Никогда не иди назад.

12.       – Не жизнь, а просто праздник какой-то.       – Какой?       – Парад болванов. Услышав недомогающее оханье, Дейзи закатила глаза и раздражённо закрыла застеклённые дверцы шкафчика. Да так, что деревянные рамки створок хлопнули и лёгкие бутыльки, пузырьки и прочие ёмкости с лекарственными препаратами противно задребезжали, причинив временным посетителям медпункта порцию невыносимых страданий от похмельной мигрени. Настроение девушки от изнемогающих стенаний вокруг стремительно опускалось на уровень Подземного города под Синой. На самом деле злости Белл было разумное объяснение: она вовсе не планировала встречать рассвет в компании наполовину трезвых и совсем неадекватных выпускников кадетского корпуса, готовых на коленях вымаливать спасение своих дурных, не знающих меры, голов. Однако нехватка рабочих рук и почти трещавший по швам лазарет насильно выдернули девушку из сладких объятий ночной дремоты. Усугублялось состояние тяжёлой фрустрации тем, что накануне вечером Дейзи и сама не отказалась выпить немного хмельного пивка, чтобы отметить своё грядущее вступление в ряды разведчиков. Но она же и не ждала совсем, что страдающий от похмелья молодняк, знатно погулявший на прощальной вечеринке, дружной толпой восставших из ада попрёт за спасением от последствий своей гулянки вместе с первыми петухами.       – Кудрявая, ради бога, будь тише, – измученно застонал Конни, закрыв уши ладонями и прижав их к голове так сильно, что казалось, будто он вот-вот вдавит раковины себе в череп, лишь бы оглохнуть и не дёргаться от каждого взмаха голубиного крыла за окном. Валявшийся на соседней койке Даз, больше напоминавший больного чахоткой на предсмертном одре, нежели будущего гарнизонского пьяницу, одобрительно завыл. Или замычал. Особо в его нечленораздельные звуки вдаваться не хотелось.       – Не упоминай имя бога всуе, – строго бросила Дейзи себе через плечо и налила в большую столовую ложку янтарно-тёмную настойку горицвета. – На, вот, глотай. Один уже запах настойки – ядрёный, продирающий до самых нервных окончаний, – по предположениям тех, кому были неведомы все свойства данной настойки, однако был знаком запах и вкус, создавал впечатление пойла, которым можно мёртвого поднять на ноги. При условии, что издох страдалец, не пережив жутчайшего похмелья, конечно же.       – Ну и гадость, – Спрингера передёрнуло и скривило: всё его лицо собралось в одну морщинистую кучку вокруг носа. Дейзи, коротко усмехнувшись, ощутила прилив злорадного удовлетворения от того, что никто из присутствовавших в лазарете и побывавших в нём этим утром, не миновал несчастливой участи стать уродливым гоблином из-за нестерпимой горечи лекарства, оставлявшей, к тому же, кислое послевкусие.       – А нечего брать пример с гарнизонских и вливать в себя пинту пива, когда до этого ничего крепче чая не пил, – резонно заметила Белл, выпроваживая однокурсника из святая святых любого врача и неспешно отступая следом за ним. Она тоже со вчерашнего вечера ни крошки в рот не взяла, и сейчас мечтала даже об остывшей и откровенно паршивой овсяной каше, которая на голодный желудок казалась шедевром местной кулинарии. – И тогда не придётся больше горицвет пить. Он, между прочим, тоже не из дешёвых. Скажи спасибо, что я тебе по старой дружбе из своих личных запасов дала. Иначе тебе дали бы рыбьих потрохов с варёным луком выпить. Дейзи даже продолжать не стала: однокурсник за секунду поменял оттенок лица на бледно-оливковый и схватился за живот, скрутившийся в рвотном спазме. Видимо, с утра пораньше воображение Конни работало как никогда лучше и перед глазами предстала далеко не самая приятная картина. Разумеется, девушка шутила – подобные методы избавления от вездесущего похмелья устарели лет эдак сорок назад и считались не более, чем пережитком старины. А настойку горицвета использовали практически везде – дело было лишь в том, что мало кто знал все области её применения и свойства. Возможно Спрингер об этом даже догадывался. Хотя сомнения всё же были слишком уж велики. Незаметно ухмыльнувшись наивной неосведомлённости, когда однокурсник стал рассыпаться в искренних благодарностях за бескорыстное избавление от страшной участи – быть излеченным «старым дедовским методом» – Белл пожала плечами и молчаливо покивала головой, притворившись, будто её мнимая угроза была наичистейшей правдой.       – Не за что, – Дейз снисходительно похлопала однокурсника по плечу, мягко ему улыбнувшись. – Народная мудрость, Конни: алкоголя вкусного на свете много, а ты, такой красивый, у мамы один. Белл быстро обогнула заулыбавшегося Спрингера и целенаправленно устремилась к столовой. Но позавтракать, несмотря на целеустремлённость, было не суждено – по крайней мере у жизненных обстоятельств (сомнительной, к слову, радости) на свободное время Дейзи были свои планы – во внутреннем дворе штаба на пути голодной и слегка огорчённой ранним пробуждением девушки выросла смурная, явно обеспокоенная чем-то Микаса. Честное слово, не знай Дейз, что плохое настроение Аккерман было связано с весьма неоднозначными и подозрительными головными болями Эрена, длившимися аж со вчерашнего вечера, то подумала бы, что мисс между-прочим-лучшая-на-курсе страдала тем же недугом, что и сама Белл в последнюю неделю: чрезмерно повышенной тревожностью.       – Может, будет лучше, если Дейзи тебя всё-таки осмотрит? – участливо предложила Микаса, хмуро поправив драгоценный шарф на своей шее и бросив кроткий, полный надежды взгляд на изумлённую Белл. Ещё более мрачный и самую малость растерянный Эрен не сразу осознал смысловой посыл фразы, сказанной подругой, но тем не менее предпочёл сразу же категорично отвергнуть вариант медицинского осмотра.       – Я же сказал, что в норме. Ты носишься со мной, как с маленьким, Микаса – о себе бы лучше позаботилась, – с нажимом заметил упрямый, как одно известное животное, Йегер, стараясь отделаться от девушки и её навязчивой заботы как можно скорее. – Быстроногая с этими головными болями ничего не сделает. И они не такие уж сильные. Дейзи недовольно свела брови к переносице и поджала губы, чтобы с них не сорвались никакие комментарии относительно вопиющей грубости однокурсника по отношению к его названной сестре. Несмотря на то, что в своей голове Белл могла отборным матом прожжённого сапожника костерить всех неугодных, на деле она не решалась даже коротко ругнуться – попросту не хотела создавать для себя стрессовых ситуаций. Ибо молчание – золото. А уж умение молчать, слушать и мотать на ус – и подавно. Поведение Эрена, а в особенности несуразное и преступно-детское для этого мира мышление порой выводили Белл из себя: она считала, что для человека, который однажды побывал в адских чертогах и выбрался оттуда живым, Эрен вёл себя крайне неразумно и чересчур вспыльчиво, будто нарочно нарывался на неприятности. Гибкость детского ума приобрела плотность чугунного котелка, который Йегер носил на голове с незавидной гордостью. Уткнувшись в собственные убеждения, как в непреодолимую стену. А уж эта его нечеловеческая склонность – подбивать других к службе в разведке и обвинять тех, кому хочется отсрочить смертный час – вызывала желание ткнуть остолопа носом в статистические данные о прогрессе легионеров в вылазках за стену и сравнить их с астрономическими цифрами человеческих потерь. При этом искреннюю заботу Эрен частенько воспринимал в штыки и огрызался вместо того, чтобы попытаться её принять.       – Если у вас ко мне нет никаких вопросов, то дай мне, пожалуйста, пройти, Микаса, – тихо попросила Дейзи, попытавшись абстрагироваться от глупой обиды на однокурсника за его недоверие к ней, как к врачу. Аккерман на мгновение заколебалась, поглядывая то на Эрена, то на Белл, но привычная картина ослиного упрямства во взгляде юноши вынудила её сдаться и отступить. Бороться с Йегером, если он всё решил или что-то вбил в свою пресыщенную идеализмом голову, в девяти случаях из десяти было бесполезно и эту простую истину знали абсолютно все. Дейзи охотно воспользовалась данной ей возможностью, чтобы ускользнуть и не становиться свидетелем дальнейшего разговора, который ни коим образом её не касался. Она быстро юркнула между двумя колоннами – прямиком ко входу в обеденный зал – и, окрылённая скорым утолением зверского голода, вошла в столовую. Где едой уже даже и не пахло.       – Этого не может быть, – радость вновь покатилась по наклонной, воздвигнув на пьедестал чистой воды негодование. Привалившись спиной к стене и повернувшись к ней лицом, Белл с выражением непереносимой муки на лице обречённо застонала, царапая ногтями серую кирпичную кладку: время, отведённое на завтрак, истекло и теперь ей придётся ждать обеда. Желудок скорбно заворчал и сиротливо сжался в голодный крошечный комок. Дейзи обиженно пожевала бледные губы и мысленно помолилась за здоровье всех тех, кто сегодня не только выдернул её из постели раньше времени, но и лишил завтрака. Пусть паршивенького, но всё-таки завтрака. Девушка ещё какое-то время подпирала лбом холодный камень, искренне желая юным алкоголикам заработать непереносимость спиртного (всё ради их собственного блага, конечно же!), затем перекрестилась и, сверкая оголодавшим взглядом, поплелась к своей группе по дежурству на сегодняшний день. 13. Начало казалось вполне неплохим: Армин купил ей булочку и молока, когда их группа городского патрулирования расслабленно шествовала между стойками уличной торговли рынка близ жилого района в Тросте. Они мирно вышагивали вот уже добрых два с половиной часа, встречая по пути лишь мелких правонарушителей: скандальных соседей, дошедших до рукоприкладства, да здешнее хулиганье, возомнившее себя «королями района». В основном местные вели себя умеренно-спокойно, поэтому дежурство проходило в расслабленно-ленивом темпе. Дополнительную причину покрыться толстенной коростой лени давало отсутствие старшего по званию в зоне видимости. Голодная, сонная и уже сейчас порядком уставшая, Дейзи хорошо восприняла великодушие сокурсника и не стала отказываться от акта милосердия, хотя её несомненно смутил добрый поступок Арлерта.       – Всё потому, что твой желудок воет, как будто сегодня полнолуние, Ушастая, – едко подметила Имир, гадко улыбнувшись и отхватив зубами целый кусок сочного, краснобокого яблока. Начальство сунуло нахалку к ним в отряд в самый последний момент, потому что во всех других был перебор, и теперь каждый – Дейзи, Армин, Томас, Ханна и даже скромный Милиус – рисковал в любую секунду нарваться на нелестную заметку о себе. – Ты в нашем наборе по приступам голода уступаешь только Браус. А это, я тебе скажу, весьма сомнительная честь. Дейз запила молоком оставшийся кусок сдобы и терпеливо промолчала, выбрав для мирного сосуществования со склочной и до жути циничной сукой тактику тотального игнорирования, чтобы не портить себе нервы. Дай бог, чтобы её и тот светлый сгусток театрального позитива – Кристу – взяли в Гарнизон и отправили куда-нибудь в деревенскую глубинку, чтобы Имир носа оттуда не казала и занималась порицанием окружающих исключительно на вверенном ей участке. Ну, не любила Белл её. Хотя не сказала бы, что тощая и сутулая девка, обладавшая наглостью прожженного годами недоверия ко всему живому мизантропа, навредила ей чем-то, помимо извечных словесных шпилек и неуместных комментариев.       – Спасибо большое, Армин, – девушка натянуто улыбнулась сокурснику, не желая поддаваться провокационным словам Имир. Достаточно было того, что в ушах с раннего утра стоял непонятный глухой шум, от которого по всей голове разносились сотни злых, колючих импульсов, сходившихся в одной точке – на затылке. Это отвлекало и раздражало одновременно, потому что помочь себе Дейзи в данный момент никак не могла – её личная переносная аптечка осталась в общежитии штаба за ненадобностью. И оставить её в резерве оказалось не самой лучшей идеей, так как кошелёк тоже мирно покоился в недрах набедренной сумки.       – Да ладно, – Армин скромно качнул головой, на взгляд Белл принимая благодарность. – У тебя сегодня день с самого утра не задался. Дейзи задумалась. Её подняли ещё до первых петухов; заставили совать солдатам пальцы в глотки, чтобы вызвать рвоту, и поить их с ложечки настойками (из-за чего службу в госпитале при Гарнизоне Белл снова отмела раз и навсегда); после, из-за того, что слабаку-Дазу было плохо, пришлось нянчиться с ним в медблоке до последнего, пока он не уснул; и потом, когда она пыталась успеть в столовую, Эрен и Микаса, задержали её и испортили настроение. Ещё раз тщательно прокрутив в голове все наиболее раздражающие моменты, девушка сделала вывод из всего и согласно кивнула: утро и впрямь было дерьмовое.       – ... А вы, ребята, тоже в Разведку метите? – Вдруг спросил Томас, продолжая тему вчерашнего вечера. Дейзи неясно нахмурилась: «все»? Она знала о себе, об Эрене и Микасе, которая Йегера и на смертном одре не оставит, но... Армин? Белл считала, что он пойдёт туда, где его знания будут оценены по заслугам.       – Да, я тоже пойду. – Арлерт отчего-то смутился. – И Микаса.       – Удивительные вы люди – беженцы с Шиганшины. – Поражённо высказался Милиус. – И не страшно? Армин потупил взгляд. Дейзи отвернулась. Страшно? Страх – настоящий, холодный и замедляющий сердце – за всю жизнь поразил её сердце лишь однажды: Когда дома и знакомые с младенчества улицы рассыпались камнями и пылью. Когда детей – лет четырёх или пяти от роду – на её глазах раздавило падающими камнями. Или когда она – тоже совсем ещё ребёнок – пыталась сделать массаж сердца выпавшему из коляски младенцу с пробитым и смятым в кашу черепом. Когда её детское сознание разорвало, словно снарядом, мыслью о том, как гиганты, толкавшие в пасти живых, кричащих от страха и боли, похожи на них – людей. Даже сейчас те простые воспоминания о родных краях давались тяжело: сколько бы она ни старалась, думая обо всё этом, Дейзи больше не могла видеть в своей голове когда-то живую, шумную, словно горная река, Шиганшину, и не представлять на её месте гиблую, мёртвую землю, угнетённую разрухой, запустением и усыпанную человеческими телами. Лишь полуденный звон церковного колокола выдернул Белл из её собственного кошмара, который должен был оставить её разум в покое много лет назад, однако упорно продолжал пожирать душу тревогой. Девушка обернулась на далёкий перезвон с выражением крайнего облегчения на лице – тяжесть ушла, будто сам бог безмолвными знаками велел ей не забивать голову событиями минувших дней и твёрдо смотреть в будущее. Дейзи не могла не ответить благодарностью: вытянула из-за ворота кофты серебряный крест, зажала его между горячими ладонями и приготовилась произнести слова молитвы. Душа просила. Однако ни единому слову не было суждено сорваться с губ. Содрогнувшись от того, что предстало её глазам вместо невысокой церковной башни и привычной картины шумного, живого города, девушка не смогла подумать ни о чём. Ни единой мысли в её голове не осталось – даже тексты молитв остались где-то за гранью здравого ума и трезвой памяти.       – Стена... Дейзи Белл посмотрела наполненными до краёв праведным ужасом глазами на дымящееся вдалеке лицо Колосса и изо всех сжала дрожащую руку Армина Арлерта своими ледяными пальцами, чувствуя, что если не будет ощущать чужого тепла, то умрёт. Не от страха – но от горя. Что с ней? Что с ними со всеми? И что будет дальше?