Улицы светились, украшенные пёстрыми фонариками, вспыхнувшими не только на окнах и вывесках, но и распустившимися на голых продрогших деревьях. Омелы всё ещё не были убраны и ждали неожиданных и судьбоносных поцелуев. В кафе всё ещё подавали рождественские имбирные пряники, разрисованные разноцветной глазурью. Санты всё ещё угощали прохожих бесплатными сладостями. А магазины так и вовсе зазывали вывесками, кричащими о сезонных скидках.       Но всё это великолепие могли видеть только жители центра города, а вот на окраине Сеула дела обстояли не так радостно, как хотелось бы. Мрачное здание печально глядело в сторону тёмного заснеженного леса. Раскрошившиеся серые кирпичи, смазанные грязно-коричневым цементом, были выложены вперемешку с бледно-розовыми. Колючая проволока тянулась по всему периметру. Массивные кованые ворота в виде прутьев совсем не гостеприимно встречали посетителей. Снегу намело так много, что через него с трудом можно было пробираться. Похоже, девушка была первой за несколько дней, кто вообще решил сюда наведаться: на девственно-гладкой дороге только сейчас начали тянуться первые глубокие следы.       Красные замёрзшие от холода руки то и дело, выныривая из глубоких карманов белоснежного пуховика, натягивали на нос ярко-синий шарф, который всё время норовил скатиться вниз от быстрого шага. Она опаздывала. Не к времени и не к месту. Долгое отсутствие на родине не прошло незаметно. Небоскрёбы, казалось, стали выше, а люди приземлённей. Библиотек и культурных центров стало меньше, а вот магазинов и развлекательных клубов больше. Уже сидя в междугороднем автобусе, она успела заметить, что её любимый кафетерий недалеко от центра, где подавали самый вкусный кофе с мёдом, закрыли. Не было больше и уютных деревянных лавочек в парке рядом с музеем искусств. Даже цветочная лавка, в которой она долгое время работала ещё будучи студенткой, исчезла — то ли переехав на новое место, то ли вообще закрывшись. Она видела, что улицы вокруг изменились и маршруты успели перестроиться. И даже несмотря на то, что накануне она успела рассчитать весь свой путь с большим запасом времени, все её планы полетели к чертям в связи с задержка рейса из-за снегопада — переполненная людьми электричка умудрилась простоять больше двух часов на какой-то товарной станции.       Стягивая верхнюю одежду с плеч, девушка поёжилась: показалось, что в следственном изоляторе не теплее, чем на улице. Одиноко стоящий в углу старый обогреватель явно не мог справиться с холодом, окутавшим приёмную. Накалившиеся до предельного красного цвета металлические спирали неприятно трещали. Комната была просторная, но совсем пустая. Пожалуй, только заваленный бумагами и папками стол создавал иллюзию рабочего места.       – Разрешите, – услышала она приятный молодой голос одного из двух конвоиров, который, протянув руку, жестом попросил у неё позволения забрать вещи.       – Конечно, – улыбнулась девушка, нехотя расставаясь с белым пуховиком, который в окружении серых обшарпанных стен выглядел нелепо. Глаза переместились в сторону второго конвоира, который был явно старше первого раза в два и который с момента её прихода не произнёс ни слова. Мужчина щурился, всё время дёргал носом и попивал остывший кофе, гремя неубранной чайной ложкой в сколотой по краю кружке. Ей казалось, что он ищет в ней изъяны — её это смутило.       – Не думал, что ему дадут женщину-адвоката, – произнёс молодой человек, и ей показалось, что он слегка зарделся. – Какой только индюк до этого додумался? – возмущённо произнёс он, сразу потупив глаза в пол, как только услышал, как взрослый конвоир цокнул языком.       – Вы сомневаетесь в моей компетентности? – мягко улыбнулась девушка, разглядывая молодого человека, который с виду явно только выпустился из военной академии.       – Нет, что вы, – замахал он руками, – я о том, что этот тип опасен. Нам нельзя тут трепаться о чём-то подобном, но поговаривают, он людей на тот свет пачками ссылает. Ой, – прикрыл он ладонью рот, как только услышал, что напарник ещё раз громко цокнул несколько раз подряд, – это же вроде ещё не доказано, и вы его адвокат. Хотя как я знаю, вы ведь государственный защитник? А это значит, что послали вас сюда не по вашей воле. Будьте осторожны, и если что-то пойдёт не так — кричите, – доверительно произнёс молодой человек, симпатизируя милой девушке. У него было не так много опыта работы в следственном изоляторе, но за весь год, проведённый в этих стенах, он, пожалуй, не видел ещё ни одного такого же миниатюрного правозащитника. Правозащитника, которому, скорее всего, подошли бы дела связанные с бракоразводными процессами и делением имущества, а не с защитой подозреваемого в убийстве. Он даже, приняв её за подростка, несколько раз перепроверил все документы, как только она переступила порог.       – А разве что-то может пойти не так? – поинтересовалась девушка, одёргивая чёрный пиджак. Ему показалось, что в ней нет и ста шестидесяти. Она была худенькой, угловатой, без соблазнительных изгибов, с маленьким аккуратным личиком, на котором остро выделялись скулы и слегка впалые щёки. С натяжкой можно было назвать её женственной, но и то от того, что на ней удачно сидел деловой костюм. Белая блузка открывала острые ключицы и тонкие запястья рук. Пиджак и юбка ниже колена плавно обтекали фигуру. Она была настолько хрупкая, что молодой человек до сих пор не мог понять, как по пути к ним она не умудрилась провалиться в сугроб, и почему её не сдул ветер, который даже сейчас барабанил по стеклу и заставлял скрежетать решётку на окнах. Он не назвал бы её красивой и вряд ли бы удостоил своего внимания в повседневной жизни, но сейчас, присмотревшись, его привлекли её удивительные светло-карие глаза. Пожалуй, он мог с уверенностью сказать, что не встречал таких ещё ни разу. Наклонившись над раскалившейся печкой, она попыталась согреть ладони. Красные искры плясали в зрачках, отчего те приобрели цвет переспелой вишни. Уголки пухлых губ часто поднимались вверх. Мягко и ласково. Но, к сожалению, в этот момент совсем не улыбались её глаза. Глубокие. Печальные. И безотрадные. Такие, какие обычно изображали у себя на полотнах художники эпохи Ренессанса. Ему вообще со стороны показалось, что она совсем недавно оправилась от тяжёлой изнуряющей болезни. Она не ввалилась в помещение с мороза румяная или запыхавшаяся, как делали это обычно все работники или посетители. Она была белая как мел, что замёрзшая, что отогревшаяся у печи.       – Неужели начальство вас не уведомило? – удивился надзиратель.       – Я ознакомилась лишь с бумагами по делу, которые мне доверили — и ничего более, – снова улыбнулась девушка, склонив голову на бок. – Мне нужно знать что-то ещё?       – Будьте осторожны в словах и действиях. Он очень груб и резок, признаться честно, мне даже не хочется вас к нему вести. Мало ли чего он удумает.       – Груб и резок, – прошептала она, и ему показалось, что она вспомнила что-то неприятное, потому что на лицо её упала тень беспокойства.       – Это я ещё мягко выразился, – поморщился конвоир, выталкивая девушку из приёмной комнаты и не обращая внимания на своего сослуживца, который с цоканья перешёл на предупредительное громкое покашливание. – Вы взяли сигареты?       – Сигареты? – приподняла она брови.       – Мы всегда игнорируем его просьбы. Он вечно ругается, что ему не дают курить. Вообще-то это здесь не положено, особенно ему. Указ свыше, – порывшись в кармане брюк, молодой человек вытащил полупустую пачку с зажигалкой. – Но всё-таки возьмите, вдруг удастся задобрить. Сначала дрессировщик кидает мясо в клетку, а потом заходит в неё сам.       – Задобрить, говорите, – ухмыльнулась девушка, разглядывая дешёвую пачку. Она знала, что в любой другой ситуации он бы побрезговал к ней прикасаться, но сейчас выбирать ему явно было не из чего. Раньше он курил только Richmond. Специально заказывал его из-за границы. Тёмно-коричневая пачка цвета горького шоколада с золотыми выдавленными буквами. Крепкие и горькие. Вкуса пережаренных кофейных зёрен. Кажется, именно после этого она возненавидела кофе. Всякий раз, когда она касалась губами кружки и в нос ударял запах напитка, ей чудилось, что это он касается её губ.       – Спасибо, но если не положено, то не положено, – покачала она головой, направляясь вдоль длинного коридора.       – Эх, знала бы ты к какому чудовищу идёшь, – прошептал ей вслед молодой человек, запихивая пачку обратно в карман.       Стук женских каблуков разлетался по пустому коридору. Когда-то белые, а теперь заляпанные грязными руками стены давили с двух сторон. Давили настолько сильно, что ей казалось, что с каждым её новым шагом они сужаются. Остановившись напротив ржавой металлической двери, девушка дождалась, пока конвоир отодвинет тяжёлый засов в виде кручёного штыря. Напряжённый вздох слетел с губ. Ярко-красная папка с документами ещё крепче была прижата к телу. Закрыв глаза, девушка попыталась воспроизвести в голове забытый образ. Какой он теперь? Изменился или остался тем же? Прошло так много времени. Так много зим. Холодных и не очень. Так много, что можно было уже перестать чувствовать боль, но она всё ещё преследует её, преследует точно так же, как горящее огненное колесо, выжигающее сухую траву. Говорят, время лечит. Но она больше в это не верила. Ни черта оно не лечит. Особенно если ты смертельно болен. Болен призраками своего прошлого. Время не способно стереть тебе память или подарить новое сердце. Да, иногда можно забыться ночью. Напиться или накуриться какой-нибудь дури. Но с рассветом головная боль с чувством безысходности и пустоты снова врывается в распахнутые окна.       Дверь тяжело приоткрылась. Прохладный сырой воздух ворвался в крошечное помещение. Сощурив глаза, Джихён в полутёмной комнате различила мужчину, которого узнать было бы практически невозможно, если бы она не знала наверняка, кто он. Откинувшись на стуле, он изучал покрывшийся жёлтыми пятнами потолок с отошедшей в некоторых местах серой штукатуркой. Медленно с ног до головы девушка прошлась по чужой фигуре. Стоптанные ботинки и грязно-обшарпанная роба с чужого плеча абсолютно ему не шли. Хотя и в этой убогой одежде он не терял стати. Странно, но почему-то не было больше тёплых тёмно-каштановых волос, на место им пришла холодная платина. Виски были выбриты, а сальные пряди зачёсаны назад. Это было странно видеть его таким, его кожа всё ещё была смуглой, отчего Джихён не смогла понять: идёт ли ему этот резкий контраст тёплой кожи и холодных обесцвеченных волос. Даже уши зачем-то в нескольких местах были проколоты. Если раньше при первой их встрече она не могла определить род его занятий, то сейчас она точно бы не усомнилась в том, что он является преступником. Оглядев главу мафии со стороны, она бы даже не удивилась, если бы узнала, что он набил на спине какой-нибудь рисунок в виде розы, дикого животного или креста. Хотя, нет. Он не верил в Бога, следовательно креста там точно не должно было быть.       Стул со скрипом отодвинулся в сторону. Расположившись на рабочем месте, она всё ещё не сводила с заключённого глаз. Хотелось получше его рассмотреть, пока он не обращал на неё никакого внимания. Находясь рядом, практически на расстоянии вытянутой руки, она могла чувствовать всё его презрение к её персоне. А что чувствовала она? Ей казалось, что как только открылась камера, её сердце было в порядке, но сейчас отчего-то невообразимо бешено стучало в груди. Настолько громко, что закладывало ей даже уши.       – Вы знаете, кто я? – Джихён вздрогнула: вопрос был задан резко и неожиданно, поэтому она растерялась. – А если и знаете, то неужели не страшно? – поинтересовался мужчина, как-то раздосадованно и раздражённо вздохнув.       – Знаю, – выдохнула она, – и не страшно только от того, что знаю. – Она не понимала, правда это или ложь, но ей всё-таки хотелось верить в первое больше, чем во второе.       Кай откинулся обратно на своё место — теперь она могла видеть заросшее щетиной лицо. Похоже, его держали здесь дольше, чем она думала. Холодные глаза прожгли её тело, но сердце пока не тронули. Долго. Ей показалось, что он ищет слова, но никак не может найти. В один миг ей даже почудилось, что он забыл её имя и теперь лихорадочно пытается вспомнить. Складка морщин пролегла на лбу. Сведя чёрные брови, он сильно нахмурился, после чего ей захотелось дотронуться до его кожи и разгладить эти маленькие трещинки. Он стал старше, намного старше, чем должен был. Она бы даже не удивилась, если бы узнала, что его волос коснулась первая седина, и поэтому теперь он красится в неестественные цвета. Она слышала, что волосы могут терять свой естественный пигмент из-за сильного стресса или какого-нибудь глубокого потрясения, преследуемого бессонными ночами. Мог ли он теперь спать спокойно? Или мучается так же, как она? Хотя нельзя было отрицать, что время явно шло ему на пользу: он был из того типа мужчин, которых каждый прожитый год делает лучше. Его черты лица стали суровее, а глаза — глубже. Ей и раньше казалось, что в них отражается целый неизведанный никем мир, а сейчас этот мир стал ещё более необъятным.       – Что ты здесь забыла? – прошипел он, и от его шершавого голоса мурашки забегали по её коже. Показалось, что и голос изменился, став грубее и намного ниже.       Джихён склонилась над папкой, пытаясь собраться с мыслями. Уголок бумажного листа начал загибаться и разгибаться под нервными пальцами. Она так долго готовилась к этой встрече, а ему не составило труда так просто выбить из-под её ног стул, — и ей хотелось верить, что она в этот момент была не на виселице. Похоже, со временем ничего не меняется. Она снова чувствует себя маленькой девочкой, выпрашивающей сладости у взрослого дяди.       – Надеюсь, со второго раза ты понимаешь лучше, – выплюнул он, резко отталкиваясь руками от стола и со скрипом отодвигая стул. – Что ты здесь забыла? – грозная фигура нависла над головой. Похоже, он и физически стал крепче и мускулистей. Пальцы больно вцепились в локоть, выдёргивая девушку из-за стола.       – Убери руку, – поморщилась Джихён, пытаясь скинуть грубую ладонь, – здесь камера.       – Она не работает, – раздражённо проговорил он, после чего она, чтобы удостовериться, посмотрела в сторону. Действительно спутанные и выдернутые жирные провода бесхозно болтались в воздухе.       – Ты постарался? – ухмыльнулась она. Как бы ни хотели следователь Юн и прокурор Кан отгородить Кая от внешнего мира, у него всё ещё оставались верные ему люди. Даже здесь — в тюрьме.       – Тебе напомнить о нашей последней встрече? – надавил он на самое больное.       После происшествия в доме семьи Ву они виделись всего единожды. В крематории. Когда сжигали остатки тел. Тогда, когда она залепила ему несколько пощёчин, пообещав убить, если ещё когда-нибудь встретит. А после, она растаяла. Как дым, сон, мираж, наваждение. Сбежала далеко и надолго в одну небольшую китайскую провинцию. Полгода она не знала, чем себя занять, пока не решила продолжить образование в магистратуре и параллельно стажироваться в одной маленькой и противной конторе с таким же маленьким и противным шефом. Не теряя времени, за год во время учёбы с помощью Криса и его махинаций она прошла тяжёлую аккредитацию для получения адвокатской лицензии. В другой подобной ситуации она бы точно отказалась от незаконной помощи друга, но времени на то, чтобы тратить не одну тройку лет, доказывая свою компетентность за границей, не было. А дальше были серые будни. Скучные и унылые. За которые она успела увидеть много чего нехорошего и мерзкого, успев выступить в качестве стороны защиты у людей, которых защищать ей совершенно не хотелось. И вот совсем недавно она вернулась домой, почувствовав в себе силы бороться. Оформиться на государственную службу, имея престижное заграничное образование с опытом, не составило большого труда.       – Представь себе, ни на миг не забывала, – взгляд храбрился, но она явно боялась: ему понадобилось всего пары фраз, чтобы раскусить её.       – Тогда какого чёрта ты здесь делаешь?       – Хочу засадить тебя, чтобы ты до конца своих дней гнил в этом убогом месте, – ядовито, смакуя каждое отдельное слово, заявила девушка.       – Ты мне угрожаешь? – губы растянулись в улыбке. В улыбке, которую она оказывается всё это время не могла стереть из своих воспоминаний. – Напомнить к чему привели твои последние необдуманные действия? – руки сжали плечи. Стало горячо. Горячо под его грубыми, отчего-то сбитыми в кровь пальцами. Глаза переместились на чужие кисти рук и запястья, выглянувшие из-под длинных рукавов. Багровые синяки прятались за оранжевой робой. Похоже, из него выбивали показания, по крайней мере, Джихён не нашла никакой другой причины этим странным неестественным отметинам.       – Не приписывай меня к своим преступлениям. Это ты убийца. Это ты убил их всех. Это ты уничтожил всё самое дорогое, что у меня когда-либо было! И это ты будешь вариться в адовом котле! – выкрикнула она, сбрасывая чужие руки и ощущая, как к горлу подступает ком.       В комнате повисло молчание. Напряжённое и тяжёлое. Кварцевая лампа противно скрежетала над головой.       – Только если с тобой, – опалил он её ледяные губы своим горячим дыханием. Отстранившись, он ухмыльнулся, выпуская воздух из лёгких. Ухмыльнулся так, как делал это всегда. Дерзко и надменно. Женская рука взметнулась вверх, собираясь залепить пощёчину. Захотелось стереть с чужого лица это отвратительное самодовольное выражение. Запястье ловко было перехвачено. Кость хрустнула. – Ещё раз выкинешь нечто подобное — руки лишишься.       – Пусти сейчас же, – прошипела девушка.       – Засадить, говоришь, пришла? – отпуская чужую руку, снова вернулся он на своё место. – Что-то новенькое, как погляжу. Адвокат, который не собирается спасать своего подзащитного, а адвокат, который собирается его потопить. Значит, попытаешься пришить мне срок побольше, вместо того, чтобы скостить?       – Тебе давно пора было уже начать отвечать за всё, что ты наворотил.       – А я уже ответил, – начав раскачиваться на стуле, рассмеялся он. – Проклятье Пён Джихён. Помнишь? Каждому грешнику по талиону. Я, кажется, собрал почти все. Ты как-то пожелала, чтобы все семь страданий Будды упали на меня разом.       – Не вижу здесь ничего смешного, – поморщилась девушка, находя состояние собеседника как и раньше нестабильным, но в этот раз отчего-то ещё более пугающим.       – Мне пытаются пришить убийство министра столетней давности.       – Потому что срок ещё не истёк.       – Ты же ведь знаешь, что к этому я уж точно не причастен.       – Знаю, но это пока единственный вариант привлечь тебя к ответственности по закону.       – Серьёзно? Так работает следственный комитет? – усмехнулся он, нервно и громко забарабанив по столешнице длинными пальцами. Со стороны было похоже на то, что у него ломка, поэтому Джихён даже уже успела пожалеть, что из вредности не решила взять предложенные ей сигареты. Она могла видеть, как его руку бьёт мелкая дрожь, а нога эпилептически трясётся. Её дедушка, когда был жив, часто делал так, а бабушка ругала его за это, говоря, что он качает на ноге чертей. От воспоминания о родственниках, которые не выдержали потери и скончались пару лет назад, стало дурно.       – Долго тебя здесь держат?       – Сбился со счёту, – закинул он голову назад, рассматривая стену за спиной.       – Почему тебе не разрешают взять своего адвоката?       – Я доверяю только одному, но его отстранили от дела. Он тоже теперь под следствием.       – Не поверю, что у тебя нет пути к отступлению.       Глава мафии снова перевёл взгляд на девушку, непроизвольно начав грызть ногти. Он хотел её забыть. Вычеркнуть из своей жизни. По крайней мере, до сегодняшнего дня он был уверен в том, что у него всё получилось. Злость наполнила глаза до самых краёв. Захотелось придушить её здесь — на месте. Переломать все позвонки на шее по очереди. Сбросить с обрыва, пустить пулю в лоб, отдать на растерзание диким животным. Всё что угодно, только бы она перестала смотреть на него своими проклятыми глазами. Своими проклятыми, чёрт возьми, глазищами. Глубокими и печальными, и до сих пор красивыми до одури.       – Зачем ты вернулась? – глухо спросил он.       – Отомстить, – прошептала она.       – Отомстить? – переспросил он, как будто не понял значения этого слова.       – Ты тот, с кого всё началось.       – Не с меня, – покачал он головой, оскалившись. – Тот, с кого всё это началось, давно превратился в урну с прахом.       – Так цинично об этом говоришь, – поморщилась Джихён, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос.       – Я всегда был циником. Не считаешь, что мёртвые не должны вмешиваться в дела живых?       – Я потеряла сестру, – Джихён уставилась на деревянный стол с вздувшейся серой краской, из-под которой начала проглядываться ядовито-зелёная, – и Сехуна.       – А разве я не потерял то же самое? – закинул он ноги на стол, после чего пригладил и так послушно лежащие волосы.       – Это была твоя машина.       – И? – склонил он голову на бок. – Хочешь сказать, что погибнуть должен был я, потому что покушение было на меня. Они не должны были садиться в машину изначально. Верно? Но кто-то, видимо, посмеявшись, решил, что Ким Чонину ещё рано на тот свет.       – Корабли всегда тонут в неспокойном море, выбрасывая на берег обломки, – глаза прожгли собеседника. Рука, дотронувшись до верхнего листа из папки, смяла его в кулаке. Треск бумаги был похож на сдавленный жалобный крик, который должен был вырваться из нервно поднимающейся и опускающейся женской груди. – Твой мерзкий мир как воронка сжирает всё на своём пути.       – Ты права, – скрестил он руки на груди. – Но что ты тогда здесь забыла? Хочешь вслед за ними?       – Я уже потеряла всё самое дорогое, что у меня когда-либо было. Но ты всё равно зачем-то пытаешься напугать меня.       – Напугать? – облизнул он медленно краешек губ, после чего резко подался вперёд, опаляя чужое лицо своим дыханием. Джихён хотела отстраниться, но крепкая рука, обхватив за шею сзади, притянула ещё ближе к себе. Показалось, что губы коснулись кончика уха. По телу пробежались мурашки. – Нет, пугать я тебя ещё даже не начал, а если бы начал, ты бы давно уже лежала поперёк стола и без юбки.       Девушка оттолкнула главу мафии в сторону. Громкий смех заполнил все пустоты комнаты. Резко встав со своего места, Джихён прижала папку к груди. Сердце глухо звенело в ушах, как буддийский колокол в храме, не давая прийти в себя. Всего лишь касание шеи и загривка, а она уже чувствовала его невидимые руки, блуждающие по телу. Он сказал ей когда-то давно, что своей душой она может распоряжаться как хочет, а вот тело всегда будет принадлежать ему. Неужели поэтому до сих пор она так странно реагирует? Неужели действительно есть где-то это самое собственническое клеймо.       – А как же разобрать детали дела? Завтра ведь первое слушание, – надменно крикнул он в сторону уходящей девушки. – Ты хоть сигарет в следующий раз захвати, окажи милость.       Вернувшись в камеру, Кай несколько раз широкими шагами смерил помещение, после чего завалился на кровать. Ржавый каркас в виде сетки, противно заскрипев, прогнулся. В спину упёрлись металлические прутья, и тонкий пыльный матрас, к сожалению, не мог сгладить неприятные ощущения. Закинув руки за голову, преступник в очередной раз начал изучать пространство вокруг. Длинные изогнутые трещины тянулись вдоль всех стен. Штукатурка хлопьями висела на потолке. В помещении стоял мрак, пахло сыростью и размокшей глиной. Засорившийся туалет, отбитая в нескольких местах эмалированная раковина и стол с расшатавшимися ножками. Меньше чем через две недели ему должно будет исполниться тридцать четыре — верить, что праздновать придётся в окружении всего этого, до сих пор не хотелось.       – Джихён, – тихо произнёс он девичье имя, как будто решил попробовать его на вкус. Прошло около пяти лет. И это был первый раз, после рокового дня, когда он решил произнести его вслух. Кажется, она мало изменилась. Правда лицо сильно осунулось, отчего глаза и губы стали ещё более выразительными. Хотя может быть ему просто показалось, ведь он действительно не думал о ней всё это время и поэтому не мог вспомнить, какой она была раньше. Он был не из тех, кто живёт прошлым и не из тех, кто гонится за фантомами. Он заставил себя закрыть книгу под названием Пён Джихён, потому что она была больше не интересна ему. Он дочитал её до конца и вряд ли мог уже найти в ней что-то познавательное.       Кинув электронный ключ на комод в прихожей, девушка стянула с плеч белый пуховик, после чего, наступая на пятки, разулась, оставив валяться сапоги на входном коврике. Запнувшись в темноте о гору пустых стеклянных бутылок, девушка выругалась — опять она забыла попросить у консьержа картонную коробку, чтобы выкинуть всё за раз. Прошаркав в маленькую кухню съёмной квартиры, где было почти не развернуться, девушка достала из холодильника салат из морепродуктов с морской капустой и начатую дешёвую бутылку белого сухого вина. Длинная дорога за город и неприятный разговор с Каем вымотали её до предела. Есть не хотелось, но она и так умудрилась пропустить обед, а изнурять организм было ни к чему. Направившись в комнату, являющуюся одновременно спальней и гостиной, девушка поставила на подоконник салат и вино, после чего стянула с себя деловой костюм, натянув тёплый свитер грубой вязки. В квартире было холодно: колготки снимать не хотелось. Рука, порывшись в одеяле, лежащем на полу, нашла пульт от телевизора. Её не интересовало, что происходит в стране и в мире. Где случилось последнее землетрясение, кого обвиняют в мошенничестве с ценными бумагами и какого именно кота занесли в книгу рекордов Гиннеса по случаю самого громкого в мире мурлыканья. Единственное, что ей необходимо было, так это чужие голоса, которые не давали ей почувствовать себя одинокой. Теперь всегда, когда она возвращалась домой она перво-наперво включала телевизор. Даже ночью, когда она ложилась спать, он не переставал о чём-нибудь вещать — и ей было всё равно, что это: спортивные соревнования, шоу с айдолами или дорама, ей важно было только воссоздать это искусственное ощущение жизни вокруг, а иначе ей становилось страшно.       Забравшись на подоконник, девушка принялась ковыряться в салате, выбирая исключительно креветки и красный перец, при этом обходя стороной нелюбимый ей соевый сыр со стручковой фасолью. За окном снова начался буран. Снежинки кружились в буйном вихре и липли к стеклу, вырисовывая различные геометрические фигуры. В центре города было красиво. И несмотря на то, что ёлку она после смерти Чонён больше никогда уже не ставила, она могла тихо любоваться той, что стояла в центре площади. Искусственная красавица была усеяна разноцветными шарами и серпантином, гирлянды опоясывали её не только по кругу, но и тянулись от веток к столбам и магазинам. В этом году она не праздновала Рождество, как, впрочем, и не праздновала его в предыдущем году, и том, что было перед ним. Она всегда считала любые праздники семейным событием, а теперь семьи у неё не было, поэтому и в праздновании надобности не было.       Телефон на тумбочке завибрировал. Дотянувшись, Джихён прочитала обеспокоенное сообщение от Криса. Последнее время чужая забота душила. И это с учётом того, что она не успела рассказать ему о том, что взялась за дело Кая, которого собиралась во что бы то ни стало вытащить из тюрьмы: только он мог привести её к Джеки. Она хотела позлить его сегодня, но, похоже, злилась теперь сама. Она не начала обелять его поступки, но теперь ей действительно стало всё равно, что происходит вокруг. Ей не хотелось жить до момента, пока она не нашла смысл существования в мести. Единственное, о чём она теперь мечтала, так это найти своё разбитое сердце и, возможно, попытаться его склеить. А если склеить не удастся, то, пожалуй, и смысла в своём дальнейшем существовании она больше не видела. Днём раньше, днём позже. Зачем пытаться что-то отсрочить, когда напрямую можно спросить у Создателя, почему он так жесток к своим детям? п/а Вспоминаем Кая эры монстер.