Никогда не иди назад.

22. Все до единого они думали, что искреннее сочувствие и избитые, как последняя бродячая дворняга, слова «мне жаль» покажут Дейзи, что есть люди, которым не всё равно на её горе. Но они воображали и ощущали утрату друга, товарища или же просто близкого по духу человека. Дейзи чувствовала иначе. Она потеряла не лучшего друга – у неё отняли три года жизни и вырвали кусок сердца. И она никому не пожелает даже приблизительно почувствовать то же самое, не говоря уже о том, чтобы в полной мере испытать это. Было больно. Очень. В какой-то момент Дейзи поняла, что больше не может слушать других: уходила от разговоров, от соболезнований и от трогательных воспоминаний о том, какой Марко был молодец и как сильно он не хотел бы, чтобы его проводы запомнились всем горечью и солью от бесконечных слёз. Белл не находила никакого иного выхода, кроме как сбегать. От людей в принципе.       – Дейз. В последнее время он раздражал. Не потому, что Дейзи якобы винила его в том, что Марко погиб – она знала, что Жан оказался в том же положении глубокой, больной неизвестности, что и она сама. Он был так же раздавлен и потерян. Но, боже правый...       – Притормози немного. ... Как же ты меня бесишь сейчас.       – Извини, я бы хотела остаться одна – скоро начнётся распределение, и стоит к нему подготовиться, – Дейзи даже не повернулась к нему лицом, лишь чуть приостановившись на своём пути в кубрик. – Если у тебя ничего срочного, то… Она делает шаг вперёд.       – … Я не мог тебе сказать. О Марко. И замирает, слегка пошатнувшись. Стало нечем дышать – горло сдавило непрошенными слезами. Дейзи медленно обернулась. Её недоумение и искреннее непонимание лоб в лоб столкнулись с непроницаемым, сухим и в какой-то мере упрямым выражением на лице Жана, вынудив стушеваться от неожиданности. Дейзи машет головой и делает шаг назад – шум возвращается в её голову спонтанно и резко, врезаясь в лоб, виски и затылок одновременно. Она прижала ладони к голове, отчаянно желая спрятаться куда-нибудь и переждать, пока у одних закончатся слова для соболезнований, а у других иссякнут силы объясняться и оправдываться. Прямо сейчас она не могла смириться с тем, что о гибели Марко узнала из какой-то бумажки. Из грёбаного посмертного листа.       – Я знаю, что должен был. Но не смог тебе сказать. – Настойчиво повторил Кирштайн, подняв руку и крепко схватив Белл за предплечье, чтобы удержать на месте – просто дай мне сказать! – Марко умер, а я не знал толком – где, каким образом, и был ли с ним в этот момент хоть кто-нибудь. Потому что рядом были разбросаны трупы, но не известно – позже эти люди умерли или раньше. И что я мог сказать тебе?       – Отпусти мою руку, – севшим голосом едва слышно прошелестела Дейзи.       – Как ты вообще себе это представляешь? – На полном серьёзе спросил Жан, не сводя пристального взгляда с лица Белл: с её белых от налёта ужаса щёк, с безнадёжно сухих глаз, из которых будто забрали последние крохи зелени, оставив лишь блёклую серость. И даже с губ – шелушившихся, искусанных и содранных. Однако даже щемящий сердце внешний вид сокурсницы не смог оставить поток необдуманных, больно жалящих слов: – Хэй, Дейз! Я знаю, что у вас с Марко были свои планы: ну, на звёзды там посмотреть... но тут, понимаешь ли, такая штука вышла нехорошая – я его мёртвым нашёл. Обидно, но ничего не поделаешь, да?.. Так? Я должен был тебе подойти именно с этим? Потому что ничего умнее в тот момент, представь себе, не пришло! Почувствовав, что вот-вот взорвётся, Дейзи с огромным трудом сдержала свой порыв, затолкав его туда же, куда и слёзы. Она выдернула руку из захвата и стоически поджала губы, задрожавшие от обиды и несправедливого обвинения, промелькнувшего в голосе юноши. Среди собранных в спутанный клубок мыслей закралось одно крохотное подозрение – Жан как будто пытался сделать что-то такое, что вывело бы её из себя. Выбило бы почву из-под ног. Может быть, чтобы дать ей волю выплеснуть эмоции, а может и самому выпустить пар. Но прямо сейчас Дейзи не хотела преувеличивать границы благородства Кирштайна даже в своей голове, поэтому не думала дальше очевидных поступков и слов. Жан видел, как Дейз порывалась что-то сказать ему в ответ. Он даже с каким-то злорадным и почти молящим, отчаянным вожделением ожидал её слов, зная, что те непременно надавят на больное. Выжмут из них обоих всё до последней капли, чтобы появился шанс идти дальше.       – Хорошо, наверное, так думать. – Коротко, совсем неслышно вымолвила Дейзи, отказываясь принимать в этом участие. Она сомкнула подрагивающие губы, проливая самую громкую в жизни Жана тишину. Притаившийся за милосердием, любовью и состраданием верующей Белл, кусочек дьявола усмехнулся. И усмешка эта была преисполнена злорадством, напитана ядом и сочилась презрением: «Хорошо, наверное» – повторила частичка дьявольщины, выбрасывая в помойное ведро распятие божие. 23.       – Зря ты с ним так. Дейзи подняла голову и ошеломлённо вобрала в лёгкие воздух через рот, едва не захлебнувшись: Марко сидел на её раскуроченной после бессонных ночных метаний постели. Волосы сероватые от пыли, край нашивки слегка оторван от нагрудного кармана, серые брюки и белая рубашка все в грязевых разводах и копоти какой-то непонятной. Он был именно такой, каким она его запомнила, когда они расставались. Каким его сжигали Белл не знала – видела только окровавленное подобие простыни, в которую Бодта замотали, чтобы не было видно изуродованное тело.       – Мне кажется, он думал, что так будет лучше, – Марко солнечно и тепло улыбнулся. У Дейзи пропал дар речи и защемило между рёбрами. Бодт поманил её к себе ладонью и Белл, подгоняемая смешанными чувствами, подчинилась его наваждению. Поднялась с пола и осторожно присела рядом. Кровать слегка скрипнула и дощатое основание прогнулось чуть сильнее под весом двух тел. Двух! Марко крепко обнял её, шумно вдохнув запах её волос и горячо выдохнув прямо в макушку. Дейзи знала, что он умер. Но он был тёплый и ощутимый настолько, что в его смерть верилось с трудом. Проще оказалось поверить в то, что и она умерла от горя и тоски по нему, чем в то, что перед глазами был лишь обман. Самый лучший и самый болезненный одновременно.       – Ты не можешь быть здесь, – задушено захрипела девушка, цепляясь трясущимися пальцами за его надёжные, широкие плечи. – Ты мёртв. И не было ничего хуже этого страшного осознания. Он какое-то время молчал и долго не двигался с места. Потом Дейзи почувствовала, что её тянут вниз и безвольно упала затылком на подушку. Бодт наклонился, стянул с девушки пыльные сапоги и уложил её ноги на кровать, укутав их в колючее одеяло.       – Ты должна отдохнуть, Барашек, – заботливо сказал Марко, поглаживая широкой ладонью голову Дейзи. Он большим пальцем плавно очертил контур перевязки, перекрывшей вспотевший от волнения лоб девушки. – Это были трудные дни для всех вас.       – Ты уходишь? – Белл почти вскочила следом за ним, потянувшись за родными прикосновениями, но Бодт плавно надавил ей на плечи, вынуждая остаться на месте. У неё не хватило сил попросить его остаться. Она знала, что не могла этого сделать.       – Доброй ночи, Дейзи, – Марко поднялся на ноги. В полутьме его силуэт быстро потерял очертания и слился с густой ночной чернотой. Сон был полон черни и мутной воды. Дейзи Белл проснулась ещё до рассвета, проспав от силы два-три часа. Очнулась резко, будто вынырнула из озёрной толщи: бледная, дрожащая и насквозь мокрая от холодного пота. Время шло совершенно иначе, взяв в оборот новую точку отсчёта. Для девушки не существовало больше календарных дней и чисел. Для неё шли четвёртые сутки со дня смерти Марко Бодта. 24. Она разложила на обеденном столе перед собой все наработки и задумалась. Аппетита не было – была острая необходимость сделать что-то, но записи будто шли вразнобой и ничего дельного на ум не приходило. Дейзи билась над теорией о группах крови и никак не могла отступиться от неё – работа над этим буквально вливала в её тело жизнь, открывая второе дыхание, даже невзирая на то, что пока никаких результатов толком не было. Никто не смел мешать уединению и задумчивости Дейзи, хотя пару раз Саша всё-таки попыталась подсесть ближе к сокурснице, чтобы заговорить с ней (или же чтобы великодушно и самоотверженно принять её трапезу на себя). Микаса пресекала каждую попытку, тактично соблюдая личное пространство Белл вместо неё самой, потому что разумно рассудила – Дейзи требовалось единение с её собственными мыслями, а не крепкое дружеское плечо для рыданий.       – Дейзи Адали́н Мария Белл! Особого галдежа в столовой не наблюдалось, однако после того, как голос инспектора из Военной полиции прогремел чужим именем по залу, последние роптания стихли и очень многие обратили внимание на сопроводительный отряд. Кто-то счёл, будто мужчиной были названы несколько человек; кто-то вообще не понял, о чём шла речь; некоторые, следуя какой-то хитро-выгнутой логике, пришли к выводу, что инспектор отдал особое распоряжение, которому по незнанию никто не последовал. Дейзи собрала бумаги в одну кучу и прижала беспорядочную стопку к груди, медленно поднявшись со скамьи.       – Да, сэр. Полицейский пристальным взглядом изучил вялую, долговязую девчонку, представшую перед ним, и хмыкнул себе под нос, очевидно, сделав какой-то неутешительный вывод относительно неё.       – Следуй за сопроводительным отрядом в военную часть. С недоумением переглянувшись с ребятами из своего набора, Белл неуверенно кивнула и, будто бы в противовес робким действиям, незамедлительно и решительно озвучила свой ответ:       – Так точно. Далее прозвучали ещё два имени: Армин Арлерт и Микаса Аккерман – но куда именно их вызывали и с какой целью, Дейзи не успела услышать. Ей хватило пяти с лишним минут, чтобы понять – пространно обозначенная «военная часть» была вовсе не личным кабинетом кого-то из офицеров. Она была допросной. Где-то между верхними уровнями штаба и тюремным казематом. Как только Белл весьма необходительно усадили за стол, она позволила себе не упираться взглядом в собственные ноги, а украдкой осмотреться: полицейские привели её в тёмную каменную клетушку, источником света в которой был лишь огонёк внутри лампадки, висевшей под потолком. Из интерьера внимание привлекал только огромный замок на тяжёлой дубовой двери. Потому что, помимо него, смотреть оказалось не на что – стол, да два стула, вот и всё убранство.       – … Итак, – совершенно упустив из виду тот момент, когда напротив неё уместился рослый, широкоплечий полицейский, Дейзи напугано встрепенулась и вздёрнула голову. – Ну, чего пугаешься, курсант? – Не очень приятно улыбнулся мужчина. – Дейзи Адали́н Мария Белл, верно?       – Так точно, сэр, – повторила девушка и опасливо скосила взгляд в сторону металлической петли, прибитой к столу – через неё продевали цепи наручников, в которые были закованы допрашиваемые, а потому впечатления Дейз от данного помещения ухудшались троекратно.       – Старший лейтенант Эрнест Рихтер, – бодро назвался мужчина. – Интересное у тебя имя, Дейзи. Отец наградил? Белл слегка нахмурилась – с чего бы человеку из Военной Полиции интересоваться такими вещами?       – Родители с чувством юмора, сэр, – коротко сказала Дейз, справедливо рассудив, что не стоит упоминать всю предысторию своего длинного наречения и странноватые семейные традиции в родне матери.       – Занятно, – хмыкнул старший лейтенант, черканув что-то на одном из листов, разложенных перед ним. Белл напряглась – плечи её расправились так сильно, что свод лопаток начал неприятно ныть, а позвоночник грозил вытянуться в прямую линию и навсегда ею остаться. Это не укрылось от взгляда полицейского, однако он предпочёл ничего не говорить по этому поводу, и заострить своё внимание на другом: – Поправь меня, если я ошибаюсь – кадет Белл, двадцать шестое место по курсу. Медик: прошла квалификацию в военном госпитале Центра в процессе обучения в кадетском корпусе – единственная, кто получил высший балл с отличием. Отец – Вильгельм Белл – заведует своей клиникой в Тросте, так что талант к медицине у тебя в крови, можно сказать. Оба – беженцы из Шиганшины, как и Эрен Йегер, Армин Арлерт и Микаса Аккерман. Я ничего не упустил?       – Никак нет. Только мать, разве что – об Аде Белл ни единого слова. Дейзи не расстроилась. По правде говоря, она подумала, что мужчина не посчитал нужным понапрасну тревожить память об умершей, и потому ничего не добавила к тем кратким сведениям, которые оказались в числе озвученных.       – Скажи-ка мне, курсант, – полицейский слегка наклонился вперёд, поставив локти на стол и сцепив пальцы в замок перед собой. – Ты весьма увлечена ремеслом врача. А судя по показаниям, ещё и достигла в нём немалых успехов… Так что же заставило тебя податься в военные структуры, а не в медицину? Насколько я понял, в кадетском корпусе твои успехи по многим дисциплинам оставляли желать лучшего. Для Дейзи подобные вопросы были не в новинку. В первую очередь именно комкор Шадис счёл необходимым выяснить, за каким таким лядом она, «сраная комнатная герань», сунула свой нос в военполк. И каждый раз ответ был один:       – Я хочу в Разведку, – сказала Белл. – Туда медиков без военного билета не берут.       – И желание Эрена Йегера вступить в Разведотряд, разумеется, ничуть не повлияло на твоё решение? – Уточнил Рихтер, занеся руку над листком для очередной пометки. Дейзи поразилась. Настолько, что нервная взволнованность перед старшим по званию, воткнувшая в её спину железный штырь, испарилась сама собой, от чего плечи обескураженно опустились. Девушка с чистым недоумением уставилась на своего дознавателя. Она до последнего отказывалась понимать, каким образом течение разговора свернуло к её однокурснику и какой цепью могли связать баранью упёртость и мстительность Эрена с её стремлениями. Как в принципе можно было поставить на один уровень слепую ярость и импульсивность, и грамотное, взвешенное решение? Провести под знаком равенства настолько диаметральные истоки одной цели.       – Моя мама была разведчицей – я, в отличие от Эрена, знаю, что это такое, – искренне удивилась Белл. – И так как меня часто беспокоил вопрос о пользе моих знаний и умений, то я не нашла выхода лучше, чем применить их там, где это действительно нужно – на поле боя.       – Но и вдохновительные речи Йегера сыграли свою роль, не так ли? – Почему-то продолжал гнуть свою линию полицейский, будто ему навязали эту идею, и он, в свою очередь, обязан был навязать её Дейзи.       – Никак нет. – Терпеливо – и самую малость устало – возразила девушка. – Мы с Эреном не были близкими друзьями, чтобы его стремления повлияли на моё решение. И я, если честно, не вижу никакой связи между теми вопросами, которые вы задаёте мне, товарищ старший лейтенант.       – Доводилось ли тебе осматривать или лечить его? – Рихтер её игнорировал открыто и без стеснения, и Белл это категорически не нравилось. Особенно претило то, как фривольно с ней общались, при этом стараясь не то надавить, не то докопаться до чего-нибудь. Непременно грязного и тайного. Если не преступного вовсе.       – Разумеется. – Дейзи кивнула, стараясь не выдать нервного подтекста: «разве это не очевидно?». – Обучение в кадетском корпусе неизбежно идёт рука об руку с производственными травмами. Не попасть на приём к врачу – чудо из чудес. Вам ли не знать об этом, товарищ старший лейтенант?       – Замечала ли ты за ним странности?       – Нет.       – А если подумать? Дейзи спокойно согласилась. Подумала. Хорошо подумала. О том, что меньше всего на свете она хотела бы сейчас находиться здесь и быть допрашиваемой по непонятным причинам и для непонятных целей.       – Никак нет. Ни единого раза я не заметила за Эреном «странности». Рихтер тяжело вздохнул.       – Кадет Белл, я надеюсь вы понимаете, что ситуация с Йегером не имеет абсолютно никаких прецедентов? – Почти раздражённо поинтересовался он. – Любая – даже малейшая зацепка и показание дадут суду шанс выпутаться из столь щекотливой ситуации с минимальным ущербом. Сказал и будто в лицо кипятком плеснул. Даже не льда за шиворот кинул, а именно обжёг. От взвившихся от лёгких до горла ярости и обиды за сокурсника Дейзи вся зарделась и у неё даже взмокли ладони. Смертельно захотелось плюнуть полицейскому в глаз. Они же его обвинить хотели! Не подумав как следует… не выслушав толком даже! Просто окрестить в глазах народа чудовищем и уничтожить! Оскорбительные для ушей старшего по званию офицера слова больно царапнули ей язык, застряв между наглухо сомкнутых челюстей. Дура. Трибунал по тебе плачет, Белл. Ду-ра. Но я не буду, не буду, не буду. Не стану.       – Я не буду свидетельствовать против Эрена, сэр. Мне нечем. Решимость? Смелось? Да глупость одна, и только. Глупость, тупость и желание защитить честь того, о ком ничего толком неизвестно. По существу молчание со стороны дознавателя длилось не больше четверти минуты. Дейзи показалось, что в губительной, давящей паузе она провела порядка нескольких часов – настолько тяжело давалось ей ожидание каких-либо слов или действий со стороны Рихтера, прежде чем его голос всё же зазвучал в глухом звоне тюремной тишины:       – ... Говоря начистоту, Белл, это твоё упрямство не вызывает положительных впечатлений, – вполне уравновешенно произнёс мужчина, будто подавив своё раздражение. – Хотя это достойно уважения: то, что за сокурсников ты стоишь горой.       – Пожалуйста, не думайте, что я пытаюсь кого-то выгородить, сэр. Я действительно не располагаю теми сведениями, которые вы жаждете услышать.       – Хорошо. Удивлённо моргнув, девушка подумала, будто ослышалась. Но старший лейтенант, будто угадав это молниеносно-промелькнувшее недоумение,едва заметное человеческому взгляду, охотно повторил:       – Хорошо, кадет. – Поводом для облегчения, правда, это считать было трудно. И не зря. – Коль ты не в настроении обсуждать своего однокурсника, в таком случае поговорим о тебе. Ты вот мне скажи – тот интерес, что ты питаешь к людям... Отображается ли он как-то на гигантах? Их ты тоже хотела бы изучать?..       – … Нижайше прошу прощения за то, что приходится вас отрывать от важного разговора, старший лейтенант Рихтер! Массивная дверь распахнулась, будто ничего не весила. Раскрылась от удара ногой. Дейзи подняла взгляд. Онемела от ошеломления и задохнулась от подкативших эмоций. Это лицо, голос, угловатую, совсем не женскую фигуру и скошенные набок очки она узнала сразу же. Пять лет ничего в ней толком не изменили – лишь тонкие лучики в сеточках морщин от улыбки стали чуть длиннее. Да и разве могла Белл не узнать – разве был в Разведке когда-либо кто-то столь же близкий к её матери?       – Да как вы… – полицейский захлебнулся возмущением и смолк, когда ему под нос торопливо сунули измятый лист бумаги.       – Официальным указом генерала Дота Пиксиса нам дозволено забрать Белл прямо сейчас и доставить её в зал суда. Ханджи Зоэ бодро и слегка устрашающе усмехнулась. Дейзи Белл смотрела на неё так, словно готова была сию же секунду провалиться. Прямиком в ад. 25. На кончиках пальцев неприятно покалывало. Может быть, сказывалось перенесённое напряжение, а может и бессонница умело отыгрывала свою роль в спектакле плохого самочувствия и недомогания. Дейзи не хотела спать, но она была смертельно измотана. Так сильно, что – хоть убей – была не в силах услышать и обдумать то, что ей так усердно старалась втолковать Ханджи на протяжении двух с половиной часов путешествия в Центр. В зал суда.       – Я понимаю, что ты устала, Дейзи. Она отняла безразличный взгляд от монотонных пейзажей за окном повозки – зелень, степи, перелески, дома и опять зелень – и молча взглянула на удивительно воодушевлённую Зоэ, которой всё на месте не сиделось, от того и ёрзала туда-сюда по скамье. Хотя, если повспоминать по редким кадрам из прошлого, когда Ада Белл ещё пребывала в добром здравии, Дейз находила всё меньше удивительного в поведении эксцентрично-фанатичной женщины. Между ними было мало чего на самом деле – в плане эмоциональных привязанностей. Давнее знакомство не способствовало тёплой дружбе или связям. Была маленькая Дейзи; была живая мама; а ещё была безумная мамина подруга, навещавшая их раз в год по обещанию. Приносившая с собой запах свободных земель, далёких весенних ветров и до ужаса скучные фанатичные байки о титанах.       – Сможешь помочь нам? – Ханджи взяла в свою сухую, мозолистую ладонь холодные как лёд пальцы Белл, выхватывая вместе с тем её саму из ветреных скитаний по собственным мыслям. – Поможешь нам вытащить Эрена? Густое залесье близ Стохесса постепенно редело. До зала суда оставалось час-полтора езды. Белл облизнула сухие губы и опустила взгляд, взвешивая все «за» и «не очень за». Отказываться давать показания против Йегера на допросе – это одно дело. Не большого ума надо признать. Но вот брать на себя ответственность и связываться с законом в попытке обратить в свою пользу судебный приговор – дело совершенно другого уровня. Кого-то, в роде Армина или Жана: Дейзи в играх разума становилась абсолютно бесполезной. И всё же… «Поможешь нам вытащить Эрена?» Словно кость в горле и одновременно ледышка за шиворотом. Дейзи больно и трудно дышать. Это решение – важное. Она знала, что откажись сейчас – прояви трусость, недостойную врача – и не встретит возмущения. Что уж кто-кто, а Ханджи точно поймёт. Боже, боже, боже. Как же тяжело. Невыносимо. Всё равно, что сказать – спаси его или убей. Где Марко? Где он, чтобы подтолкнуть? Подсказать, как нужно и как будет правильно?       – Как именно я могу ему помочь? Дейзи по-прежнему дура. Ду-ра. Но Ханджи поняла – одного взгляда хватило, чтобы понять.       – Разведка перед судом возьмёт на себя ответственность за Эрена-титана, – линзы в её прямоугольных очках зловеще блеснули в лучах полуденного солнца, проскользнувших внутрь повозки. – На тебя мы возложим ответственность за Эрена-человека. Всего пятнадцать секунд на то, чтобы осознать. Дейзи запрокинула голову и закрыла глаза. Согласится и пути назад не будет. Либо вместе с Йегером на виселицу, либо в Разведку. Тоже вместе с ним.       – Ты – наша страховка, доктор Белл. На этот раз Марко нет, чтобы подсказать, какой из поступков будет правильным.       – Я приложу максимум усилий, если это поможет вам вытащить его из петли, майор. Она делает выбор, не оглядываясь на других.