Никогда не иди назад.

58. Трусливых зрителей, боявшихся подходить ближе, чем на десять шагов, но кровожадно желавших понаблюдать за процессом издалека, собралось даже слишком много. Как будто Полиция нарочно слеталась вокруг, подобно стервятникам: чтобы растащить куски тёплой, ещё не остывшей плоти, когда её владелец отдаст богу душу. Дейзи не колебалась – наблюдение со стороны было ей безразлично, когда голову забивали мысли о спасении пациентов – а ещё она знала, что этот человек точно не погибнет на её руках. Не сегодня. Нужно было лишь озвучить лечение, чтобы он знал, какие ждут последствия – многотонный вес, лежавший на ногах, не мог их не оставить.       – Как ваше имя?       – … Итан Борман.       – Возраст?       – Двадцать… девять.       – Вы знаете, где находитесь в данный момент, Итан? Дейзи принялась механическими, отлаженными движениями извлекать из своей сумки всё необходимое для предстоящей операции. Мужчина тем временем непонимающе нахмурился, словно пытаясь вспомнить. Его дыхание становилось слабее, и чем дольше длились заминки между ответами – тем мрачнее становилась Белл.       – Кажется… Стохесс?.. Я не…       – Хорошо, сэр… Очень хорошо. Кто-то из сторонних наблюдателей, набравшихся храбрости подойти ближе, грубо спросил:       – Ампутация?       – К сожалению. – Обделив вниманием невежу, ответила девушка, не отвлекаясь от подготовки. – Я постараюсь сохранить столько сантиметров, сколько смогу, но не более того. Общий вес раздробил кости, вмял осколки в мышечные ткани и разорвал артерии. Едва Дейзи успела вытащить пузырёк с ненавистными всей душой опиатами, как тут же была схвачена за локоть. Её грубо дёрнули вверх, сперва ставя на ноги, а после – оттаскивая в сторону, вынуждая покинуть пациента. Полицейский сжимал руку Белл с такой ненавистью, что, наверное, с удовольствием оторвал бы её девушке, если бы не зрители, в числе которых также были офицеры Разведки.       – Что вы делаете?!       – Спасаю своего товарища от позорной жизни калеки! Девушка на секунду приподняла брови, удивляясь – и сюрприз был, скорее, из разряда очень неприятных. Спасает от инвалидности, отбирая жизнь в принципе? Что ж… достойная рука помощи от служащего Военной Полиции.       – Его пульс и дыхание слабеют…       – Я не позволю сопливой медсестричке из Разведки изувечить кого-то из своего отряда! Сперва его должен осмотреть врач Лейб-гвардии! Поначалу у Белл были сомнения в том, какой из мотивов руководил праведным гневом мужчины: её юный возраст, отсутствие мужского органа в промежности или же принадлежность к самому презираемому во всей армии подразделению. Услышав претензии, она уяснила чётко – всё и сразу.       – Медсёстры есть только в Военной Полиции и в Гарнизоне, сэр. Разведкорпус упразднил эту должность. Я – военно-полевой хирург.       – Мне плевать, как ты там зовёшься! Вы, разведчики, используете ампутацию при любой удобной возможности, потому что это самый быстрый и лёгкий способ, но в Центре есть квалифицированные хирурги, которые помогут ему сохранить конечность! Нужно лишь…       – … Подождать? – Отчаянно борясь с предвзятостью и скептицизмом внутри себя, поинтересовалась Белл. Она не знала – стоило ли обидеться за оскорблённую честь медика Разведотряда, или же оценить по достоинству заботу офицера о своём товарище. – Чрезвычайное положение всё ещё не отменено, и гражданских докторов, пусть и самых лучших, пустят только в случае полного снятия ограничений, а до того момента на территории останутся работать лишь военные врачи.       – В таком случае мы сами разберём завал и вытащим его, а после – доставим в госпиталь. Мои люди изучили конструкцию, она достаточно крепкая и не рухнет на Бормана, если действовать осторожно и начать разбирать с левой стороны.       – Даже так, ноге уже не помочь: по шкале тяжести любой врач оценит травму в семь-восемь баллов. И это лишь вопрос времени, когда разовьётся некроз. Времени, которое вы собираетесь потратить на «осторожность». – Жёстко отрезала Дейзи. Но затем выдохнула и вновь попыталась убедить старшего по званию позволить ей провести операцию. – … Прошу вас, сэр, в лучшем случае вы просто оставите ему недееспособную конечность, на которую даже не опереться, а в худшем – лишите ещё и той, которую ещё можно спасти. Белл ожидала поддержки. Разумные доводы были её сильной стороной, если дело касалось медицинских вмешательств, а ещё разведчики умели защищать своих. Однако она не думала, что помощь придёт не только от них, но и со стороны… неприятеля. Другие полицейские, по всей видимости, подчинённые упрямого барана согласились с Дейзи. Не удивительно, что горе-руководитель сдался. Даже самый безнадёжный идиот смог бы сложить настолько очевидные аргументы воедино.       – Тебе уже приходилось…       – Да. Но чтобы вытащить его правую ногу мне понадобится ваша помощь. Сама раздвинуть разлом, в котором её зажало, я не смогу. Коротко объяснив, что требовалось от него, как от старшего, чтобы спасти жизнь и максимальную возможную целостность подчинённого, Дейзи без препятствий вернулась к тому, с чего начала – к пациенту. Она уверенно и точно работала инструментами, исключая лишние движения и с каждым пройденным этапом оставляя всё меньше и меньше сомнений в своих способностях или опыте. К тому времени, как выживший, накачанный опиатами по самые уши Итан Борман, был готов к транспортировке, а одежда и руки врача окончательно повлажнели и приобрели жуткий, пугающий цвет человеческой жизни, все претензии сошли на нет. Жаль, что это, сквозившее во взглядах наблюдателей «почти-уважение», её совершенно не интересовало. Дейзи не хотела выглядеть чудесным спасителем – особенно сейчас, когда она просто была уставшим, измученным врачом, у которого оказался дьявольски-трудный день.       – Дейзи, ты ранена? – Встретив её первым из всей группы, Армин ужаснулся.       – Нет. – Глухо ответила Белл, безразлично осмотрев ладони и пальцы. Пожалуй, для разрядки уместна была бы шутка в духе: «зарезала пару-тройку людей по пути сюда» – однако Дейзи плохо переваривала и этот безнадёжный юмор. Особенно в свете последних событий. Не услышав дополнительно вопроса или предложения помощи, она замолчала, долгим и пристальным взглядом высверливая в лице Арлерта оплавленные огнём дыры. Тот не отворачивался, как будто понимая на уровне инстинктов все сомнения, мучившие душу девушки. И со стороны даже казалось, что он был готов дать ей ответ, в который верил сам. Если бы только Дейзи действительно захотела поговорить об этом. Однако пока что чётко-сформированные вопросы были только у Армина.       – Послушай, я знаю, что сейчас, может быть, не совсем подходящий момент, но случай, о котором ты сказала тогда Эрену, это…       – Правда.       – Он напал на тебя? Как на Микасу тогда?       – О, нет, Эрен предпочитает обижать меня, будучи человеком, а не гигантом.       – Почему ты никому не рассказала?       – Потому что. Потому что это не ваше дело. Потому что нам не нужен Голубь Мира с оливковой веточкой в клюве, чтобы решить это. 59. Независимо от её желаний, Голубь Мира как будто всё же ненадолго заскочил в штаб на огонёк. Вокруг воцарилось более-менее шаткое спокойствие: очевидцы не упускали случая во всех красках обсудить произошедшее; рекрутам, как непосредственным участникам случая, дали короткий промежуток для передышки – допрос ненадолго отложили; старшие же офицеры занимались расследованием и разгребанием последствий поимки Женской Особи. Которая состоялась с весьма сомнительным успехом нужно заметить. Однако относительно-спокойный капитан Леви, никак не комментировавший форменный бардак, наводил Дейзи своим поведением на мысли о том, что весь спектакль был затеян не только ради поимки вражеского лазутчика, но и для демонстрации своим союзникам бесспорного наличия других перевёртышей, затерявшихся в военной структуре. И если с первым всё вышло совсем не так, как предполагал изначальный план – как ни крути, а допрашивать кусок стекла, в который заключила себя Энни, было тем ещё приключением – то последнее должно было на девяносто, если не на сто процентов убедить верхушку в том, что дело Разведкорпуса – правое, и определённо стоило того, чтобы развязать Эрвину Смиту руки. Обсуждать свои домыслы с ребятами Дейзи пока что опасалась – не хотела ломать себе голову, если кто-то из особо-умных вдруг отважится поэтапно разжёвывать всё то, что Белл, по их мнению, поняла неправильно. И без того было тошно, горько и душно. Самочувствие по-прежнему оставляло желать лучшего. Лучшего надгробного камня и приличной посмертной эпитафии на нём. По первичному медицинскому заключению, которое девушка осмелилась поставить себе (чего, почему-то, не одобряли ни отец, ни Исаак с Элиф), её навестили обычные простудные осложнения, вызванные перегрузкой организма, недостатком лечения и сна, несоблюдением постельного режима и прочих врачебных рекомендаций, на которые банально не хватало внимания. По внутренним ощущениям состояние колебалось от холодного, трясущего ада до сосредоточия геенны огненной, которые в равной степени предвещали бесславную и откровенно-тупую для врача смерть. Поэтому последние пятнадцать минут Белл занималась поиском безлюдного местечка, чтобы от души откашляться – душ она принимала вместе с Микасой, так что там этого сделать не удалось. Укромный уголок, к величайшему сожалению, не нашёлся. Зато в процессе его безуспешных поисков нашлась почти пустая столовая. Сама Дейзи не была голодна, однако взять банальный перекус для той же Микасы, что упорно и бессмысленно сторожила сон измученного обращением Эрена, Белл сочла неплохой идеей. Не хватало, чтобы в их компании появился кто-нибудь ещё с признаками недоедания – этой ролью Дейзи предпочитала довольствоваться единолично. На кухне, конечно, нетактично посетовали, что девушка от недоедания вот-вот свалится без чувств или её снесёт первым же попутным ветром, и доверительно выдали аж две порции. С подносом наперевес Белл услали восвояси – не то, чтобы она была очень сильно против или горела желанием отужинать в общей столовой. Но едва она дошла – доплелась скорее – до двери, за которой собралась вся остальная компания, как тут же захотела вернуться назад. Дейзи отчётливо услышала, как Эрен сказал, что ему было противно восстанавливаться так быстро. Ей же было противно вспоминать своё поведение и слова по отношению к нему. Пусть Белл редко сожалела о таких вещах, однако даже по собственным меркам в последнее время она вела себя крайне странно: часто обижалась, много злилась и не очень-то хотела быть терпеливой. А сегодня… Вместо сострадания, которому сызмальства учила её религия; вместо того, чтобы успокоиться, поняв отчаяние преданного человеческого доверия; вместо слов: «Я знаю, что тебе тяжело» – Дейзи Белл ощутила чистейшей воды ярость и почти позволила себе потеряться в ней. От стыда выступали слёзы – не этому мама учила её. Не на этот путь наставлял Господь. Как теперь можно было смотреть в глаза Эрена или Армина после… такого?       – Всё хорошо, – зашептала она сама себе под нос. – Я справлюсь, успокоюсь… Всё будет хорошо. Часто дыша и кусая дрожавшие губы, Дейзи изо всех сил заталкивала постыдный, жалкий плач обратно. Приказывала себе прекратить этот ужасный акт великомученицы, которая могла лишь питать землю своими крокодильими слезами. Несколько минут прошло, прежде чем ей удалось убедиться в том, что вести себя как ни в чём ни бывало – лучшая линия поведения сейчас. С этими мыслями, насильно выдернутыми на первый план в её голове, Белл плавно толкнула дверь.       – … О, ты проснулся, – осмотрев компанию собравшихся, лишь на мгновение задержавшись на вполне пригодном для худо-бедно, но осмысленной деятельности, Эрене, девушка пересекла комнату и водрузила поднос на комод у окна. – Отлично. Поужинаешь вместе с Микасой.       – Спасибо, Дейзи, – Аккерман сверкнула тусклым отголоском полуулыбки и благодарным кивком. Белл ответила ей тем же.       – Я проведу осмотр? Пока ещё есть время и нас не начали вызывать на допрос. Не дождавшись приглашения или дозволения, тем самым обозначив, что вопрос был задан лишь из вежливости, Белл присела на край кровати и придвинулась ближе к Эрену. У которого, судя по выражению лица, с огромным натягом и шумным скрипом проворачивались шестерёнки в голове – настолько удивлённым был взгляд, направленный на девушку.       – В этот раз ты снова восстанавливаешься медленнее. – Негромко заметила она, аккуратно снимая напитавшуюся кровью бинтовую повязку с головы и проверяя всё ещё свежий, пусть и переставший кровоточить порез. – После вылазки травма заживала почти два с половиной часа. Сейчас прошло уже больше трёх: царапина так и не начала зарастать, а ты не дымишься, как шашка – значит не лечишься… сними, пожалуйста, рубашку.       – Это ещё зачем? Дейзи очень сильно хотела посмотреть на него, как на умственно-отсталого – примерно так же смотрел капитан Леви на полицейских – но вместо этого она неглубоко вдохнула, чтобы нигде в лёгких не пискнуло и скрипнуло, и монотонно пояснила:       – Если мне не изменяет память, я только что сказала, что регенерация замедлилась. А тебя всего несколько часов назад сперва размяло под грудой камней и потом насквозь прошило обломком деревянной балки. – Голову всё же подняла, заглядывая Йегеру в лицо и пытаясь найти в нём осмысление. – Ещё вопросы? Даже если и были, вряд ли он уже хотел их задавать: в потускневших глазах Дейзи, ожидавших ответа, сквозило нечто мрачное и пугающее. Настолько, что через какое-то время безмолвных переглядываний нервы Эрена перестали выдерживать. Ему отчего-то захотелось отвернуться и просто позволить Белл делать её работу, не высказывая претензий к её просьбам.       – Я так и подумала. – Резюмировала тем временем девушка, снимая с шеи любезно предоставленный местными медиками стетоскоп.       – Ты отслеживаешь время его регенераций? – Спросил Армин, кажется, неподдельно изумившись.       – Я – его врач.       – А что… прямо всех? Дейзи предпочла не отвечать – решивший, что у него появилась прекрасная возможность сделать это вместо неё, Эрен натянуто усмехнулся:       – Я как-то занозу с черенка метлы посадил – так она и про это написала… Сколько там было?       – Секунда, – девушка недобро зыркнула на него исподлобья. Что здесь, собственно, смешного? – И благодаря этому я поняла, что твоя регенерация способна выталкивать из тела инородные предметы, а не ассимилировать их в тканях, провоцируя воспаление, как у других людей. Пресекая дальнейшие расспросы, она заранее извлекла из сумки специальный блокнот – гораздо новее, нежели тот, выстраданный годами медицинской писанины – и, не глядя, протянула его через плечо. Армин не стал отказывать себе в любопытстве, как будто не подозревая, что без сторонней помощи даже первую строку не разберёт.       – Первый столбец – дата, второй – характер повреждения, третий – время.       – Да, это я вижу, но… здесь есть ещё что-то. Не могу прочесть… – Дьявол, Дейз, твой почерк как будто становится хуже с каждым разом. – Жан сощурился, тоже пытаясь прочесть, однако после нескольких провальных попыток всё, что он смог сформулировать чётко и внятно – ругательства в собственной голове.       – Там отмечен характер осложнений, которые Эрен получает после каждого обращения и результаты его ежедневных осмотров. Ещё кое-что по мелочи – в основном мои наблюдения и теории… Вдохни, пожалуйста, поглубже. И медленно выдыхай. Хорошо, хрипов в лёгких нет, сердцебиение в пределах нормы, а что до царапин, то… Что? Почему вы так на меня смотрите? Покрутив головой по сторонам, девушка убедилась в том, что зрение не играло никакой шутки и все действительно уделяли её персоне какое-то нездоровое, обострённое внимание, и насторожилась. Неужели ляпнула что-то не то? Или напротив – умолчала о важном?       – Я только сейчас обратил на это внимание… что за чертовщина у тебя с голосом? – Жан единственный из всех озвучил причину затишья, как будто впервые за весь этот день увидел и услышал девушку. В ответ была слышна только тишина. – … Дейзи? Не показывая своего облегчения, она вяло махнула рукой в жесте слишком уж напускной беспечности, и мотнула головой, мол: «Не важно». В этот же момент дверь без предупреждения распахнулась: Арлерта, Кирштайна и Белл весьма своевременно решили вызвать на допрос первыми. У Дейзи неприятно закололо в боку от волнения – первый допрос запомнился даже слишком хорошо. И хотя сейчас у неё была поддержка и весьма чёткие инструкции относительно разглашаемой информации, чувство смятения всё равно продолжало с хрупким хрустом надламывать некрепкое спокойствие в душе.       – Дейзи Адалин Мария? – Переспросил Эрен.       – Пожалуйста, просто не спрашивай, – девушка закатила глаза: она видела, как уголки губ офицера, произносившего её имя, весело подпрыгивали через каждое слово.       – Значит, решили начать с нас, – междометием произнёс Кирштайн. – Пошли, Дейз.       – Да, сейчас, – Белл быстро вынула из сумки металлическую баночку и бумажный треугольник с сыпучим содержимым внутри, и вложила их в руки Микасы: – На случай, если начнутся боли: порошок – от головной, мазь – от царапины на спине. Аккерман, отчего-то, стала выглядеть куда тревожнее, когда они соприкоснулись пальцами. Девушка опустила глаза на их руки, и цвет темных глаз, в которых порой даже зрачков было не рассмотреть, как будто стал ещё глубже и насыщеннее. Дейзи мимолётно улыбнулась, аккуратно высвободила ладони, на которых жесткие пальцы Микасы сомкнулись немного сильнее, словно прощупывая, и поторопилась покинуть комнату, опасаясь ненужных вопросов. Выходя последней, Белл не могла не заметить, как Жан на секунду задержался в дверях, чуть повернув голову в сторону Микасы. Он в тот же миг стал мрачнее. Дейзи стоически поджала дрогнувшие в обиде губы и отвернулась, чтобы не видеть дальше: порой она забывала об этой его безответной симпатии – и возможно поэтому в те редкие моменты её проявления, чувствовала себя чуточку… несчастнее. Ревность, правда, жглась в сердце совсем недолго – её сменила настороженность, от которой под кожей холодно зарябило, как будто предупреждая об опасности. Дейзи уже знала наперёд эти ощущения и ту нехорошую тенденцию, от которой Разведкорпус никак не мог отделаться: Сперва всё шло хорошо. Но затем, как обычно, шло абсолютно не так. Стоило им оказаться в основном коридоре, как сопровождающий отделился от их группы и объяснил, куда нужно было идти, чтобы попасть в комнату для допросов. Объяснил Жану и Армину. Для Дейзи, как выяснилось, распоряжение оказалось совсем иным:       – Белл, тебя ждут в другом месте.       – Прошу прощения, сэр?       – Следуй за мной.       – Её будут допрашивать отдельно? – Армин забеспокоился. Жан молча сделал небольшой шаг назад, отчасти загораживая своим плечом Дейзи… или ей просто так показалось? В любом случае, даже если жест был надуманным – сердце Белл всё равно воодушевлённо скакнуло, доставая почти до самого горла. Но волнение от неизвестности, в которую её собирались увести, перебивало неуместную, пусть и искреннюю радость.       – Верно. – Коротко обрубил полицейский. Объяснять что-либо он, очевидно, не собирался – возможно из-за того, что сам ничего не знал.       – Всё нормально, – захрипела Белл, слегка дёрнув Кирштайна за рукав и вынудив обратить на себя внимание. – Думаю, это связано с моей врачебной практикой в Стохессе. – Видя крайнюю степень предубеждения на его лице, девушка неохотно разжевала: – … Мне пришлось ампутировать ногу одному из офицеров – несмотря на то, что сперва его начальник был сильно против. Он подумал, что я медсестра. К тому же, если бы Дейзи и не хотела идти – неподчинение приказу могло дорого обойтись не только ей, но и, может быть, самому командору, кое-как склеившему разлетевшееся в щепки доверие других структур. Так что, наверное, хорошо, что Дейзи пребывала именно на том этапе усталости, когда ей уже ничего из поступков Военной Полиции не было интересно. Ей на самом деле хотелось лишь как следует откашляться, возможно, лишившись части своих склизких от густой, гниющей мокроты лёгких, и аналогично-сильно хотелось прилечь на несколько благодатных дней, не боясь, что кто-нибудь в ближайшее время разрушит стену или же просто пойдёт и безгранично-тупо попытается умереть. 60. Подсознательно Дейзи знала, что этот день не мог закончиться вот так просто. В груди, с левой стороны, застрявшее между четвёртым и пятым ребром, так обманчиво-мягко и мерзко шевелилось зловещее предчувствие незавершённости – как будто с рассветом началась новая глава книги, но на закате, плывшем по верхнему ребру стены, она оставалась написанной лишь наполовину. Может, поэтому день тянулся почти бесконечно? Потому что не всё, запланированное судьбой, успело произойти? Да, наверняка всё так и было. Хотя этот уровень планирования даже для Дейзи, привыкшей верить слепо и безоговорочно, казался странноватым. Особенно сейчас, когда она стояла на пороге чьего-то личного кабинета и смотрела в улыбчивое лицо тем самым «планам». Дейзи узнала его. В ту же секунду, что увидела – её воспоминания сыпали на их головы пушистый, сверкающий снег, безжалостно щипали морозным ветром щёки и нос, и царапали колючей шерстью кожу под свитером. А ещё они разглаживали возрастные морщины вокруг глаз, оставляя лишь ямочки от широкой улыбки в щеках, и сияли бликами озорства в зрачках.       – Надо же… мне казалось, что ещё вчера ты возилась и кряхтела в руках сестры – светлая ей память – пока священник крестил тебя. В налитых чистым пламенем лучах сгоравшего дня, лившихся плавленым воском через окно, волосы отливали медью и кровью, а глаза были серые… нет – голубые. Как у мамы. Почти прозрачные, как два драгоценных камня, которые можно было опустить в кристально-чистую воду горного ручья и навсегда потерять. Он улыбался и сейчас. Губами – прозрачные тени всё так же уютно лежали в знакомых с раннего детства глубоких ямочках. Только глаза оставались непривычно холодны и пусты.       – Мама говорила так каждый раз, когда платье становилось мне мало, – Дейзи скромно улыбнулась, борясь с изумлением, от которого хотелось до неприличия-широко раскрыть рот и выпучить глаза. – Рада видеть вас… дядя Ричард.       – Так отрадно знать, что ты меня помнишь, – мужчина развернулся к ней всем своим мощным, широким телом, упакованным в дорогой, налитый благородной чёрной синевой, сюртук. Посыпанные серебром нити в узорах на подоле и рукавах, полыхнули рыжиной, отвлекая Белл от лица собеседника. – Я не видел вас с той зимы, в сороковом, когда ты ростом едва матери до бедра доставала. К слову – вижу, ты и этим пошла в сестрицу-Аду… Ума не приложу, чем ты можешь быть похожа на Белла.       – Призванием, дядя, – ладони коснулись ткани белого халата, приглаживая. – Я врач. Не похоже, чтобы младшего брата мамы это как-либо обрадовало – если обратить внимание на его сдержанное, полное скептицизма хмыканье. По спине пошла рябь. Было во всей этой ситуации что-то такое, что заставляло Дейзи отчасти понимать, почему мама не любила говорить о своей семье. Она помнила, как тяжело Аде Белл давались ответы на любые вопросы, вплоть до банальных – имён деда и бабки.       – Я не думала, что район уже открыт для гражданских, – неловко опустив взгляд в пол, проговорила девушка, отгоняя неуютные ощущения, которые расталкивали по пальцам мелкую дрожь. Разразившись громким смехом, Ричард качнул головой. И вновь ни улыбка, ни смех не коснулись его глаз.       – Нет, Цветочек, район закрыт – просто Айхенвальды никогда не меняют дату и время поставок. А полицейские слизняки слишком уж сильно любят наше вино и ту цену, за которую мы его продаём для них… Ты же знаешь, что наша семья занимается вином? Дейзи кивнула. В общих чертах она знала эту историю… ровно на столько, на сколько её мог знать любой, кто читал газеты – прадед, как самый типичный мужчина того времени, за всю свою жизнь крепко любил лишь три вещи: деньги, красивых женщин и хороший алкоголь. На производстве последнего он смог добиться первых двух – винодельня благородной семьи Айхенвальд была на слуху у каждого, кто хоть немного умел разбираться в спиртном. Богатые дворяне отстёгивали немалые суммы за то, чтобы подать к столу как можно больше сортов вин, что хранились в энотеках огромной фермерской усадьбы. Даже самые пресыщенные сомелье в красках описывали изысканные ароматы и неповторимые вкусовые гаммы, что расцветали на их языках при первом же глотке – об этом писали даже в газетах. В каком-то смысле у Дейзи были богатые родственники с хорошей родословной. И мрачными тайнами, которые скрывались за стенами родового гнезда и путались в лозах ароматных виноградников фермерских полей.       – Присядь, Дейзи, – вежливо предложил мужчина, ладонью указав на диван. – Мой друг любезно предоставил нам свой кабинет. Время, конечно, поджимает, но, думаю, мы успеем назначить следующую встречу. Дейзи проследила за его жестом и заметила на указательном пальце тяжёлый серебряный перстень с насыщенным, налитым алой зарёй, рубиновым камнем, словно впитавшим в себя кровь и вино. В голове недобро дёрнулось какое-то воспоминание, засыпанное хрустящими снежными хлопьями и разливавшееся мелкими брызгами ализариновых чернил на белоснежных сугробах. Что-то понемногу меняло впечатление о «той зиме, в сороковом».       – Спасибо, я не устала. – Девушка слабо растянула губы, не стесняясь говорить неправду. Пытаясь скрыть своё замешательство и плачевное состояние здоровья. Она была измучена и истощена.       – Ну же, я настаиваю, дорогая. Ты вся серая и едва стоишь на ногах, уж молчу про голос! Немного поколебавшись, Белл всё же согласилась и присела на самый край дивана, напряжённо выпрямив спину. Ричард довольно кивнул. Но, почему-то, Дейзи и в голову не пришло подумать, будто так унялось его беспокойство о здоровье племянницы. Ей показалось, будто дяде больше понравилось послушание и скромное поведение, которые девушка демонстрировала.       – Вы говорили о следующей встрече, дядя Ричард?       – Разумеется, – охотно подтвердил мужчина, фривольно присев на письменный стол. Он едва не примял собой аккуратную стопку документов, но весь вид Айхенвальда говорил, что даже если бы и случилась оплошность – вряд ли он бы понёс какую-либо ответственность за это. – Благодаря нашему упёртом папаше и моей не менее упрямой сестрице, ты жила, как отрезанная ветвь, почти ничего не зная о корнях – если можно так выразиться. В общем, я-то осознавал, что это не может быть правильно, а вот твой дед… он опомнился лишь на старости лет и решил, что неплохо было бы повидаться. Мой помощник несколько раз наведывался к вам, в Трост, но застать тебя в доме ему не удавалось. Наведывался? Дейзи ошарашенно моргнула, не понимая, как это было возможно, если Вильгельм… если папа…       – Папа не говорил мне об этом. Глумливая усмешка исказила лицо Ричарда, на какой-то миг сделав его тёмным и неприветливым. Подозрительным.       – Не сомневаюсь… – не прошло доли секунды, как обаятельная улыбка вернулась к его губам. – В любом случае, это уже не важно – я верю, что сам Бог благословил нашу с тобой встречу. Всё же семья должна быть вместе. Здесь нам с тобой не очень удобно говорить, да и времени крайне мало, но как только ты прибудешь в усадьбу, будь уверена, что я расскажу тебе всё о нашей семье и познакомлю с её членами – в первую очередь, конечно с дедом. – Мужчина отошёл от стола и широким, тяжёлым шагом пересёк кабинет, к непониманию Дейзи открывая входную дверь. – … О́льберих?       – Сэр?       – Бе́рих, передай племяшкино письмо от батюшки, – Ричард обернулся и пояснил: – Мы с неделю не были дома, так что приходится носить его с собой. Как видишь, не зря. Незнакомец, которого Дейзи не могла рассмотреть пристальнее из-за огромной дядюшкиной фигуры, пошуршал карманами плаща и извлёк неподписанный конверт с красной восковой печатью. Когда письмо перешло в её руки, девушка увидела крохотное изображение виноградной грозди, опутанной четырьмя лозами. Должно быть, фамильный герб. Банальщина, но такая… хорошая банальщина.       – Это…       – Внутри небольшое послание от твоего дедушки и приглашение на скромное чаепитие в кругу семьи. В голове Дейзи фамилия Айхенвальд и слово «скромность» никак не могли сочетаться в одном предложении. По мнению девушки они не могли даже в одном абзаце стоять. Но она не стала озвучивать свои мысли дяде, инстинктивно опасаясь застать на его лице то самое выражение, от которого весь образ любящего родственника, осчастливленного долгожданной встречей, рассыпался, будто фигурка из пепла. Ведь даже сейчас в улыбке Ричарда Айхенвальда – в открытом и дружелюбном, располагающем жесте – таилось нечто маниакальное. Угроза.       – Спасибо, – голосом, утопавшим в осипшей боли, с трудом вытолкнула из себя Белл, убирая письмо в карман халата. Отпустите меня. Безумно, безмерно, отчаянно-сильно она хотела убраться из этого места. Куда угодно – лишь бы не встречаться с этим радушием маминого кровного брата, напрягающим, тянущим каждую ниточку плоти почти до тугого, струнного звона. Дейзи мутило. В оглушённой нарастающей болью голове девушки охотнее укладывалась мысль о том, что она была бы не против умереть сегодня рядом с тем, в кого была влюблена, чем тот факт, что дядя «совершенно случайно» оказался именно в этот день, именно в этом месте, и именно с этим приглашением при себе. Дайте мне уйти!       – Мне нужно идти, дядя Ричард.       – Да-да, Цветочек, конечно, я всё понимаю.       – Спасибо. Ещё раз спутанно поблагодарив его неизвестно за что (за понимание, наверное), Дейзи обошла мужчин, стараясь улыбнуться им как можно проще – Господи, дай мне сил подделать эту улыбку! – и практически вывалилась из кабинета, едва не пропахав носом пол.       – Всё хорошо? Нет.       – Да. Собственные шаги звучали в ушах Дейзи какой-то пыткой. Тело тяжело приземлялось всем своим разом увеличившимся весом на ослабшие ноги, делая каждый стук подошвы и каблуков об каменный пол громче, грузнее и от того – мучительнее. Ноющая боль ломала дрожью конечности. По лбу и вискам текло, было душно и холодно одновременно, но воздуха всё равно критически не хватало. Девушка почти прыжками преодолевала лестничные пролёты, лишь чудом не падая – ей казалось, что если она не выберется на улицу прямо сейчас, то задохнётся в этих стенах. На каждом повороте, в каждом окне мерещился силуэт Марко, смотревший на безумный побег подруги с жалостью и пониманием. Ты душишь меня! Ты?.. … Или я сама? За очередным поворотом её ждала долгожданная свобода – в эту секунду даже военный плац во внутреннем дворе штаба казался её кусочком, глотком спасения. Дейзи потянулась рукой, цепляясь за угол стены, и помогая себе сделать последний рывок. В следующее мгновение плечом этой же руки она некрасиво вписалась в чью-то грудь, лишая себя равновесия.       – Дейзи? Узнавая голос, но не отвлекаясь от цели, будто загипнотизированная ею, она вскочила и рванула вперёд, чтобы замереть в самом центре улицы с мутным, затравленным взглядом, уткнувшимся в темневшую крышу небосвода над головой. Трясущимися пальцами Дейзи скребла шею, не чувствуя ни боли, ни воздуха, и не испытывая облегчения. Часто и горячо дышала – пыталась вдохнуть – теперь уже загибаясь и постепенно склоняясь к земле, беспорядочно шаря свободной рукой в воздухе, словно пытаясь почувствовать что-нибудь. Опереться. Повисшую в воздухе ладонь крепко схватили, вынимая Дейзи из её параноидального страха. Её почти безвольное тело насильно развернули в обратную сторону, держа так, чтобы не позволить упасть.       – Я тебя по всему штабу искал! Белл медленно подняла голову: Жан снова оказался так же бледен, как и тогда – в экипаже – но сейчас его дыхание было таким же сбитым, рваным, как и у неё, а в глазах, с дрожавшими точками зрачков, плескался необъяснимый страх. Или просто в его глазах отражались её собственные?       – Дейз? – Едва отдышавшись, настороженно позвал её Кирштайн, столкнувшись с ненормальным, шальным взглядом. – Слышишь меня? Она кивнула. Потом ещё два раза, как будто одного могло не хватить. Свистяще втянула носом посвежевший к вечеру воздух: чем крепче становилась хватка, переместившаяся теперь на плечи – тем проще становилось дышать. Но вместо того, чтобы отступить и сделать вид, будто всё хорошо, Дейзи накрепко вцепилась в рубашку Жана. И безмолвно разразилась усталыми, благодарными слезами. Тугая пружина, на которую с самого рассвета с силой давило и прижимало любым движением и словом, одним резким движением наконец-то раскрылась.       – Да, Дейз... я знаю. У всех нас сегодня выдался очень паршивый день.