Никогда не иди назад.

14. Остановить поток эмоций, хлеставший в груди, словно водопад, как учил отец, на практике оказалось, почему-то, гораздо легче, чем предполагалось. Стоило это лишь самую малость – увидеть собственными глазами людей, нуждавшихся в опытных медиках. Дамба из человеческих страданий и отчаяния вышла безупречная, нерушимая. Перед глазами картина стояла такая, что едва ли хватало драгоценных секунд на то, чтобы даже задумываться о каких-то внутренних переживаниях. Кровь. Рана. Труп. Боль. Снова кровь и рана. На кону стояла жизнь – не важно, чья, и Дейзи Белл понимала это чуть лучше, чем абсолютно, не оставляя самой себе время на чувства и мысли, отдавая всё это во власть медицины.       – … Ну-ну, всего-лишь царапина, – она почти невесомо притронулась к лицу контуженного солдата, сидевшего в повозке с другими пострадавшими. Чуть выше того места, где легли её холодные пальцы, кривым разрезом шла рваная рана: разорвавшийся трос хлестанул по скуле, когда титан надавил на него ладонью. Парень чудом спасся и легко отделался, хотя этим тросом ему могло запросто снести голову с плеч или похуже – его могли не вытащить из титановой пасти. – Ничего, заживёт как миленькая. Девчонки зацелуют. Напоследок ещё раз проверив, достаточно ли плотно перевязала прокушенное гигантскими зубами бедро парализованного ужасом бедняги, она спрыгнула с повозки, дала другому сослуживцу молчаливое разрешение трогаться. А как только колёса телеги с грузным скрипом двинулись в путь, мигом сорвалась с места, рысью помчавшись к старшему по званию, чтобы доложить о состоянии раненых и о своих расчётах на количество оставшихся боеспособных единиц, которых можно отправить обратно на передовую. Ей сказали, что важен каждый, кто более-менее пригоден для сражения. Дейзи ни за что и никого не послала бы туда во второй раз, решай она здесь хоть какие-то вопросы. Как жаль, что она была никем. Рекрутом, зелёным новичком, очередной боевой единицей, удел которой – слушать приказы старших офицеров и беспрекословно выполнять их. Даже если приказ состоит в том, чтобы выйти безоружным на поле боя и отдать жизнь за чужие идеалы и стремления.       – Белл, – её позвали, едва девушка успела приблизиться к командующему и стукнуть себя кулаком в грудь, чтобы отдать честь. – Присоединяешься к группе снабжения. Возвращайся в штаб. Старший офицер отдал приказ и Дейзи похолодела. Они хотят отправить её туда? Сейчас? Именно в тот момент, когда сюда, в полевой госпиталь, продолжали доставлять раненых и медицинский отряд, сформированный из остатков врачей со всех медблоков Троста и окольных районов за стеной, едва мог справляться с работой? Едва мог спасать жизни, не обрекая их на калечное существование и смерть в кратчайшие сроки?       – Сэр? – она заглянула старшему офицеру через плечо – остекленевший от насильственных самовнушений взор обратился к воротам, через которые блеющей, безвольной толпой проходили массы эвакуированных гражданских и доставляли раненых в бою солдат. – Разве я не гораздо нужнее здесь, как медик? Она сказала это и на секунду весь мир будто обратился в слух. Белл не могла сказать точно, но в какой-то момент ей даже показалось, что все разом оглохли, и никто не услышал её попытки возражения. До того момента, пока не стало чётко-очевидно – ей действительно лишь показалось. В порыве эмоций мужчина яростно шибанул кулаком по столу и резко обернулся. В его покрытых блеском лихорадки глазах стоял точно такой же ужас, какой мог быть во взгляде любого из простых жителей южного округа-приманки. Не при таких обстоятельствах Дейзи хотела бы узнать о человеческих слабостях и несовершенствах вышестоящих чинов, от которых требовалось в нужный момент принять рациональное и хладнокровно-объективное решение.       – Ты настолько наивна, что смеешь полагать, будто сюда доставляют всех раненых? У меня для тебя новости, кадет, – там, на поле боя, пострадавших гораздо больше. Работы – поле непаханое, раз уж ты так рвёшься помогать. – Желваки на лице офицера ходили ходуном и Белл не понимала – так было от того, что он разозлился на неё за дерзость возразить, или от того, что всеми силами пытался не выпустить на всеобщее обозрение тот страх, что уже поработил паникой его взгляд. – У тебя есть приказ. Выполняй. Прижав кулак к груди так тесно, что показалось, будто стало труднее дышать, Белл тяжело выдохнула через нос, поджала губы, чтобы на корню зарубить ещё больший поток возмущений и неназванных причин, по которым ей следовало остаться здесь, и выдала лишь сухое:       – Есть, сэр. Страшно всё-таки было. До одури; до безумия; до трясущихся рук, слезящихся глаз и скрутившихся в боязливый комок внутренностей. Казалось, что ещё немного и это сковывающее ощущение вырвется наружу, охватит всё тело и не даст своевременно нажать на спусковой крючок в УПМ, что сложится фатально и сделает на шаг ближе к тому, чтобы сыграть в ящик. Но вот в чём состояла одна-единственная загвоздка, не позволявшая говорить о своих опасениях вслух и даже мысли отодвигать на задний план: Никому не было дела. На фоне общего хаоса и массовых панических истерик разве смог бы найтись какой-то псих, которому было бы не наплевать на переживания чужого человека, пусть и соратника? Дейзи уже знала ответ. Невозможно обещать безопасность, не зная наверняка, что ждёт в ближайшие несколько часов – падение всей стены Роза и неминуемая гибель остатков человечества или же отсрочка судного дня ещё на недолгие, полные нищеты, голода и несправедливости к обездоленным, пять лет. Как можно утешать кого-то, если перепуганному народу невозможно соврать, потому что они не слепые?       – Белл! – полностью собранная из запасных игроков группа снабжения во главе с недавно получившим звание командующего офицера новичком, скооперировалась у ворот, когда Дейзи дошла до точки и отдала старшему по званию честь. – Ты должна была стоять здесь ещё до моего появления! Парень психовал и орал, как ненормальный – был явно не в себе. Дейзи не обижалась. Понимала. Мало кому захочется отправляться в пекло, откуда целыми и невредимыми не возвращались порой даже самые закалённые в бою солдаты.       – Я занималась ранеными, – едва ли голос девушки был спокоен, однако относительно бешеных воплей и нескончаемого испуганного нытья, её самообладанию можно было лишь позавидовать. Или наорать ещё раз – за то, что стояла с постной рожей и не выказывала должных эмоций. Обычно это бесит людей ещё больше, чем истерики. – Мне сообщили о моём участии в составе группы снабжения только сейчас...       – Чёртовы идиоты! – В сердцах зло выплюнул офицер, перестав слушать отчётность Дейзи где-то на середине. – В штабе осталось десять групп снабжения, на кой чёрт им сдались ещё и мы? Белл не сочла нужным говорить, что добрая половина из списка уже могла быть в желудках у титанов или завалена обломками разрушенных зданий. Или находиться в разобранном состоянии бог знает где. Они не стали оттягивать момент неизбежности и спешно выдвинулись наперекор людскому потоку. Наблюдая всю эту полумёртвую от мыслей о скорой смерти толпу, Дейзи не могла не подумать о хромом, медленном отце, который при всём желании не смог бы даже пойти быстрее, не говоря уже о том, чтобы спасаться бегством, – она нигде его не видела. Ни среди медиков, ни в числе беженцев или раненых Вильгельм не показывался. Отступившие в арьергард солдаты Гарнизона уверяли, что потери среди гражданских были тождественны нулю, но откуда им было знать наверняка? Кто мог гарантировать? У кого хватило бы духу в лицо сказать Дейзи, что её отец жив и просто оказался заложником ситуации где-то в безопасном месте или ушёл в числе первых эвакуированных жителей, когда девушка застряла в штабе на торжественной речи о храбрости и морали от старого маразматика, готового отправить на смерть сотни юнцов, лишь бы свои дряхлые кости унести как можно дальше?       – Дейзи… – Белл вздрогнула, практически не веря ушам, и резко обернулась на знакомый голос, окликнувший её во второй раз уже чуть громче: – Дейзи!       – Микаса, – выдох получился сломанным, но облегчённым. Белл приостановилась, молчаливым жестом попросив свою команду не ждать её. Командир отряда показал, что у неё десять секунд – не дольше. Они едва выбрались из волны горожан, когда Белл каким-то чудом оказалась во внимании Аккерман, обязанности которой также были далеки от стандартного назначения выпускников кадетского корпуса, поэтому она находилась здесь, а не на передовой: если Дейз должна была быть с медиками, то Микасу призвали для защиты жителей на время эвакуации. Она первой заметила, что из-за стены выдвинулся вспомогательный отряд и ринулась вниз, пока группа не перешла на приводы. Не ради того, чтобы узнать, как у сослуживицы дела, разумеется.       – Прошу тебя, Дейзи, если встретишься с Эреном или Армином…       – … Я позабочусь о них, – Белл не нашла в себе сил улыбнуться или утешить ободряющими словами, но Микаса и не смела требовать от неё чего-то большего. Её слова сами по себе немного усмирили взволнованное отдалённостью от друзей сердце. «Позабочусь» Это слово сейчас казалось таким смешным и нелепым. Свою бы голову на плечах уберечь. Но даже зная и принимая такой оборот, Белл не могла не пообещать. Не как друг, товарищ или сослуживец, но как врач, когда-то дававший клятву.       – Береги себя, Дейзи, – Аккерман благодарно кивнула и в голове девушки что-то подозрительно щёлкнуло, на мгновение загоревшись проблеском симпатии к мисс-идеальный-солдат. Лишь от того, насколько искренне и заветно прозвучало это напутствие, Белл почувствовала отголосок тепла, прорвавшийся сквозь мерзлоту ужаса, тяготившего грудь. Словно Микаса и впрямь желала непременно свидеться с Белл в добром здравии ещё раз.       – Ты тоже будь осторожна, – коротко попрощалась Дейз, не размениваясь на пожелания всех благ (или просто выжить). Однако встреча с кем-то знакомым из набора – живым и здоровым – всё же слегка приободрила её. В душе загорелся крохотный, совсем маленький уголёк надежды на то, что кто-то ещё прорвался сквозь этот ад. Они молча обменялись понимающими взглядами и расстались так быстро, что едва ли успели разглядеть какие-либо эмоции в глазах друг друга. Так было проще всего – не думать о чувствах других. Не принимать во внимание чужие страхи, чтобы не раздувать свои собственные. А в моменты, когда вера давала слабину и уверенность в завтрашнем дне скатывалась к минусовой отметке, приходилось силой вытягивать из своего сердца мизерную каплю уверенности мыслями о том, что уж кто-кто, а ребята из первой десятки выживут. Навык им был дан тремя годами жестокой муштровки. Дейзи с трудом пересилила желание обернуться, чтобы убедиться в том, что Микаса ей ничуть не померещилась, и нажала на спусковые рычаги. Реакция последовала незамедлительно: крюки с шипением вылетели из отсеков на поясе и с хрустом ломающегося камня плотно закрепились в кирпичной стене одного из близстоящих зданий. Лязгнули металлические тросы, наматываемые на веретено механизма в упм и тело девушки рывком дёрнуло в воздух, будто оно ничего не весило. Осторожно маневрируя между домами и взбегая по черепичным крышам, Дейзи старалась смотреть лишь на здание штаба, возвышавшееся далеко впереди. Пыталась хотя бы отдалённо представить план дальнейших действий вместо того, чтобы во всей красе видеть огромный пролом в стене и тучные фигуры титанов, расходившиеся от него. И без лишних взглядов ей было известно, каким образом выглядели глубины ада, разверзнувшиеся перед ними во второй раз. На то, как почти родной город втаптывали в грязь и равняли с землёй, Дейзи больше не хотела смотреть. Насмотрелась уже вдоволь. 15.       – ... Никому не вступать в бой, пока титан не подойдёт близко! Если есть возможность избежать сражения – уносите ноги, пока они всё ещё прицеплены к телу! Оставьте свой дерьмовый героизм и доберитесь до штаба не по частям, чёрт вас дери! Больше всего на свете хотелось, чтобы вновь стало возможным сделать всё как в детстве – испуганно закрыть глаза и лишь терпеливо дождаться, пока мрак и безнадёжность сами уйдут из впечатлительного детского воображения и преисполненного наивностью сердца. Если бы только мироздание было настолько легко устроено... Могли бы они избежать всего этого? Хотя бы частично. Переполненные диким ужасом, взгляды людей не несли даже крохотного проблеска надежды на лучший исход. Потому что все уже знали эту историю. Знали, казалось, с точностью до единого мгновения, чем всё закончится. Но даже самые сведущие люди, предсказывавшие конец ещё до его начала, спасались бегством, боясь боли и неизвестности, стоявшей там – за гранью живого. Дейзи читала их всех, как раскрытую книгу. Да и на счёт себя она не питала ложных надежд – знала, что и в её глазах отражались те же эмоции, а лицо искажалось от тех же чувств: страха смерти и тотальной беззащитности перед миром.       – Белл, до штаба осталось всего несколько рывков – не отставай! – Старший офицер взбежал по крыше, поравнявшись с девушкой. Его обязанностью и, как Дейз поняла лишь многим позже, главным личным приоритетом было сохранить доверенную группу ещё-вчера-кадетов в полном составе. Живыми и, желательно, невредимыми – там как уж по ситуации получится. Дейзи кивнула, хотя словами никак не отреагировала на очередную реплику для подгона: ей хотелось быть осмотрительной гораздо больше, чем быстрой и резвой. Девушка почти ловко кувыркнулась в воздухе, когда гарпуны отцепились от деревянной балки каркаса часовни, и вновь с силой нажала на спусковые крючки, чтобы надёжные железки вновь зацепились за место чуть поодаль и позволили плавно спикировать на крышу торговой лавки. Возможно от влаги из-за мерзко моросившего дождя, а может потому, что ноги сами по себе тряслись, да то и дело постоянно ослаблено подгибались, но подошва сапог тут же заскользила вбок и Белл завалилась назад.       – Ты что, блять, обессилела, грёбаная барышня в беде?! Поднимайся живо! Кто-то из группы – Дейзи не увидела лица – схватил её за шкирку, пролетев на расстоянии вытянутой руки, рывком поднял на ноги и ушёл вперёд. Белл молча оттолкнулась ногами от неровных черепиц и метнулась вперёд, на самом краю крыши использовав привод и прибавив газу, чтобы нагнать остальных. Волнение разгоняло по венам куски льда и вставало поперёк горла комком склизкой, тошнотворной блевотины. Казалось, что весь мир вокруг пропах гарью и сыростью одновременно. А ещё, что каменная крошка и пыль разбитых в пух и прах ворот долетела даже до этих мест, чтобы забить собой носоглотку. Дейзи так и не набралась смелости, чтобы оглядеться по сторонам и полностью оценить обстановку: её хватило лишь на то, чтобы бросить короткий взгляд в сторону собственного дома, который Белл в любом случае не увидела бы – слишком уж далеко стоял. Мысли об отце тотчас же хлынули в сознание неудержимым потоком, ужасая непризрачной угрозой потерять его. Всех их. Белл на самом деле приходила в ужас от того, что ничего не могла сделать с этими мерзкими чувствами внутри себя. Совсем. Она была бы рада вытравить болезненные образы из своей головы и выкорчевать неуверенность из души, да только хитрые эмоции всё равно находили свой путь к её внутренним переживаниям. Так ли на самом деле легко в дальнейшем будет ставить заслоны между чувствами и работой, когда она подаст рапорт о переводе в Разведку? Выбранную давным-давно взамен всех других жизненных путей, которые так старательно прокладывал отец. На которые часто и без устали показывали все вокруг. Черви сомнений плелись между собой, вгрызались в сердце и со вкусом сжирали его без остатка. Интересно.       – ... По правому флангу пятиметровый!       – Ещё трое идут за ним! Если бы только мироздание было устроено чуть проще...       – Оружие на изготовку! Белл – живо в здание, предупреди всех и запроси подмогу! Могли бы они избежать всего этого? Хотя бы частично. 16. Ситуация не стала лучше ни через пять минут, ни через двадцать, ни через час. Они забаррикадировались, с трудом прорвавшись в штаб и не сумев в конце-концов его отбить. Бесстыдно и совсем не по-товарищески оставили умирать тех, кто оказался вне штаба без газа и запасных клинков, и даже тех, кто попросту не успел добраться до верхних этажей, прежде чем хранилища на нижних уровнях штаба заполнили трёх- и четырёхметровые гиганты. Дейзи, пусть и едва способная соображать, всё равно находила в себе частичку здравомыслия, чтобы винить всех вокруг в халатности: старших офицеров, командиров групп и других выпускников, из числа которых эти самые группы и составлялись. И в первую очередь огромную вину и ответственность Дейзи возлагала на саму себя. Что я здесь делаю? Господи, ответь мне, почему я здесь? Почему прячусь? Трусливые, никчёмные и слабые – ни один из тех, кто в страхе за свою жизнь бросил на передовой других людей, товарищей, умирать, не заслуживал никаких достойных оправданий собственным поступкам. Белл оказалась совершенно не готова к тому, что увидит настолько сокрушительное фиаско человеческих чувств сострадания и ответственности, которые им, казалось бы, прививали с кадетства. Её контуженное сознание не было способно адекватно воспринимать практически ничего: начиная от чужих и даже своих собственных поступков, и заканчивая сложившимися обстоятельствами. Абсолютно растерянные, испуганные и загнанные в каменную тюрьму, все сидели и беспомощно тряслись от страха, раздиравшего вены обломками льда.       – Почему? С какой стати мы должны быть здесь? – Дейзи резко повернула голову. Она недолго смотрела по сторонам, пока на глаза не попалась рыдавшая взахлёб девчонка – может быть даже с её набора – свернувшаяся в клубок неподалёку и отчаянно сжимавшая волосы на голове в трясущихся руках.       – Как будто это поможет тебе хоть чем-нибудь, – словно угадав направление её мыслей, агрессивно огрызнулся случайный парень, прятавшийся за перевёрнутым столом напротив Белл. Он тоже, хотя, шмыгал носом и попеременно зло вытирал слёзы грязным рукавом куртки, другой рукой трепетно прижимая к груди схваченное впопыхах ружьё. Дейзи бездумно зажмурилась. Что делать дальше? Как быть ей? Всем им? Её мысли вернулись к тому, что было до того, как гиганты полностью захватили штаб в поисках человеческих жертв, и паника захлестнула самыми кровавыми картинами и образами. Пока она сидела здесь, не зная, что сделать и как освободиться от своих же предрассудков и преждевременных выводов, другие были там – снаружи – и рисковали жизнями, лишённые возможности позволить себе даже такую мелочь, как банальная передышка. Они наверняка уже были на пределе своих сил, а их газовые баллоны и резервы для клинков – пусты. Осознание впивалось в голову Белл, будто гарпуны манёвренного устройства: За бортом остались все: отец – её единственная семья; Марко – почти старший брат; даже многие ребята из сто четвёртого, с которыми девушка пережила самые лучшие и худшие моменты своего обучения, оказались по ту сторону баррикад. Там, в конце концов, был Жан. Как она могла о нём не подумать?       – Мы должны выбраться отсюда, – заговорила она, прекрасно осознавая собственное бессилие и слабость. – Нужно помочь остальным. Взгляд обратился к самому старшему. Может быть, как боец он и был бесполезен, но его должностной авторитет давал тот самый мизерный шанс на освобождение, который был необходим – его могли послушаться. За ним могли пойти, будь у них хоть какой-то план. Даже самый дерьмовый. Из его уст даже самая крохотная вероятность выглядела бы, как реальность.       – Смелая какая, – выплюнул парень, украдкой выглянув из-за их хлипкого укрытия. Он и не думал действовать. – Где была ты и твоя сраная храбрость, когда эти твари дверь выломали и половину штаба вынесли? Он быстро вернулся на изначальную позицию и с вызовом посмотрел на девушку в ответ. Все были слишком напуганы, чтобы обращать на них внимание, поэтому никто не насторожился и не стал прислушиваться.       – Я была в ужасе, как и вы, – спокойно призналась Белл. Чего было увиливать, когда она, разрываемая желанием спастись самой и необходимостью помочь другим, приняла на себя грех и оставила других позади. Вскользь мазнув взглядом по перекошенным лицам, окружавшим её, и на секунду – всего лишь на единое мгновение жизни – засомневалась. Правильно ли было затевать спасательную операцию, будучи неспособными продумать все риски. Но затем остервенело замотала головой: не было времени на то, чтобы колебаться. – Там все наши. И они, в отличие от нас, безоружны и без газа. Мы не можем бросить их сейчас. Не могли. Но бросили.       – Если хочешь сдохнуть, кадет, ты только попроси – я тебе лучше самолично мозги вышибу, чем отправлю туда! Не смей подставлять всю группу под удар своим приступом героизма! – сквозь зубы зашипел офицер. – Я командир этой группы! И сохранить я должен в первую очередь ваши сраные задницы, усекла?       – Но...       – Сиди и не высовывайся! Впрочем, вопросы чести и морали, как оказалось, имели куда наименьшее значение, если на кону стоял вопрос жизни и смерти. Заявление о помощи остальным, да ещё и в их плачевном положении, виделось не более, чем бредом умалишенного.       – Ишь, какая героиня сыскалась. Да сто́ит кому-то одному из-за баррикады высунуться, как эти твари сразу сюда свои руки потянут. И тогда все мы здесь трупы! Слышишь? Все! Я не готов встретить свой конец в желудке сраного людоеда только потому, что ты у нас умом тронулась и расхрабрилась! Дейзи заскрипела зубами от досады и отвернулась, стараясь скрыть злые слёзы, выступившие в уголках глаз. Ей было досадно – всё, от первого до последнего слова, было сущей правдой, и она оказалась бы полнейшей дурой, если бы не осознавала этого. Никто не рискнёт. Никому это не нужно.       – Мы дождёмся темноты. – Не став ждать, пока Белл разродится и скажет что-нибудь в свою защиту, командир начал излагать свой план. – Активность титанов снизится, мы выберемся отсюда и перемахнём через стену. У нас полно газа в баллонах, поэтому нет нужды спускаться в хранилище… Она понимала, все к этому и сводилось: в конце концов один в поле не воин. Даже если бы Дейз и предприняла что-то, в одиночку она не способна ни на что иное, кроме как зализывать чужие раны. Её способности в стратегиях и познания в тактике оставляли желать лучшего. Единственное, в чём Белл была действительно хороша – медицина. Таково было реальное положение вещей. И всё же… Бросить нуждавшихся в помощи товарищей на произвол судьбы?.. Не предпринять ни единой попытки сделать хоть что-нибудь? Такая доктрина была недоступна зацикленному на врачебных клятвах мозгу девушки.       – Если это приказ, – Дейзи с трудом сглотнула липкий комок волнения, встрявший в её горле, будто рыбья кость. – … То я отказываюсь ему подчиняться. Потому что это попирает любую мораль и марает честь врача.       – Забываешься, кадет. Ты – часть моего отряда. Набравшись смелости посмотреть ему в глаза, Белл не оставила его реплику без ответа:       – А они – часть моего набора. Мои сокурсники и товарищи по оружию. И я сильно сглупила, когда пошла за вами, думая, что переведя дух вы сможете придумать достойный план. Сердце вколачивалось в лёгкие изнутри; до почти слышного треска и боли вбивалось в рёберные кости и рассылало по всему телу злые, оледеневшие импульсы-искры страха. Но она встала. И вовсе не для того, чтобы сбежать или спрятаться в другое место. Дейзи поднялась на ноги с намерением выйти из укрытия – оставить позади относительную безопасность и по своей воле шагнуть в цепкие объятия смерти. Низкоуровневый, хилый солдатишко против безмозглых учинителей геноцида.       – Никуда ты не пойдёшь, психованная! Жаль только никто не предупредил, что в этот заведомо неравный бой может вмешаться третья сторона. Дейзи поздно поняла: Безвыходные ситуации проливали свет не только на истинные личности, скрывавшиеся за щитами с изысканным гербом благородной цели и лозунгом: один за всех и все за одного. Они развязывали руки тем, кто прежде не осмелился бы нанести вред товарищу. 17. Не то, чтобы Марко не понимал цену человеческой жизни. Если для вышестоящих чинов обычный солдат (или выпускник кадетского корпуса) был «боеспособной единицей», заслоном по сути дела, то для него – как для лидера своей группы, так и для человека – каждый представлял значимость. Использовать живых людей, как пушечное мясо или расходный материал, для него являлось чем-то аморальным, выходившим за рамки любых принципов и границ. Если есть чья-то жертва – значит где-то должен быть и смысл. Хоть какое-то оправдание этой утрате. В жизни Бодта были близкие люди, потерять которых он считал для себя недопустимым провалом, который убил бы его горем – сожрал изнутри. По остальным он мог бы лишь тосковать время от времени за поминальным столом. Утрата родных оставила бы от него оболочку, лишённую жизни. Как это было и у любого нормального человека, собственно. Поэтому неведение судьбы Дейзи Белл, о которой не было вестей с момента их расставания, волновало его гораздо больше, чем эмоциональное состояние совести Жана Кирштайна, который не мог не обвинить себя в смерти товарищей. В отличие от него, Марко было гораздо легче понять и принять некоторую истину – не они принесли в жертву других, чтобы воспользоваться этим и сбежать. Вовсе нет. Это другие умерли по воле случая и неопытности, что дало им – более удачливым – шанс выбраться. Винить себя Жану было не в чём и незачем. Однако эта вязкая, тягучая, едкая дрянь всё равно незримо глодала его. Марко пока что не пытался отвлечь его. В конце концов, если произойдёт непоправимое и один из них уйдёт – другой должен будет справиться с этим. Он не был пессимистично настроен – не в пример тому же Кирштайну – Бодт просто делал ставку на что-то в надежде на лучший исход. А потом его ставка улетела в пустое, безнадёжное, уродливое и тоскливое «ничто». Как будто сель сошла. Быстро и необратимо. Неизбежно. Прямиком к дьяволу.       – … Дейзи? На секунду показалось, что вселенная раскололась надвое и никакого «исхода» не было. Они не искали её. Думали, что, как врача, Белл оставят в тылу – спасать других. А она оказалась прямо перед носом – лежала на выходе, рядом с дверьми, будто уже мёртвая. От головы кривой полосой шли кровавые разводы: её тащили. Тянули за ноги, словно труп. Волочили по полу, будто мешок с костями. Часть вьющихся волос вымокла в ржавчине, лицо поблёкло настолько, что синело в тени. И дыхания… не было?       – Господь всемогущий… Дейзи! Он бросился к ней и принялся ощупывать, осматривать, прислушиваться: положил ухо на грудь и долгое время просто лежал, стараясь отгородиться от внешних шумов и гомона. Замер в ожидании ответа. Зажмурился, будто надеясь на чудо. Пульса не было. Сердцебиения тоже. Марко не чувствовал. Не слышал.       – Живая? – Жан подобрался сзади. Сглотнул, глядя на то, как друг отчаянно вслушивается в тело девушки, прижимаясь к нему, будто в надежде поймать хоть какие-то отголоски жизни внутри. – Марко?       – Я не знаю! Нет-нет-нет. Ну же, Дейзи Белл – не здесь, не сейчас.       – Поймала... – неслышным, угасающим шёпотом. У неё оказался больной хрипотой и весельем голос, и пугающе слабые объятия.       – Ты грязный весь. Стёкла в волосах. И пахнешь, как будто не мылся неделю. Если она считала это смешным, то наверняка сильно повредилась головой.       – Поверь мне, Барашек, ты тоже далеко не полевыми цветами пахнешь, – он вырвался, чтобы убедиться лично. Погладил по лицу, стирая пальцами корку засохшей крови с лица, и поймал невменяемо-радостную улыбку. И так вдруг захотелось обнять её – живёхонькую и почти невредимую – что Бодт не удержался и даже порывисто расцеловал белые девичьи щёки. – Ты в порядке? Что произошло? Можешь вспомнить, кто на тебя напал?.. Только не вставай резко! Он и не подумал, будто её травма стала следствием нападения титанов на штаб: Белл знала, что он всегда был на порядок умнее её.       – Как видишь, моя попытка пойти против общественного мнения и помочь вам оказалась провальной, – Дейзи не без помощи Марко, придерживавшего её за плечи, медленно подняла корпус. По ней будто прокатили бревно. Крепкое такое – дубовое. Возможно даже не один раз.       – У тебя, Барашек, как всегда – шиворот-навыворот всё получается.       – Ты бы не любил меня, как родную, если бы я как Микаса всё умела. Марко косо заулыбался: шутка была отвратная, но от сердца, зато, сразу же отлегло. Только тяжко сделалось уже в другом месте – в голове. От мыслей. Всё же Бодта не обошли стороной и так же ярко впечатлили события минувшего часа, когда любые прогнозы даже на секунды вперёд оставались за нерушимым барьером неизвестности. Марко отчётливо знал, что как и все прочие не был готов расстаться с жизнью. Хотя ещё больше оказался напуган возможностью потерять Дейзи или Жана в этой односторонней борьбе за выживание. Но он не падал духом – ни в коем случае! Однако про случайные потери и прятки с гигантскими людоедами уговора не было. И не то, чтобы Марко этого не понимал. 18. Парень, травмировавший Дейзи, сполна искупил свою вину перед ней, оставив огромную дыру от огнестрела в собственном затылке. Белл осматривала труп очень долго. Пока все остальные укрылись в более безопасном месте: ушли в склад с ружьями, откуда шахта лифта тянулась прямиком к складу с газовым топливом, – она не смела покинуть незахороненное тело товарища, не помолившись за него. Даже лицо вытерла, чтобы положить на него белый платок, и сложила всё ещё тёплые руки на крепкой солдатской груди – как подобало усопшему на похоронах.       – Тебе было страшно. – Даже под грохот ломавшихся стен и незатухавший рёв гигантов снаружи выбитых окон штаба, она ни на секунду не отвлекалась от слов, которые была обязана произнести именно сейчас. – Люди могут говорить всякое, но испытывать страх за свою жизнь – не грех и не позор для того, кто носит форму. Я не осуждаю твой выбор и не позволю никому осуждать его. Поэтому, пожалуйста, прошу тебя, покойся с миром. Военный штаб Троста оказался не защитой и не крепостью, а клеткой – местом боли и сумасшествия, в котором напуганные люди, под давлением жестокости и бесконтрольного страха, сдавались слабости и отчаянию. Как верующая, Дейзи не принимала самоубийство, как выход. Но как врач, она понимала причины подобных поступков. И в обоих случаях не смела их осуждать.       – Не понимаю, как ты можешь одновременно быть медиком, который опирается лишь на науку и реально существующие факты, и одновременно верить в нечто несуществующее, вроде бога. Жан относился со скептицизмом, казалось, ко всему миру вокруг себя. Его желание видеть во всём треклятую двойственность порой выходило за грани разумного поведения и выливалось в драки и взаимные обиды. Он совершенно не понимал Дейзи. И Дейзи тоже его не понимала.       – В точности так же, как и ты можешь выдавать себя за эгоиста, которому плевать на всех, кроме себя, но при этом беспокоиться о товарищах больше, чем о сохранности собственного здоровья, – она улыбнулась. Живой. Боже, спасибо, что ты живой. Что ты и Марко рядом со мной.       – Твоя голова… – Кирштайн на секунду замялся. Взгляд Бел был осоловелым и не совсем адекватным, но настолько пристальным, что когда немигающий взор обратился к нему, Жан подумал, будто вот-вот сгорит от неловкости и следовавшего за ней стыда за свою же робость. Будто кожу живьём содрали и всё внутри разом вспыхнуло. – … Ты в порядке? Спросил, и будто ледышку за шиворот кинул. В порядке ли она? Дейзи знать не знала. Как можно быть «в порядке», проходя через врата ада и находясь одной ногой в могиле? Видя смерть и обесчеловечивание человеческой натуры людьми же. Не видя даже проблеска надежды.       – Я жива… – Белл встала с коленей и подошла к выбитой дыре вместо каменной кладки стены, чтобы увидеть происходившее за пределами штаба-клетки. – … Мы живы, Жан. Остальное все пустое. Ей больше нечего было добавить. Возможность остаться в живых на фоне ближайшего обозримого будущего уже не казалась таким уж облегчением. На закате своего лучшего представления мироздание преподносило всё больше и больше сюрпризов. Не удивительно, в общем-то, – мир... он умирал. Разваливался. Катился в пропасть. И все они, по правде говоря, тащились вслед за ним – неизбежно и к Дьяволу.