«Ты угробишь себя, Барашек».
А папа сказал бы, что это детское, глупое и наивное. Что пройдёт и того не сто́ит.«Золото моё, прошу, ты — всё, что у меня осталось».
Но как быть, если чувства не дают поступить иначе? Перестать их испытывать? Запереть в себе? — Ты ведь пойдёшь вне зависимости от того, что я скажу? Пальцы, сжимавшие пузырёк с лекарством, слабо дрогнули. Подняв осознанные, пусть и блестевшие болезненной лихорадкой глаза, Белл открыто встретила встревоженный взгляд Жана. Он стоял напротив неё на расстоянии трёх-четырёх шагов, но даже так можно было ощутить напряжение, охватившее его фигуру. Девушка царапала ногтями гладкое стекло ампулы, случайно задевая шершавую этикетку, и старательно выдерживала многозначительное молчание. Поднявшийся ветер со свистом сгонял каменную пыль с расколотых минувшей битвой кусков стены. Где-то на периферии скрипели лифтовые механизмы и шумели разговоры солдат. — … Я понял, — смиренно принимая её безмолвный ответ, Жан вздохнул и чему-то усмехнулся. А после сказал… больше было похоже на бормотание вслух: — «Дело не в том, что я никого не слушаю…» Дейзи удивлённо моргнула. — … Дело в том, что я не спрашиваю, — шёпотом продолжила она, подняв руку к лицу и заправив за ухо непослушную блёклую прядь, сброшенную на лоб шаловливым порывом ветра. Тишина, замершая в пространстве между ними двумя, ощущалась тяжёлой, слишком концентрированной, чтобы вот так просто её выносить, ничего не предпринимая. — Дейз, — Жан вдруг сделал шаг вперёд и медленно, как будто неуверенно, потянулся пальцами к вороту рубашки. — Я хотел… я должен тебе кое-что верну… Под громогласным указанием готовиться к выступлению его голос стих. Моментально растеряв все слова, которые хотел произнести, Кирштайн обернулся. Почему-то собрать силы для разговора ему давалось куда сложнее, нежели отправиться на верную гибель. — Нам пора, — искренне сожалея о том, что их прервали, девушка нашла в себе силы подавить взыгравшее любопытство. Она прошла мимо, осторожно тронув Жана за плечо, и тепло улыбнулась, выражая в этом жесте всё своё робкое, неловкое желание морально поддержать его. 66. Несмотря на твёрдость и непоколебимость принятого решения, эпизодически Дейзи всё же сомневалась в том, что пребывала в достаточно здравом уме — никак не рассеивалось ощущение неправдоподобности. Временами оно увеличивалось стократно, и тогда всё превращалось в сплошную паранойю. Будто тогда, в Эрмихе, кошмар не закончился, а всего лишь приобрёл иную форму. Одни воспоминания обрывались в самой середине, и тут же начинались другие. В другом месте, с другими людьми. Попытки подвергнуть окружение и обстоятельства внятному описанию даже самой себе проваливались одна за другой. В безумной спешке окружающий мир сливался бесформенными пятнами, и казалось, будто алое солнце не просто сонно склонялось к линии горизонта, а раскалённым огненным шаром падало на землю, сжигая всё вокруг. Небо горело. Земля полыхала. Мощные копыта лошадей сбивали в пыль сухую землю. Одежда липла к бившемуся в лихорадке телу. В лёгких не хватало места. В голове танцевали костры. В один момент Дейзи до белых, как раскалённое железо, и таких же горячих пальцев стискивала удила поводьев, направляя Басмана за своим отрядом. В памяти наступал полный провал. Темнота. И вот она уже тянулась рукоятями привода к клинкам на бёдрах, приподнимаясь в седле, чтобы сделать рывок. В группе успевали переговариваться, координируя друг друга. Дейзи успевала только дышать. — Ты… — Нормально. Я нормально. Криста не поверила, но Дейзи волновалась лишь о том, что потеряет всех из виду, и не планировала кого-то в чём-то убеждать. Судя по тому, что Ленц удовлетворилась таким ответом, она тоже варилась в проблемах чуть более важных, нежели тревога за состояние Белл. За кого-либо в принципе, исключая… — Имир! — друг звонко выкрикнула она, вырываясь вперёд. У Дейзи было ровно два сломанных вдоха, чтобы заметить в густоте и тени леса анатомически плохо сложенную фигуру с крупной головой и маленьким проворным телом. Та цеплялась за ветки и стволы массивных деревьев, впиваясь в них когтями до трещавшей под нечеловеческой силы напором коры. Это… Имир? Ну и чувство юмора у природы: дать тощей, сутулой дылде тело такого карлика. С устрашающе-осознанными глазами. И огромной зубастой пастью, способной целиком заглотить наивную принцессу. — Нет! Остановись, Крис… Голос пропал. Не ясно только — от болезни или от ужаса. Слюнявый рот захлопнулся живым капканом. Дейзи не успела даже моргнуть и застыла с протянутой рукой: она была так близко, что ещё один рывок мог бы позволить дотянуться до лодыжки Кристы и, возможно, предотвратить её съедение. Это ли не есть тот подавляющий ужас кошмарного сна — торопиться, кричать, пытаться изо всех сил и в конечном итоге просто взять и… не успеть? — Не тормозите! За ней!.. Дейз, сейчас же выровняй равновесие! Твёрдый, командующий голос Жана неведомой силой ворвался в сознание, побуждая очнуться. Она и не поняла, что сбилась: секунды свободного падения всегда были неотъемлемой частью полёта. — Давай же, Баранья голова! — Конни обернулся в воздухе всем телом. Видимо, хотел ринуться на помощь. Тело взмыло в воздух за несколько метров до фатального столкновения с землёй. Контроль над собственными руками и ногами приходилось возвращать одной лишь силой воли… Впрочем, всю эту бесконечную погоню, напоминавшую скорее ловлю ветра в поле голыми руками, нежели результативное действо, Дейзи с самого начала терпела только благодаря упрямству. Если она и успела перенять что-то полезное из черт характера Эрена Йегера за последние полтора месяца, так это умение твердолобо упираться. 67. С бледного лица текло и капало. В сердцах переругиваясь с самой собой, Дейзи рвано обтёрла рукавом куртки скользившие по лбу и вискам капли пота. — Ненормальная… боже, какая же дура. Я пошла за вами. Там Жан, а я… ду-ра. Густая, солёная кровь жидкой медью выливалась на благодатную почву, марая горячим багрянцем прекрасные бархатные лепестки белоснежных полевых ромашек. — Дейзи, Эрен… Стараясь правильно затянуть жгут, чтобы замедлить кровотечение, девушка сосредоточенно обкусывала пересохшие губы и не могла отвести бездумный взгляд от пустоты, на месте которой когда-то была рука командора Разведкорпуса. — Бога ради, сэр, дайте же мне сделать вам этот чёртов укол! Даже лихорадочно дрожа, руки всё равно двигались уверенно. Наученное тренировками и опытом службы, тело само знало, что ему делать. Хорошо. Если бы Дейзи попыталась сейчас действовать синхронно с сознанием, которое как будто не воспринимало всерьёз творившийся хаос, она бы собственными руками угробила живого пациента. Что-то подсказывало, что из банального гнева. Земля вокруг словно разверзлась и выпустила на волю всех бесов, чертей и адское пламя, поглотившее некогда прекрасный пейзаж. Всё ради того, чтобы низвергнуть мир в чертоги Дьявола. Что могло быть бредовее? Преследуемые десятками гигантов, гнаться за тремя конкретными в попытке вернуть одного бестолкового самодура и дополнительный бонус — только что украденную принцессу. Не удивительно, что картина напоминала общий психоз, нежели отражала настоящую действительность. Но даже склонная к подобным мыслям, Дейзи всё равно рвалась вперёд, не позволяя себе ни секунды раздумий или сомнений в правильности поступка. По крайней мере, пока не выяснилось, что безумию… Настоящему безумию ещё предстояло произойти. Всё только началось после того, как отряды покинули окраину леса. Стало кристально ясно: сам вопрос изначально был поставлен неверно. Не «что» может быть бредовее. «Кто». — Мы должны добраться до них. — Так точно. Эрвин Смит. Вот, кто был по праву клеймён сумасшедшим настолько, что никакие риски ему не были чужды. Наверное, таким и должен быть лидер Разведотряда, чтобы уметь управлять толпой придурков, идущих на смерть, — без царя в голове. Полностью поглощенный целью. Готовый сложить свою собственную голову просто за идею. Готовый сложить их головы. Дейзи и сама толком не понимала, почему ринулась следом, когда командора схватил гигант. Она лишь на краткий миг представила, что будет с ними всеми, если этот безумец лишится жизни, и не смогла не повернуть, даже зная, что в схватке с гигантом — тем более аномальным — скорее всего, потеряет голову. В буквальном смысле. По её мнению, только человек, втянувший их в эту трясину с дерьмом, был способен придумать, как вывести из массового безумия то немногое, что осталось от целой кавалерии. Нужно было действовать очень быстро, пока не иссяк прилив адреналина в его крови и не вернулась чувствительность к боли. — Кажется, Армин отвлекает Бертольда, сэр, — на последнем издыхании выговорила Дейзи, забираясь в седло подоспевшего Басмана и протягивая ладонь командору. Не похоже, чтобы ему это очень требовалось — даже будучи одноруким, Эрвин прекрасно справлялся самостоятельно, умудрившись изловчиться так, что управление конём досталось ему. Не то, чтобы девушка очень уж цеплялась за лидерство. — Это наш шанс на победу, — твёрдо и, надо признать, весьма обнадеживающе произнёс командор. Или путёвка на тот свет. В суетливом запале всё снова теряло адекватность и внятные очертания. В какой-то момент ей начало всерьёз казаться, будто она лишь смотрела со стороны на ряд гротескных картин, написанных ради насмешки над самой верой в Господа. «Где же он?» — глумясь, вопрошал художник, рисуя съедение живых людей, плачущих от страха перед больной, бессмысленной смертью. «Где ваш всеблагой Отец?» — кисть выводила линиями по холсту всё меньше людского и больше демонического, жестокого, кровавого. «Такова его любовь? В этом учение?» — Бесы танцевали на костях и внутренностях, вознося разруху; беспощадный огонь сжирал горизонт, равняя небо и землю; ликующий рёв гудел так, что твердь под ногами дрожала. «Ну, же! Ответь мне, маленькая, наивная, святая верующая, — каков должен быть порок человеческий, чтобы так за него наказывать?» Вкус запёкшейся крови на губах казался как никогда прежде тошнотворным, почти невыносимым. Тем он и запомнился Дейзи, когда она, ничего вокруг толком не разбирая, откровенно бредя от подступившего жара, кипятившего всё внутри вплоть до самых костей, оставила своего командора и ринулась сломя голову вперёд. Ей стало не до скорби, высших целей и бога. Не до самой себя. В глазах расцвёл ледяной, неподдельный, невыносимый… смертельный ужас. Папа бы сказал, что всё несерьёзно. Правда в том… что я пойду куда угодно. Это же детское. Глупое. Наивное. Пройдёт. И жар, и нежность, и тоска, и трепет сердца — всё пройдёт. Куда. Угодно. Пройдёт, правда же? В рай. В ад. На горную вершину. В бездну. В пустыню, о которой только слышала. В море, которого никогда не видела. Не проходит. И смерть не прогоняет. — Жан! Я пойду туда, где будешь ты.