Тесный мир

      Встав в шесть утра, Филипп быстро привел себя в порядок и пошел на проводы начальства, которое вообще-то предупреждало, что покидает колонию в восемь. Таким образом, Ивкин полтора часа проторчал в гараже, с трудом подавляя желание достать тетрис из кармана.       Наконец прибыл Александр Борисович с другим протезом – вне колонии он пристегивал к колену не металлический штырь, сродни деревянному у пиратов, а с виду вполне себе настоящую ногу, на самом деле из какого-то материала. И поскольку начальник не хромал, то фальшивая конечность полностью соответствовала анатомической человеческой.       Попрощавшись с Филиппом, Александр Борисович забрался в черный джип и, после того, как открылись ворота, уехал. В командировки он традиционно отправлялся один.       С осознанием чувства собственной важности, ничуть не придавленный грузом ответственности за всю колонию – с пятнадцатью подопытными и многочисленным персоналом – Ивкин прошествовал в кабинет, чтобы заняться планированием поимки того парня, Германа. Филипп называл его именно так. «Герхард» произносить сложно, и на слух звучало, как кашель.

***

      – Эй, псина, поднимайся, – произнес охранник фразу, которую говорил каждое утро, заглядывая в комнату к Рексу¹. На часах было восемь тридцать – пора вести его в столовую.       Пару месяцев назад волшебников водили и в санузел, расположенный в коридоре. Но однажды конвоиры перепутали графики, и началось черте что. Начальник еле разобрался, кто прав, кто виноват, а затем, прислушавшись к совету доктора (всегда нервничавшего в присутствии Александра Борисовича и его железного протеза), велел отпереть двери ванных в комнатах пойманных. Захотят самоубиться – воды нахлебаться или удавиться душевым шлангом – пожалуйста. Они еще наловят. Печься о тех, кому безразлична их жизнь, глупо.       За восемь недель ничего подобного не произошло, и Александр Борисович уверовал в разумность волшебников.       Рекс не шевелился, лежа спиной к двери.       Охранник стоял, не спуская с него глаз: «Еще минуту и пну его, ей-богу. Дурак такой... На фига ему этот гребень?»       Гребень был Рексу очень нужен, поскольку являлся символом его прежней панковской свободной жизни. За неимением доступа к краске и лаку, Рекс наловчился ставить волосы дыбом при помощи зубной пасты и воды. С ирокезом из светлых волос, местами выбеленных, Рекс представлял собой поистине дикое зрелище.       – Помер, что ли… – про пинок охранник рассуждал чисто теоретически. Подойдешь, а этот двинутый ка-ак врежет! Спасибо, плавали – знаем. Нескольким конвоирам, прошляпившим, когда Рекс очухивался от транквилизаторов или когда на него вовремя не воздействовали другим волшебником, он сломал челюсти и носы.       Достав рацию, охранник включил ее и сказал:       – Филипп Николаич, здрасьте. Тут проблема.       – Что за проблема? – недовольно откликнулся Ивкин. – Я никак план поимки не составлю. А ты отвлекаешь.       – Дикий-дикий Рекс не встает с кровати.       – Пригрози ему, Шерстобитов.       – Поднимайся, а то выстрелю, – неуверенно, но все же выполнил приказ охранник. – Не-а, не встает все равно.       – Черт! Сейчас сам подойду!       Исписанные и перечеркнутые тетрадные листки (план ни в какую не желал придумываться) Филипп убрал в ящик стола и запер на ключ. Из шкафа вытащил бронежилет, шлем и электрическую дубинку, и тоже запер шкаф на ключ. Дверь кабинета постигла та же участь. Ивкин был всегда предусмотрителен и не давал возможным шпионам ни единого шанса пробраться к стратегически важным вещам.       – Рекс! – позвал приодевшийся и.о. главного, зайдя в комнату к объекту. К приходу Филиппа, по словам охранника, подопытный стал тихо, сквозь зубы, постанывать и притянул колени к груди. – Чего ты там корчишься? Что случилось-то?       Шерстобитов опасался преодолевать порог (даже лежавший Рекс внушал страх), Ивкину же это сделать пришлось, чтобы посмотреть на Рекса поближе. Видел бы Филипп, каким он был раньше, в тринадцать лет, а именно – худощавым подростком, то теперешний вид высокого крепкого парня двадцати восьми лет точно бы поверг Ивкина в устрашение, учитывая контраст. Но бывший военный прибыл в колонию три года назад и воспринимал Рекса таким, каким он являлся сейчас.       – Эй ты, – Филипп быстро ткнул Рекса в плечо и отдернул руку: вдруг укусит? – Заболел? Доктора позвать?       Тот медленно повернулся.       – Только без глупостей давай, – предупредил Ивкин, указывая на электродубинку, прикрепленную к поясу. – Я тебя вырублю мгновенно.       Он, конечно, утрировал, но Рекс и не думал вскакивать и нападать. С полными страдания карими глазами, под которыми темнели круги, он прошептал:       – Зуб болит…       – Так ща Коленкорова свистну. Или пойдем в медпункт, – обрадовался Филипп. Уф, относительно живой! А уж он решил, что Рекс вздумал умереть, наевшись зубной пасты, проглотив украденную из столовки вилку и как-нибудь еще себе навредив.       С глухим укоряющим стоном Рекс отвернулся, схватившись за левую щеку – видимо, боль его терзала не по-детски.       – Не понял, – действительно не понял Филипп.       – На него лекарства не влияют, – пояснил Шерстобитов. – Так и ноет, пока не пройдет само.       – А, точно. Я же досье читал. И чего делать-то?.. – Ивкин почесал шлем в районе макушки. – Рекс, ты давай пересиль боль, тебе пора есть. А потом на процедуры, – попытался призвать к порядку и.о. главного. – Все должно быть по расписанию.       Панк безмолвствовал, нахватавшись молчания у толпы, описанной классиком. По правде говоря, он в гробу видел и еду, и опыты, и чертов распорядок его ужасных дней в колонии. Лишь бы боль, ввинчивавшаяся в мозг ржавым шурупом, отступила. От того, что муки нельзя было прекратить – разве что сильным ударом по голове, чтобы отключиться (но доктор, хоть и знавший этот прекрасный способ, им не пользовался, дабы не покалечить Рекса), синяки под глазами от периодически лопавшихся капилляров не пропадали. Если раньше охрана страшилась силы Рекса, то теперь вздрагивала еще и от его лица – в глубине глаз, обведенных темными овалами, затаилась дикая-дикая злоба.       – Филипп Николаич, ну как быть-то? – мялся на пороге Шерстобитов.       – Думаю я, не мешай, – рыкнул Ивкин, машинально присев на кровать Рекса. – А черт с ним. Пусть лежит.       С облегчением от быстро принятого решения Филипп встал и пошел к выходу.       – А расписание? – удивился сбитый с толку охранник. – Вот Александр Борисович ему долго валяться не позволял. Приводил кого-нибудь из девчонок или мелких и…       – Я теперь главный, – сухо перебил его Ивкин. – Сейчас пусть лежит, – повторил он. – А к вечеру будет ему наказание.       – Неплохо, – заухмылялся Шерстобитов, запирая за вышедшим Филиппом дверь.       Новый начальник оказался не таким тупым, как его описывали.