Молочная луна

Прочтешь ли ты слова любви немой? Услышишь ли глазами голос мой? У. Шекспир

начало января 1976 г. Римма: Я осторожно, немного боязливо трогаю клавиши. Пылинки выбиваются из щелей — невидимые… Но точно знаю: они там. Ноги упираются в педали. Отлично, когда-то ведь было не достать. Да, Сириус не проберется к нам домой. Но приятно представлять, что было бы, явись он сюда. Поэтому я прикрываю глаза и тихо произношу знакомые слова: «Гонцы небес парили над морем». Ничего. В черной лакированной коробке затухает тонкий звук. Рассеянно гляжу на клавиши и прибавляю: «Спуститесь вниз неспешно за мною!» Раз никто не вбежал в комнату, можно и продолжить. — Однажды незнакомец песню нежную пел, Поверила ему я — как того хотел. Меня мотив пленил, я была слепа… Но чувства подсказали — что-то здесь не так. Я обернулась… Он уже ушел! Закусив губу, сосредоточиваюсь на мелодии. Я пытаюсь не вкладывать в слова личное. Но как иначе? Этот стих странный… никогда его не понимала. О чем он на самом деле? — Пусть слепа, но песня та напомнит мне: Он разбойник. И искуситель… — Однако, Иисус наш был Спаситель, — заканчивает отец. Замирая в дверном проеме, внимательно прислушивается. — Он борется с врагом, и револьвер в руке. Следит за ним из окон, не подпуская к тебе… Но дверь всегда открыта! В борьбе со злом он зажигает лампу, приглашая в дом… Но он разбойник. И разбивает сердца, — грустно вздыхаю я. — А ведь Иисус наш был Спаситель… О чем эта песня, милая? — папочка серьезен и строг. Он ведь не сердится? — Кажется, о том, что Бог не-волшебников всегда рядом. И готов протянуть руку помощи. И маска рано или поздно спадет… — Нет. Не то. Это — религиозная сатира, — говорит он несколько жестче, — но мало кто понимает. Певица Джуди Силл была влюблена в мужчину… в одного музыканта. Он разбил ее сердечко и сбежал. Она чувствовала себя ужасно: потерянной, обманутой… вот тогда и родилась эта песня. Джуди приписывала возлюбленному те качества, которыми паршивец не обладал. Видела в нем только хорошее. Верила в его непогрешимость, как Иисус верил своей пастве. Но что из этого вышло? Знаешь маггловские легенды? — Ничего хорошего, — я затаила дыхание. — Именно. Джон Дэвид был годным музыкантом, но не слишком порядочным человеком. Сириус Орион — не такой. Пожалуйста, милая, не пытайся искать кошку в темной комнате. Ты либо принимаешь мальчика, либо нет… Но не будь слепа. Это погубит и тебя, и его. Никто не безгрешен. — Мне нужны волшебные чудо-очки! Соленая капля все же скатилась по щеке. Как не хотела я огорчать папу! Зачем кому-то видеть глупые слезы?! Но он только ласково погладил по голове и подытожил: «Ты всё сделаешь верно, Рози. Не мучайся! Чаще всего твое сердце само подсказывает лучшие решения. Порой я думаю, ты мудрее меня». 15 января, первый день нового полугодия Неплохая была задумка — переждать полнолуние дома. Папа отговаривал ехать, просил задержаться. Я храбрилась, уверяла, что всё будет отлично. Напрасно, ох, напрасно… Сейчас мне плохо. Хочется лечь, прикрыть глаза… Чтоб все оставили в покое. Будь я чуть грубее — прикрикнула бы на Марлин и Алису. «Прекратите шуметь! Во имя Годрика и Пенелопы! Можно не обсуждать сраные каникулы такими громкими голосами?!» Вместо этого я сбегаю из спален и плетусь куда-то по коридорам. Нет слов… глупая Примроуз Люпин. За десять лет оборотничества так ничему и не научилась. Перед глазами всё плывет и пляшет. Не замечаю, что кто-то шагает навстречу. И некто в когтевранском галстуке так же не видит меня. Столкновение неизбежно. — Простите! — бормочу я, сдерживая рвотные позывы. — Ох, это ты меня извини, нужно глядеть по сторонам внимательнее… Ты — Примроуз? Вот, твоя книга, — старшекурсник протягивает выпавший из дрожащих пальцев дневник. Сам он тоже что-то обронил. Странный предмет… Очки такие, что ли? Верчу находку в руках. — Очень… необычные, — я наконец-то могу сфокусировать взгляд на его лице. Высокий и светловолосый, судя по значку — староста Школы! Вот это да. Удастся ли вспомнить его имя? — Ксено, — он не спешит забрать очки, а вместо этого представляется. — Нравятся? Сам сделал. — Они какие-то особенные? Или… просто для антуража? Извини, что спрашиваю, — в другой раз я бы не стала затевать неловкую беседу. Но разговор с когтевранским старостой внезапно отвлекает от головокружения. — А ты забирай себе и проверь, — хмыкает он. — Я с их помощью много интересного узнал. Нет-нет, ты не поняла… у меня еще есть. Я не одну пару сконструировал: когда-нибудь точно открою свое дело! Если журналистом не стану. Бери, бери! Пока бесплатно, Примроуз, — он смеется, видя мое смятение. — Ну же! Без очков — беда, всех мозгошмыгов пропустишь. Он пускается в долгие объяснения. Я хлопаю глазами. Надеваю очки, и коридор разбивается на сотню осколков. Точно в ловушке-калейдоскопе. Вокруг лица нового знакомого пляшет странный туман. От желто-черных ромбиков его галстука рябит в глазах. «Спасибо, великолепная штука, — выдавливаю я и снимаю очки. Так точно стошнит! Отличное рвотное средство. — Непременно поищу мозгошмыгов, как поправлюсь». Мы расстаемся. Какое-то время таращусь ему вслед. Потом плетусь дальше… в лазарет. Похоже, сегодня МакГонагалл не увидит мисс Люпин на трансфигурации. Какая досада… Лежа в палате, я могу хорошенько рассмотреть изобретение диковатого парня. Из чего оно? Похоже на какой-то пластик. И цветные линзы, и дужки. Но собрано аккуратно. Никаких следов клея. Значит, он использовал волшебство. Цепляю очки на нос и пялюсь в потолок. Никаких мозго… мышей? Мозгопрыгов? Только одинокий паучок опутывает магический светильник. После обеда приходит Лисичка. Сочувственно качает головой, показывает первые в новом году конспекты. Сердито заявляет: Поттер стал еще невыносимее! А Блэк — развязнее! Он качался на стуле и упал в проход. А Петтигрю подсыпал что-то в котел Северуса, представляешь?! Нет-нет, мы не помирились. Как я могу! Ведь «грязнокровка»… а еще, еще! Твой Блэк показал МакГонагалл язык, когда та отвернулась, только подумай! Нельзя быть таким тупым, ему шестнадцать или шесть? Одним словом, Римма, ни о чем не жалей. Хорошо, соблюдай дистанцию, так сказать. Да-да, лучше держаться от таких идиотов подальше. Она всё говорит и говорит, я лишь молча внимаю. Блэк… Сириус Блэк. Нет! Не могу больше! Я готова мириться, готова к переговорам! Если только он тоже хочет… Если раскаивается — хоть каплю! Но вдруг я опоздала?! Вдруг время упущено? «Ой, что это? Какая красивая вещица! Забавно, это объемные картинки разглядывать?» Лили вертит в руках безумные очки, надевает. «Вокруг твоей головы клубится туман, — хохочет она, — будто кто-то курит под кроватью». Я живо представляю Хагрида с трубкой и смеюсь. Боль в груди мешает, и Лили спрашивает: «Почему болит здесь? Разве у тебя не ноет поясница? А живот скручивает? У меня в такие дни всегда… Римма, всё нормально?» Я невпопад киваю, сдерживаю смех. Не хватало еще расколоться перед Лисичкой! Мало нам Снегга?! «Ты ничего не хочешь рассказать, а, подруга?» Нет. Ничего. 16 января Разлепляю веки с немалым трудом: точно какой-то ублюдок с тюбиком маггловского «Нагрей-и-приклей» приходил сюда ночью. И зло надо мной подшутил. Бранное слово? Ох, я же девушка, прелестное создание… ха-ха, конечно, нет. Я — девочка-вервольф, не всё ли равно, что говорить и думать? Стану ли хуже из-за маленького ругательства? Едва ли. Переворачиваюсь на бок и хрипло смеюсь. Не могу остановиться… Молчание окончится рыданиями, не иначе. Взгляд упирается в прикроватный столик. Подождите-ка, что это? «Привет, Римма. Угощение для тебя, никого не корми — съешь всё сама. Прости, если сраная шоколадка — единственное, чем мы можем тебя порадовать. Ну, дружба с такими придурками — вряд ли стоящее предложение, да? И всё же я попытаюсь… Римма, пожалуйста, прости нас! Сириус говорит, он писал тебе на каникулах. Но без толку. Так что я не надеюсь на успех. Пожалуйста, не давай нам второго шанса: мы не оправдаем надежд и облажаемся еще не раз. Такие уж мы неудачники. Но, клянусь, будем стараться! И раньше старались, честно, очень-очень старались тебя не подвести. Так уж вышло… никаких оправданий! Мы скучаем, хоть и находимся в двух шагах. Пожалуйста, поверь: наше раскаяние громадное, как Астрономическая башня или счет Блэков в Гринготтс. Оно велико, как задница Хагрида или любовь Петтигрю… Бродяга заявляет: «Моя любовь чиста и куда внушительней нелепой страсти Питера». Что он имеет в виду? Поправляйся скорее. Сохатый, Бродяга и Хвост — ужасно виноватые и чертовски унылые». Единственный звук, что я смогла издать, — стон отчаяния. Глупые беспечные мальчишки! «Облажаемся еще не раз»… Конечно, кто бы сомневался! Скорей земля разверзнется, чем они устанут проказничать. Эти двое (сделаем скидку на благоразумие Питти) — сущая катастрофа. О чем они прекрасно осведомлены! 17 января Наконец-то я в факультетской гостиной. Мало радости — попасть в лазарет в первый же день нового учебного полугодия. Лисичка заметила меня сразу же — поднялась навстречу довольная. «Ура, Римма! Ты так вовремя! Как самочувствие?» Ответив, я спросила, где небезызвестные мародеры. Лили наморщила носик. «А-а-а, эти бездельники? Гадкие шутники?» «Мерлин, не притворяйся, что не понимаешь», — фыркнула я. «Рада бы сказать, что они отчислены, но нет». «Прячутся в спальне?» «Они наказаны, Римма. И поделом! Так что даже не ищи их. Убежали на отработку полчаса назад», — она нахмурилась и стала похожа на помолодевшую профессора Минерву. Сдержаться и не вздохнуть было сложно! Что ж, раз так, почему бы не оставить письмо? Эта идея показалась мне недурной. Они настрочили ту чертову оправдашку, чем я хуже? Пускай будут готовы к серьезной беседе. Начну с малого. «Куда ты?!» Я устремилась к лестнице в мальчишеские спальни, и Лили заметно напряглась. «Подожди меня здесь, хочу кое-что проверить», — ляпнула я. И, кажется, рыжеволосая подруга решила, что затевается какой-то розыгрыш. Забавно, ведь она не переносит их шалостей! «Если думаешь засунуть в носки Поттера лягушек…» — коварная улыбочка Лили насмешила меня до чертиков! «Нет-нет!» Хихикая, я толкнула дверь. Питер, Джеймс и Сириус… давненько не была в их обители. А комната не больно-то изменилась: всё тот же кавардак. Обертки от конфет, мятые рубашки и ботинки с торчащими стельками и спутанными шнурками, учебники и пергаменты, жеваные перья… Парни — те еще поросята. Домовики отчаялись и больше сюда не заглядывают? Над кроватью Блэка яркими пятнами светились маггловские плакаты. Автомобили и модели нижнего белья? Лицо вспыхнуло, и я поспешно отвернулась. Да уж, квиддичные флажки Лохматоголового куда приличнее. Те обвивались вокруг резных кроватных столбиков и пересекали комнату во всех направлениях. Красиво… Стол Луноглазого, как ни странно, был чище соседних. Одолжу-ка у него пергамент… Я выдвинула ящик, откопала несколько приличных перьев и огрызок карандаша. Дело за малым. Но внимание вдруг привлек знакомый предмет. Воспоминание мелькнуло перед глазами, сердце екнуло. Кажется, Марко, Лупоглазый что-то замышляет. И эта тетрадь нужна ему для придумывания опасных выходок. В ней он хранит все самые коварные идеи. Украсть ее? Мерлинова борода, нет! Ни в коем случае! Ох, и как такое только пришло в голову. Дыхание сбилось. Я огляделась по сторонам. Дверь заперта, хозяев комнаты нет. Рука сама потянулась к синей обложке — та бесхитростно торчала из-под всякого сора. Взять?! Нет-нет… я не могу! Но ведь никто не узнает. Но, Примроуз, разве забыла: твое любопытство не раз приносило неприятности? Хотя, едва ли случится что-то хуже Снегга под Ивой! Я посмотрю! Матовый материал звался коленкором. Какая же маггловская эта вещь! Где ее взял Сириус Блэк? Кто подарил ему эту книжку на скрепке? Для чего? И ведь не пустяк — она такая потрепанная… Значит, не лежит без дела. Я осторожно раскрыла тетрадь… но не обнаружила внутри ровным счетом ничего. Пусто! Грязноватые листы в линейку молчали. Ни единой буковки, рисунка, значка… Ни-че-го-шеньки. Какое-то время я сидела потрясенная. И, признаюсь, разочарованная. Я не смела надеяться, что разнюхаю обо всех секретах Сириуса Блэка таким легким способом. Да. Но все же раздосадованно чертыхнулась. Отлично, привычки этого дурака так прочно ко мне прилипли! Он был бы рад. Я совсем забыла об очках чудака Ксено Лавгуда. И, когда опустила голову, те соскользнули с макушки и шлепнулись на переносицу. Ну ладно, хоть проверю, нет ли в их спаленке мозгошмыгов. Пусть скажут спасибо… Впрочем, о чем это я? Ведь эти остолопы мозгами обделены от природы. Не сдержавшись, хлопнула себя по ляжке. Примроуз, довольно! Превращаешься в Лили Эванс. Хватит кидаться обзывательствами и обвинениями… Дурно, очень дурно. Тетрадка мигнула желтоватыми листами в последний раз. Я обомлела. Ромбы и треугольники запрыгали, дробя новые и новые буквы. Сосредоточиться! Собраться! Я внимательно вглядывалась в неясные закорючки. До тех пор, пока не смогла прочесть первые слова. Одно за другим… Я действительно смогла сделать это. Пусть пройдет несколько лет, и я пожалею… Но не сейчас. Очки того сумасшедшего юноши — невероятны. У Минервы у МакГи Три кошачие ноги. Итак! Эта тетрадь принадлежит Сириусу Ориону Блэку III. Задница Мерлина, подавиться и издохнуть, тысяча вшивых мантикор, драть твоего гиппогрифа налево, дементора в друзья любому, кто откроет и прочтет эту писанину без моего святейшего позволения! Пусть это было смешно, по-хулигански и так похоже на Лупоглазого… Но я почувствовала внезапный прилив нежности. Какой-то светлой грусти. Ведь смотрела сейчас прямиком в прошлое. Пять лет назад! Мы были совсем детьми… И я, и Джим с Питти, и милый Сириус… Питер Петтигрю, дружок, Съел с грибами пирожок. Он бы съел еще один, Но Джимом был опередим. Я слышал: от имени Мерлина произошло довольно много ругательств. Его можно сочетать почти со всеми уже существующими. Никто не возражает против «жопы Мерлина». Хотя в словарях ее нет. Я рассмеялась и быстренько захлопнула тетрадь. Тише, тише! Великая Елена, да ему впору писать трактат о брани! Сириус — просто нечто. Затем прочла его наблюдения и нахмурилась… Умный мальчик. Как давно он начал подозревать об оборотничестве? Так нелепо: попасть в Школу, где учатся десятки других детей, делить спальню с девочками-ровесницами… но ни с кем не подружиться. Она ведь рассказывает забавные сказки и поет песенки… Наверно, с такими талантами можно завоевать симпатию других людей, разве нет? Я никогда не думал об этих вещах всерьез. Мне не приходилось завоевывать чью-то симпатию… я — Блэк. Но и он был одинок! Это сквозило в каждой фразе. Даже шутливые строки несли отпечаток печали. С детства имел всё лучшее: книги, игрушки и игры, сладости, красивая одежда… Умнейшие учителя, верные и подобострастные слуги, надежные союзники, маленькие друзья, выбранные взрослыми… Блестящее будущее? Среди этого великолепия он был потерян… Пока не встретил нас. Или до сих пор? На свете точно существует особая метка. «Изготовлено чистокровной семьей». Штамп на моем лбу. Как бы я ни старался, все это замечают. Родители прислали в подарок толстую книгу с жизнеописанием Герпия Злостного. Кожа, позолота и шикарное тиснение. Конечно, мы втроем впали в истерику! Имя «Герпий» звучит похоже на название заразной маггловской болезни. Но шутки шутками, а подарок — полное дерьмо. …Взамен разрешил им погладить Эдварда. А он и рад — хоть и вальравн, а любит ластиться ко всем и играть… …Все в мамаше раздражает и вызывает отвращение. Как и в отце. Подавлять, пугать, наказывать — всё, что они могут. И, конечно, поощрять… Только то, что им нравится. Бедненький малыш Рег! Глаза противно защипало, и я рассердилась. Одернула себя: эй, что за соплежуйство, мисс Люпин? Хватит, никаких рыданий! Но любовь и жалость, что я испытывала, лишь росли. Сдержанные всхлипы набухли в горле болезненным комком. С меня не спускают глаз… Старая карга ищет невесту… Она и другие чертовы старухи обсуждают меня и своих дочерей! Так, точно мы — кобылы на скачках. Я перетрухал и распрощался с завтраком. Рвало около получаса… Время бежало незаметно — я читала сказку Сириуса. Удивительно забавную, трогательную, занимательную! Она оказалась потрясающей! Какая жалость: почему нельзя прочесть ее всем?! Сириус вообще понимает, насколько талантлив? Полосатые Щеки — девица в башне? Пффф, смешно. Она бы побила меня за такую писанину. Хвала Мерлиновой лысине, ей этого никогда не прочесть. Я тихонько хихикнула. Угрызения совести? Нет, пусть Блэку стыдно будет! Сочинить такое и не поделиться? Безобразие, что за несправедливость! Я читала и читала, листая тоненькие странички. Он не писал каждый день, как я… Одни заметки и стишки были нелепыми, веселыми. Иные — грустными до слез. В тетради часто мелькало мое имя. Не чаще, чем Регулуса или Джеймса, но… Я отыграюсь на домашних на летних каникулах. Устрою погром. А пока буду хорошим. Потому что это радует П. У нее и так много причин для огорчений. Вот так. Лилс ненавидит меня и Нюнчика. Регулус ненавидит меня. Но радуется Нюнчику. Прим и Лилс огорчены. Почему нельзя закопать Нюниуса за квиддичным полем? И дружить. Как по-детски наивно… Сириус, Сириус… Я нашла лишь несколько предложений о прошлом лете. Он недоумевал, злился. Почему Прим не пишет, как прежде? Зато отвечает Питу! Обсуждает что-то с пухляком Хвостом… Предательница Прим! Была ли я жестока? Нет, нет, это совсем не так… просто Блэк изменился! Я и рада бы общаться, но он… О Мерлин! Что за издевательство?! Отлично, признаю: я жду, что она подойдет. Пусть скажет: фу, Блэк, ты — отвратителен! Черт возьми, завязывай, Блэк! Никаких выходок! А не то укушу… мамой клянусь, тебе не поздоровится. Так и знай. Но она не спешит отчитывать нас. Ей нет дела до приколов и отработок мародеров. Я хотел бы сказать: она разбила мне сердце. Но, конечно, это не так. День шел за днем. Минуло пять лет с тех пор, как Эльбрус стал править в королевстве отца… Продолжать не хватило сил и мужества. Я почти отбросила синюю тетрадь. Но крупные неровные буквы, выписанные его рукой, точно перед глазами стояли. Зажмурилась, поморгала… Несколько глубоких вдохов? Должно помочь… Будь храброй, Примроуз! Ты прочтешь эту сказку. Прочтешь от начала и до конца — каков он? Не подарила София Эльбрусу свое прощение. Она долго горевала. И сердилась. И стенала, и плакала. Но слезки Фоукса не могли расколдовать короля. Не действовали на каменного истукана добрые чары солнечного петуха. Потому что так и не смогла простить мужа София. Любовь… ну, это когда ты встречаешь человека. И почти наверняка заинтересован в нем с первых мгновений. Когда тянешься к незнакомцу, чтоб спросить какой-нибудь пустяк. Потому что слушать этот голос — забавно. Но приятно. Иногда ты не находишь слов. А иногда раскрываешь своей любви все секреты. Даже самые темные. Тайные. Опасные. И любовь всегда прощает. Потому что рождается из Истинной Дружбы. Что не знает обиды и забвения. Я уронила голову на руки и все-таки расплакалась. Нельзя… нельзя! Поставлю точку. В этой истории последнее слово будет за мной. Сириус: Мы вернулись за полчаса до отбоя. Хвост нудел всю дорогу до гостиной! Бла-бла-бла, почему я вечно крайний, отчего попадаюсь вместе с вами, не друзья вы, а сплошная подстава… Скажите на милость, ишь какой нежный! Поразительно: как аплодировать Джеймсу и из штанов выскакивать — он первый. А как приколы в жизнь воплощать — так вдруг рыжим сделался. Скрипнув зубами, я нырнул за бордово-золотой полог. Не хотелось ни говорить, ни отвечать на вопросы. Черкнуть пару строк в тетрадь? Ну, денек был той еще жопой… Возможно, несколько обличительных строчек поднимут настроение. Я перелистнул последнюю сказку — печальное зрелище! — и… И… Что это?! Маленькие буквы сплетались в слова. Абзац за абзацем. Предложения заполняли некогда чистые листы. Кто?! Кто посмел… Я отказывался понимать. Отказывался верить. Прочел первую фразу. Это мог сделать только один человек… нет, не человек. Девочка-вервольф. «Шли дни, и София простила мужа. Но мало, ох как мало было одного лишь прощения! Потому что темное колдовство свершилось. Не было пути назад. И однажды, ранним весенним утром, завязала София в шелковый платок мужнин волшебный каравай и отправилась в путь. Младший брат короля же остался править. Полетел за Софией петух Фоукс. Помчался на широких крыльях и Мертвый Ворон. Сорок дней и ночей шла она. Останавливалась только лишь для сна. И тогда Фоукс охранял королеву, а ворон-горюн слезами луну омывал. Ждал рассвета. На сорок первый день вышла она к маленькому домику. Не было в окнах света, но София храбро постучалась. «Кто?» — гаркнул хриплый голос. «Это я, швея-бесприданница, звать Констанцией. Брожу по королевству, ищу работу. Найдется ли для меня какое дело?» Отперла дверь старуха — страшная, как сама Смерть. Но София ученая, не зря столько лет с ведьмой прожила. Вот только у нее на лбу это написано было! «Врешь, дорогуша, никакая ты не Констанция. За свою ложь будешь наказана! Проси, за чем пришла. Выполнишь мое задание — и получишь всё, что пожелаешь. А нет…» «Хочу я зелье, заклятие или трав чудесных, чтоб мужа-короля вылечить. Расколдовать». Старуха лишь расхохоталась. Заходи, говорит. А в домике-то, а в домике! По углам черепа человечьи висят на крюках. Травы в пучках. Склянки, банки, мешочки. Кишочки, потрошочки — всё сушеное, заготовленное для ворожбы. Плохо дело, думает София. «Раз ты такая швея-бесприданница да врушка-бесстыдница, делай, что велю. Вот тут у меня разные стебельки. Цветки. Корешки… состряпай из них к утру ковер. Да такой, чтоб у меня глаза на лоб полезли. Ну-ка, удиви старую. И не сядь в лужу, дорогуша. Поспеши же!» Заперла ведьма дверь и прочь улетела. Петух Фоукс за окном плачет, Мертвый Ворон клювом по трубе стучит. Но помочь не могут. Села София и давай думать… Для начала обыскала ведьмины сундуки, нашла чудесное зельице. Просунула руку со склянкой в щель под дверью. Петух ее поймал и в замок понес. Затем София травки и корешки разложила и стала ткать-колдовать. Зря, что ли, училась, книги древние читала? Наутро вернулась ведьма. «Ну, где же твое рукоделие?» «Да вот оно!» Лежит на полу ковер. Не ковер даже — картина. И горы тут, и леса, и реки быстрые, порожистые, и водопады — как в заморских странах! Старушенция аж облизнулась! Так понравилось. А по склонам всякая живность гуляет. А в лесах птицы по гнездам сидят. А в озерах рыба плещется. «Это, матушка, вы еще стрекоз не видели», — хвалится София. «Где, где?!» Ведьма над ковром склонилась, а София ее в спину ка-а-ак толкнет! Полетела та с горки по кочкам, да в воду плюхнулась. Сидит: на рыбку смотрит, на стада овечек, что по полям бродят, пасутся. Что за чепуха? «Выпусти меня, гадкая девчонка! Всё дам, что ни попросишь!» Да Софии уже и даром не надо: петух Фоукс с нужным зельицем в замок давным-давно улетел. София ключик в дверях три раза повернула. На порог вышла. Села на спину Мертвому Ворону… Помчались они в замок — быстрее самого быстрого западного ветра! Ведь там Эльбрус ждал…» Я захлопнул тетрадь и скатился с постели. — Сири, куда ты? Джеймс только вышел из душа. Неужели собрался спать? О Мерлин! Счастливчик! А я теперь едва ли усну. Смыкать веки, зная, что она прочла всё это?! Даже Обливэйт не поможет! — Сейчас! — Дьявол, ты обезумел? Бродяга, отбой через пять минут! Что с тобой? Пулей вылетев в гостиную, пересек ее и замер у лестницы в девчачьи спальни. Какие-то второкурсники шарахнулись в стороны. Девочка у камина покрутила пальцем у виска. Марлин и Алиса только вернулись и смотрели с любопытством, не решались приблизиться к спятившему однокурснику… плевать! — Люпин! Люпин, выйди! — немногочисленные свидетели в недоумении… Но я не мог думать ни о чем, кроме сказки. Кроме пера в ее тоненькой руке. Она написала это сама? Зачем?! — Люпин… Прим, сейчас же! Ответом была тишина. Точно весь замок застыл и прислушивался. Хогвартс, ты на моей стороне? — Прим… пожалуйста! Пожалуйста, выйди и поговори со мной! Не будь трусихой, эй, ты же смелая девчонка! Давай! Дверь наверху скрипнула. Римма: Услышав хриплые вопли, я побелела, как полотно. Лили вцепилась в рукав, округлила глаза. «Блэк? Голос похож… Что ты сделала, ох, Римма? Испортила его коллекцию запонок?» «У него нет такой, — сдавленно прошептала я. — Он… злится? Не понимаю…» «Звучит пугающе! — Лисичка сжалась. — Не ходи, он же чокнутый!» Но я уже вскочила на ноги. Хочет открутить голову? Кинуться чарами? Что бы он ни сказал — я готова! Точно готова… Я не буду слепа. Это последняя возможность узнать, что он за человек. Истинное лицо? Да, сейчас я его увижу. Почему я представляла Сириуса в гневе? Он оказался разгоряченным и растрепанным. Щеки и глаза горели, но он был таким красивым… Я с трудом переборола желание исчезнуть за дверью, никогда больше не покидать спальню. Мысль, что сейчас я — ужасное чудовище — потеряю его навсегда… Нет, нет! — Прим! — крикнул он и замолчал. — Сириус?.. — я едва дышала от волнения. Может ли человек чувствовать столько всего одновременно?! Голова раскалывалась. — Спустись сюда! — Нет… ты… Ты же не побьешь меня? — вопрос вышел похожим на писк. — Я не хотела портить ту тетрадь, прости, пожалуйста… это вышло нечаянно… Я даже не читала! То есть, прочла… немного, совсем чуть-чуть. И это ничего не меняет! «Всё!» — крикнула совесть. — Сюда, — повторил он и топнул ногой. Блэк… такой Блэк: стал похож на себя одиннадцатилетнего — розовощекого дерзкого мальчишку. — Сам не могу, ваша лестница заколдована. Ну же. Вроде и спускалась, но точно всходила на эшафот… И, когда ноги наконец-то коснулись пола, он обнял меня. Впервые за многие недели… месяцы… Он наконец-то обнял меня. «Стиль ужасен, но мне понравилось, — горячий шепот обжег ухо. — Только не читай больше тайком мои каракули, хорошо?» «Хорошо! Хорошо, всё, что скажешь!» Марлин пролетела мимо, задев меня плечом. Не всё ли равно? «Друзья, да? Ты… простишь меня?» — спросил он тихо. «Да!» Я могла бы сказать еще что-то. Слишком сложно. Слишком тяжело. Потом, всё потом! Слова «люблю тебя» не прозвучали, да и могут ли? Человек и девочка-вервольф сжимают друг друга в объятиях! Чувствую его сбивчивое дыхание, а волосы щекочут щеку. Это — большее, на что я смела надеяться. — Ты нравишься мне, Прим. Ты очень сильно мне нравишься. Что? — Пусть это тебя не тяготит. Пожалуйста… не думай об этом, как о чем-то особенном. Просто прими это. Ну… как подарок. Например, резную открытку из бумаги. Которую можно рассматривать по вечерам. Я не жду, что ты ответишь сразу. И что не прибьешь меня на месте… Это ведь не испортит дружбу? Я не Пит, конечно, я… ходячее бедствие. Но ты все равно знай. Вот так. Ты нравишься мне. …В шесть лет папочка пытался научить меня плавать. Вначале удавалось неплохо… но в одно опасное мгновение вода вдруг накрыла с головой. Она попала в рот, в горло… Казалось, даже легкие впитали ее — как губка! Сначала был шум, потом — тишина. Вязкая, дрожащая. И затем — свет! Много света — я на поверхности! Меня выносят на берег. И я дышу, дышу, дышу… Захлебываюсь, кашляю. Я умираю от счастья, что жива. И больше не нужно барахтаться в толще мутной темной воды.