Морские Дьяволы

      Биллу было тяжело терпеть все эти безнадежные попытки собственных братьев убить его: каждый из них внес собственную лепту в его нынешнее состояние. Биллу сломали кости: каждая косточка в его теле была сломана хотя бы раз — исцеление шло слишком медленно и было даже болезненней этих пыток, но он уверенно держался — за все это время Сайфер лишь отшучивался, откровенно смеялся над безысходностью отпрысков и был как никогда благодарен тому, что все же тогда вовремя одумался и не стал ставить метку на Мейсоне.       …Мейсон…       Лишь одна мысль об этом кудрявом мальчишке зарождала в истерзанной душе Морского дьявола чувство мягкого доброго тепла, которое с каждым ударом черного сердца растекалось до каждой новой клеточки в теле. Билл не мог не улыбаться, вспоминая тот прекрасный вечер: как аккуратно держал в руках хрупкое юношеское тельце, стараясь сконцентрировать всю мощь глубоко в себе и не натворить глупостей; как с осторожностью проводил острыми ногтями по бархатной коже, боясь навредить, оставить некрасивые следы; как впервые за всю свою долгую, наполненную кровью и смертями жизнь в качестве Всесильного Морского дьявола он почувствовал нечто ценное в своих руках, которое никак не хотел сломать. Сайфер понял, что влюбился в этого милого, наивного, ясного, наглого и бойкого мальчишку — больше всего он не хотел, чтобы кто-то ему навредил.       Билл как никто иной знает, что ему не позволительно счастье — само это слово никогда не будет хоть как-то с ним ассоциироваться — уж слишком много жизней он загубил, уж слишком многое он сделал в этом мире, чтобы стереть с земли бедное человечество.       Поэтому Билл понимает, узнай о Мейсоне остальные дьяволы (не считая стоявших на его стороне Вилла и Пасифику), то они бы восприняли это как предательство и просто убили бы Пайнса — он слишком хрупкий — а Билл, сколько бы сил не приложил, не смог бы убить братьев. Теперь же Билл корит себя за то, что не может в последний раз увидеть яркую улыбку на мягких губах, что не может обнять его.       «Но раз уж это моя плата за плохой эксперимент, то пусть так и будет», — с выдохом подумал Билл, прикрывая глаза.       Он медленно поднял свинцово тяжелые руки — по залу эхом раздался стук цепей — и хлопнул в ладони.       — Ты выиграл, Стенфорд Пайнс! Я признаю свое поражение!       Двери в зал дрогнули, раскрываясь.              Мейсон проснулся от того, что на него кто-то уже довольно давно смотрит. Он открыл сонные глаза и огляделся: все та же просторная комната, все та же мягкая кровать. Лишь малышка, сидевшая у самого края кровати, не вписывалась. Она ярко улыбалась, заплетая свои длинные каштановые волосы, а ножки болтались в воздухе.       — Ты проснулся, братик! — смеялась она. — Братик будет очень рад увидеть тебя! Он очень долго ждал твоего пробуждения!       Мейсон не верил собственным глазам: перед ним сидела его сестра. Мейбл забралась на кровать с ногами и подползла к нему, обнимая за шею.       — Я знаю, что ты рад меня видеть! А я ведь смотрела за тобой! Ты отличаешься!       Мейбл продолжала что-то говорить, трепетать о чем-то своем, пока Мейсон пытался собраться с мыслями, понять, спит ли он или нет.       — М-мейбл? — тихо выдохнул он, пытаясь дотянуться до малышки.       — Нет, братик, не Мейбл! — вновь смех, — меня зовут Амабель! Я — близнец Мейбл! А Диппер — твой близнец!       Только сейчас Мейсон заметил, что глаза… глаза Амабель были ярко-голубыми, как ясное дневное небо. Да… это была не его сестра. Теперь он это понял — смог шумно выдохнуть, прикрывая глаза.       Девчушка потянула Мейсона с постели, но как только он опустил ноги на холодный камень, единственная деревянная дверь распахнулась. На пороге появился его близнец — высокий, статный темноволосый юноша с раздраженным выражением лица и, кажется, дергающимся глазом. И глаза у него тоже были ясно-голубыми. Диппер, как уже понял ошарашенный Мейсон, лишь нервно закусил губу, когда увидел его, и шумно выдохнул, зачесывая назад длинную темную челку.       — Прости, Мейсон, что она тебе помешала, — сказал он, забирая Амабель на руки. Она не кричала, не возмущалась, а только громко смеялась, говоря о том, что хотела первой встретиться с Мейсоном.       Диппер сам сел на постель рядом, усаживая сестру на свои колени.       — Если честно, я был очень удивлен, когда Валана сказала, что ты сейчас находишься в замке, — он печально выдохнул. — Я надеялся, что нашу встречу можно будет отложить еще надолго. Не хотел прерывать твою спокойную человеческую жизнь.       — Я, можно сказать, сам виноват, — Мейсон прикрыл глаза и откинулся спиной на постель. — Связался с Морским дьяволом, отправился на его спасение… Наивный придурок.       — Значит, с Сайфером ты уже знаком, — посмеялся Диппер. — И как он тебе?       — Тот еще кретин, даром что «Всемогущий».       — Согласен, он и тысячу лет назад был таким же. Несносный, самоуверенный и властный. Идеальный Морской дьявол.       — Ты знаешь его прошлого? — юноша нетерпеливо сглотнул.       — Можно и так сказать.       — Расскажешь?       Было видно неподдельный интерес Мейсона в словах своего близнеца. Сейчас у него может быть единственный шанс узнать полное прошлое Билла и уже в конец разобраться, почему они связаны.       Диппер поднял на него пустой взгляд, пытался всмотреться в его пылающие огнем глаза, но так и не нашел там того, чего хотел.       — Думаю, будет проще показать.              Диппер вел Мейсона за собой, утягивая за руку. Слабость в худом теле не позволяла им двигаться быстро, поэтому повелитель решил совместить приятное с полезным и провести для своего близнеца небольшую экскурсию по замку и ближайшим владениям. Длинные коридоры из светлого мрамора поражали собственным величием, а когда они не спеша вошли в тронный зал — Мейсон не смог сдержать восторженного крика: все казалось таким великим и прекрасным.       Диппер рассказал историю подводного острова: в красках расписал те времена, когда он был еще живым человеком и являлся лишь принцем этого королевства, когда его уютный мир дышал настоящим воздухом, а не заменой из толщи воды. Мейсон слушал, не прерывая, лишь оглядывался по сторонам и смотрел в окна, когда они останавливались. Ему было действительно интересно слушать размеренный, ровный тон.       На пути они встретили множество прислуги, оставили обиженную Амабель с одной из русалок, перекинулись парой слов с недовольной Валаной, которой Диппер поручил множество дел.       В ответ на рассказ Диппера Мейсон рассказал и свою историю: как он жил на суше, как был счастлив рядом с сестренкой, как погружался в те книги с легендами о Морских дьяволах и как был ошарашен известиями о том, что они существуют на самом деле. Он ведь никогда даже думать не смел, что с ним такое может произойти.       — Видно, не зря я запоминал все песни и легенды, — смеялся он, когда Диппер остановился у тяжелой темной двери. Почему-то сейчас он больше всего хотел, чтобы они ушли — что-то в этой двери пугало.       — Думаю, если ты увидишь все сразу, то не сможешь оправиться от этого, но раз ты здесь, то я воспользуюсь этим шансом, — сухо сказал Диппер, открывая дверь. — Я не пойду дальше. Книги все тебе расскажут.       — Ты так говоришь, будто после увиденного я совершу самоубийство, — недоверчиво протянул Мейсон и кивнул, закрываясь в темном помещении.       — Вполне возможно…       В комнате единственным источником света была небольшая сфера, лежащая на столе, которую Мейсон тут же взял в ладонь и двинулся дальше. Вокруг было множество самых разных портретов: маленький Диппер с плюшевым драконом, Диппер с маленькой годовалой Амабель, их родители, какие-то девушки-близняшки и… Мейсон замер у самого последнего портрета, покрытого толстым слоем пыли — даже через него он смог увидеть своего прадядю Стенфорда.       — Что за…? — прошипел он, стирая неприятную пыль. Она попала ему на лицо и нос, от чего Мейсон тут же зажмурился и отмахнулся, откашливаясь.       Протерев глаза, он вновь поднял голову на портрет и застыл. Действительно, это был его прадядя, но он не был похож на себя нынешнего: не было той неприятной, порой грязной одежды — был опрятный военный костюм из хорошей, даже дорогой ткани. Но больше всего Мейсона напугало то, что рядом с ним стоял Билл: растрепанный, исхудавший и измученный Билл Сайфер.       И там была надпись: «Первый удачный Эксперимент».       И дата… Этот портрет был написан тысячу сто тридцать семь лет назад.       Мейсон сглотнул, падая на колени. Сфера выпала из его ладони; по щекам потекли горькие слезы.       — Почему?.. — шептал он, — почему ты здесь, дядя?.. Почему Билл страдает?..              Лишь спустя долгое время Мейсон смог подняться на ноги и принялся читать все те книги, пергаменты, тетради и простые клочки бумаги, которые пылились на всех этих полках в просторном, переполненном старом шкафу. С каждым новым словом, которое он узнавал, в его груди росло отчаяние и боль от мыслей о том, что же пережил Сайфер…       Самым страшным для Мейсона оказался личный записной дневник Стенфорда, в котором он подробно описывал страшные, кровавые, бесчеловечные и безумные эксперименты, которые проводил на безобидных людях, которые не могли сопротивляться.       Первой записью было: «Прошло двенадцать часов с того момента, как я перенесся на тысячу лет назад. Поиски сыворотки продолжаются. Сегодня я наткнулся на оживленную деревню. Люди приняли меня. Думаю, искать подопытных для исследований теперь не составит труда — народ здесь суеверный и по ночам не выходит, а к пропавшим относится безэмоционально. Это будет весело».       Второй: «Люди относятся ко мне с настороженностью, но никак не отреагировали на первую пропажу девчушки. Молчат, боятся, но почему-то наблюдают, бездействуют. Девчонка не продержалась и часа после приемы сыворотки — ее тело разорвало от напряжения. Отвратительно было смотреть. Пришлось закопать ее на дальней части пляжа, куда мало кто ходит. Поиски идеала продолжаются».       Третей: «За пару дней из деревни пропало пять человек, но никто и не заикнулся об этом, словно никому нет до них дела. А я так и не нашел никого подходящего: никто из прошлых экспериментов не смог продержаться и дня. Но я уже приглядываю следующую жертву. Сегодня я заметил юношу с очень странной внешностью и характером. Его считают чем-то вроде изгоя в этом месте, поэтому его-то уж точно никто не хватится. А мальчонка-то приятной наружности, думаю, с ним может что-то и получится…»       С каждой записью Мейсон все больше желал остановиться, подняться и сжечь все это помещение до тла — он не хотел больше ничего узнавать, не хотел представлять страдания дорогого человека… не хотел… но должен был. Должен был перетерпеть это ради Билла… ради Билла…              Диппер постучал в дверь спустя несколько дней (в этом месте понятие времени длилось по-иному, поэтому процессы человеческого метаболизма замедлялись или же прекращались полностью), но двери ему никто не открыл. А когда он зашел туда, то, как предполагал, нашел Мейсона: зареванного и в собственной крови.       - Маленький мальчик с судьбою не сдружит, — напел он, поднимая худое тело на руки. — И однажды в толще морской голову сложит… Все же это было для него слишком.