Никогда не иди назад.

32. Это было глупо и не имело никакого отношения к ситуации, но... пахло маргаритками. В кабинете, где, казалось бы, каждый миллиметр пространства был заполнен запахами настоек, мазей и спирта, отчётливо улавливался аромат цветов, и этот запах каким-то странным образом выбивал из равновесия. Дейзи уже перестала плакать и теперь просто безучастно смотрела на колебавшуюся тень, отбрасываемую свечным пламенем. Её окутанная мраком, тяжело сгорбленная от уныния фигура ни разу не шелохнулась с тех пор, как она в последний раз утёрла со своего лица слёзы, и порой казалось, будто девушка и не дышала вовсе. Жан всё это время был рядом. Ни слова не проронил, стараясь убедить самого себя в том, что на этот раз всё сделал правильно. Ночь, отчего-то, из звёздной и по-летнему свежей, поменялась в промозглую и холодную, как будто в сентябре месяце. Луна скрылась, мелькая редкими очертаниями сквозь непонятную чёрно-серую массу тучных облаков. В открытое окно подул мерзкий, напитанный холодной влагой ветер и погасил свечу. Практически сразу же чиркнула спичка, вспыхнув на секунду так ярко, что освещённое лицо Белл показалось каким-то… зловещим. Не уродливым – нет. Просто тень так легла, сделав его болезненным и злым. Жан интуитивно напрягся всем телом, ожидая. Не каких-то конкретных действий или слов. Просто… «чего-то». В глубине души надеясь на то самое «что-то» получше. А потом она медленно подняла голову. И её лицо больше не казалось ему злым, и глаза не выражали невыносимые муки. Они просто были до краёв наполнены тупой, непрошибаемой усталостью. Красные, опухшие и измученные, изъеденные болью, налитые кровью и слезами – даже при малом свете он видел отчётливо. В груди болело и нестерпимо ныло от этого зрелища, и Кирштайн не мог не задаться вопросом – было ли всё в точности так же с ней? В тот день, когда он подошёл с намерением рассказать о гибели Марко, но не смог вымолвить даже его имени. Потому что в тот момент он чувствовал себя именно так, как она сейчас выглядела: разбитым, вымотанным и смертельно уставшим.       – Я побуду здесь ещё немного, – едва шевеля сухими губами, хрипло выдохнула Дейзи. – Даже переночую, может быть. А ты… ты иди, Жан. Обещаю не наложить на себя руки, пока тебя нет, – в уголке её губ залегла горькая складка невесёлой усмешки, пустив ему под кожу беспощадный и неукротимый холод, за секунду выморозивший всё, до чего смог дотянуться. Смешно не стало. Легче – тоже. С того самого дня их последней встречи Жана всё никак не оставляло нехорошее предчувствие. Будто стоит повернуться спиной, шагнуть за порог, и потухшая, бесконечно уязвимая Белл сию же секунду выбросится из окна или того хуже – вскроет вены своим же скальпелем.       – Ты это серьёзно? – Гораздо жёстче отрезал он, постепенно сбрасывая скользкий налёт мягкого сострадания, налепившийся изнутри. Образ благодарного слушателя сильно смазался, однако это, наверное, было всё же к лучшему. Жан не умел, как Марко, так что даже пробовать наложить на себя его слова и представлять в образе любящего и понимающего парня не стоило. – Нет, правда, со стороны себя слышишь? Ты как больная чахоткой – что на лицо, что голосом – за дурака меня держишь, если думаешь, что поверю? Её состояние будто перенеслось по воздуху, которым они оба дышали. Отчего-то, Жан тоже ощутил её в полной мере: эту бешеную, налитую тяжестью усталость. Ну же, дай мне что-нибудь. Ответь, Белл. Это нужно – важно. Дождь застучал по пыльной земле и холодному камню здания штаба. Сперва редко, почти неслышно. А потом вдруг слился в одну сплошную мутную завесу и громко зашуршал по листьям и траве, перебивая свой же стук. Дейзи отвлеклась на этот ливень всего на мгновение. В голове ни единой связной мысли – только тупое, беспросветное желание лечь в пустую могилу Марко Бодта. Может быть даже вместо него. Я правда больше не могу это продолжать. Марко бесконечно дорог. Вчера, сегодня, завтра – всегда. Без тебя мне... всем нам плохо, больно и мерзко. Не смертельно. Их осталось не так много, но есть ведь моменты, которые по-настоящему стоят жизни. И жизней тех, кому твоя бестолковая кудрявая голова может помочь. Для этого ты, Дейзи Белл, пришла сюда.       – … Ты чахоточных даже издалека не видел – откуда тебе знать, как они выглядят и говорят, грубиян? Не наблюдай Жан за ней всё это время, то мог бы подумать, будто её лицо свело судорогой. Но он смотрел так пристально, что помимо искренности вдруг заметил множество других мелочей: слегка косую линию светлых бровей, три родинки на лице (две под губой с левой стороны и одну над правой бровью) и озорную ямочку на белой щеке. По непонятной причине, её обессиленная улыбка принёсла толику спокойствия. Ему стало не так тревожно оставлять Дейзи наедине с незапертым окном, колюще-режущими предметами и смертельными смесями снадобий. И дышать. Легче.       – Я правда не знаю, как это пережить, Дейз. У меня нет утешительных слов, какие бы могли найтись у него. И даже больше – нет уверенности в том, пройдёт ли когда-нибудь это поганое чувство, будто настал конец всему. Но говорят... говорят, что время лечит.       – А они не говорят, что можно сдохнуть от боли в процессе?       – По-твоему лучше запереть всё в себе?       – У тебя есть варианты получше? Плакать, биться головой об стены и кричать? Что-то я не видела тебя, катающимся по полу в слезах и соплях. Жан знал, что сейчас не самое лучшее время, но губы настойчиво пытались растянуться в какой-то тупой, благодарной улыбке. Ты мне доверяешь. Я рад. Дейзи не умела иначе: ни с кем не делить свои чувства ей было гораздо проще, чем объяснять, как трудно от них избавиться.       – Ну, давай, скажи мне – какие ещё есть варианты? «И я поверю. Обещаю тебе, что поверю во всё, что ты скажешь, но дай мне что-нибудь. Хоть что-то».       – Мы можем... хотя бы попытаться сделать это вместе. Пережить. «Только держись, ладно?» Бога ради, какая же всё это глупость. Повисла тишина. Мучительно-неловкое молчание густо разлилось по всему пространству комнаты. Потому что больше сказать оказалось нечего. Чуть пошатываясь, Дейзи поднялась со стула и встала на него коленом, вытянувшись над столом, чтобы закрыть окно на задвижку. Ветер хлёстко метнул в её лицо холодную дождевую влагу и смолк, как только створка плотно прилегла к раме. Жан бегло осмотрел мрачный, насквозь пропахший специфическими ароматами кабинет, внутренне содрогнувшись от навевавшего страх зрелища. Всё выглядело донельзя жутко: Черневшая в углу комнаты койка с серым пятном постельного белья на ней. Придвинутая к стене ширма, повисшая зловещей тенью рядом с полупустым шкафом, за стеклянными дверцами которого выглядывали мрачные склянки, сосуды и какие-то инструменты. Большая доска с меловыми надписями и зарисовками. Простые книжные шкафы – и те производили весьма неоднозначное впечатление при таком скудном освещении. Даже при свете дня трудно было найти какой-нибудь отголосок комфорта в лазарете, а уж о ночном сумраке и говорить не стоило. Вспомнив о недавнем желании Дейзи, Жан не мог не уточнить – уверена ли она была в своём решении. Потому что даже он сам не остался бы здесь на ночёвку ни с полным освещением, ни тем более без него. А тут она…       – Ты точно хочешь остаться до утра?       – Да. Ах, да. Она. Он забыл о маленькой детали – о том, что разговаривал с Дейзи Белл. Которую, до всего этого кошмара в Тросте, считал наглухо отбитой и вообще не от мира сего. Под впечатлением того, какой почти нормальной и естественной была реакция девушки в последние несколько часов, Кирштайн будто выбросил из головы её обычное инертное поведение и диковинный образ мышления, которыми не то восхищался, не то боялся, потому что совершенно не понимал.       – Мне здесь хорошо, – Дейзи взяла в руку подсвечник и перенесла его на прикроватную тумбу. Жан бестолково уставился на неё, не уловив логической связи между тем, что он спросил, и её ответом. Но всё встало на свои места, когда Белл обернулась и с той же самой улыбкой – смертельно усталой и несчастной – сказала ему в лицо: – Поэтому ты не волнуйся больше, ладно? В тот же момент позвоночный столб будто насквозь прострелило разрывной дробью. А затем ею же вышибло сердце из груди и ударило под колени.       «Не волнуйся» – и на ум пришло страшное. Собственные слова. Фраза, в которой он объединил их горе и сделал его общим.       «Мы. Попробуем. Вместе». Всё в порядке, Белл. Я тебя держу. 33. На следующий день она не пришла на утреннее построение.       – … Говорю же – возле тюремного блока её видели!       – А я слышала, что на верхних этажах, где башня с научной лабораторией майора Ханджи находится.       – Говорят, что это невеста какого-то офицера, погибшего на вылазке. Она от горя померла следом за женихом. Теперь ищет его.       – Точно-точно! Кто её видел, как один говорят: глазищи ведьмовские горят, платье белое с оборванным подолом по ветру развевается.       – Слоняется по коридорам и заглядывает в казармы. Если встретишься с ней взглядом – вынесут из штаба вперёд ногами.       – Так, а где её видели-то? Сплетни гудели на всю столовую, делая просторное помещение похожим на пчелиный улей. Оказавшиеся на редкость впечатлительными, солдаты не стеснялись вовсю обсуждать загадочное ночное происшествие, не отказывая себе в удовольствии немного приукрасить услышанную историю и добавить самую толику зловещих подробностей. Когда Дейзи вошла, за обилием шумных пересудов её появления никто не заметил. Даже бывшие однокурсники, заслушавшись непонятной историей с призраком в главной роли, обратили внимание на девушку только в тот момент, когда та молча заняла свободное место у самого края стола.       – Доброе утро, Дейзи, – Микаса была первой, кто заговорил с Белл, немало удивив её не столько вежливостью, сколько самим фактом приветствия. До этого девушка не замечала за Аккерман склонности первой идти на контакт с кем-то, помимо близких друзей. Вскользь осмотрев девушку безразличным взглядом, Дейзи скромно качнула головой. Восседавшее прямо по диагонали яблоко антипатии Белл по отношению к Аккерман, явно почувствовало облегчение, как только Дейзи появилась в зоне видимости, поскольку его взгляд перестал через каждые три минуты обращаться в сторону входной двери, да и напряжение слегка отпустило вытянувшуюся от тревоги фигуру. Ты пришла. Всё хорошо. Однако Жан оказался не единственным, кого встревожило вчерашнее поведение и сегодняшнее позднее появление девушки.       – Как ты… – Армин на секунду застопорился, засомневавшись в правильности своего вопроса, но потом Белл подняла на него глаза, и неуверенность как ветром сдуло: – … Как ты себя чувствуешь? Он – честное слово – был уверен, что ему не ответят. За те моменты их с Дейз нечастых взаимодействий, Арлерт успел немного выучить характер сокурсницы и знал, что она реагировала на вопросы о самочувствии спокойным, доброкачественным игнорированием, если спрашивал об этом не Марко. Дейзи и в этот раз молчала так долго, что Армин сдался, не предприняв больше ни единой попытки добиться диалога. Пока не услышал её вялый, чуть хриплый голос:       – Я выспалась. Спасибо, что спросил, Армин. Девушка по-прежнему выглядела серо, затравленно и подавленно. И тем не менее, было в её облике нечто, отличавшее сегодняшний вид от вчерашнего. Будто искра зажглась, или что-то около того.       – Халявишь, Лохматая? – Моментально оживившись, к разговору подключился Конни. – На утреннем построении даже ушей твоих было не видать...       – Дейзи, ты знаешь что-нибудь о том, где сейчас Эрен? – Микаса резво перебила Спрингера, не дав ему закончить. Дейзи ничего толком и не поняла: почему Аккерман говорила так взволнованно и тоскливо, словно Йегер бесследно исчез и все они рисковали никогда больше его не увидеть? – Его тоже не видели утром. А впрочем, легче было пересчитать все те моменты, когда Микаса Не говорила об Эрене так, словно вот-вот с ним расстанется. Дейзи всегда восхищала и одновременно сбивала с толку эта преданность девушки – верная, словно щенячья. Белл невольно сравнивала себя и её, понимая, что у Аккерман не то. У неё что-то другое. Преданность не дружеская уже, но и совсем не такая, какой бывает любовь или влюблённость. Белл могла поклясться, что слышала, как с противоположного края стола раздался скрежет стираемых в порошок зубов. Она могла бы немного подтрунить над настолько очевидной ревностью Кирштайна, если бы ей самой не пришлось скрывать обиду.       – Майор Ханджи конфисковала его ещё до осмотра, так что… – ответ прервался особо громким восклицанием всё по той же мистической теме, что никак не отпускала живое воображение солдат, – «Да спроси у тех, кто патрулировал давеча ночью – такое расскажут, что аж волосы дыбом встанут!» – заставив девушку неоднозначно повести плечами. – … Наверное, Эрен с ней в лаборатории. На самом деле то, что его не было сейчас с ними, значительно облегчало Белл нахождение в столовой. Всё потому, что она толком не знала, как будет с ним говорить после всех тех слов, что имела неосторожность произнести накануне вечером. Стало жуть, как неспокойно – сколько ещё будет личных встреч с этим «пациентом». Утренние осмотры, эксперименты Научного Отряда, обучение тактическому приёму командора Эрвина и даже простые тренировки в роде верховой езды и маневрирования – всё, кроме приёмов пищи и дежурств, Эрену и Дейзи было приказано проходить отдельно от остальных рекрутов, что обеспечивало максимальный уровень удалённости от спокойной службы и зашкаливающее количество обоюдно-неловких моментов. Морально подготовиться к этому оказалось невозможно.       – Ну, как? Чувствуешь себя элитой? Белл подавилась кашей и едва не заплевала зернистой жижей весь стол. На глазах выступили слёзы и на спине словно сам дьявол оставил отпечаток своей ладони. Это крепкая жилистая рука со всего размаху вдарила ей промеж лопаток, едва не раздробив хрупкие косточки позвонков в пыль. Райнер, правда, сразу же опомнился и бросил короткое извинение – хорошо, что его остановили до того, как он принялся заботливо похлопывать Дейзи, чтобы она быстрее откашлялась. Никто не сомневался, что начни Браун это делать – и позвоночник Белл осыпался бы ей же в нижнее бельё.       – Что ты имеешь в виду? – Задыхающимся шёпотом спросила девушка перед тем, как несколькими глотками осушить больше половины кружки с чаем.       – Да ладно! Ты под командованием самого капитана Леви находишься! – Не мог не поддержать Райнера всё тот же Конни, очевидно разделяя его интерес и считая разговор попросту незаконченным без его любезно вставленных пяти копеек.       – Наверняка вы с Эреном пашете за семерых, – будто со знанием дела, Браун умно покивал головой. – У сильнейшего воина режим тренировок должен быть бешеный. Хуже, чем в аду. Дейзи было невероятно лениво раскрывать сослуживцам скучную правду об их неувеселительных буднях. За считанные недели службы в Разведке она находилась под непосредственным командованием «легенды» всего несколько дней. И делать конкретные выводы, основываясь лишь на этом ничтожном отрезке времени считала неправильным. Да и можно ли было назвать эту безостановочную операцию «присмотри за Эреном Йегером» настоящей службой? Хотя тренировки по маневрированию и впрямь были суровыми. Весь процесс строился на хладнокровном: «Жить захочешь – полетишь».       – Служба у капитана… – задумчиво произнесла Белл, припоминая всю эту историю и понимая, что ей совсем нечего сказать. Разве что про уборку, которой они занимались чаще, чем реальной воинской подготовкой. Оставалось лишь одно: – … Это информация, которую я не могу разглашать.       – Да ты издеваешься?! Только и было слышно, как Конни на пару с Сашей шмякнулись лбами об стол, демонстрируя всю нелепость ответа девушки. Правда дальнейшему негодованию выплеснуться было не суждено, поскольку едва он раскрыл рот, чтобы разразиться возмущённой тирадой, к столу подошёл первый помощник майора Ханджи. Дейзи слёту хорошо запомнила Моблита. Из всего окружения старших офицеров лишь он один с самого первого дня искренне сочувствовал Белл и хорошо понимал, как тяжко ей приходилось с подобного рода ответственностью, да ещё и с таким командованием.       – Что, уже пора? – Удивилась Дейз и, не дождавшись ответа, начала впопыхах запихивать в себя кашу, торопливо запивая её чаем. Бёрнер только молча кивнул с извиняющейся улыбкой и коротко скомандовал: "Вольно", в ответ на отданную ему, как старшему по званию, честь в исполнении ещё-вчера-кадетов. Будь его воля – дал бы бедной девчушке время хотя бы доесть, да с товарищами перетереть какие-нибудь дела. Вон, какая худая и белая, будто обескровленная совсем. С другой же стороны впереди их ожидало столько работы, что каждая минута оказывалась равноценна золоту.       – Ты их не бойся, Дейзи. – По доброте душевной посоветовал Моблит, когда они бодрым маршем зашагали в сторону медицинского крыла. Он уже и сам напоминал себе заботливого папу, который первый раз вёл ребёнка в школу. – Чудики, конечно, но ребята хорошие: и спину прикроют, если нужно, и раны заштопают и разговорами отвлекут. Ворчливые правда бывают. Дейзи с неуверенной улыбкой кивнула, прекрасно понимая, о чём Бёрнер ей толковал. Кабинет врачей встречал привычным, родным сердцу бардаком и замученными, недоспавшими лицами людей, которым «вообще-то-не-насрать-на-ваши-раны-и-плохое-самочувствие».       – ... О. Смотри-ка, Элли, он всё-таки пришёл. – Тухло изрёк моложавый мужчина, очевидно не знавший сна вот уже трое суток кряду. А потом заметил мявшуюся за спиной Моблита Дейзи и вскочил с места. – О! Элли, он привёл нам... э... кого ты нам привёл-то?       – Умолкни! – Негромко рявкнула та самая «Элли» – угрюмая, недовольная и порядком уставшая от шумного соседства женщина, напомнившая Белл злую ведьму с Запада из сказки. – У меня и без твоих истерик голова пухнет – в смету лекарства не влезают!       – Разве это не потому, что ты решила втолкнуть в список первой необходимости всякие ваши женские штучки на случай регул... твою мать, Элиф! Эта книга весит как стул и ты бросила её в мою голову?!       – Всё ради того, чтобы твой гениальный рот навсегда закрылся.       – Что ты будешь делать, если при этом перестанет работать ещё и мой гениальный мозг?       – Возблагодарю Господа-Бога. Игнорируя ругань, Бёрнер чуть потеснился и, впустив Белл вперёд себя в скромную, захламлённую обитель докторов, официально отчитался:       – Дейзи Белл – вас о ней уведомляли, капитан Нойманн. По распоряжению командора Эрвина с сегодняшнего дня будет числиться в составе Медицинского Отряда. Честно говоря, у Дейзи едва не случился сердечный приступ, когда мужчина, отвлёкшись от разговора с коллегой, посмотрел на них с Моблитом и неодобрительно нахмурился.       – Моблит, буду честен – ты мне нравишься, как человек. – Белл подняла взгляд и увидела, как на секунду лицо Бёрнера перекосилось от непонимания и отвращения, а затем моментально вернулось к было невозмутимости. – Но это очень нехорошо с твоей стороны – пользоваться хорошим отношением других и толкать в мой отряд своих родстве...       – У него, вообще-то, есть протокол с твоей подписью, идиот. – С выражением глубокого презрения к отсутствию профессионализма в деятельности своего начальника сказала Элиф, после чего перестала принимать во внимание его потуги оправдать себя чрезвычайной занятостью. – Спасибо, что проводил её, Моблит.       – Ну, проходи... как зовут? Дейзи?.. давай, не стой там, на проходе, Дейзи, – пока Элиф общалась с Моблитом, Исаак перестал закатывать бесполезные концерты, которые никого уже не раздражали даже, и полностью переключился на Белл. – Мы тебя сейчас кратко введём в курс дел, дадим пару-тройку нетрудных задач, и, если не сбежишь от нас через неделю, обещаем официально принять в свой круг избранных медициной, договорились, Маргаритка? В своём воображении Дейзи очень тяжело и очень долго начала вздыхать – приплыли, ещё одно прозвище, мало мне было всех остальных – на деле же с готовностью к любой работе закивала головой.       – Так точно, капитан Нойманн. 34.       – ... То есть они с одного взгляда поняли, что из тебя уже слеплен толковый врач? Взгляд Дейзи, направленный на Ханджи, потяжелел. Ей никогда не нравились такие словосочетания. Они несли смысл некой завершённости действия. По мнению Белл толковый врач, как и хороший доктор – это тот, кому некуда совершенствоваться. Для которого нынешние знания представляют собой потолок и отсутствие возможности двигаться дальше. Однако в глазах других, наверное, всё выглядело совершенно по-другому, поэтому поправлять Зоэ девушка не стала.       – Такое в принципе невозможно. – Она поправила халат и засунула руки в карманы, слегка нервно перебирая между пальцами левой руки цепочку часов, а правой стержень карандаша. – После этого я выложила половину своих разработок, в том числе прототип анальгетика из малого барвинка и кровоостанавливающей смеси из крапивы и тысячелистника.       – Вот ни единого слова не поняла! – Жизнерадостно объявила майор, между делом пролистывая бумаги, в которых были наброски ожидаемых результатов от сегодняшнего эксперимента. – Но если у тебя с Исааком и Элиф всё сложится хорошо за эту неделю, то будь уверена, что остальные медики примут тебя не хуже – эти двое самые паршивые. Дейзи неуверенно посмотрела на задорную, полыхавшую нездоровым научным интересом с утра пораньше, женщину, и обернулась к Моблиту в поисках поддержки, потому что вести с майором диалог она больше была не в силах. Бёрнер оказался занят, обсуждая с Эреном этапы подготовки к эксперименту. Парень нервничал. Остальные не замечали (или игнорировали – что более вероятно), но для неё, знавшей его больше пяти лет, всё было настолько очевидно, что даже не возникло сомнений. Не удивительно: под пристальным надзором капитана Леви у любого могли нервы сдать. Обида за вчерашнее вяло уколола Дейзи под рёбра, но это чувство было настолько слабым, что за него стало стыдно. Белл собралась с духом – так продолжаться не может, и ты это знаешь, Дейз – и подошла к Эрену, неуклюже помахав ладонью.       – Привет. – Он немало удивился, но отреагировал – сконфуженным кивком – девушка обрадовалась и этому. – Как настроение? И прикусила себе язык. Серьёзно, Белл? Твой речевой аппарат всегда так работает?       – Да нормально... вроде... – поначалу Эрен и не понял, что у него спросила Дейзи, слишком сильно изумившись тем, что девушка с ним заговорила, да ещё и так... нормально. После произошедшего ему казалось, что она будет с ним обсуждать лишь рабочие дела, не касающиеся каких-то личных вопросов.       – Врать нехорошо.       – Я просто... сам не знаю, Белл.       – Ты беспокоишься?       – А у меня нет повода? Дейзи вздохнула.       – Есть. – Согласилась она. Но вовсе не с тем, о чём мог подумать Эрен. – Ты сам. Твоё здоровье – очень веский повод беспокоиться. Эрен поначалу порывался возмутиться, но под заинтересованным взглядом майора Ханджи затолкал импульсивность подальше в глотку и стал ждать разумных объяснений.       – За нас не надо. Мы сами о себе позаботимся. Да, я в том числе.       – У тебя есть хорошая предыстория для таких советов? – В полноценную картину слова складывались как-то плохо. По отдельности Эрен, вроде бы, понимал, а вот вместе – никак. – Потому что, если честно, я понятия не имею, к чему ты клонишь. И глазом не моргнув, Дейзи ненадолго замолчала, по предположению Эрена старательно вырисовывая внутри своего непонятного, внеземного мышления чёткую линию разумности.       – Когда ты рассказал про то, что произошло после того, как генерал Пиксис спас вас там, у стены... – Далеко же унесли её мысли. – ... Я очень разозлилась тогда, помнишь?       – Не особо: по твоему лицу вообще мало что понятно, сама понимаешь... И почему ты разозлилась? Да и какое ей вообще было дело до этого? Насколько он её знал, Белл никогда не отличалась особым состраданием. Плохо же он её знал.       – Потому что я ненавижу, когда так происходит... когда люди пытаются играть в деланное благородство. – Ответив так, словно это было очевиднее некуда, Дейзи сложила руки на груди и сцепила пальцы в замок, неловко опустив на них взгляд. Оказывается это смущает – рассказывать о своих чувствах. – Генерал удобно устроился: поставил перед тобой задачу и заставил выбирать: беспомощно стоять и наблюдать за тем, как всё снова рушится, или же пытаться сделать что-нибудь со своей новой способностью, чтобы помочь. Никого не интересовало – можешь ты это контролировать или нет. А за лишнее движение тебе угрожали расстрелом, и на суде... – она вспоминала всё плохое, что произошло, когда её чуть не обвинили в соучастии в преступлении против короля и всего человечества, и не смогла сдержаться от того, чтобы не поджать губы, дрогнувшие от досады. – ... на суде это тоже никого не потревожило, хотя позаботиться об этих вещах – меньшее, что они могли сделать. Но тебе даже спасибо не сказали. – Обратив внимание на пристальные взгляды, прикованные к ним, она понизила голос, не желая, чтобы сказанное вдруг вывернулось наизнанку и в один прекрасный момент стало подстрекательством: – А ты, вообразив себя героем, решил пойти по пути наименьшего сопротивления и взять на себя больше, чем мог вынести. И теперь, успокаивая самого себя мыслями о том, что защищаешь нас... защищаешь всё человечество... ты пытаешься придумать, как бы ограничить себя. Ты боишься, что навредишь нам. И зря. Мы здесь не для того, чтобы ты нас опекал. Я не голословна. Я знаю, каково это: прилагать усилия ради других. Делать всё возможное и невозможное, отдавать самого себя, и остаться проигнорированным. Пытаться втемяшить мысли о том, что это всё ты задолжал другим, в собственную голову, которая пресыщена детской, наивной и смехотворной надеждой на лучшее. Разница лишь в том, что я отдалась добровольно. А тебя заставили поверить в осознанность этого решения. Не подумай, что у меня не оснований так думать, я просто помню твои причины и тебя самого до всего случившегося.       – Спасибо, Белл. – Не совсем понимая причины, но чувствуя острую необходимость поблагодарить её, сказал Эрен. – И ещё, вчера...       – Знаешь, я хочу извиниться за то, что было вчера. Я сильно перегнула палку.       – Да нет... – осознание выбивает из лёгких остаток фразы. – Постой. Ты просишь прощения?       – Не буду врать, что всё, сказанное мною, было выпалено сгоряча. Но если я высказалась о тебе, то должна была, по меньшей мере, выбрать правильное место и время, а не рубить с плеча при всех. В голове, почему-то с самого начала не укладывался весь этот разговор, но извинения Дейзи подвели под непониманием последнюю черту. Эрен был сторонником мнения, что тот, кто первый просит прощения, обязательно оказывается в проигрыше, ведь он уступил, поступился своими принципами и принял чужую точку зрения, пренебрегая собственной. И в этом для него невозможно было найти место гордости – только слабость.       – То есть... вот так легко? Пожав плечами, Дейзи улыбнулась. Девушка совершенно не выглядела, как человек, гордость которого была ущемлена или уязвлена.       – Ну, люди, знаешь ли, иногда так делают.       – Просят прощения?       – Признают свои ошибки.

«– Я поначалу тоже думал, что мрачная и замкнутая, и присматривался долго. Не знаю, чего ждал, да только чувство неприятное очень было до поры до времени. А потом как-то раз мы в увале случайно в Тросте столкнулись – меня за лекарствами отправили, а она с фармацевтом о поставке договаривались, ну и помог ей потом вещи донести... Честное слово, я вообще не помню, о чём мы говорили по дороге, но зато помню, что первый раз за всё время слышал, как она смеялась. – Да ну тебя, Марко, точно врёшь! Я Белл с детства знаю – она улыбается-то с трудом. – Это ты сейчас не понимаешь. Я больше чем уверен, что когда-нибудь вы с ней поговорите с глазу на глаз и ты сам всё осознаешь. Дейзи удивительная. И на это попадаешься гораздо раньше, чем замечаешь.»

Живая и невредимая Дейзи Белл бережно бинтовала его незаживающие, раскусанные до кровавых ран руки – последствие провалившегося эксперимента. (от которого никто не пострадал) (никто) (не) (пострадал) И Эрен впервые за всё время их знакомства почувствовал себя виноватым. Не от того, что его сжирала совесть, а от того, что действительно увидел это – свою неправоту.       – Извини, Дейз. То есть вот так легко, Эрен.       – Да ладно, проехали уже. Так. Легко.