Точка невозврата

За двадцать два года до текущих событий…       На пляже было жарко. Раскалённое солнце, похожее на зажаренную яичницу, висело прямо над головой, обжигая спину и плечи. В тени брезентового тента дышать было легче, но обжигающий воздух подстерегал и там. Искупавшись, подросток вылез из воды, которая долгожданной прохлады, к сожалению, так и не приносила: море было тёплым как парное молоко. Натянув обжигающие резиновые шлёпки, юноша устроился под полосатым навесом, снова принимаясь наблюдать за немногочисленными жителями и туристами, которые всё-таки осмелились провести свои выходные на берегу. Он тоже хотел сегодня захватить сюда с собой друга, но тот как назло слёг с ангиной — и это был какой-то нонсенс, он первый раз в своей жизни видел, что люди могут болеть в такую погоду. Хотя О Сехун всегда умел удивлять.       – Тебе, похоже, здесь нравится? – ледяная банка, покрытая конденсатом, неожиданно прижалась к щеке.       – Люблю пляжи, – кивнул юноша, забирая из чужих рук лимонную газировку. – Спасибо.       – Даже жара не угнетает?       – Нет, её я тоже люблю, – перевёл он глаза на мужчину, который примостился рядом. Отчего-то ему всегда казалось, что он больше походил на мультипликационного персонажа, нежели на реального человека. У него даже походка была особенная: пружинистая и слегка раскачивающаяся. Ярко красные волосы, цветастые шорты ниже колен, длинная платиновая цепочка на шее и поджарое тело, покрытое татуировками в виде буддийских сказаний, римских цифр и мистических знаков. Он никогда не спрашивал, но, кажется, все эти с виду непримечательные рисунки значили намного больше, чем могло показаться на первый взгляд. По крайней мере, Чонин был уверен, что каждый из них рассказывал об определённом событии из жизни преступника. – Пьёте соджу с утра, да ещё и тёплый... – удивился подросток, за раз опустошая банку приторного напитка и искоса поглядывая, как мужчина с помощью близлежащего камня сбивает с бутылки ребристую крышку в виде юбочки.       – Будешь?       – Откажусь, – уверенно мотнул Чонин головой.       – Мамка не разрешает? – звонко рассмеялся мужчина, касаясь губами горлышка и с жадностью начиная поглощать алкоголь.       – Вы хотели меня видеть?       – А ты разве не хотел со мной встретиться?       – Знаете, – сощурил подросток глаза, поддаваясь вперёд и смахивая с мокрого лба выступивший пот, – у вас есть особенность, на которую я никогда не обращал внимания до сегодняшнего дня.       – И какая же?       – Вы задаёте больше вопросов, чем даёте ответов. Серьёзно, – рассмеялся юноша, – семьдесят процентов ваших предложений заканчивается вопросительным знаком. Вы умудряетесь ставить их даже там, где они не нужны.       – Просто я очень любопытный. К тому же начав что-то спрашивать, трудно потом остановиться, – вторил его смеху собеседник. – А если ты устал от моих вопросов, задай свои.       – Как там? – выпалил подросток на одном дыхание. Кажется, последние несколько месяцев он только и делал, что следил за военными сводками. Он даже чаще стал бывать в школе, где имелся свободный доступ в интернет. К сожалению, то, что его интересовало, нельзя было увидеть на экране телевизоров, но, к счастью, это можно было со словарём прочитать на англоязычных порталах.       – Где?       – Там, откуда вы недавно вернулись. Страшно? – тяжело сглотнув, Чонин встретился со светло-карими глазами собеседника.       – До безумия, – прошептал мужчина, в мгновение становясь серьёзным. Поднеся горлышко к губам, он сделал ещё один глоток, после чего тыльной стороной руки вытер рот. – Настолько, что даже у меня, повидавшего на свете многое, поджилки до сих пор трясутся от воспоминаний.       – Увиденное повлияло как-то на вас?       – Человек никогда не возвращается из странствия таким, каким он был раньше. Я даже поймал себя на мысли, что хочу рассказать тебе кое-что, – Чонин придвинулся ближе, ожидая узнать что-нибудь животрепещущее. Он слышал, что Ёнхо не любил рассказывать о себе и чаще стремился узнать о других. В его жизни было много чёрных прорех, которые со временем из-за растущего влияния он сам же попытался зашить разноцветными нитками. Он добавлял к своей биографии настолько разные и удивительные истории, что люди не могли понять, где именно начинается правда, а где заканчивается ложь. Поговаривали даже, что он нарочно похищал факты из чужих жизней и приписывал их к своей — он был настоящий вор, в полном смысле понимания этого слова.       – И что же вы хотели мне рассказать?       – Историю о маленьком озлобленном на весь мир мальчике. Без художественного вымысла, – прошептал он, устремляя глаза вдаль. – Я чувствую её. Впервые в жизни я чувствую приближение своей собственной смерти, и я не знаю, смогу ли в этот раз обмануть её. Разрешит ли она мне всё исправить до того момента как протянет свои жилистые руки?       – Почему вы хотите рассказать эту историю мне?       – Есть причина, – постучал он костяшками пальцев по зелёному стеклу. – Во-первых: я хочу, чтобы после того, как меня не станет, именно ты помнил обо мне как о простом человеке со своими слабостями. Во-вторых: я хочу, чтобы ты знал, что именно меня погубило. Почему? Всё до банальности просто: ты моё отражение. Никак не могу расстаться с мыслью, что ты — это я, каких-то жалких двадцать лет назад. Поэтому будь другом, не повтори моих глупых ошибок, – осушив бутылку до дна и отставив её в сторону, мужчина вытащил из глубокого кармана пачку Marlboro и серебряную зажигалку. – Я и Лау выросли в страшном и бедном районе с высоким уровнем преступности — в том месте каждый день кого-то убивали, грабили и насиловали. Знаешь, если существует на Земле ад, то я готов поклясться, что видел его своими глазами, – белый дым повис в воздухе, боясь опуститься на горячий песок. – Мать была проституткой, которая пила так много, что я ни разу в жизни не видел её трезвой, а отец был её личным сутенёром, который никогда не слазил с иглы. Он водил её клиентов прямо в дом, и они не стыдясь трахались на простынках, на которых меня зачали и на которых я появился на свет. Казалось, что жизнь с самого рождения глумится надо мной. Я чувствовал, как она смеётся и скалится, обнажая свои белоснежные зубы. И я всё не брал в толк: чем я заслужил это? В один из дней мы с братом нашли бездыханные тела родителей на полу. Это была передозировка, после которой мы попали в приют, где нас уже дожидались драки, воровство и голод. Меня и брата из-за симпатичных мордашек несколько раз брали под опеку, бывало порознь, бывало вместе, но в любом случае, наигравшись, нас всегда возвращали назад. Никто не хотел воспитывать сложных детей, никто не хотел разбираться с их проблемами. Проще было выкинуть на свалку, чем пытаться починить. Я думал, этот ад не закончится никогда, пока всё-таки однажды нас не приняла к себе на воспитание одна китайская пожилая пара, которая не могла иметь своих детей. Кажется, именно тогда мы с Лау смогли познать истинное значение слова «родительская любовь» — даже несмотря на то, что один бедный район мы сменили на другой. Я пытался быть нормальным ребёнком, даже пытался ходить в обычную школу, которая находилась за несколько километров от дома. Тогда мне приходилось вставать затемно и брести вдоль пыльной мостовой дороге в надежде обрести необходимые знания. Но ты же знаешь, как дети бывают жестоки? Они бывают даже хуже взрослых, стоит им только понять, что ты не такой как они, – глубоко затянувшись, мужчина выпустил дым носом, начав буравить ногами раскалённый песок. – Узнав, что я приёмыш, да ещё хангугинов*, и при всём при этом сын наркоманов, одноклассники начали издеваться надо мной. Долго и методично. Выливали на голову помои, запихивали битое стекло в кроссовки, резали мне одежду, ломали парту и стулья, и даже устраивали водные процедуры в школьном унитазе. Я же терпел. Терпел не от того, что не мог дать сдачи, а от того, что не хотел подвести людей, которые впервые увидели во мне человека, а не мешок с мусором. К тому же в то время я просто бредил получением грёбаного школьного аттестата. Тогда мне казалось, что если я буду держать его в руках, то мир с радостью меня примет как полноценного члена общества. Но знаешь, нихуя это так не работает, дружок, – покачав головой, он вдруг разошёлся в громком смехе, после чего откинулся на зыбучий песок. – С тех пор я возненавидел богатеньких детишек. Тех, что живут за маменькин и папенькин счёт, и тех, что не прикладывает усилий, чтобы что-то получить. Единственное, что на тот момент не давало мне зачахнуть были мечты о том, что жизнь когда-нибудь сама всё расставит по своим местам: когда-нибудь первая красавица и по совместительству первая стерва школы станет проституткой в самом дешёвом придорожном притоне, а облизанный сынок директрисы станет чьим-нибудь мальчиком на побегушках. Но знаешь, прошло время. Я выпустился. Начал работать. Но жизнь не спешила расставлять ничего по своим местам. Кажется, я только и делал, что летел в пропасть, когда другие поднимались на вершину, через грязные связи и такие же грязные деньги. Первая красавица стала известной фотомоделью, вышла замуж за чеболя, открыла свой детский благотворительный фонд. Сынок директрисы получил должность губернатора, завёл трёх детей и начал посещать по выходным мессы. И всё это произошло в тот момент, когда униженный ими мальчик продолжал вкалывать на стройке за несколько жалких тысяч вон, оставаясь честным и праведным — и всё было бы ничего, если бы первая красавица школы не спала за всеми своими работодателями, не продолжала унижать всё своё окружение и не присваивала деньги бедных почти неизлечимых детей, точно так же, как и губернатор, который не переставал брать взятки, отмывать деньги через левые организации и изменять своей жене со своим же священником, – оторвав от глаз руки, Ёнхо устремил взгляд в небо, ему вдруг стало интересно: смотрит ли Она сейчас на него. Ему бы хотелось, чтобы смотрела. Пожалуй, небо теперь было единственным, что осталось у них общего.       – А дальше? – поинтересовался подросток, воруя из чужой пачки сигарету. – Вы отомстили этим паршивцам?       – Отомстил, – ухмыльнулся мужчина, хлопая по чужой руке и отнимая сигарету, – но месть не принесла мне радости, как я того и ожидал. В моём сердце была только пустота и отчаяние.       – Так как же вы стали тем, кем стали? – попытался вернуть его обратно к теме Чонин.       – Совершенно случайно. Лау встрял в неприятности, задолжав какой-то преступной шайке большие деньги: его поставили на счётчик. Сначала я пытался помочь, выплачивая кровно заработанными, но когда понял, что не справляюсь, мне предложили подзаработать в подпольном казино, работа которого в основном сводилась к тому, чтобы дурить клиентам головы и обманным путём вытягивать из них деньги. Признаюсь, сначала работа мне пришлась не по душе, но потом я начал получать удовольствие, вытряхивая кошельки зажравшихся свиней.       – А потом?       – Потом, – резко поднялся он со своего места, скрестив между собой ноги.       – А потом будет тогда, когда ты мне ещё бутылку соджу притащишь.       – Чего? – возмутился Чонин.       – Того, тащи соджу.       – Так мне не продадут.       – Сделай так, чтобы продали. В жизни не поверю, что ты его ни разу не покупал. Ещё скажи, что девчонок на задворках школы не щупаешь, – светло-карие глаза переместились на подростковое лицо, покрывшиеся густой красной краской. – Святые Будды, непорочное создание. Ладно, сам куплю, – поднялся он с места.       – Можно с вами?       – Пойдём, – кивнул он в сторону магазинчика на берегу. – Так на чём мы остановились?       – На том, что вы вытряхивали кошельки зажравшихся толстосумов.       – Ну так вот, как известно: к грязи липнет только грязь, поэтому всё это как снежный ком начало нарастать. За одним нехорошим делом последовало второе, третье, четвёртое. Не успел я опомниться, как у меня уже своя банда таких же сирых и убогих сформировалась. Сначала я очистил район, в котором вырос, полностью подчинив его себе, потом ещё парочку соседних, где-то даже успел легализовать спиртной и табачный бизнес. Дошло до того, что к тридцати пяти я обзавёлся связями во всех существующих сферах экономики. Я был богат и имел на руках два дома, гараж, заставленный машинами, яхту, вертолёт и остров. Я мог позволить себе слетать в любую точку мира, купить самую дорогую шмотку, выпить на брудершафт с самой Сон Хегё*. Но знаешь, я ведь не стал счастливее от всего этого. Я не стал счастливее от того, что первая красавица школы стала приезжать по любому моему звонку и делать мне минет, и не стал счастливее от того, что сынок директрисы стал лично на моих глазах полировать мне ботинки. Я насытился вдоволь чужим лицемерием, мне начало претить всё вокруг. А что делает король, когда ему становится скучно править?       – Пытается развеселиться? – приподнял брови юноша, ступая на пыльные ступеньки магазина, до которого оказалось не так уж и долго было идти.       – Верно, – кивнул мужчина. – Я решил, что нуждаюсь в адреналине. В чём-то очень опасном и рискованном.       – Так неужели ваше путешествие в Африку было всего лишь от скуки? Разве это были не какие-то бизнес дела, которые требовали вашего личного участия?       – Личное участие — только отговорка. Я просто снова хотел вернуться в прошлое, увидеть таких же сирых и убогих как я сам. Я хотел вернуть себя. Понимаешь? Я думал, что если снова увижу голодных и босоногих детей, я смогу вспомнить себя настоящего: не того, кому нужны были миллиарды, а того, кому было важно признание. Понимаешь? Я хотел, чтобы этот ёбнутый мир меня признал, – открыв холодильник, Ёнхо достал лимонную газировку, следом стянул с витрины неподалёку тёплый нагретый солнечными лучами соджу. Несколько крупных купюр легло на стол, и, не дожидаясь сдачи, мужчина с подростком снова вышли на улицу.       – Тоже хочу пиздить врагов как вы, – замахал Чонин в воздухе руками, делая боксёрские выпады.       – Обормот, – влепил ему очередной подзатыльник мужчина, после чего они снова спустились на пляж. – Ты хоть что-нибудь понял из рассказа?       – Понял, – кивнул подросток, открывая бутылку шипящей газировки и делая жадный глоток. – Люди, что обижали вас, получили по заслугам. Справедливость восторжествовала. Вы наконец-то очистили свой район, он стал лучше, не так ли? Он ведь перестал быть нищим, люди перестали колоться, никаких спидозников, никаких грязных проституток. Вы стали вроде того губернатора. Точнее, нет. Неправильно. Плохо вас сравнивать с этой мразью. Если кто-то со сторону узнает об этом, он непременно скажет, что губернатор — герой, а Вы — злодей. Но зная суть, я думаю иначе! Вы помогли людям из своего окружения, когда власть это делать отказалась.       – Одна мудрая девушка как-то сказала мне, что у сладкой тыквы даже в корне есть сладость, а у горькой — даже в стебле есть горечь.       – Не понял, – нахмурился Чонин. – Причём тут сладкая и горькая тыква?       – При том, что кому-то нужно начать читать умные книжки, а не порно под подушкой прятать. Это элементарная метафора, балбес, – снова стукнул он его по затылку, после чего наклонился к ближайшему валуну и откупорил стеклянную бутылку. – Если хочешь править этим миром, изволь просвещаться.       – Да не прячу я ничего под подушкой, – пробурчал юноша, массируя затылок и вырываясь вперёд. – Разве есть в этом смысл, когда у тебя этого бесплатного порно завались во всех комнатах. На любой вкус и цвет: азиатки, европейки, мулатки.       – Я же предложил тебе давно переехать ко мне.       – А я вам сказал, что перееду только в том случае, если вы и маму к себе заберёте.       – Ко мне она уже больше никогда не вернётся, – покачал он головой. – У неё был шанс, но и его она потратила впустую. Должно быть, ты ненавидишь меня? – хрипло спросил Ёнхо, останавливаясь.       – За что? – удивился юноша, растаптывая ногами мокрый песок.       – За мать. За то, что держу её там.       – Разве она не сама виновата в сложившейся ситуации?       – Ты ведь уже понял? Ты же умный мальчик, Чонин?       – То, что она была первой красавицей в школе? – резко развернулся он на пятках, улыбнувшись как-то накось совершенно отталкивающе.       – Я всегда очень хотел сына.       – Я знаю, – кивнул Чонин, – иначе бы вы так не возились со мной.       – Она обманула меня. Дважды. Сначала была Дженни, а потом ты, но я ведь честно любил вас, – побултыхав соджу и сделав глоток, мужчина опустился на песок. – Недавно я обратил внимание на то, что пыль собирается на предметах каждую секунду. Понимаешь? В какой бы момент времени я ни подошёл к стеллажу, проведя пальцем, я обнаружу там сгусток серой грязи — то же самое происходит внутри и снаружи нас самих. Наша сознание — такие же полки, с которых нужно смахивать пыль, а наше сердце — такая же хрустальная ваза, которую нужно бережно полировать каждый день. Вероятно, я настолько запустил всё, что там не то что пыль — там самая настоящая копоть, которая вряд ли уже ототрётся, – притянув бутылку к губам, он снова сделал глоток. Море ласково облизывало берег, шурша прибрежными камушками и ракушками. Вдалеке из стороны в сторону раскачивались привязанные швартовыми верёвками, как дворовые собачки, яхты. Дети радостно бегали по сыпучему песку, перекидываясь волейбольным мячиком. Их мамы с усилием мазались солнцезащитными кремами и прятались под широкими зонтиками, а папы играли в хато с друзьями.       – Так вы сумели найти то, что искали, там, в Африке? – через голову стянул Чонин влажную футболку, приоткрывая худощавое тело.       – Нет, но я, кажется, нашёл что-то не менее ценное.       – И что же? – опускаясь рядом, поинтересовался юноша.       – Я нашёл ангела, – улыбнулся мужчина и улыбнулся так, как, наверное, не улыбался ни разу. По крайне мере, Чонин не мог припомнить ни одного такого случая. – Однажды я разлепил свои гнойные глаза и ощутил смрад — вонь немытых тел, вперемешку с испражнениями и кислым запахом блевотины. Тогда я подумал: вот он какой ад. Зловонный и тлетворный. Я не испугался, но мне стало жаль, что я не смог увидеться с Создателем. Я хотел задать ему парочку вопросов и от этого был расстроен, что не смог записаться к нему на приём лично, или как там работает эта чёртова небесная канцелярия? Думаю, меня хорошенько накачали наркозом, раз я действительно думал, что умер. Я чувствовал жар каждой горящей частичкой своей кожи и воображал, что вот он — мой конец. Меня лихорадило и трясло. Я был в агонии, пока надо мной не склонилась Она. Мой ангел в накрахмаленном белоснежном халате. От неё пахло этиловым спиртом и овечьей шерстью. Тогда я подумал, что должно быть и ангелы выпивают после тяжелого трудового дня и, наверное, вместо собак держат в качестве домашних животных глупых овец. Это было первыми двумя моими впечатлениями. Третье же возникло сразу, как только Она склонилась надо мной и прошептала: «неужели всё-таки выжили?» Оказалось, что мой ангел был до ужаса дерзким и наглым, – снова пригубив соджу, он поморщился, после чего на одном дыхание, боясь своих слов, прохрипел: – Точно не знаю, в какой именно момент в мою голову закралась эта мысль, но со временем мне стало казаться, что мой ангел, копошась в моих внутренностях и проводя своё чудодейственное воскрешение, вытащил и присвоил себе моё гнилое сердце. Я считал себя первоклассным вором, но в итоге и меня смогли обвести вокруг пальца.        – Неужели вы влюбились? – выпалил подросток, сжимая жестяную банку. Газировка под давлением поднялась наверх, обливая кулак.       – Не знаю, мой мальчик, мне всегда казалось, что если ты воображаешь, что знаешь о любви всё, то ты её не познал в полной степени.       – Вам ответили взаимностью? – сглотнув, Чонин перевёл взгляд на сосредоточенный профиль мужчины. Огненно-красные волосы трепал ветер, отбрасывая на лицо чёлку.       – Разве слышал ли ты когда-нибудь о том, чтобы ангелы добровольно отдавали свои души дьяволам? – покачав головой, кажется, он сам ответил на свой вопрос. – У ангела уже был избранник. Некрасивый, бедный, малодушный и бездарный. Я не переставал проводить параллели между нами. Мне казалось, что я был лучше. Во много раз лучше, но при этом каждый день ангел уходил от меня в объятия другого мужчины. Я бесился, представляя, что кто-то целует её, что кто-то берёт её по ночам, что этот кто-то не я. Знаешь ведь, что аромат цветов всегда остаётся на руках, когда мы к ним прикасаемся? Что-то похожее было и со мной. Я поправился, меня больше не мучила тропическая лихорадка, шрамы на теле затянулись, но каждый день, стоило ей прийти и поменять на моём теле бинты, я пребывал в агонии от её рук, невесомо блуждающих по моему телу.       – Вы что-то предприняли?       – Сначала я думал, что это наваждение, которое со временем пройдёт. Просто помешательство от долгого отсутствия красивой женщины рядом. Но чем больше проходило времени, тем больше она мне нравилась. Её мысли как будто были моими. Родные души? Как там это называется, когда чувствуешь единение с кем-то каждой клеточкой своей кож? У неё тоже было несчастливое детство. Она тоже столкнулась с несправедливостью этого гнилого мира, – осушив второю бутылку, он бросил её рядом со своими ногами. – Со временем она стала навещать меня реже. Она умная девушка — ей не составило труда раскусить мои недвусмысленные взгляды.       – Она отвергла вас? – нахмурился Чонин, сжимая пальцами песок.       – Подчиняя красоту, люди не задумываются, что обрекают её на неволю, – ухмыльнулся он. – Замечал, что в клетку сажают только красивых птиц?       – Вы тоже после этого захотели посадить её в клетку?       – Я предложил ей всё, что у меня есть. Но я был глуп, ведь ничего из этого не нужно было моему ангелу. Я долго пытался разобраться в сути любви, пытался вывести формулу, которой как оказалось не существует. К сожалению, я так и не смог понять, почему люди отдают свои сердца одним и забирают при этом у других.       – Это вас расстроило?       – Знаешь, и слепой обидится, если ему скажут, что он ни черта не видит. Оказывается, уязвлённый мужчина способен на любое безрассудство.       – Вы сделали что-то дурное?       – Поглумился над моим ангелом, воспользовавшись грубой силой, – загорелая рука пригладила волосы на затылке. – Но знаешь, похоже, я действительно чудовище раз совсем не сожалею об этом. В тёмном лесу хищник не различает кого он ест — праведника или грешника, – порывшись в кармане, мужчина снова достал пачку сигарет, в которой покоилась серебряная зажигалка. – Держи, – кинул он в чужие руки блестящий коробок, – подержи пока у себя. Я не верю в подобную чушь, но мне сказали, что одна местная шаманка читала над ней какие-то заклятия, которые должны оберегать человека от насильственной смерти. Это принадлежало моему ангелу, пока я не узнал, что у неё запущенная форма астмы и сигареты ей противопоказаны. Она очень щепетильна в таких вещах, поэтому не закурит до того момента, пока не вернёт себе эту вещицу обратно.       – Так вы собираетесь её вернуть? – приподнялись подростковые брови.       – Попытаюсь, – кивнул мужчина.       – Даже несмотря на то, что она против?       – Даже несмотря на то, что она против.       – А будет ли в этом толк?       – Никакого, – покачал он головой. – Есть вещи, которые не поддаются исправлению. Единственное, что мне остаётся теперь — так идти до конца. Я выбрал неправильный путь, не тот, которым нужно было следовать, – впечатавшись глазами в подростка, Ёнхо прошептал: – поэтому запомни: если когда-нибудь тебя угораздит погрязнуть в подобном, найди правильное решение. Пусть твой ангел спустится к тебе сам, не тащи его силками и не держи силой в своей преисподней. Сделай так, чтобы он сам захотел к тебе вернуться, а если не захочет, будь хитрее, усыпи бдительность, внуши ему мысль, что он нуждается в тебе. Пройдёт время и твой ангел не заметит, как перестал быть внимательным, огонь неминуемо сожрёт его крылья, и он больше не сможет вернуться к себе. Но что самое замечательное: он не будет винить тебя, он будет принимать всё как должное, как само собой разумеющиеся. В его голову ни разу не закрадётся мысль, что ты подстроил это нарочно, твой ангел будет искренне считать, что пришёл к этому решению сам.       – Звучит жестоко.       – Это мир мафии, Чонин. Залитый кровью и слезами. Здесь нет места сантиментам. Помни и никогда об этом не забывай.

***

      Просьба увидеться с Сольхи была решена за считаные минуты, поэтому уже через два дня Тао лично подобрал девушку возле адвокатской конторы в конце рабочего дня. Смущаясь, Джихён забралась на переднее кожаное сидение авто, сдавленно и приятно поскрипывающее. В салоне вкусно пахло мятой и китайскими мандаринами. Сенсорная панель горела ярко голубым цветом, а стеклоочистители, глухо стуча, подметали заснеженные стёкла машины.       – Ты мог просто сказать мне адрес, и я сама бы добралась, – пробормотала девушка, пристёгиваясь ремнём безопасности и замечая, что её сосед в отличие от неё пренебрегает дорожными правилами.       – Мне было не сложно, – ухмыльнулся он, тряхнув чёрными волосами, отчего длинная серёжка в виде крестика как маятник начала раскачиваться из стороны в сторону. – К тому же теперь у меня есть предлог навестить её. Обычно она запрещает мне приезжать без серьёзного повода.       – Она похожа на своенравную женщину, – улыбнулась Джихён, откидываясь на спинку кресла и вдыхая полной грудью приятный аромат. Переведя глаза на водителя, девушка вдруг поняла, что оказывается и таким мужчинам как Тао можно что-то запретить, и они не посмеют перейти границы дозволенного. Стало интересно: какой действительно властью обладала Сольхи над этим мужчиной.       – Хочешь о чём-то спросить? – не отрывая глаза от дороги, поинтересовался он.       – Ваши отношения... – сцепляя в замок руки, прошептала девушка.       – Странные? – глухо рассмеялся собеседник.       – Очень, – кивнула Джихён. – Я ведь правильно понимаю, что она одновременно встречается и с тобой, и с Исином?       – Во-первых, Бэкхёну действительно нужно вырвать язык за то, что треплется без дела, а во-вторых, я бы не сказал, что кто-то из нас с ней встречается. Скорее это похоже на затянувшуюся игру, в которой все уже устали, но доиграть всё-таки нужно. Нам всё ещё интересно, кто кого выберет и выберет ли вообще.       – Вы считаете это правильным?       – Говорят, кусочек поля стоит кусочка неба.       – Но неужели любимого человека можно делить с кем-то ещё? – возмутилась Джихён.       – Почему спрашиваешь у меня? Почему не спросила об этом у Сехуна, когда он ещё мог тебе ответить? Он ведь как-то умел это делать, – сощурив глаза, он посмотрел на девушку через зеркало заднего вида, замечая резко посеревшее чужое лицо. – Прости, печаль вдовы понятна лишь вдове. Он ведь тоже был моим другом, но знаешь, пора бы уже и отпустить всё произошедшее. Ты что-нибудь принимаешь?       – О чём ты? – тыльной стороной ладони потёрла лоб девушка, показалось, что мужчина нарочно пытается её уличить в чём-то нехорошем.       – Алкоголь, травка, антидепрессанты? Всё и помаленьку? – губы расползлись в лукавой улыбке. – Завязывай с этим, Джихён, пока крыша не поехала. Тебя явно мучают галлюцинации, я видел это собственными глазами на крыше. Перестань, воображаемый мир не стоит и капли реального.       – Тебе-то какое до этого дело?       – Ты права, никакое, – покачал он головой. – Просто жалко на тебя смотреть.       – Разве не вы сделали всё возможное, чтобы превратить меня в амёбное создание? – поинтересовалась девушка, расстёгивая длинный ряд петелек на пуховике, а потом дёргая позолоченный замок вниз. – Как ни старайся, а нельзя теперь заполнить чистой водой сосуд, покрывшийся сколами и трещинами.       – Неужели ты не замечала, что нарочно никто и никогда не загонял тебя в рамки и условности, если это и происходило, то виной всему была только ты сама. Неужели не замечала, что окружающие стараются сделать тебя сильнее для твоего же блага?       – Я не понимаю, – руки скользнули в волосы, нервно перебирая их. – Зачем задаёшь непонятные вопросы?       – Просто подумай на досуге, – отозвался Тао, сжимая кожаный руль. – Кстати, у Чонина день рождения через пару дней, он будет отмечать его на вилле. Придёшь?       – А разве меня приглашали?       Место, в которое девушка добралась вместе с мужчиной, было ей незнакомо. Кажется, это был один из тех этнических кварталов, где обычно проживают приезжие. Вывески пестрили смесью каких-то чудных светящихся иероглифов, но опознать каких именно издалека было сложно, поэтому она не знала толком: был ли это китайский или японский район.       Отворив дубовую дверь, Джихён услышала переливистый звон связки маленьких красных бубенцов, висевших над входом. Запах сандаловых листья с примесью эфирных масел парил в воздухе. Окинув помещение взглядом, девушка пришла к выводу, что скорее всего попала в лавку, которая с виду очень напоминала купеческую. В помещении было тесно, узкие деревянные стеллажи были заставленными разными скляночками, пахучими сушеными цветами и травами. Керосиновая лампа тлела на деревянном прилавке. За спиной раздалось тихое мяуканье, после чего об ноги настоятельно потёрлись. Опустив глаза вниз, девушка увидела пушистого кота, больше похожего на снежный ком, нежели на домашнее животное. Удивительно, но раньше ей казалось, что ведьмы должны подле себя держать только чёрных котов. По крайне мере именно такой образ навязывали книжки и фильмы — этот же кот был абсолютно белый. Нагнувшись, Джихён даже из любопытства попыталась найти на нём хотя бы одно серое пятнышка, что, впрочем, так и не увенчалось успехом.       Из соседней комнате раздались приглушённые голоса — девушка специально дала время Тао и Сольхи поговорить наедине: вмешиваться в чужую любовную линию не хотелось. Через пару минут, вдоволь наговорившись, мужчина вышел из помещения, гремя забавным занавесом в виде бус разного диаметра, висящим над дверным проёмом.       – Здравствуйте, – отозвалась Джихён, одной рукой отодвигая от лица разноцветные нити, похожие на кисею, а другой — прижимая к груди белого кота, который нагло всего пару минут назад не переставал требовать к себе внимания.       Гадалка сидела на красной оттоманке из бархата рядом с низеньким столиком, на котором располагались чайные принадлежности. Не говоря ни слова, женщина указала рукой на ещё одну оттоманку напротив, после чего принялась разливать по тёмно-зелёным пиалам, настоявшийся чай из пузатого цветастого заварника. Кружек на столе было всего две — мужчину явно чаем не угощали.        – Красивый у вас кот и, кажется, очень умный, – отозвалась Джихён, устраиваясь на диванчике, заваленном горой маленьких подушек, и располагая пушистого кота, испачкавшего шерстью все брюки, у себя на коленях. – Пожалуй, я бы даже не удивилась, если бы вы сказали, что он волшебный.       – В прошлой жизни он был принцем Брунея, – по комнате начал растекаться медовый запах липы и чего-то сладкого похожего на цукаты, – но за жадность и глупость должен теперь прислуживать ведьме.       – Неужели? – округлились глаза девушки.       – Шучу, – звонко рассмеялась женщина, – люди, которые обычно наведываются в эту лавку, ищут здесь волшебство, почему бы им не подыграть? Маленькая ложь мне ничего не будет стоить, а им будет приятно от того, что они приобщились к какому-то таинству.       – А все эти вещи, – кивнула Джихён в сторону соседней комнаты, – неужели не являются магическими атрибутами?       – С чего ты решила? – поднесла Сольхи к губам горячую чашку и осторожно сделала глоток, оставляя на белом фарфоре ярко-алый отпечаток от красной помады.       – Всё, что лежит на прилавках, достаточно необычное: разноцветные корешки, пахучие масла, чудные сухоцветы, блестящие порошки. Я никогда не видела ничего подобного в обычных магазинах.       – Люди боятся того, чего они не понимают, – лукаво улыбнулась женщина, зачерпывая чайной ложкой из хрустальной розетки варенье и, кажется, по плавающим лепесткам можно было понять, что изготовлено оно из лепестков роз. – Тебе бы в средневековую инквизицию устраивать охоту на ведьм.       – Простите, – кончики ушей резко покраснели, – но Ваши слова, в которые я не верила до последнего, сбылись. Теперь я не знаю, что мне о вас и думать.       – Я не продаю магию, – покачала она головой, медленно облизывая чайную ложку, – всё, что тебя окружает — это просто целебные травы, свезённые сюда с разных уголков мира. Моя прабабка была знахаркой, а следом по её стопам пошла дочь, внучка и правнучка. Я тоже этим занимаюсь. Лечу мигрень, несварение желудка, аллергию и всякие подобные вещи с помощью народных средств, рецепты которых передавались в моей семье из поколения в поколение, – снова поднеся чашку к губам, женщина медленно на неё подула, создавая рябь. – Признаюсь честно, я редко предсказываю, а если и предсказываю, то с трудом. Я не всегда понимаю значение того, что вижу. У меня нет дара, о котором пишут в книжках.       – Тогда, если не дар, то что это? – удивилась девушка, тоже пробуя насыщенный тёмно-зелёный чай.       – Совокупность факторов и маленький секрет, – встав со своего места, женщина поправила юбку, после чего вышла из комнаты. Пару минут Джихён просидела в одиночестве, слушая размеренное мурчание животного, которого она не переставала чесать за ухом. – Вот, – вернувшись, положила она перед девушкой разноцветный порошок, мундштук и желтоватую, будто бы вымоченную в чае, бумагу для скрутки сигарет. – Я же говорила, что в моей семье знахарство в крови. Я знаю много необычных рецептов, – подмигнула она ей. – Могу с помощью трав усыпить кого-нибудь, как от снотворного, могу развязать язык, как от алкоголя, могу вызвать неожиданную эрекцию, как от микстур для потенции, или даже могу отравить, чтобы в крови не нашли ничего. Я могу воздействовать на внутренние органы человека, но знаешь, Джихён, я не умею привораживать мужчин, не умею снимать порчу, не умею оборачиваться кошкой и летать на метле или какие там ещё обо мне ходят байки? Всё, что есть у меня — это мои травы, плюс я уже очень давно увлекаюсь астрологией и хиромантией, и пока они меня ни разу не подводили, хотя считаются науками, не вызывающими доверия. Возвращаемся к твоему вопросу о предсказаниях, – кивнула она в сторону принесённых вещей, – это тоже сделано из трав с примесью наркотиков по рецепту моей прабабки, и, пожалуй, это единственное, что есть в этой лавке магического. Это вещество вызывает видения, чем-то похожие на галлюцинации — смесь кадров и разных ощущений. Мозг работает на пределе своих возможностей и, задействуя все рецепторы по максимуму, вырисовывает разные картинки, причём он никогда не даёт тебе точный ответ. Работает это следующим образом: в момент того, когда ты втягиваешь никотин, задаёшь интересующий тебя вопрос, а потом центральная нервная система, анализируя, даёт несколько вариантов развития сюжета. Чем-то похоже на карточную игру, когда есть несколько вариантов расклада, несколько выигрышных стратегий. Понимаешь?       – Это сложно, но, кажется, понимаю.       – Что-то из области фантастики, не правда ли? – печально улыбнулась Сольхи. – Прости, но я не могла точно предугадать смерть твоей сестры, Сехуна и Момо. Я просто видела, что кому-то всё-таки суждено умереть. Я несколько раз пыталась прокручивать события, но чтобы ни делала, ничего не менялось. Кому-то из твоего окружения всё-таки суждено было погибнуть в тот день на вилле. Всё зависело только от обстоятельств и цепочки необратимых решений. Ты могла уехать с сестрой, но тогда бы погиб Кай, Дженни и Сехун или Чанёль, или сын господина Ву. Я знаю, ты приехала за советом, но прости, Джихён, твоя вера в мою магию оказалась всего лишь жалким бредом неврастенички, которая употребляя наркотики, думает, что у неё открывается третий глаз.       – На самом деле я рада, – нервно рассмеялась Джихён, утыкаясь носом в комок шерсти на коленях. – Я уж было побоялась, что вы знали о чём-то сокровенном, что я в силах могла бы исправить. Теперь я спокойна. Я боялась, что не прислушалась к вам тогда, поэтому всё пошло наперекосяк.       – Возьми, – пододвинула Сольхи ближе к девушке порошок с мундштуком. – Попробуй на досуге задать сама себе вопросы, которые ты хотела задать сегодня мне, – взялась женщина за чашку, делая глоток и жмурясь от удовольствия как кошка. – Кстати, о волшебных сигаретах теперь знаем только ты и я. Ещё ни с кем я не делилась своим секретом и никому не давала попробовать войти в так называемую «нирвану».       – Даже Исину? – удивилась девушка.       – Даже ему, – проглотила Сольхи ещё пару ложечек варенья. – Он как и многие мужчины любит загадки, но стоит ему только найти ответ — и он охладевает.       – Он считает вас ведьмой?       – Раньше думал, что я шарлатанка, – звонка рассмеялась женщина, – пока я не спрогнозировала ему пару выгодных сделок по григорианскому календарю, – дотронувшись до фарфорового заварника, женщина снова наполнила пиалы. Взгляд упал на озадаченную девушку. – Хочешь ещё о чём-нибудь спросить?       – Всё замечательно, – нахмурилась Джихён, – но есть одна вещь, которая всё-таки не сходится.       – И какая же? – приподняла брови собеседница.       – Наша встреча в палатке, слишком она какая-то судьбоносная. Не думаете? Что бы вы ни говорили о случайности, но она на неё не похожа, хотя бы потому что через несколько лет нас объединили одни и те же люди.       – Ты права — встреча не случайна, – кивнула Сольхи. – Я соврала тебе тогда на улице.       – Я не понимаю, – покачала головой Джихён. – Неужели вам зачем-то нужно было увидеться со мной?       – Могу сказать тебе только то, что кто-то другой очень хотел увидеться с тобой и, пожалуй, перефразирую своё предупреждение, которое сказала тогда: не стоит раскрывать секреты, которые могут нанести тебе вред, милая.       – С этим как-то связан Исин? – девушка обхватила голову, пальцы зарылись в волосы.       – Возможно.       – Я ещё ни разу не видела его после приезда. Стоит ли мне держаться от него подальше?       – Возможно.       – Что вас с ним связывает?       – Очень печальная история, – прошептала женщина, и Джихён даже показалось, что она вздрогнула. – Рассказать?       – Не стоит, если она способна принести вам боль.       – Подожди, я принесу засахаренную хурму, ведь ни одна горькая история не должна обходиться без приторных сладостей, – женщина снова встала с оттоманки и снова покинула комнату. В этот раз её не было дольше. Кажется, Джихён даже могла расслышать как нервно открывались и закрывались шкафчики, в тот момент когда Сольхи с усилием в них что-то искала, но искала она на полках явно не хурму. Искала она собственную решительность.       На стол легла расписанная вручную диковинными цветами турецкая тарелка, наполненная горой сушёной засахаренной хурмы. Джихён из вежливости проглотила пару штучек. Пушистое белое создание, принюхиваясь, потянуло лапу в сторону блюда — тарелка тут же была отодвинута, кот с осуждением глянул на хозяйку и гостью.       – Мою семью депортировали из Северного Вьетнама в Корею*. Пригнали насильственно, подобно какого-нибудь скоту, во время одного из крупнейших военных конфликтов второй половины двадцатого века. Как рабов. Может быть ты слышала, но в то время США, имея империалистические замашки, желали подчинить себе чуть ли не весь мир. Официально озвученной причиной было установление мира и демократии, но на самом деле она жаждала остановить растущее коммунистическое влияние СССР, ну и само собой, американские корпорации желали обогатиться, создавая оружие массового поражения. Согласно подсчётам военных специалистов тогда на территории Вьетнама было взорвано около шестнадцати тонн взрывчатых веществ, и знаешь что, – подняла она на неё свои тёмно-карие, как омуты, глаза, – это больше, чем за две взятые мировые войны. Я не застала это своими глазами, я родилась уже здесь — в Корее. Но я очень много слышала об этом от своей бабки, и порой даже мой отец, пытавшийся отстоять суверенитет своей родины и впоследствии контуженный и ослепший на один глаз, мог рассказать мне что-нибудь за бутылкой чего-нибудь крепкого. Моего отца, мать и бабушку привезли сюда в качестве черномазой силы для работы на рисовой плантации. Их там не обижали, но условия труда были настолько суровыми, что каждый второй работник оставлял там свои кости. Прошло около пятнадцати лет, прежде чем родители смогли поднакопить денег и перебраться из этого ада в другой. Сбежав с плантации, мы очутились вот в этом китайском квартале и на сбережённые деньги купили вот эту вот лавку, – обвела она руками пространство вокруг. – Я была совсем малюткой, едва доставала до стула, но при этом хорошо запомнила, что именно в день нашего переезда мафия запустила корни в мою жизнь. Тогда, как и сейчас, иностранные кварталы курировали различные преступные банды: они брали что-то вроде дани с местных жителей, которые жили в основном за счёт того, что открывали такие же лавочки, как и мы. Преступники защищали иммигрантов от местной власти, с которой могли возникнуть проблемы из-за неправильных документов или липовой визы, и от местных бизнесменов, которым мы — приезжие — могли насолить. Этот квартал тоже в своё время курировал один ушлый преступник, и так уж сложилось, что ему очень приглянулась моя мама, – чашка в женской руке дрогнула. – Для этого мужчины мой папа-инвалид не стал помехой. В одну из ссор, когда он силой пытался забрать маму, он застрелил его на наших глазах. Я как сейчас помню, что лужа крови стелилась под моими босыми ногами. Кажется, не прожив у него и недели, мама сиганула с четвертого этажа в окно, разбившись насмерть. Время летело, раны на сердце затягивались, а мы всё также жили с бабушкой в этой лавки, отдавая каждый месяц дань мужчине, который стал виновником смерти моих родителей. Увы, но чем больше проходило времени и чем старше я становилась, тем больше я начинала походить на свою мать. Догадываешься, какая участь ждала меня?       – Он и вас захотел забрать?       – Захотел, – кивнула Сольхи, посмотрев на своё отражение в чашке, – и забрал. Мне было всего шестнадцать, когда мужчина в три раза старше меня, взял меня силой.       – Это ужасно, – прошептала Джихён, кот спрыгнув с чужих коленей, засеменил к хозяйке.       – Но я смирилась, потому что только один-единственный раз он был грубым. Больше никогда себе он этого не позволял. Кажется, он действительно был влюблён в меня, поэтому в одночасье из замарашки я стала избалованной принцессой. Он осыпал меня бриллиантами и мехами, мы летали на элитные курорты, жили в роскошном особняке. То, о чём я мечтала всё свое детство, стало реальным, но, как ты понимаешь, это не могло сделать меня счастливой. Бремя от потери близких не отпускало меня. А когда из жизни ушла и бабуля, я осталась совсем одна, – устроившись на женских коленях, кот замурчал с удвоенной силой как электрогенератор. Громко и глухо. Всем своим видом показывая, что он тоже слушает и всё прекрасно понимает. – Наша совместная жизнь была иллюзорно-идеальной: у него было два недостатка, с которыми мне очень сложно было мириться. Он был до безумия ревнив и до чёртиков суеверен. Думаю, что если бы в Корее носили персидский чадар, то он бы и его на меня нацепил. Он был уверен, что свели нас высшие силы, и я действительно потомственная ворожея, варящая зелья из лягушек по вечерам на нашей кухне, – сняв чайной ложкой плавающие на дне кружки лепестки, Сольхи сделала последний глоток уже еле тёплого и слишком настоявшегося горького напитка. – Знаешь, любить по принуждению очень сложно, даже если тебя носят на руках и души в тебе не чают. А я ведь действительно пробовала полюбить его.       – И у вас не получилось, – печально покачала головой Джихён, обхватив кружку и пытаясь согреть остывшим чаем ладошки.       – Ты ведь знаешь каково это, когда пытаешь заставить себя чувствовать что-то хорошее к человеку, но у тебя не получается. Пожалуйста, если всё-таки ты когда-нибудь найдёшь способ обратить ненависть в любовь, поделись со мной, будь другом, – слабо улыбнулась женщина, дрожащими пальцами расправляя складки юбки. – Похоже, это ещё одно моё бремя, заставить полюбить себя человека. Я очень жестокая, до сих пор даю Тао надежду, когда точно знаю, что никогда не смогу заставить сердце испытывать хотя бы треть того, что испытываю к его сопернику. Но мы, кажется, немного не об этом, а о том, как же всё-таки в моей жизни появился Исинушка, – от ласкового обращения мурашки пробежались по коже Джихён, и она поняла, что не всё так просто, как казалось ей раньше. – Слухами земля полнится, и должно быть ты уже слышала часть этой истории. Вымысел и правда часто тесно переплетаются между собой, образуя тугой сплав. Даже я сейчас, кажется, в них путаюсь. Но начнём, пожалуй, с того, что я лично знаю об Исине и о том, как он стал тем, кем есть сейчас.       Прижав к груди диванную подушку, Джихён придвинулась ближе, боясь упустить что-нибудь из чужих уст.       Он вырос в том же квартале, что и я — чуть ниже устья реки Ханган. Его отец тоже платил налог, чтобы пребывать здесь, но в отличие от моей семьи они вместе с ним иммигрировали сюда по собственному желанию, но неофициально, из-за чего им постоянно приходилось скрываться. Пока он платил хорошие деньги моему мужу — тот его не трогал, – чайная ложка звонко ударилась о фарфоровую чашку, снова наполненную до краёв, – к несчастью, со временем он разорился. Китайские сувениры, которыми он торговал, не пользовались больше спросом. Даже любимые всеми местными жителями и туристами малахитовые драконы, которых он изготавливал вручную, не могли покрыть всех издержек. В одночасье лавка просто перестала приносить прибыль — и он принялся занимать деньги у местных ростовщиков под огромные проценты. Он хотел снова воскресить свой бизнес, но всё было тщетно. С каждым разом бездна становилась всё шире и глубже, пока в конец концов не сожрала его. Не выдержав частых избиений и морального давления, он повесился у себя же в лавке, оставив своего сына на произвол судьбы. Мой муж забрал мальчика к себе, но не из-за чувства жалости, а из-за того, что не любил терять прибыль.       – Как это? – нахмурилась Джихён.       – Это было похоже на рабство, – обречённо качнула она головой, – пожалуй, другого слова я и не могу подобрать. Он стал тем мальчиком на побегушках, который чем старше становится, тем выполняет работу более грязную и более опасную. Наверное, актёрское мастерство выработалось у него именно тогда, – ухмыльнулась женщина, постукивая ногтями по чашке. – Сначала он заставлял прикидываться Исина больным и хромым, прося на паперти деньги у прохожих, потом заставлял охмурять дамочек за пятьдесят, прикидываясь благородным принцем, чтобы они отдавали ему все свои сбережения. Знаешь, он никогда в этом не признается, но ведь в числе его обожателей были не только дамочки. Старые извращенцы тоже встречались на его пути. Я до сих пор точно не понимаю, приходилось ли ему с ними спать, но, зная моего мужа, я не исключаю подобного. Возможно, – рука дрогнула, чай расплескался, окропив тёмно-зелёное платье, – ему приходилось делать это по принуждению, причём не исключено, что мой муж видел это своими глазами, и дальше ты поймёшь, откуда у меня взялось такое предположение. Я помню как первый раз встретила его. Он был худой, чумазый и совсем ничего не понимал по-корейски, прижимая к груди малахитового дракона, единственное, что осталось у него от отца, он стоял на пороге нашего дома и плакал. На тот момент его было всего лишь восемь, а мне только исполнилось шестнадцать: уже тогда я нашла между нами невероятное сходство — всего пару недель назад я была такая же чумазая и точно так же плакала на пороге этого самого дома. Я не часто встречалась с Исином: мой муж считал, что я проявляю к нему слишком много заботы, но в те редкие моменты, когда мы с ним виделись, я могла ощущать, насколько он его ненавидит. Его речь всегда была сладкой и тягучей, но вот его глаза всегда прожигали моего мужа насквозь. Это был вопрос времени, когда бочка с порохом должна была взорваться. Я думаю, ему понадобилось несколько долгих лет, чтобы обзавестись должными связями, сколотить свою собственную преступную банду и заставить преклониться перед собой всем приспешников моего мужа, – замолчав, Сольхи закинула голову к потолку, накрыв лицо рукой.       – На этом можете закончить, – сглотнула Джихён, помня конец этой истории, услышанной когда-то лично от Исина, а позже от Чонина.       – Это был тёплый майский день. Я возвращалась с прогулки домой, держа в руках пакет с апельсинами. На лестнице бумажные ручки порвались, и фрукты водопадом посыпались вниз. Я наклонилась, начала собирать их. Сначала встретились наши руки, потом глаза. Кажется, я не видела его около трёх лет. Муж не разрешал мне взаимодействовать с мужчинами, а красивых он и вовсе боялся как огня. Иногда в пылу он мог даже поднять на меня руку, думая, что я с кем-то заигрываю. Он часто запирал меня в особняке, и если и разрешал прогуливаться, то только в компании охраны. По роковой случайности именно в этот день я вытащила у него из кармана ключи. Хотелось побыть наедине и без чуткого присмотра. Это был первый раз, когда я увидела Исина в костюме. И кажется, именно с того момента он их больше никогда не снимал. Он улыбнулся мне тепло, но при этом очень фальшиво. Мне думается, что он не догадывается, но ведь на самом деле я всегда способна различить лицемерит ли он или нет. Я знала, зачем он пришёл, и я знала, что именно произойдёт, если я впущу его к себе в дом.       – Зачем же вы его тогда пустили? – глаза Джихён наполнились слезами.       – Я устала, – склонила она голову к плечу. – Устала настолько, что была готова отдаться одному монстру, чтобы избавиться от другого.       – Это было страшно?       – Признаюсь, второй раз это было сложнее пережить, чем в первый. Меня смущало, что он делает это на глазах моего мужа. Отчего-то мне было очень стыдно. Я не боялась, что об этом узнает весь преступный мир, единственное чего я боялась — так это того, что после мне придётся смотреть в глаза своему мужу. Но Исинушка, к счастью, избавил меня от этого. Не знаю, для кого он это сделал, для меня или для себя, но он выколол эти самые глаза, бросив их к моим ногам. Он сказал, что больше эти глаза не будут пожирать ни его, ни меня своим змеиным взглядом, после этого он ушёл, оставив дверь открытой. Эта была такая дурацкая метафора, но я почувствовала, что мою золотую клетку наконец-то открыли, – Джихён шмыгнула носом, пытаясь сдержать слёзы. – Спасибо, что плачешь за меня, милая. Ведь на душе у меня давно пустыня, и дожди тут редкое явление.       – Когда вы поняли, что любите его?       – Не знаю, – пожала она плечами, опустив в пол тёмные глаза — глаза, что были обречены всю жизнь носить в себе прошлое, – вчера, сегодня, завтра? Имеет ли это какое-то значение, когда приходит любовь, а когда она уходит? Главное, что сейчас она живёт в моём сердце.