Никогда не иди назад.

48. «Дорогой папочка. Я жива. Люблю тебя. Твой Барашек.» Точка соскочила куда-то вправо – Дейзи тяжело закашлялась и тут же звучно охнула от боли, сотрясшей лёгкие, прострелившей по всей спине и передернувшей плечи. В сравнении с этим обожжённые руки, обильно смазанные мазью, будто не имели чувствительности вовсе. Испугавшись, что Исаак заметит этот нехороший кашель, девушка украдкой оглянулась в его сторону – капитан продолжал самозабвенно работать с документами, скопившаяся горка которых опасно накренилась, грозя вот-вот упасть. Дейзи незаметно выдохнула и опустила взгляд на единственные строчки в письме. «Я жива». Со дня вылазки прошло уже несколько дней. Сутки абсолютной тишины. Но на самом деле складывалось неприятное ощущение, будто не миновало и полутора часов – по крайней мере прийти в себя так же быстро, как и остальным, им, новичкам, было довольно тяжело. В первые часы после возвращения, несмотря на жуткую усталость, Дейзи не могла сомкнуть глаз и лишь пугала впечатлительную Сашу своими молитвами. Наверное, в ночном полумраке и свете единственной зажжённой свечи, коленопреклонная фигура выглядела и впрямь жутко. Молитва оказалась единственным способом справиться с тяжёлым грузом вины за неспособность спасти кого-то ещё. Особенно тяжело было смириться с неподъёмной ответственностью за ту быструю смерть, на которую пришлось собственными руками обречь человека, который мог бы умереть сам, если бы только ему дали выбор. Выбор умереть долго, больно и мучительно. Она знала, что когда-нибудь придётся выбирать вместо кого-то. Не думала только, что этот момент настанет так скоро. «Я жива» – перед глазами встали строчки, больше не казавшиеся радостными, скорее просто констатировавшими факт. Дейзи поджала губы и несколько раз перечеркнула их.       – Капитан… – девушка встала из-за стола, надеясь, что если убедительно попросит Исаака немного сбавить обороты и отдохнуть, то это сделает его хотя бы немного меньше похожим на восставшего из мёртвых: за дни практически безвылазного пребывания в лазарете Нойманн оброс щетиной, обзавёлся синюшно-чёрными мешками под налитыми кровью глазами, и начал противно пахнуть потом, немытыми ногами и засаленными волосами.       – … Маргаритка, занеси эти отчёты командору и можешь быть свободна, – мужчина не глядя придвинул ближе к краю стола несколько папок, и продолжил писать, изредка припадая к кружке с остывшим чаем, который ему насильно всунула Дейзи, опасаясь, как бы ушедший с головой в ведомости, журналы проверок, личные карточки и прочее бумажное барахло капитан не свалился от обезвоживания.       – Но капитан, вам тоже необходимо…       – Дейзи. Девушка закусила нижнюю губу и шумно вдохнула через нос: перерезанное по центру оконной рамой, размытое отражение Марко в стекле над письменным столом Исаака отрицательно качнуло головой. Боже, может быть хватит? Хотя, даже если Дейзи и хотела бы поступить как-то иначе – наперекор советам умершего человека – вряд ли был какой-то другой выход. Белл молча кивнула, взяла документы и прислонила кулак свободной руки к груди со словами:       – Так точно. Будь на её месте Элиф, которая умудрялась заставлять капитана делать то, чего он не хотел или исполнял спустя рукава, она бы давным-давно схватила Исаака за шкирку и выволокла прочь из кабинета, пообещав настучать руководству и попросить уменьшить жалование. Всё меняла одна-единственная деталь: Надгробия не умели говорить. Стыдно признавать, но вдвоём справлялись плохо. Медиков из резерва привлекать не стали – Нойманн уверил и без того не особо упиравшегося командора в том, что им не нужна подмога, и сам погрузился в работу с головой. Отговорка для всех была одна и та же – нескончаемый поток занятости отлично прочищал голову от ненужных мыслей. Не то, чтобы Дейзи не понимала. Не то, чтобы не понимали все вокруг. Она вышла из кабинета, тихо прикрыв за собой дверь, и направилась на верхний этаж, чтобы выполнить распоряжение Исаака, стараясь игнорировать нестерпимое желание остановиться и как следует прокашляться. На стенках горла словно осела какая-то пыль, от которой всё время сохло и першило, и Дейзи, варварски попирая собственные докторские наставления, совсем не хотела думать, к чему это могло привести. Спрятав это чувство как можно глубже, словно его и не существовало, Белл расправила плечи и двинулась по уже знакомому маршруту. «Я жива».

«Дорогой папочка. Я убила человека».

49.       – Капитан попросил передать эти отчёты. – Дейзи методично складывала папки друг на друга, отыскав первое попавшееся свободное пространство на столе. – По вашему распоряжению я также составила рапорты относительно ситуации с Эреном: для Центра и более подробный лично для вас. Хотя даже для командора Дейзи начертила лишь ёмкий очерк, стараясь не вдаваться в подробности тех моментов, которые могли бы усугубить положение её или Эрена в глазах руководства, называя те случаи, упоминание которых избежать было нельзя, «стечением обстоятельств». Центру и вовсе достанется поверхностная версия, полная поправок и командоровской цензуры. Обсуждать случившееся в лесу с кем бы то ни было Дейзи не собиралась. Поэтому спустя столько дней все детали произошедшего оставались сугубо между ней и Эреном. Даже если последний совсем не оценивал стараний девушки.       – Спасибо. – Коротко поблагодарив её, Эрвин задумчиво постучал остро заточенным концом карандаша по бумаге, очевидно мыслями пребывая где-то на том уровне планирования, который для девушки был недосягаем. Удивлённо вскинув брови, она на мгновение опешила: с некоторых пор слышать вежливую, почти доброжелательную интонацию стало чем-то из ряда вон выходящим. Но её замешательства Смит не принял во внимание, своим молчанием удерживая в кабинете, словно желая что-то сказать или же спросить. А может быть это Дейзи себе лишь напридумывала – в конце концов командор Разведкорпуса оставался для неё слишком закрытой книгой, чтобы судить о его жестах однозначно.       – … У вас будут ещё распоряжения? – Осмелилась спросить девушка, проглатывая очередной приступ сухого, будто аллергического кашля, защекотавшего вдруг и лёгкие тоже. К горлу подкатил комок нервного волнения, образовавшийся под изучающим взглядом где-то в районе сердечной жилы, и теперь плавно двигавшийся из одного места в другое.       – Скорее вопрос, – приглашающий жест со стороны Эрвина вызвал в Дейзи ещё большее опасение, но теперь уже вперемешку с интересом. – Ты можешь присесть. Ноги слушались плохо, руки тоже абы как – да и вообще всё тело как будто закаменело. Зато вот сердце наоборот – заработало ещё усерднее, вызывая в груди непонятную фантомную боль. Под рёбрами всё билось, трепетало и дрожало. Дейзи кое-как дошла до ближайшего стула и села так прямо, как не сидела даже перед Шадисом в бытность курсантом. Со стороны, наверное, выглядело смешно, но самой девушке казалось, что если не найдётся ничего, что сбавило бы оборот нервозности, то её вот-вот сломает надвое.       – Это о состоянии капитана Леви. На твой взгляд, как быстро он сможет вернуться в строй? Давление усилилось, а вместе с этим увеличилось напряжение.       – Вы спрашиваете меня? – Безобразно-глупо выпучив глаза, уточнила Белл. – Но капитан Исаак уже… предоставил отчёт.       – Да, я прочёл его, но мне интересно, что по этому поводу думаешь ты. Если опираться сугубо на внешность, то Эрвин Смит выглядел в какой-то мере безобидно. По факту он вообще не казался угрожающим или тем, кто пользовался положением, чтобы наказывать неугодных по поводу и без, как это делали в Полиции. Иногда в ледяных осколках, из которых были сплавлены его глаза, Дейзи даже улавливала подобие человеческого тепла. Но он всё равно невероятным образом пугал её.       – … Удар пришёлся не на само колено. – Скромно опустив глаза, будучи не в силах выдерживать зрительный контакт, девушка наконец заговорила: – Травма не должна отразиться на двигательных функциях. По приказу капитана Исаака я провела все необходимые процедуры, чтобы избежать отёков и кровоизлияний в полость… Может, если не смотреть на него, он исчезнет?       – «Травма не должна отразиться», но может?       – Динамика восстановления очень хорошая, – мигом поспешила заверить Дейзи, чувствуя себя хуже, чем на допросе. – Но боюсь, что это не отменяет риска заработать негативные последствия, если начать нагружать ногу слишком резко или интенсивно. Восстановление таких травм обычно занимает около трёх-четырёх недель, однако судя по тому, как отёк спал буквально на вторые сутки, процесс займёт ещё около недели. Затем можно будет вернуться к обычным тренировкам. Отдалённо Дейзи понимала, что именно так сильно напрягало её в моментах с командором Эрвином: то, как она неизбежно чувствовала себя обычным напуганным ребёнком, который словно заблудился в чаще, и только что нашёл взрослого, способного либо вывести, либо же закопать в этом самом лесу. Её слова звучали взросло, пусть и не совсем уверенно, но те эмоции, что за ними скрывались, принадлежали девочке-подростку, которая боялась неизвестности и прятала за муштрованной солдатской выдержкой так много вопросов, что с трудом отделяла чувства от крайней необходимости ориентироваться по ситуации.       – Неделя значит… – фраза вышла задумчивой и Белл предположила, что командор в уме уже рассчитывал манипуляции с этими сроками и каким образом это можно было купировать. – Тогда я полагаюсь на тебя, Дейзи: с сегодняшнего дня восстановление капитана Леви будет твоей задачей.       – Так точно, сэр. – Машинально ляпнула девушка в ответ, совершенно не задумываясь. Потом замерла. Подняла голову и переспросила: – … Что? – И от растерянности вскочила с места, нелепо взмахнув руками: – На меня?! Я лишь делаю перевязки и компрессы – само́й реабилитацией занимается капитан Исаак!       – Он попросил заменить его.       – Но почему?       – Полагаю тебе стоит обсудить этот вопрос с ним. Замерев на месте с выражением дикого, первобытного ужаса на лице, Дейзи то открывала рот, порываясь что-то сказать, то закрывала его, ненароком упуская хаотично врезавшиеся в голову мысли. Нет, она не сомневалась в том, что способна действовать правильно, когда дело касалось восстановительных процессов – она боялась, что Исааку взбредёт в голову преждевременно заменить ею Элиф. На смену напряжению пришёл огромный камень ответственности, к которой Белл была очевидно не готова.       – Вы считаете, что я заслуживаю доверия? Корявый вопрос, не имевший под собой никаких обоснований, кроме спутанных эмоциональных всплесков внутри головы Дейзи, вызвал у Эрвина Смита слабую полуулыбку – он всё понял. Абсолютно каждую эмоцию, которая пряталась за одним нелепым вопросом. Неуверенность, детский страх проявить слабость, и даже неуловимую, неосознанную девчачью неловкость.       – Я считаю, что могу на тебя положиться. Вопреки его словам, Дейзи не почувствовала себя легче. Она уже собиралась уходить, потому что по внутренним ощущениям этот разговор вёл в самое обыкновенное, крайне формальное и прямолинейное «никуда», но в последний момент остановилась перед дверью и, не поворачиваясь к Эрвину лицом, полушепотом спросила:       – Командор… Сэр, скажите, вы не устали?       – От документов?       – От войны. Шорох царапавшего бумагу пера замер, оставляя в ушах Дейзи напряжённый звон ожидания.       – … Ты можешь идти. Именно в этот момент – когда её вопрос остался малодушно проигнорированным – Белл полностью осознала масштаб катастрофы, в которую идеально вписалась со всеми своими выкрутасами: Смит решил не выводить заблудившуюся девочку-Дейзи из леса;       – Так точно, сэр. Он принял решение закопать её в этом лесу. Заживо. 50. Столичные медики придумали для восстановления умный и ёмкий термин: «физиотерапия». Дейзи признавала звучность и отмечала подчёркнутую серьёзность выражения, поэтому тоже понемногу привыкала оперировать им, чтобы в будущем пугать несведущих. Но пока что получалось использовать слово в обиходе не очень хорошо – хотя бы потому что началась «физиотерапия» с того, что Исаак слёг от переутомления, и не мог ни контролировать, ни консультировать свою протеже. «Бессонница таки доконала пижона», – узнав о недуге, Ханджи искренне желала захворавшему приятелю скорейшего выздоровления. В ответ она слышала проникновенное – «Буду-буду, ты тоже тут не захирей», – что в сущности прозвучало как: «Иди к чёрту», но майор не обиделась и спокойно отправилась в свою часть штаба на мозговой штурм.       – Если вам будет больно, не молчите. Леви посмотрел так тяжело, как будто над ним издевались, и ничего не сказал. Дейзи предположила, что капитану просто не нравилось лежать на больничной койке и выполнять «упражнения для инвалидов», как их в шутку рискнул назвать Исаак. Но одно уже то, что мужчина не сопротивлялся лечению и послушно следовал рекомендациям, облегчало работу вдвое.       – Я знаю, что вы прекрасно умеете терпеть, – Дейзи даже улыбнулась сквозь въедливую усталость и недосып, – но если мы хотим закончить этот курс быстрее, лучше бы вам говорить, когда я делаю больно. Хотя порой объяснять, чем были чреваты излишние буйства и самодеятельность, всё же приходилось. Несмотря на отдалённые опасения, смущаться как-то не приходилось – Дейзи быстро привыкла к тяжелым, полным усталости взглядам, мрачному чувству юмора, прямолинейным комментариям и выражениям, и даже к тому, что порой приходилось командовать старшим по званию. «Ногу чуть выше»; «Нет, не поднимайте, пожалуйста, резко»; «Ну, куда вы так торопитесь?»; «Капитан, вы ведь не планируете вечно на больничном сидеть?».       – … Вы как будто штырь железный проглотили, расслабьте немного таз. Девушка осознавала серьёзность и одновременно несерьёзность травмы: она наизусть знала весь перечень нехороших последствий, к которым могло привести пренебрежение, – капитан Леви, наверное, считал, что не имеет права относиться к собственным ранам, как к чему-то серьёзному, когда столько солдат оказалось в ещё более ужасном положении, нежели он сам. Дейзи не знала наверняка, но могла… предположить исходя из того впечатления, которое он оставил за ушедший месяц. Однако для неё в любом случае оказалось фактически невозможно унять вопившего внутри собственной головы врача, мнение которого шло вразрез с мнением капитана.       – Однако слава «Ведьмы лазарета» всё-таки заразная, – мужчина хмурился, от чего его лицо становилось ещё мрачнее, но всё же старался делать так, как говорили: стоять твёрдо и двигаться не так резко. – Уже и говоришь похоже.       – А что, это какая-то болезнь? – Сидевшая у его ног девушка с интересом подняла глаза, продолжая плавно сгибать травмированное колено и одновременно следить за реакцией. – Я думала, что это прозвище дали Эли́ф из-за её... характера.       – Да как же: она, когда перевелась из сиделок при военном госпитале, прямо как ты – мямлила, да блеяла поначалу. Я подробностей не знаю, не интересовался, но слышал, что у медиков на должности в Разведке характер меняется.       – В какую сторону?       – В неуставную.       – А, так это не должность… медленно разгибайте ногу… это просто люди лечиться адекватно не хотят… отлично, и снова сгибайте… Должен же кто-то доходчиво объяснять, что с переломом лучевой кости в привод лезть на следующий день – всё равно, что в петлю… и разгибайте. – Она убрала руки, поднялась на ноги, оказавшись едва ли не на целую голову выше своего капитана. – Отлично, на сегодня мы закончили. С такими темпами через пять дней вы уже сможете вернуться к обычным тренировкам.       – Нет способа это как-то ускорить? Предпочитаю быть менее бесполезным – особенно когда на носу важная операция.       – Никак нет. – Вежливо отчеканила Дейзи, отодвинув шторку ширмы. Упоминание операции заставило её внутренности на мгновение сжаться и конвульсивно дрогнуть. – Командор распорядился, чтобы я вернула вас в строй на постоянную службу, а не на одно задание, после которого вы можете остаться калекой. – Обратив внимание на то, что в ответ не прозвучало никаких напоминаний, кто здесь капитан, а кто подчинённый, девушка расслабленно повела закостеневшими плечами, словно сбрасывая сковавшее их напряжение. – Если других вопросов ко мне нет, то я не смею вас задерживать – насколько мне известно, командор Эрвин не пожалел для вас бумажной работы на время больничного. Если её столько же, сколько у капитана Исаака, то, думаю, будет разумно начать разбираться с ней прямо сейчас.       – Бесценная рекомендация. – Сухо изрёк Леви, уже обувшись и как раз собираясь покинуть лазарет, упрямо ковыляя к выходу. – Я думал, что на больничном людям положено отдыхать и выздоравливать. С губ Дейзи сорвался короткий смешок.       – Больничный подразумевает размеренное восстановление, соблюдение режима и диеты, полностью исключая бессмысленные скитания по штабу в надежде в чём-то пригодиться, – сказала она и припала к стакану с водой, запивая спонтанный кашель, царапнувший пересохшее горло. То, как Леви обернулся в последний момент, словно услышав сдавленное, практически неслышное бульканье в её горле, навело девушку на пугающую мысль – неужели он понял? – однако мужчина лишь скупо поблагодарил её за лечение и оставил наедине с самой собой. 51. Дейзи запретили работать в ночь, но кто бы сомневался, что Жан найдёт её именно в лазарете и именно с какими-то стекляшками в руках. Он для вида стукнул костяшками в приоткрытую дверь, но девушка не соизволила обратить на это внимание, и Кирштайн решил ненадолго остаться сторонним наблюдателем, прислонившись плечом к стене и скрестив руки на груди. Белл ходила от одного угла к другому всё время что-то подмешивая в колбы, делая пометки в тетради и бормоча непонятную нелепицу себе под нос. Временами она запускала пальцы в лохматые волосы и зачёсывала их назад, открывая слегка вспотевшее, зарумянившееся от духоты лицо. Ещё реже подозрительно закашливалась, положив ладонь на грудь и скривившись от боли – подозрения падали на то, что трещины в рёбрах всё же оставили не только синяки. Маниакальная страсть Дейзи к тому, чтобы выжимать из себя все соки во имя знаний и медицинских открытий во благо человечества, определённым образом восхищала и волновала одновременно: пожалуй сейчас Жан немного лучше понимал Марко с его вечной тревожностью по отношению к Белл. В кадетке это как-то не особо напрягало – ну изводит себя, и что? – а теперь... Теперь Марко не стало. Не стало того, кто вовремя напомнил бы ей про сон, еду и отдых. И ты решил, что будешь волноваться за неё вместо него. Решил, что это правильно – пообещать что-то мёртвому другу, лишь бы не видеть кошмаров, в которых он укоризненно качает головой и упрекает взглядом. Лишь бы верить, что это правильно. Посчитаешь, сколько раз ты уже ошибался, думая «правильно»?       – Чёрт возьми... – звонкий треск бьющегося стекла вылил за шиворот ушат ледяной воды, выдёргивая из мерзких самоуничижительных мыслей. Ещё секунду назад Дейзи писала свои непонятные белловские загогулины мелом на доске, а сейчас прижимала руку к лицу и отодвигала в сторону носком сапога осколки расколоченной вдребезги склянки, свободной ладонью держась за тумбу позади себя, чтобы не упасть.       – Развлекаешься? – Жан шагнул в кабинет, игнорируя ошарашенный взгляд и то, как девушка дёрнулась, ударившись плечом о доску. – По-моему, это знак, чтобы ты остановилась и пошла на боковую.       – А что, уже так поздно? – Удивлённо моргнув, спросила она, повернув голову к окну. С губ сорвалось изумлённое: «Ой» как только в глаза бросилась непроглядная темень снаружи.       – Ты торчишь в лазарете с обеда, Дейз. Сейчас почти полночь. Сквозь пальцы закапала кровь, пачкая рукав халата и битое стекло под ногами: Кирштайн тревожно нахмурился, осмотрелся вокруг в поисках платка или чего-то похожего, но нашёл лишь стопку марлевых отрезов на одной из подвесных полок и, недолго думая, стянул один, чтобы намочить водой из кувшина у раковины.       – Я... Спасибо... Я не думала, что пропущу ужин. – Белл аккуратно взяла из его рук компресс и положила на переносицу.       – Армин сказал, что ты отказалась идти.       – ... Армин заходил? Сперва Жан не понял, почему она спрашивала – очевидно ведь. А потом он присмотрелся к её лицу и хаотичные линии догадок сошлись в одной точке: под глаза Дейзи вновь вернулись глубокие синяки и краснота, словно без них образ Белл был незаконченным, несовершенным. Кирштайн с подозрением осмотрел кабинет на наличие пледа и подушки, которыми пользовалась девушка, когда проводила ночёвки вне кубрика. Так и есть – она притащила сюда свои пожитки и сложила на кушетку, толком ими не воспользовавшись. Ненормальная... просто неадекватная.       – Сколько ты спала за последние сутки? – Заметив, что Белл потянулась к венику в углу, Жан взял её за плечи и развернул в обратную сторону со словами: – Иди-ка, сядь. Я сам уберу. Удивительно: Дейзи не стала спорить и послушно поплелась к кушетке, попутно задумчиво мыча и подсчитывая в уме... а может быть решая – соврать ему или сказать правду.       – Часа три? Может, четыре... Понятия не имею, – честно ответила она, присев на кровать и вытянув ноги.       – Не уверен, что капитан приказал тебе уработаться в хлам, – с иронией и без зрительного контакта слова дались легче. Пообещав самому себе убрать всё по-настоящему, но чуть позже, Кирштайн смёл стекло к стене и поставил на него веник. Звучно усмехнувшись, Дейзи поднесла чистую, не замаранную в крови, руку к лицу, проверяя – остановилась ли кровь, – подтёрла подсохшие следы на щеках и подбородке и убрала компресс в сторону, а затем откинулась на спину и легла поперёк кушетки, вытянув руки над головой.       – Я планировала сделать передышку, просто... забыла. Браво! – Жан мысленно расщедрился на бурные овации, никак не реагируя внешне. Кажется, способность удивляться её поведению аквариумной рыбки покинула его список особых умений ещё месяц тому назад, хотя Кирштайн всеми силами старался не воспринимать Белл, как отбитую городскую сумасшедшую. Наверное, в её переполненной медицинским загонами голове банально не оставалось места для маленьких повседневных нюансов.       – К слову об этом, – прервав подзатянувшуюся паузу, девушка заговорила, глядя в потолок. Она вообще в разговорах часто смотрела куда угодно – лишь бы не на того, кому предназначались её слова. – У тебя какое-то ко мне дело? По логике вещей Дейзи должна была об этом спросить. Но... блять, почему? Просто почему её логика включается именно тогда, когда наглухо отказывает его?       – Нет, я не... не совсем. До того самого момента, как этот вопрос прозвучал вслух, Жан был полностью уверен в том, что у него имелась в запасе какая-то веская причина прийти сюда после отбоя и уличать Дейзи Белл в нарушении капитанских распоряжений. Однако он стоял, онемев, как полный придурок, и не мог ничего вспомнить. Не мог придумать. Всё тело захлестнула пекущая волна неловкости от осознания того, что это вообще получилось как-то спонтанно: сон совсем не шёл, мысли – одна хуже другой – навязчиво точили мозги под невесёлое, мрачное будущее, и Жану так бредово показалось, что Дейзи тоже могла маяться бессонницей. В действительности хотелось, чтобы это было так. Чтобы кто-то... она могла составить компанию.       – ... Молоко с мёдом.       – Что? Дейзи вернулась в сидячее положение, поставила локти на колени и положила подбородок на раскрытые ладони, наматывая на указательный палец упавшую на лоб прядь волос:       – Тёплое молоко с мёдом. От бессонницы. – Она едва-заметно улыбнулась, но скорее для себя – для тёплых воспоминаний: – Когда мама возвращалась с вылазок и брала выходные, папа каждый вечер водил её на прогулки по городу, а потом, после ужина, подогревал молоко и клал в него маленькую ложку мёда. Иногда он заваривал ей чаи из тех трав, что я собирала и сушила. Ромашка и мята, душица, шалфей, первоцвет. Мама спала так сладко, что порой даже мне становилось завидно. В сознании что-то неумолимо заскреблось, выцарапывая тонкой иглой изнанку черепа. Как она поняла? Просто посмотрев? Прочитав мысли?       – Я даже слова не сказал. – Сглотнув скопившуюся во рту слюну, Жан упёрся поясницей в столешницу и скрестил руки на груди, стараясь выглядеть увереннее, чем на самом деле был в этот момент. – Не спеши ставить мне диагнозы. Белл это ни капли не смутило.       – Извини, – совершенно и до смешного искренне сказала она. – Привычка. В медчасть редко ходят за чем-то, кроме диагнозов. Великолепно, Кирштайн. Давай, испорти всё. Возьми её заботу, честность, старания и попытки общаться с тобой н о р м а л ь н о. Возьми и проеби их, потому что ты устал, невыспался, разочарован, перелопачен вдоль и поперёк, и вообще мудак.       – Да нет, это я глупость сморозил. – Он неуклюжим жестом потёр заднюю часть шеи, повернув голову в сторону, чтобы она не увидела прилипшую к щекам красноту. – На самом деле ты всё правильно поняла. Уже вторую ночь так. Не знаю, от чего это. Паршивый лжец. Знаешь. Просто не хочешь признавать. Просто ждёшь, что страх увидеть в кошмарах Марко когда-нибудь атрофируется. Дейзи улыбалась и смотрела на Жана так, словно всё понимала (зачем?). И он всеми фибрами души чувствовал разворачивавшее грудь волнение от этого взгляда (хватит).       – Вряд ли я, конечно, найду сейчас молоко и мёд, но... ромашка и мята найдутся. Хотя не обещаю, что уснёшь, как только сделаешь глоток. Она встала и зашагала по кабинету так бодро, как будто пару минут назад вовсе не было головокружительной слабости в коленях, расплывавшихся перед глазами кругов от недосыпа, растекавшейся ручьями крови из носа и покалывавшего онемения в пальцах.       – Дейз, – Жан окликнул её, не успев поймать за руку, чтобы остановить. – Эй, давай не сейчас, ладно?..       – Если ты будешь меньше говорить и больше помогать, то я закончу гораздо быстрее. Займись чайником.       – Белл, ты только что буквально захлёбывалась кровью из носа. Находясь уже у знакомого с прошлых разов шкафчика, девушка замерла. Послушалась? Конечно же нет: всего-лишь задумалась о чём-то судя по тому, как в следующее мгновение её рука ловко раздвинула хрупкие, дребезжащие от соприкосновений друг с другом банки, и вытянула нужную среди других абсолютно одинаковых. Вряд ли Кирштайн мог заставить Белл передумать – в некоторых вопросах она оказывалась чересчур упёртой и непреклонной. Аномалия – по-другому и не скажешь.       – Ну, если снова случится нечто подобное, думаю, ты будешь в состоянии дать мне ещё один холодный компресс, – Дейзи хмыкнула и поднялась с колен. – Плита там. ... И эта аномалия оказалась единственным, что спасало от нелепой боязни и безрадостных перспектив ворочаться с одного бока на другой, нервируя соседей по кубрику скрипом кроватных досок. Спасло тёплым голосом, убаюкивающей историей и тем, что фактически ничего не изменилось.       – Расскажи ещё, – поддавшись полегчавшему настроению, сказал Жан ещё до того, как успел подумать над своими словами. И снова с разбегу прыгнул на одни и те же грабли. Не успев придумать оправданий, причин, нужных слов в конце концов. Но вряд ли Дейзи ждала чего-то разумного – иначе вряд ли она стала бы так улыбаться и не задавать сложных вопросов, на которые у Кирштайна не было ответов.       – Однажды папа принёс домой дорогущее розовое масло – оно безумно приятно пахнет, ты знал?..