Молочная луна

Я различаю два томления: Одно — как песня или сон — Счастливое благословенье, Другое же — как боли стон, Что не граничит с исцелением. Отвесив до земли поклон, Смиряюсь перед первым И второе проклинаю.

20 апреля 1976 г. Сириус: Я протиснулся мимо каких-то когтевранцев — возбужденных и перепуганных. Что, тоже поздновато спохватились? Вывалил груду книг перед Прим. Та даже головы не подняла, только зажмурилась еще сильнее. «Почему я такая беспечная? Ох… нужно было начать готовиться еще на каникулах! Раньше, куда раньше! Садись скорее, открывай «Трансфигурацию на практике»… Так, страница сто девятнадцать, параграф третий…» «Прим», — позвал я. «Если соединить эти теоремы, выйдет неплохое обоснование для превращения. И не противоречит Гампу!» «При-и-им, Полосатые Щечки!» «Ах, Гамп был бы очень нами недоволен!» Я подскочил и шарахнул кулаком по столу. Малыши-первокурсники выглянули из-за шкафов. Кинулись врассыпную. — Черт возьми, Люпин, успокойся! От СОВ еще никто не умер! Ты же умная! — она задрожала, подняла на меня круглые раскосые глаза. — Дьявол… неужто плачешь? — Чего кричишь? Дурак больной… — Прости, Прим! Я… немного взвинчен из-за всего этого. Ведь разом навалилось… — я стиснул ее в неловких объятиях. Стараясь не замечать, с какой яростью косится в нашу сторону злюка Пинс. — Мамкой клянусь: ты сдашь экзамены на одни «превосходно», ведь всё знаешь и так! Давай поможем Питеру? Подготовимся, пока будем его натаскивать. Как идея? — Хорошая… — она смешно хлюпнула носом. — Чего я расклеилась… в последнее время чувствую себя странно. Утром, кажется, даже температура поднялась. Может, в лазарет заглянуть? — Лишним не будет, — я был рад слинять из пыльной библиотеки. Разве есть что приятнее прогулок на свежем воздухе? Мы рассовали взятые книги по полкам. Прибрались на столике. Я отобрал у Люпин сумку и поманил к выходу. Почему-то нравилось играть с Прим… Нравилось вкладывать тайный смысл в простые занятия. Пройтись по школьному двору, сбежать по лестнице, усесться за домашнюю работу… Я готов был превратить в представление что угодно. Лишь бы повеселиться и доставить радость ей. Она и так слишком часто грустила… С Прим любая ерунда станет лучше. Жизнь засверкает новыми красками? Страх холодной шероховатой гадюкой заворочался в душе. Я опасался увидеть не огни фейерверков, нет. Вспышки жалящих заклинаний, отсветы взрывов. Боялся начала конца… Я встретил Регулуса и прочел в глазах брата тот же страх. Десятикратно увеличенный его собственными домыслами. О чем шепчутся слизеринцы? Кажется, пора достать мантию-невидимку. Самое время мародерам вспомнить шпионские навыки! Но сначала — анимагия… и мой хитроумный план. 25 апреля Мы отправились в Выручай-комнату втроем, без Прим. Как бы она ни волновалась, а придется подождать. В этот раз секретная лаборатория выглядела иначе… И заметил это не я один. — Комната словно встречает анимагов-триумфаторов, — самодовольно заметил Джим. Я ткнул его локтем, заставил немного помолчать. Если всё удастся… мы уже не будем прежними. — Парни, почему вы на это согласились? Чур, без вранья. Мне Прим дорога. Очень дорога… Вам, думаю, тоже. Но влюблен-то в нее только я! — Подозрительные вопросики! Что, хочешь наслаждаться тайным знанием в одно жало? — ухмыльнулся Джеймс. — Брось, Бродяга, признай: это не только лишь веселуха. Дело важное! Такой навык лишним не будет! Конечно, можно пройти министерское обучение, сдать экзамен… Скукота! И потом, меня родители на месте прихлопнут за такие эксперименты. Ты же не воображаешь, будто анимагия — детское развлечение? — А вначале что-то говорил о забаве, — подтрунил Питер. — Зато теперь о как запел! — Ой, отвали! Сам знаешь, мы рискуем. Вообразите, как я с концами обращусь в оленя! Буду ходить на трансфигурацию и зелья, качая рогами. Если МакГи не убьет раньше. — Такое происходит при недостаточно долгой и целеустремленной медитации. А мы не один год над этим работали! — Некоторые маги десятилетиями мучаются! Тренируются, тренируются… И всё мантикоре под хвост. Поттера, кажется, начали одолевать сомнения. Я рассердился. «Эй, Сохатый, ты олень и так, без всякой медитации! Прим — моя, так что можешь и вовсе не участвовать!» Мы принялись горячо спорить, деля Люпин. Петтигрю только глаза закатил. «Ну и придурки! Если уж на то пошло, это я когда-то предлагал ей встречаться!» «Кстати, — вдруг захлестнуло внезапное озарение, — забыл спросить ее об этом! То есть, всё ли у нас по-настоящему? А если нет?» «Что за чушь! Нашел время для страданий, — завопил Джим. — По-то-о-ом, всё потом!» Мы столпились вокруг котла. Низенькие скамеечки появились, стоило о них подумать. Присев, я уставился на синеватое свечение. Рядом устроились поудобнее друзья. Мы ждали. Если ошибки не было, варка зелья началась двадцать пятого декабря… в шесть часов вечера. Без пяти минут шесть Джим внезапно резко подскочил. «Гляди, гляди!» Огонь в маленьком очажке медленно угасал. Зелье еще булькало, бурлило, но всё тише и тише. И вскоре замолкло, унялось. Свечение потухло. Мы замерли в таинственном полумраке. — Ну что, накатим? Я и Питер оставили полушутливый вопрос без ответа. Тут в наших руках появились кубки: из полупрозрачного стекла, массивные и тяжелые. На граненых боках выступали черточки и цифры — мерные деления. Джеймс зашуршал своими записями. Питер взмок так сильно!.. Его лоб аж блестел от пота. И волнение Хвоста передалось мне. — Чашки какие-то неправильные, — Сохатый сморщился, и в комнате тут же посветлело. Точно та угадывала желания. — Отметки в унциях, а в старых книгах всё в драхмах! Черт… — Драхма — восьмая часть от унции… Как бы нам не запутаться. Сколько требуется выпить? — теперь и я покрылся испариной. Прогулять в теле псины всю оставшуюся жизнь ну никак не улыбалось. — Триста двенадцать скрупулов… — Чего? Кого? — пискливо возмутился Питер. — А еще древнее книжонки не нашел?! — Заткнись, а? Этот рецепт всюду одинаков. Они нарочно пудрят людям мозги. Итак, это около десяти унций. Если бы мы поступили в Хог годом раньше, варили бы зелья по старой мерной системе. Давай, Бродяга, ты у нас математик. Я отставил пустой кубок. — Э-э-э… Выручай-комната, мне нужно средство, чтобы считать! — Сохатый закатил глаза, а Хвост расхохотался: из воздуха материализовались пыльные деревянные счеты. И опустились прямиком на мою макушку. Я потер ушибленное место. — Зараза… это даже не смешно! — Не ругайся, соберись. — Хорошо… логарифмическая линейка, сейчас же! — что-то блеснуло, в протянутой руке возник диск из прозрачного стекла. — Уже лучше… А у дядюшки Гарольда есть маггловская машинка с кнопками. Жмешь, и на экране цифры… Только тут такое работать не будет. — Итак… в одной унции двадцать четыре скрупула. А триста двенадцать скрупулов… — Это тринадцать унций, — я повращал бегунок и показал результат друзьям. — Раз плюнуть. Можно было и в уме сосчитать. Джеймс переставил котел на парту. Здесь комната услужливо разложила всё необходимое: колбы, мензурки, черпаки разных размеров, емкости и ложечки для снятия пробы… Он отмерил и разлил по кубкам нужное количество зелья. И сказал как можно пафоснее: — Парни, запомните меня таким. Если что… передайте Лили — я люблю ее. И непременно найду. В загробной жизни. Или в следующей… главное, не реинкарнироваться в оленя. Я фыркнул. Не удержался, уж больно не вовремя гриффиндорец вспомнил о своей гриффиндорке. Даже в такой ситуации Джеймс оставался Джеймсом! Он залпом осушил кубок. Мы с Хвостом выпили на брудершафт. И… всё осталось, как прежде. Я не ожидал внезапных перемен. Не надеялся залаять и погнаться за своим хвостом. Но почему не произошло совсем ничего? Друзья, судя по лицам, растерялись не меньше. — Что за хрень? Разве я не должен был орогатиться? — Джеймс недоверчиво понюхал чашу. Потом перешел к котлу, поскреб пальцем стенку и лизнул. — Нет слов. Бродяга, как самочувствие? — Будто меня надули. Пит, а ты? Хвост не вырос? — Что совой об пень, что пнем об сову, — вздохнул паренек. — Что ж, давайте без поспешных выводов. Подождем до вечера, пусть зелье переварится. В брюхе. — При моем метаболизме оно будет неделю усваиваться, — огрызнулся я. — Из-за этой нервотрепки скоро заворот кишок случится! И всё же пришлось признать: Хвост прав. Мы уничтожили улики и поблагодарили замок за помощь и гостеприимство. Я старался не вспоминать о Прим. Если ничего не выйдет… то и к Дамблдору идти не понадобится. Чем помогу подруге тогда? Да-а-а… Порой я думал: почему она выбрала меня? Не лучше ли было познакомиться с другими оборотнями? Найти поселения вервольфов вдали от резервации… Встретить там какого-нибудь молодого волчонка. Веселого парня с кучей шрамов. Они бы друг друга поняли. Но и я ее понимаю… Ровно настолько, насколько могу. Своим-то ограниченным умом. Что я по-настоящему знаю об оборотнях? Кроме того, что они сильные и воют на луну? Отчего-то в душе всколыхнулся жгучий стыд. Отравил настроение окончательно. Я тот еще слепец… До сих пор не готов к серьезной жизни. Действительно, совсем не готов. Но Прим ведь научит? Теперь хотелось поскорее с ней увидеться, взять за руку. Поговорить и рассказать о нашем провале. Хотелось услышать лекцию «Мародеры — бестолковые засранцы и сами не знают, что творят». Пусть назовет Мягкой Кроваткой или Бродяженькой. Да и «балда» сойдет… — Эй, Бродяга, нельзя ли помедленнее? К Римме спешишь? — Да… слушайте, ребята, я побегу. Если заметите что-то странное — возвращайтесь в спальню. Встретимся после отбоя. — Не опаздывай! Римма: Здравствуй, Марко, дорогой друг. Троица мародеров все-таки сделала это! Они налакались зелья собственного приготовления. Отлично. Что ж, согласись, я не смогла бы им помешать. Остается только ждать… и надеяться, что эликсир не подействует. Но я знаю целеустремленность мальчишек. Если уж что-то взбрело в голову, они об стенку расшибутся! Тут и способности просыпаются, и скрытые таланты. И зелья-то они варить умеют, и карты рисовать, и заклинания читать… Лучше бы упорствовали так для экзаменационной подготовки! Но нет. Один лишь Питер старательно что-то зубрит… Полчаса назад Сириус ушел в спальню. Да и мне пора. Но не дает покоя дурное предчувствие. Будто заболеваю... Мадам Помфри любой грипп победит за считанные часы. Однако, кажется, дело в другом. Кто ел чеснок в обед? Почему Марлин пользуется чужим шампунем? Как давно Фрэнк носит в кармане присыпку из сушеной календулы? О ужас, Марко, нюх чересчур обострился! Это раздражает, мешает сосредоточиться, выбивает из колеи. Запахи преследовали весь день. В сочетании с повышенной температурой и странным настроением не похоже на простуду. Болит поясница, ноги подкашиваются… Только и делаю, что ищу, куда бы присесть или прилечь. Не девушка, а мешок с картофелем. Да, я умело скрываюсь. Но от внимательной Лисички не ускользнуть. «Женские дела, да? Может, наведаться к Помфри?» Ага, конечно. Скорее уж, волчьи делишки… Отвратительно себя чувствую. Поползу-ка спать. Едва ли завтра принесет облегчение… Может, наступило то самое время перемен, о котором говорила медсестра? В таком случае милая Минерва опять не увидит Примроуз Люпин на своих занятиях. Проклятье! Как сдам экзамены, если без конца прогуливаю?! 26 апреля Сириус: Меня грубо пихают в бок. Эй, полегче, черт подери! — Пивз, нет, нет… Серая устрица там! На зельях… Слизь и мятая ложка! — Бродяга, идиот, мы проспали! Бродяга, вставай! — голос вроде и знакомый, но настойчивые прикосновения сбивают с толку. Тело объял огонь. Я точно заперт в душной теплице, и одеяло никак не скинуть. — Мятая ложка! Скорее! Лови серую устрицу, — стону я. Дрыгаю ногой и падаю. Чудится, что лечу в пропасть, и из горла рвется хриплый крик. Я просыпаюсь окончательно: ножка кровати перед глазами. Вижу ботинки Пита: он бегает по комнате, хватая всё подряд. — Джим, галстук! Где мой галстук?! — Спасибо Гиду — начал в дверь стучать. Завтрак уже профукали… Пит, поищи на столе! Я только из ванной… Давай, Сири, нельзя опаздывать к МакГи! — К черту лысому! Я заболел… так и передайте… Я не пойду! — мне действительно плохо. Но что именно не так — пока не сообразить. Пах горит. И я просто не смогу объявиться на уроке в таком виде. Ладно, старый добрый прием должен решить эту проблемку… — Салазаров василиск, куда ты? — Джеймс скачет по комнате в одном носке и пытается отыскать второй. — Потом передернешь, мы опаздываем! — Голову вымою! — Нашел время… Аполлон недоделанный. Как знаешь! Ждать не будем! — Поттер исчезает под моей кроватью. Пару мгновений спустя оттуда доносится грозное шипение. «Фу, да тут засохший кекс! Уже весь в плесени!» Некогда слушать его нытье — я должен разобраться с «младшим Блэком». Расторопность — мое второе имя. Так что не прошло и четверти часа, а я уже бегу по коридору. К классу трансфигурации, конечно! И почему только Прим не разбудила? Да, ее спальня не рядом… и мы мальчики… Но разве сложно побарабанить в дверь? Сплошь подстава! Вдруг — вот странность! — в нос ударяет какой-то резкий запах. Специи? Книжная пыль? Тошнотворно! Откуда?.. Вылетаю из-за угла и со всего маху врезаюсь… в старика Слиззи! Профессор сдавленно охает, я рассыпаюсь в извинениях. Получая прощение напополам с проклятиями, несусь дальше по коридору. Кто-то проходит мимо — кардамон! Кожаные перчатки для квиддича! Мамкин пирог! Я чуть ли не падаю, оборачиваюсь. Запахи случайных встречных врываются в ноздри. Голова начинает кружиться. Что происходит?! Странное томление вперемешку с желанием выскочить в окно делают свое дело. До кабинета МакГи я добираюсь взмыленным, возбужденным и одуревшим от вони. «Минус пять баллов за опоздание, мистер Блэк!» Студенты недоуменно косятся в мою сторону. Поттер прикрывает глаза рукой… он с Питом, и я сажусь за свободную парту позади. Дверь снова со скрипом открывается — Лили тихонечко просачивается в класс. Мест нет, и она опускается на скамью рядом со мной. Едва различимый мускусный запах. Какие-то не то цветы, не то сладости. А Джеймс? Чует ли он?.. Сохатый чуть поворачивает голову, поглядывает на нас из-под лохматой челки. «Эй, всё нормально?» «Где Прим?» — шепчу я Эванс. «Ей стало дурно… с самого утра что-то не заладилось. Я отвела ее в лазарет. А с тобой что? — она морщится, окидывает подозрительным взглядом. — По тебе точно стадо кентавров прошлепало». «Наверно, заболеваю», — для вида шмыгаю носом. Нет, на самом деле не дает покоя другое: Лилс так сладко пахнет! Что со мной, какого дьявола?! Я тянусь в ее сторону… Это не она. Навязчивый аромат постепенно рассеивается. Его больше нет, и я подавлен. Урок тянется долго, мучительно долго. И Джеймс, и Питер скрипят перьями. Эванс тяжко вздыхает. А я едва могу усидеть на месте. И как только занятие окончено, выбегаю из кабинета. * — Сири, ты здесь? Вот дерьмо… физиономия у тебя — врагу не пожелаешь. Это может быть связано с зельем! — Джим находит меня в туалете. Приближается время обеда. Я пялюсь на отражение в зеркале... Черные волосы взлохмачены, точно мы с Поттером — братья. Зрачки расширены. Рот медленно, но верно наполняется слюной. И я клацаю зубами, когда на плечо опускается рука. — Эй, тихо! Ну что ты? Сириус, рискни: сбегай в больничное крыло. Нужно поговорить с Риммой… — Не в таком же виде, — взвизгиваю я, как поросенок. Джеймс подскакивает. — Черт, прости! Действительно, дело дрянь! Хочу покататься по травке и… ой-ё… Нет, тебе не стоит знать, друг. Какое-то время слепо таращусь в сливное отверстие, облокотясь о раковину. Джим молчит. — А ты?.. Чувствуешь что-то странное? Извини, я не могу думать ни о чем другом… Кроме ужасных запахов повсюду! И вообще забыл о вас. — Не, Бродяга, не парься. И я… — вдруг Джеймс меняется в лице. — Мерлиновы кальсоны, так вот что ты имел в виду! Друг разражается бранной тирадой. Садится на корточки, тяжело дыша. «Мне срочно нужно свалить, — вдруг выдавливает он. — Цветочки… листики… Увидимся после обеда!» Не дожидаясь вопросов, стремглав убегает. И я снова один. Туалет пуст, и в голове чуть проясняется. Но если выйти наружу… Я натолкнусь на других учеников, преподавателей… новые и новые запахи сведут с ума. Раз виновато зелье, буду ждать. Рано или поздно действие должно прекратиться! Разве нет? Но память возвращается к слабому аромату из класса трансфигурации. Вытерпев около получаса, покидаю убежище. Я должен, должен найти источник!.. Кто же носитель волшебного запаха? И почему только я так озабочен этим? Ученики торопятся на обед. Ноздри расширяются: я всё еще в поисках. Большинство подростков заняты лишь собой, не обращают внимания на странного пятикурсника. Наверно, выгляжу я безумно. Что ж, Блэки этим всегда славились. И вот я снова учуял что-то легкое, едва уловимое. Запах какого-то человека. Женщина ли, мужчина? Кто-то из детей? Студентов? Или даже профессор? Без разницы! Пес внутри хочет повалить неизвестного на пол. Завизжать от радости. Бить хвостом по бокам, оглушительно лаять. Пусто. Не здесь. Вереницы ребят движутся в Большой зал, но я уже на улице. Длинная крытая галерея кончается. Тропинка спускается вниз. Мой валун. Снег сошел, и сырая земля влажно блестит. Солнце режет глаза, и что-то невесомое заполняет ноздри и легкие. Я дышу всей грудью, не чувствуя апрельского холода. Потому что внизу живота разливается жар. Только руки ледяные, пусть и не замерзшие. Сажусь на камень, вытираю глаза тыльной стороной ладони. Тупой Сириус Блэк… беспечный дурак… Это навсегда? Проклятый ад чужих чувств, запахов, желаний? Но я не хочу сближаться с окружающими из-за чертова нюха! Мне не нужны никакие чудо-способности! Мерлин, умоляю, пусть это кончится. Гадкая пытка! Здесь гуляет ветер. И оттаявшая почва отдает свои ароматы. Пускай. Это и вполовину не так плохо, как обонять всех однокурсников разом… И тут я понимаю: если это не прекратится, сбегу! Точно, выбора нет: новое знание сводит с ума! Не хватит мужества ходить на занятия... Невыносимо! Я сдавленно скулю, слезы текут по щекам. Да и черт с ними — здесь пустынно. Хвала Годрику… И того чудного человека нет. — Сириус! Ветерок доносит крик. И что-то еще… запах. Но я отказываюсь верить. И не хочу предстать перед ней растерянным, плачущим и жалким. Сжимаясь в комок, замираю. Пожалуйста, уходи! Прочь, проваливай, немедленно исчезни! — Ох, Сириус, я тебя искала… Надо было пойти сюда сразу же! Моя вина: давно тут не была. Сириус, хороший, что случилось? Я поднимаю голову и смотрю на нее исподлобья. Хочется снова вжаться лбом в колени. Сквозь спутанные волосы вижу: Прим переминается с ноги на ногу. Лицо, как открытая книга: «Ох, я произнесла это! Назвала его «хорошим». Он сердит из-за этого? Не слишком ли навязчиво?» Вовсе нет! Но тут слабый запах становится ощутимее, захватывает. Он — всё, что я теперь чувствую. Приносящий облегчение, такой желанный, сладкий, тут, совсем близко! И это не стариковский парфюм Слизнорта, не плесень из подземелий или тыквенный пирог, нет! Это благоухание исходит от Люпин! Точно, сомнений нет! — При-и-и-им, — я хнычу, как трехлетний: от облегчения. И от обиды — почему не знал раньше? Я бы мог зарываться в ее волосы и обнимать до хруста костей. А вместо этого валял дурака, взрывал навозные бомбы и дулся на нее! Всё прошлое лето! — Прим, это ведь ты? Уже уходишь? Волнение в ее глазах сменяется испугом. — Ты чего, Сириус? Мерлин, это ведь не из-за зелья? — она приближается, а вместе с ней и упоительный аромат. — Выглядишь просто ужасно! Будто с голодного острова сбежал. И собрался меня изжарить и съесть! Эй… — Нет, — скулю и отворачиваюсь. Она хватает за щеки, пытается повернуть мою голову и заглянуть в глаза. И какое-то время мы боремся. Но Люпин, черт подери, сильнее! Прижимает к груди, отводит от моего лица спутанные влажные волосы. Никак не вырваться, и я замираю. Ухо улавливает биение ее сердца: оглушительно громкое. — Сириус, ты должен обратиться. Сейчас же. — Что?.. — я не выдерживаю и утыкаюсь лицом в ее грудь. Ужасно стыдно, но запах сводит с ума: хочется просто вжаться в Прим, подхватить на руки и всюду носить ее с собой. — Ты… — Я понимаю, о чем говорю, — голос дрожит. — Медитация же удавалась, ты сам рассказывал! Итак, давай! Скорее! — Я хочу тебя. Пожалуйста, не прогоняй! Ты просто ужасно пахнешь… в смысле, прекрасно! Да-да, но это так мучительно… я сдохну… Нет, тебе лучше уйти! Я стану вести себя чудовищно, и ты меня возненавидишь! — Хватит скулить, соберись! — она встряхивает меня за плечи и почти кричит. — Это внутренний зверь, и ты пропадешь, если не возьмешь себя в руки! Сириус, ты — Бродяга, большой пес, черт побери! Так стань же им! — Думаешь, получится? А если не смогу вернуться? Я боюсь, — и это чистая правда! Она молчит, но взгляд ободряющий, решительный. Я скатываюсь с валуна. Закрываю глаза. Весенний ветер вдруг пробирает до костей. Тонкая мантия машет полами и трепыхается. Задувает в рукава. И я представляю густую шерсть. Что покроет руки и ноги… туловище и мою шею. Мех теплый, и я не мерзну. Это так правильно, ведь я — зверь! И звериные глаза видят куда лучше человечьих. А уши ловят отдаленные звуки. Едва различимые для Сириуса-юноши… Постепенно слабеет разум. Трансфигурация. Контрольная… контр? Что? Трава — нет. Где люди? Большой дом — замок. Ветер гладит холку. Голова! Нет, не ветер. Что тогда? Сладко, очень хорошо. Откуда? Кто? Римма: Он упал на колени, и в тот же миг… Мерлин. Мерлин великий. Там, где оземь ударились ладони, появились две лапы. Превращение было быстрым, смазанным. Я ничего не успела понять! Огромный пес повалился на живот — видимо, с непривычки было трудно удержать равновесие. Громко фыркнул, мотнул мордой. Он понимает, что я здесь? — Сириус… Бродяга… Повернул голову… И взвизгнул! Каким же большим он оказался! И эта мохнатая черная туша метнулась навстречу. Еще мгновение — и Блэк-пес повалил меня в траву. Радостный рык разнесся по поляне. «Получилось, получилось!» Я хохотала, как ненормальная. И думать забыла об осторожности! За этот день Луноглазый понял больше, чем за пять лет нашей дружбы. Узнал, каково быть мной — и не зверем, и не человеком. Волчица испустила вопль восторга. Могла бы я сейчас резвиться с ним… я и пыталась, вот только на двух ногах получалось ой как неуклюже. Мы скакали по поляне: я давилась смехом, Бродяга — лаем. В холке он почти доставал до моей груди. И лапы были огромными, мягкими. С острыми когтями. «Тише, пальто порвешь!» — хлопнула его по морде. Он обиженно взвыл. В памяти всё не тускнеет странная картина: его слезы и болезненный вид. Следовало бы забыть. Но что-то интимное и смущающее было во всей этой истории. Мы едва ли вернемся к тому разговору… Точно! Не стоит, ведь он был не в себе. «Вести себя чудовищно» — что это значит? Я отбежала в сторонку — отдышаться. Сердце выпрыгивало из груди. — Давай обратно, — взмолилась я. — Еще не хватало, чтоб студенты застукали! Понимаешь? Эй, Бродяга! В Хогвартсе псы не учатся. Он остановился, кивнул. Какое-то время не происходило ничего. Но вот по темной шерсти точно рябь пробежала. Пара мгновений — и я увидела Блэка. Коленопреклоненного, с опущенной головой. Он согнулся, опираясь о землю руками. Показалось, друга вот-вот вырвет. «Ох… ты как?» Я уже не веселилась, стало не по себе. — Нормально, — его голос прозвучал необыкновенно хрипло и на тембр ниже обычного. По спине побежали мурашки. — Дьявол… мне кажется, или хвост еще здесь? — Хвост? — я растерянно огляделась. — Хвост… на моей жопе! Ох, нет-нет… — он сел, ощупывая лицо. — Мозг вроде работает, как и прежде. Помню всё. Точно… Подожди, — я хотела засыпать его миллионом вопросом, но Блэк махнул рукой, — нужно передохнуть. Сейчас, Римми. — Римми? Твой собачий разум случайным образом сгенерировал мне новое имя? — я волновалась так сильно! Сдержать глупый смешок не вышло, и Сириус тяжело вздохнул. — Потише… никаких длинных заковыристых предложений. Я еще не вполне здоров, — он все же улыбнулся. — Что говорит волчица? Пес ей по нраву? Кажется, да. — Волчица… вне себя от счастья, — я начала краснеть. Охрипший голос Блэка звучал странно. И притягательно. — Это… твое лицо немного в земле. — Значит, я был кротом? А чувствовал себя псом, — он изобразил разочарованный вздох. — Тупая шутка, прости. У собак нету чувства юмора. Прим, извини и за те слюнявые обнимашки. Что на меня нашло? Сболтнул лишнего… Я весь день искал тебя... — Знаю. — Пусть исчезла, но я чувствовал запах. Думаю, там, где ты прошла утром. Чуть с ума не сошел… Когда ты появилась, всё полетело в тартарары! Да-а-а, тяжело быть зверем, — он тут же осекся. — Нет, не то! Прости… опять я несу какую-то околесицу, Прим! — Мне нравится всё, что ты сказал. Успокойся… Видишь, полегчало! Сириус, ты понимаешь, что сделал почти невозможное?! Был псом! Настоящей собакой — большой, сильной, мохнатой! Твой анимагический облик — волосатый монстр! С ума сойти! — я развеселилась. Присела рядом с ним, обняла, ероша волосы. Сириус не сопротивлялся. Наоборот, прильнул ко мне. Никаких холода и сырости — лишь бесконечные волны тепла. Не только согревающего руки. Проникающего в самое сердце. Волчица смолкла. И странное чувство захлестнуло меня. Точно девочка-вервольф наконец-то вернулась домой… «Оказывается, волки и собаки неплохо ладят, — прошептал он, гладя меня по спине. — Стой, не уходи. Разве тебе неуютно? Побудь здесь». — Римма-а-а! Мерлинова борода, Бродяга! Джеймс мчался под гору, растрепанный и красный. Вот уж точно Лохматая Башка! — Как ты нас нашел?! — крикнул Сириус так громко, что я поморщилась. — Так тут же твой любимый пенек! Шучу! Вас отыскал Пит! «Пит?!» И вдруг на мое колено вспрыгнул маленький круглый крысеныш! Я всплеснула руками, Лупоглазый заулюлюкал. Питер! Он привстал на задние лапы, вытянул шею. Смешной бледный носик шевелился, усы двигались и подрагивали. «Очаровашка», — восхищенно присвистнул Сириус. Джеймс наконец-то спустился. Оглядел Блэка с пристрастием. Заключил — напыщенно и веско: — Твой вид свидетельствует о том, что шалость удалось. Либо ты анимаг, как и мы, либо развлекался тут с мадемуазель Луноликой. От возмущения у меня приоткрылся рот, но Блэк лишь беспечно фыркнул. — Но мадемуазель одета опрятно. И не замарала свою милую мордочку. Потому мой вердикт: мсье Бродяга — анимаг! И извозился в земле во время превращения! — Ну ты и детектив! Джим, смотри! Блэк вновь обернулся псом, Питер вернул себе человеческий облик, а Джеймс пожаловался. Он не смог уединиться в лесу и вернулся в спальню. Там гриффиндорцу внезапно поплохело. Ударившись в медитацию, друг случайно обратился в оленя! Рога запутались в гирляндах из флажков, одно из копыт угодило в котел с домашкой по зельеварению. Я закатила глаза. Отлично! Пока Бродяга рыдал и возбуждался, Сохатый громил спальню. — Выходит, Питти, ты — молодчага! Благоразумен, как всегда! — Не совсем, — паренек густо покраснел. — Я от страха обмочился. И, кажется, в эту лужу наступила профессор МакГонагалл! А еще кошка завхоза напала на след! Пришлось уносить ноги! — Ого, да с тобой за весь год столько не случается! Видишь, анимагия привносит в жизнь разнообразие! — Черт подери, Джим! — Питер подскочил и погнался за своим кумиром. Что-что, а подурачиться они любят… Сириус поднялся и протянул руку. Но лишь для того, чтоб прижать к себе. Может, сказать «довольно»? Но я промолчала… вряд ли всего этого когда-нибудь будет достаточно. Или слишком много. Наверно, и Сириус считал так же. «Я грезил об этом весь день. Я очень скучал. И чувствовал себя не в своей тарелке, — пробормотал он. — Но расскажи, что случилось с тобой?! Нужно ли вернуться в лазарет?» «Ничего, ничего, это женское недомогание. Сейчас всё в порядке!» — наверно, слишком поспешно ответила я. «Скорее «оборотническое», я угадал? Почему скрывала от нас? Прим, что происходит?» Как же всё объяснить? Описать юноше свои странные симптомы? Что у меня болит спина и кружится голова. Что воздух кругом взрывается сотнями запахов… Теперь-то он поймет, каково это! И волчица совсем обнаглела. Она влезает в любую беседу, глухо рычит… Хорошо, слышу эти звуки лишь я! Невидимый сторож, мое alter ego. Волчица ищет друга. Волчица ищет пару. И я ничем не могу ей помочь. «Мой зверь растет, — бесцветно протянула я. — Волчица — взрослая. У нее… другие нужды. Она хочет своей жизнью жить, понимаешь? Иногда с ней сложно договориться. Я умею держать себя в руках. Не бойся… кстати, Поттер сказал, ты что-то придумал. И хочешь поговорить с Дамблдором. Можно поподробнее?» «Не переводи-ка разговор. Дай утешу грустного зверька-перевертыша», — Лупоглазый вдруг положил руку на мою шею. Обхватил и потянулся губами к губам. «Ты слишком уж сильная. Но это пришлось кстати, не кори себя». Я заметила на правой скуле свежий бледно-голубоватый синяк — в том месте, где сжимала его лицо. Словно тисками… Нежная синева скоро потемнеет. Приобретет неприятный желтоватый оттенок. Губы задрожали — я что, Регулус?! Но Сириус только хмыкнул, щекоча лицо своим дыханием. «Эй, всё — чепуха! Не огорчайся так. Подумаешь, царапинка». Тонкая мантия плотно обтягивала его спину. Я попыталась загладить вину объятиями — потому что горячечное возбуждение прошло. И Блэк зябко ежился. «Ты не оборотень и не печка. Идем в замок… а то простудишься, — прошептала я в мягкие губы. — Если подхватишь насморк — конец волнующим поцелуям!» Сириус снова ухмыльнулся и разжал руки. Не было ни Питти, ни Джима — друзья сбежали от греха подальше? Или резвятся сейчас на опушке Запретного леса? Мы возвращались — рука в руке. Насколько всё серьезно? Как далеко готов зайти Сириус? Он избежал трех ловушек-помолвок. Сможем ли мы ловко улизнуть, обвести всех вокруг пальца? Или волшебство, чудо первой любви, прервется внезапно, как и зародилось? Нет. Не думать о дурном! Примроуз Люпин окунулась в праздничный мир. Где есть еще что-то, кроме боли, страха и досады. Светлый мир, и освещает его ярчайшая звезда ночного неба. Папа молил меня стать счастливой. Что ж, видит Мерлин, я буду стараться изо всех сил.