***
Валери в бешенстве разорвала третий по счёту лист бумаги и тихонько взвыла, косясь на самую главную соперницу. Маринетт в отличие от Валери явно не переживала «творческий кризис» — она увлеченно что-то рисовала, нетерпеливо сдувая выбивающиеся из прически на лицо волосы. Валери запаниковала, и богатое воображение мгновенно подкинуло девушке живописную картину: победа Маринетт на конкурсе, толпа, скандирующая имя бывшей девушки Луки… — Ну уж нет, подобный фокус не прокатит, манипуляторша, — фыркнула блондинка, грызя карандаш и наблюдая за тем, как Маринетт смущенно розовеет при виде машущего ей из другого угла зала Адриана Агреста. — Думаешь, охмуришь сына модельера — и сразу победишь? Как бы не так! Валери взяла четвёртый лист, не подозревая о том, что и он останется исчерканным попусту. Фантазия и везение в этот день решили здорово подвести новую подружку Луки.***
Бессонные ночи, слезы на нервной почве, дикая, неописуемая усталость, постоянные возгласы родителей и друзей «Ты в порядке? У тебя вид какой-то… болезненный!», невероятно длинные монологи Тикки на тему «Путь к успеху»… Как же ве-ли-ко-ле-пен тот факт, что всё это, оказывается, было не зря. Маринетт, прикладывая ладошки к горящим от восторга щекам, глядела на неохотно аплодирующих ей проигравших соперников, на одобрительно кивающего ей месье Агреста, на жутко довольного Адриана… Последний особенно приковывал взгляд Дюпен-Чен. Маринетт неожиданно поняла, что Адриан стал источником позитива и бойким сорванцом не пару минут назад — он всегда был таким, просто она хотела замечать в нем лишь нечто более сказочно-неземное. Впрочем, действительно важную роль играло теперь одно-единственное: её заветная мечта сбылась. Она, мадемуазель Дюпен-Чен, официально вошла в ряды работников компании, принадлежащей знаменитому Габриэлю Агресту. В ряды работников отца молодого человека, который рассматривал её с неподдельным… восхищением? Чуть прищуренные, но добрые и красивые глаза, веселая усмешка, как-то неповторимо взлохмаченная голова… Ей понадобилось десять чертовых лет, чтобы понять, кто из близких правда близок, а кто из далёких не так уж далёк. Ей понадобилось десять, десять, Тикки её наругай, акума побери, лет, чтобы найти напарника. — Поздравляю, Маринетт! Ты самый достойный из всех знакомых мне победителей! — Адриан приблизился к Маринетт и неловко протянул ладонь для рукопожатия. Девушка почувствовала, как по жилам начинает течь что-то тягуче-мягкое, карамельно-сладкое, необъяснимое, приятное, волнующее. Озарение? Да, наверно, именно оно. В зал ворвались некие люди; что-то кричащие, щёлкающие фотоаппаратами, размахивающие блокнотами, они со всех сторон пытались подобраться к Маринетт Дюпен-Чен — никого не увидевшей и ничего не услышавшей леди. Маринетт бесконечно ласково смотрела на Адриана, Адриан неверяще-радостно смотрел на Маринетт; их пальцы, вступившие в рукопожатие, нежно, однако крепко переплелись. Маринетт внезапно для рвано вздохнувшей публики притянула Адриана к себе и заключила в объятия. — М-Маринетт? — Я, кажется, не сказала, что скучала по тебе. Адриан вдруг тихо рассмеялся: — Если бы ты только знала, сколько всего тебе не сказал я. Маринетт ещё тише рассмеялась в ответ: — Тогда, может, скажешь сейчас, Кот Нуар?