Молочная луна

Больше не будет больно и плохо, Сегодня не кончится никогда. Между выдохом каждым и вдохом С неба летит звезда. Гаснет звон последнего слога, И шкатулка вопросов пуста. Больше не будет больно и плохо, Сегодня не кончится никогда. О. Пулатова, «Сегодня»

25 декабря 1971 г. Римма: Пусть я лежу. Пусть не могу пошевелиться. Пусть через силу глотаю ненавистный пахучий бульон: в нем плавают кусочки курицы. А папа всегда режет для меня куру ножницами. Как для малышки. Но! Я дома! Я дома, Марко! Пусть эта песня радости звучит на весь мир! Я дома! Маггловские дети встрепенутся на городском катке — я дома! Совы в совятне замашут крыльями — я дома! Засверкают разом все палочки в лавке старого Олливандера — я дома! Филч споткнется и упадет с лестницы — я дома! Я дома, дома, дома! Самый прекрасный звук на свете! Самая лучшая песня! Как я счастлива… пусть все знают, как я рада. Декабрь слился в один кошмар. Я избегала, таилась, пряталась. Если бы я могла быть анимагом — как профессор МакГонагалл, — то стала бы мышкой. Мышка Примроуз. Как сильно я старалась? Очень! Потому что за этот месяц наши глаза встретились четыре… четыре! Всего четыре раза. Что он думал? Не знаю. Я не смогла понять. Вот. Опять: сейчас разболится голова, если начну вспоминать Луноглазого. Пожалуйста, не стоит. Хочу продлить ощущение счастья. Никаких печальных мыслей. Но все же… Я иду по коридору, пялюсь себе под ноги. Вдруг кто-то громко взвизгнул, я вздрагиваю и смотрю вперед. И там он. Стоит с Поттером у окна в стороне от шумных ребят. Я сижу за столом, так далеко, как только могу. Хочу взять соусницу — такая керамическая золотисто-красная посудинка. На ней (угадай) нарисован лев. И моя рука натыкается на руку Лупоглазого. Я бегу по коридору в спальню — до отбоя пять минут! Быстрее! Быстрей! Коридор пуст. Я падаю, но кто-то поднимает меня на ноги рывком. Слышу голос Блэка. «Хватит носиться, глупая девчонка. Нос расшибешь!» Мантия невидимости?.. Я в классе зельеварения. Ищу профессора Слизнорта, но напарываюсь взглядом на Блэка. Напарываюсь… ну, если б он был предметом столовой утвари, Марко… он точно был бы ножом. А я — дурацкой соусницей с красно-желтыми полосками. Вот и все наши встречи. Нелепые. Бессмысленные. Лохматая Башка сначала пытался говорить со мной. Неловко и неумело. Мальчишки вечно такие: даже с самыми страшными девчонками двух слов связать не могут. Но скоро прекратил. Правильно, Марко. Но попытка была хороша. Наша «дружба» с громким треском развалилась. Лили такая же, как прежде. Вежливо-никакая. Снегг мечет гневные взгляды. Ух. Какой сердитый слизеринец. Но теперь мне все равно. Я много плакала, и плачу до сих пор. Но я вытерплю всё и буду жить дальше. У меня есть папочка — чудесный, самый лучший папа в мире. Я не буду одинока. Сочельник для меня обернулся подвалом, рычанием и очередными порезами. Все в порядке, правда, Марко! Подвал родного дома куда лучше ледяной хижины. И лучше Дракучей Ивы. И приятнее лазарета, хотя я люблю мадам Помфри. Она — мой личный ангел. Теперь Рождество, и я лежу в своей постельке. Кругом все такое мягкое, обволакивающее, теплое. Папа тычет в меня ложкой куриного бульона. Маггловкие огоньки на окне светятся и пляшут. Похолодало. Мокрого плаксивого снега больше нет. Теперь за окном большущие шапки всамделишного снега. Такого, какой и должен быть в Рождество. Никакого обмана! Нет-нет! Только настоящие хрустящие снежинки, всё в лучшем виде, клянусь головой! Всё для того, Марко, чтобы Примроуз Люпин не грустила. И я не буду. Обещаю. * Вечером я могу встать и идти. И теперь охота увидеть подарки. Как же я долго ждала! Другие лондонские дети наверняка уже открыли свои большие и маленькие коробки. Папочка приготовил мне место у камина — сажусь на диван и позволяю ему похлопотать. Я противная, эгоистка? Гоняю своего бедного старого отца? Ох, но раз в году… всего разок ведь можно? Укрываюсь пледом. Как хорошо. Отец развернул свой подарок. Я беру первую коробку — от него. Странно, есть и другие? Подумаю об этом позже. Ужасно радуюсь, потому что здесь — волшебные истории! «Сказки луны», Говард Пайл, читаю на обложке. Мы переглядываемся, отец улыбается. «Рози, эти сказки куда приятнее и интересней того, что связывает с луной тебя. Читай на здоровье… верно, ты уже слишком большая для таких вещей, но я подумал, что у тебя и так достаточно книг по истории магии и энциклопедий о чарах…». Я ничего не говорю, только обнимаю его. «Роз, а эти? Посмотришь? А говорила, твои друзья…». Сердце сжимается. Пытаюсь объяснить отцу, что я не ждала ничего и ни от кого — какие еще друзья?! Коробок две. Одна совсем маленькая, другая — побольше и плоская. Книга? Беру ту, что крупнее. Из нее выглядывает открытка. Голубой картонный квадратик, на нем нарисованы неумелой рукой птицы. То ли совы, то ли большие куропатки. Они ходят по голубому, оставляют белые гуашевые следы. Похожие на трезубцы. Птицы действительно движутся — как на колдографии. Открываю поделку. «Здравствуй, Римма! Наверно, воспоминания обо мне тебя огорчат. Я бы хотела извиниться за свой некрасивый поступок. Пожалуйста, прости меня. Если можешь. Я не знаю, сможем ли мы стать настоящими друзьями. Но мне грустно, что у меня есть Северус, а ты совсем одна. Всё так странно, непонятно. Но я надеюсь, что сейчас ты радуешься празднику. С Рождеством, Римма! Лили.» В коробке не книга, а альбом с плотной белой бумагой. Обложка очень красивая. Приходится признаться себе — подарок хороший. Папа внимательно наблюдает за мной. Кажется, со страхом. Но я не буду плакать. Такая записка лучше, чем ничего. Я чувствую себя неловко — у меня нет подарка для Лили. Даже не пришло в голову. Может, все не так плохо? Вдруг она поссорилась со Снеггом… или Носатый изменил мнение обо мне… Но я не уверена, что по-прежнему хочу дружить с ней. Это как будто… Не могу объяснить. «Открой вторую», — напоминает отец. Что это?! Сириус: Кричер — мерзкий говноед, Праздничный готов обед. Я наказан — ну и пусть, До конфет я доберусь. Я захлопнул тетрадь. К черту конфеты! Лучше б тут была пара навозных бомб. Но вчера я опозорился по полной: пошел (выражаясь словами дядюшки) ва-банк. Рассовал мини-бомбы везде, где смог. По две штуки в ботинки Цисс и Беллы. Три бомбочки для тетушки. Пять штук для бабули и еще две для деда. Родителей я пощадил. Но они не пощадили меня. Я получил двадцать ударов по рукам. Которыми меня порадовал Кричер — мама никогда не хлопает нас по пальцам. Только орет. «Никаких конфет!» «Никаких подарков!» «Никаких писем твоим недостойным грязнокровным друзьям!» «Никакого катания в санях!» «Никаких скачек!» Да кого волнуют эти вонючие скачки?! Развлечения для дураков! Ненавижу их всех, как ненавижу… Регулус гладил меня по пальцам и хныкал. Жалостливый глупыш. О чем я мечтаю? Забрать этого тюлененка и сбежать отсюда. Бежать так быстро, как смогу. Но эта ведьма все равно поймает меня. И запрет в комнате. До скончания времен, как говорит господин Блэк. Папаша только смотрит и молчит, молчит и смотрит. Как я хочу, чтоб он разозлился, вышел из себя! Ну хоть бы слово сказал! Но нет… все, что он может — кряхтеть, щипать усы и испепелять меня взглядом. Но мать его до смерти боится. Нелепость, глупость, говно говняцкое. Как я ненавижу свой дом! Минерва МакГи — ангельское создание по сравнению с моей мамашей. Смешно, но сейчас я был бы рад видеть ее… Она хоть и пытается выглядеть строгой, вечно губы поджимает… Но она честная. И справедливая. Ого. С ума сойти, я признал это? Люпин. Позавчера я успел послать ей подарок-сюрприз. Зачем? Не могу ответить — не знаю. Она бегала от меня целый месяц. А я целый месяц ломал голову. Что не так с ее отцом, почему он постоянно болеет? И почему она так сильно от него зависит? Конечно, она маленькая… и девчонка… Но я впервые вижу, чтоб кто-то так переживал из-за родственника. Мою маму волнует только внешняя сторона: как я выгляжу, что говорю, с кем общаюсь. Она испугается, если я заболею. Ведь я — наследник. Но Люпин и ее папа наверно по-настоящему близки. И все же… кажется, тут дело в другом. У меня такое ощущение, что она лжет. Запутала все так, что у меня каша в голове. Ловко! Только она и сама запуталась. Значит, рано или поздно попадется. Я выведу ее на чистую воду, ага. Потому что тут есть какой-то секрет, который делает ее грустной и больной. Я… Мое сердце так сильно бьется. Я перестал ходить по комнате взад-вперед и сел, тоскливо поглядывая на дверь. Мамаша зачаровала ее. Совершенно очаровательный домашний арест. Я… не хочу, чтобы Прим было грустно и больно. Я хочу, чтобы мы снова стали друзьями, как прежде. Римма: Я просто таращилась на кусок пергамента: это он лежал в коробочке сверху. Сложенный четыре раза, немного мятый. Как заставить себя раскрыть его еще раз? Кроме этого странного-странного письма есть и подарок: орех в серебристой обертке. Грецкий орех. В фольге. Я узнала почерк. Почему наследник одного из самых влиятельных и богатых семейств прислал мне орех?! Если б не записка, я решила бы, что он издевается. — Что там? Рози, ты в порядке? Я могу посмотреть? — Да, пожалуйста, — выдавила я. — Не знаю, что на это сказать… — Милый орешек, — глаза папы лукаво сверкнули. Ему смешно? Папочка взял лист пергамента и помрачнел. Но постепенно его лицо просветлело. И вдруг он звонко расхохотался. — Ну и ну! Ну и ну, — вот все, что он смог вымолвить. — Примроуз, думаю, этому парню стоит дать второй шанс. Весьма неплохое извинение. Хоть и очень своеобразное. — Папа, — прошептала я. — Ты хотел рассказать мне что-то о Блэках… я думала, что-то нехорошее… — Теперь не вижу в этом смысла. — Разве? — я не понимала. — Думаешь, Сириус — не настоящий Блэк? — Думаю, он едва ли похож на своих родителей так, как ты похожа на свою замечательную маму. Рози, злой человек не мог написать такое. В дурных головах подобные стихи не родятся. Я верю твоему природному чутью… и верю в твое доброе сердце. Просто… будь осторожна. — Пока я не стану отвечать. Нужно подумать… это… слишком сложно для меня. * Я прочла много разных стихов. Луноглазый говорил, что сочиняет. А я-то представляла лишенные рифмы глупые дразнилки. Вроде тех, что они пели Носатому. Ха! Да я таких хоть сейчас напридумываю целую тетрадь. Не могу вообразить, как он написал это. Мой ум искал ответ, но ничего не выходило. Великий Мерлин сочинял заклинания? Они сложнее стихов? Ответа так и не было. Это же не математика. И не арифмантика. И не древние руны. Наверно, нужно представить, что я читаю сказку… волшебную историю… не нужно пытаться всему найти объяснение. Я выдохнула. Развернула лист пергамента. Я песню негромкую сразу узнал: То поползень шустрый подругу искал, Их клювы стучали по крыше. Я слушал тебя, но не слышал. Мы были б дружны и играли с тобой, И зимней, и летней, и вешней порой, Когда б я тебя не обидел. Смотрел на тебя, но не видел. Я знаю — тебя мои тронут слова, Мне хочется верить, что дружба жива, Прости, эти рифмы ужасны. Они, как обида, напрасны. Луноглазый всегда добивается своего?