Молочная луна

Умей поставить в радостной надежде Ha карту всё, что накопил c трудом, Всё проиграть и нищим стать, как прежде, И никогда не пожалеть o том. Умей принудить сердце, нервы, тело Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно всё пусто, всё сгорело, И только Воля говорит: «Иди!» Р. Киплинг, «Заповедь»

12 июня 1976 г. Здравствуй, дорогой друг! Осталось всего ничего — пара экзаменов, и мы свободны. Через два дня полнолуние, но я успею, выдержу испытание. Каким образом? Не знаю… Сейчас я чуть встревожена, капельку рассеянна. Пустяк? Сириус мил и нежен: никто, кроме мародеров, не замечает, и хвала Мерлину. Но сдается мне, назревает что-то дурное. Слишком уж всё тихо и гладко… Впервые в жизни я пытаюсь заглянуть в будущее — вот что он сделал со мной! Никогда прежде не беспокоилась, не думала наперед… Любое полнолуние могло стать последним, и я ждала с обреченной покорностью. Но сейчас не желаю сдаваться, Марко! Жажда жизни, упорство, воля — ну что, Вселенная? Оказываю ли я неповиновение? Мечтая прожить как можно дольше, стремясь любой ценой сохранить добытое с таким трудом. Разверзнется ли небо, чтоб покарать за непослушание? А матушка Сириуса? Как думаешь, много ли ей известно? И так ли серьезен его проступок? Я не хочу расставаться. Вот уеду домой с Эдвардом, а Блэк вернется в мрачный старинный особняк… Место, где третируют и подавляют. Без поддержки младшего брата Луноглазому придется туго. Ах, можно было бы позвать его к себе! Когда-то я думала об этом, помнишь?! Хотелось «спасти» Лупоглазого. Привести в свой дом. Спрятать под столом или в шкафу, чтоб эта ужасная женщина никогда его не нашла. Думаю, он бы понял меня. И поблагодарил. Даже если мы маленькие и бессильные… В мыслях — сила. Вот только не в моих… «Прим, да не дрожи ты так. Знаешь ведь — мамаша надо мной власти не имеет. Погляди, какой я большой мальчик». Мы сидим у камина в гостиной — другие гриффиндорцы разошлись, уже поздно. «Большой мальчик, правда?» — снова шепчет он, зарываясь лицом в мои волосы. Руки покрываются мурашками. Пройдет ли это, Марко? Рано или поздно привязанность Блэка исчезнет без следа? Сейчас ее свет так значим и велик для меня, что затмевает даже жар горящих в очаге поленьев. Я никогда не пожалею ни о чем… 13 июня Экзамены позади. Еще недавно я еле-еле превращала спичку в иглу… как летит время! Питер потел и кряхтел, Джеймс играл пером, вращая его в ловких пальцах, Сириус качался на стуле, Лили сосредоточенно глядела на испещренный буквами лист пергамента. Тикали огромные часы на длинном и широком преподавательском столе. «Осталось десять минут! Уважаемые студенты, десять и ни минутой больше!» Маленький кругленький Флитвик постучал волшебной палочкой по доске — один за другим исчезали экзаменационные вопросы. Я славно потрудилась… Но рано делать выводы, Марко. Результаты объявят в конце июля: их принесет школьная сова. Папочка узнает первым! Как он там? Я согласилась бы упорхнуть домой хоть сейчас! Но полнолуние… и завтрашний матч по квиддичу — последний в сезоне. Гриффиндор снова уступит Слизерину? Готова поклясться, тогда Поттер сломает метлу об колено! Лисичка хмыкнула: к черту квиддич, развлечение для дураков! Но меня не оставляло смутная догадка: что-то в ее отношении к Джеймсу неуловимо менялось. Ранним утром я столкнулась в библиотеке с Регулусом. Он выглядел озадаченным, настороженным. С чего бы? «Привет, ага, Примроуз… Нет-нет, просто домашнее задание». Почему он возник из-за стеллажей рядом с запретной секцией? Ведь там хранятся книги по травологии и ботанике. Ботанические изыскания в семь утра? Ха! Примроуз Люпин на такое в жизни не поведется. Не на ту напали. Но, Марко, чем привлекла запретная секция брата Сириуса? И стоит ли Луноглазому об этом знать?.. Все кругом взрослеют. И каждый окружает себя легким покровом тайны. Личной тайны, доступа к которой у меня нет. Такое сплошь и рядом. Питер секретничает с новой пассией — такой же тихоней. Поттер вынашивает коварный план — как влюбить в себя Лили Эванс. Но помалкивает в тряпочку: Сириуса разговоры о неразделенной любви выводят из себя. И сам Блэк скрытничает. Что пишут мать и отец юноши? Нет, Прим, тебя это не касается. Лисичка задумчива и порой грустна. Я пробираюсь в Хогсмид, одолжив у Джеймса мантию. Пусть дядюшка Доу объяснит, что к чему! Откуда берутся новые и новые секреты? Мы ведь не отдаляемся друг от друга? А как же дружба? Любовь?.. «Ой, глупая ты, глупая, — смеется продавец. — Быстро бежала, да? Римма, знаешь, что скрывает твой жених? У него есть чему поучиться: так ловко прятаться мало кому под силу. Идем». Мистер Доу манит на задний двор. Блестят хромированные детали, нагретые солнцем. «Почти готово», — ухмыляется маг. Но ведь у Сириуса нет денег, севшим голосом пытаюсь возразить я. Как он сможет выкупить у вас это чудовище? И куда денет мотоцикл потом? Какое-то время мы стоим в тишине. Наслаждаемся блеском и величием маггловского изобретения. «Он рассчитается со мной позже… Деньги — не главное, милая. Полет и молодость — почти синонимы… и я уже не взлечу. Мог бы, но душа как к земле прибита, — старик вздыхает, и мне становится грустно. — Это не жалоба, малышка, сухой факт. Вот, даже газета пишет, хе-хе… Пусть в облаках парит Сириус Блэк. Когда-нибудь эта штука может здорово вас выручить. Следи, чтоб он хорошенько ухаживал за машиной. И берег как зеницу ока». Я ничего не понимаю. Такой разумный взрослый, как мистер Доу, поощряет детское увлечение Бродяги! Это небезопасно… и его родители… Но я чувствую, что готова занять сторону этих двоих. Пускай летит. Только Сириус, лишь он один, смог приручить вальравна. И Сириус поднимется в небо. Не как Баш-Челик. Или Гриндевальд, темный маг. Это его право — быть свободным. Я спешу в Хогвартс: рассказать юноше, что рассматривала его мотоцикл и говорила с мистером Доу. Что ему не нужно прятаться — я не стану ворчать. Чего греха таить — Примроуз Люпин не откажется от полета! И Бродяга рад — искренне. Мы долго шепчемся в кресле у камина, не замечая никого вокруг. Страх отступил. Ничто дурное не вломится в нашу жизнь, как непрошеный гость! 17 июня Сириус: — Ты видел, видел?! Запрещенный удар! Ладно, давай честь по чести: в квиддиче любые средства хороши. Он — паршивый слизняк, плут, грязный обманщик… Ну а я-то: нет, чтоб ответить его же приемом! Чего я зевал, а, Питер? Пи-и-ит? Джим виснет на Хвосте, и я порядком устал. Раздражение из-за проигрыша сменяется тупым равнодушием. Вчера из дома пришло новое письмецо: гадкое напоминание о скорой встрече… Хорошо бы пожаловаться друзьям, поплакаться Прим в жилетку. Но разве так можно? Это будет нечестно. Слишком жестоко вмешивать их в войны Блэков. Я даже немного рад нашему поражению: можно выглядеть унылым. Прикроюсь квиддичем, чтоб не вызывать подозрений. Питер вял, как и я: отшила подруга. А Эванс сбежала, не выдержав нытья Сохатого. Только Прим спокойна и рассудительна, не поддается общим настроениям. Она слушает Поттера. Ободряюще поглаживает по спине Хвоста, попутно улыбаясь Эдварду. Тот пытается привлечь внимание, лезет под руку. Но Люпин говорит немного резко: «Подожди, Эд, мы еще наболтаемся с тобой. Всё лето впереди… Эй! Прекрати жевать мой рукав!» Ворон хрипло возмущается, щелкает клювом. Вдруг срывается с места. Берет разбег, распахивает крылья. Куда он? Регулус… далеко, чуть ли не на другом берегу озера. И вальравн спешит к младшему брату. Так щенок тянется за хозяином… Я не запрещаю, наоборот — прошу Мертвого Ворона быть внимательнее. Кто, как не он, сможет позаботиться о малыше Реге? «Малыш Рег» выше меня на голову. У «малыша Рега» ломается голос, и на скулах темнеют волоски. Жилистые тонкие руки бледны, как и лицо: светлая кожа отливает какой-то болезненной голубизной. Может, он и здоров физически, но что-то не так. Какая-то дрянь приносит мальчику беспокойство. Знать бы, в чем дело! Нельзя бороться с невидимым врагом. «Как ты, братец?» «Всё в порядке». Вот и славненько. Вот и поговорили… Ну что я за бестолочь! И куда девалась вся смекалка? Прим вдруг оживляется. Совсем недавно она почти умирала от усталости, вымотанная обращением. Хочется верить, она честна со мной. Помочь бы хоть кому-то… Но едва ли можно изображать веселье так правдоподобно! — В роще апельсинной утро настает. Пчелки золотые ищут мед! — произносит она. Сухой и громкий смех стучит, дробится — так капли дождя решетят крышу. «Что за глупость, — вскрикивает Сохатый, и я хочу хорошенько его треснуть. — Тут апельсинов нет!» Но Хвост так не считает. Он давно принял условия игры и подхватывает: — Где ты, где ты, мед? — Я на цветке, вот тут, Исавель. Там, где растут мята и хмель, — вторит Прим. — Эй, прекратите, вам же не по пять лет! — возмущается Джим. — Замени Исавеля на Джеймса-оленя, — кричу я. — Сел жучок на стульчик золотой, сел его сынок на стульчик голубой! Хэй-хо! — В роще апельсинной утро настает! — но Питу не удается закончить пение — Джеймс хватает за шкирку. Один миг — и Хвоста уже нет. «Сбежал, крыса позорная!» — от негодования Джеймс подпрыгивает, рассекает кулаком воздух. Игра окончена, и Прим выглядит немного разочарованной. «Иди сюда. О, ты же не расплачешься из-за песенки? В Шотландии не растут апельсиновые деревья…» Проявлять нежность — так сложно. Я оставил тщетные попытки — она всё равно почувствует фальшь. Обнимаю Прим за плечи, неуклюже целую в ухо. Сохатый злится еще больше, забегает далеко вперед. «Сириус… ты ведь справишься?» Тело пронзает странное ощущение — словно вспышка какого-то заклинания. Откуда ей знать, что я готовлюсь к худшему? «Всё обойдется, Прим. Приеду, как смогу. Жди каждодневных писем! Не думай о дурном, ничего такого… Разве что дерьмоед-домовик украдет чернила и перо. Тогда я смоюсь и явлюсь ко двору собственной персоной». «Ты не должен, глупый! Бродяга, попытайся не портить отношения с семьей. Ведь ты несовершеннолетний… Пожалуйста, потерпи чуть-чуть! Если накажут…» «Черта с два! Скорее у гиппогрифа крылья отсохнут, напрасно волнуешься. Ну же, Прим, не унывай. Я буду благоразумен». «Будь вежливым, как носорог, и чистеньким, как хрюшка. Я подарю тебе свисток и поцелую в ушко», — Прим хихикает: тонко и совсем непохоже на себя. Вроде игра с Хвостом окончена, но подруга всё еще в тех мгновениях. И боится, хоть и скрывает страх. Ведь Люпин — отважная девчонка. Хотел бы и я быть таким… конец июня «Здравствуй, любимый друг. Здравствуй, Сириус. Я могу написать ласковые строки. И не сгорю от стыда. Хотя кого я обманываю… мне немного не по себе. Такое нельзя читать посторонним. Я очень скучаю, хотя времени прошло — всего ничего. Надеюсь, ты здоров и не влип в неприятности сразу по приезде. Ведь так? Эдвард Гори бездельничает и ноет дни напролет. Я велела ему проведать тебя. Не сердись! Эдвард отправляется в путешествие, Сириус! Папочка защитил его сильными чарами, на неделю хватит: магглы не заметят вальравна. Так что не удивляйся, если скоро увидишь его. Пойми, Эд — уже взрослый. Не годится ему сидеть взаперти. Он хорошо воспитан и умен от природы, так что не попадет в неприятности. Вот увидишь, всё будет отлично. Я думаю о тебе каждый день, ни на миг не забываю. А ты? Еще не охладел к школьной подруге? В саду зацвел старый розовый куст. Листья — как изумрудно-зеленые треугольники. Острые и в мелких ворсинках. Таких нигде больше нет… И лепестки серые, как осеннее небо. Как твои глаза. Когда ты в это небо смотришь. Пожалуйста, не забывай обо мне. Примроуз». «Приветик, Прим. Ох, черт, я измарал несколько листов пергамента… Но выходит сухо, невнятно. Дурацкие письма! Прости, боюсь, напугаю своей горячностью. Если выскажу всё, что у меня на уме. Или на сердце? Я здоров, хоть и не совсем весел. Неудивительно, ведь я дома… В этом поганом паучьем гнезде. У меня растет щетина. Мамаша говорит, истинный Блэк — благородный чопорный аристократ — должен бриться каждое утро. Я что, на идиота похож? На кой черт сбривать эти четыре с половиной волоска? Надеюсь, ты рассмеешься. История и впрямь нелепая. Она выкинула крутые маггловские футболки. Я купил ботинки из черной кожи, но вчера утром и они исчезли. Нет слов… 3 июля важный день: дядюшка Гарольд хочет, чтоб я забрал мотоцикл. Он обещал подогнать его в Лондон. Не беспокойся, я справлюсь. Ездить не сложно, главное — соблюдать незамысловатые правила магглов и быть осторожным. Джим прикроет перед родителями… Кстати, помоги придумать имя для моего коня! Элвендорк — как, а? Звучит неплохо. Но, может, у тебя есть иные предложения? Эдвард упрямец, лишь прикидывается карликовым пушистиком. Не пытайся его удержать… Всё равно он наш, Прим. Пускай катится колбаской, далеко не уйдет. Главное, чтоб никто его не тронул. Надеюсь, хватит ума долбануть обидчика клювом. Целую. Сириус Орион Блэк». «Здравствуй, Сириус. Рада, что ты не сердишься из-за Эда. Клянусь головой: следить за ним — задача не из легких. Он умчался сегодня на рассвете. Жди гостя! Твоя мамаша спрашивала о нем или благополучно забыла? Плохо, что она роется в чужих вещах… И зачем только ты оставил в шкафу маггловскую одежду? Не говори, что не нарочно! Прекрати злить старушку, эй, Блэк, не будь таким глупым! Хотя зачем сотрясаю воздух понапрасну… Ты всегда поступаешь в пику домашним. Ясно, в кого Эдвард Гори такой засранец! Элвендорк — необычное имя. Что это вообще такое? Звучит, как название микстуры от кашля. Мотоцикл такой гладкий, красивый… я б назвала его Крепдешином, но ты, конечно, будешь против. Твое письмо совсем не сентиментальное. Отлично, редактура удалась. Ты потрудился на славу. До свидания, Примроуз». «О, Прим, конечно, оно (письмо) лишено всяческих соплей и сахарно-сладких эпитетов! Я должен сохранять лицо. Что бы ты вообразила, опиши я, как скучаю? Думаю о тебе перед тем, как уснуть. И утром — не открывая глаз. Вспоминаю за завтраком, обедом, ужином… даже если ем отбивную с чесночной подливой. Наверно, твои новые-старые розы очень красивые. Я не знаток. Но сейчас небо иное — вечером кобальтово-синее, как галстуки когтевранцев. И прозрачно-голубое на рассвете. Как твои глаза. Не мои… Так что я думаю о тебе всякий раз, когда смотрю на небо. Часто, ведь я — безумный мечтатель. Вчера я не смог отлить, потому что вспомнил о тебе. И у меня встал. Такое признание ты хотела бы прочесть? Едва ли. Я — на голову больной придурок, каким бы умным ни казался. Будь у меня что-то из твоих вещей, я всюду носил бы это с собой. К примеру, платок. Нюхал бы его каждую свободную минуту. Наверно, это странно. Я — странный. Совсем скоро вконец свихнусь… не знаю, выдержу ли еще. Меня не мучают, не пытают, нет. Я сам забился в темный угол — без тебя — и теперь страдаю. Очень-очень-очень хочу поскорее встретиться. Вот оно, правильное любовное письмо? Что ж, лови. Добавлю еще, что я до смерти желаю скинуть всю свою одежду. И твою, понятное дело. Что будет дальше — не придумал. Сложно зайти в фантазиях слишком далеко, если ты понимаешь, о чем я. Если эти строки прочтет мистер Люпин, мне крышка. Не желаю пополнить ряды британских евнухов. Целую, моя любимая волчица, милая Примроуз. Бродяга-гребаный-извращенец без дара писать романтические записки». июль «Привет, Прим! Что-то случилось? Мерлиновы яйца, это ведь не из-за письма? Ты молчишь… проклятье! Ответь, не мучай друга. Я забрал Элвендорка-Крепдешина и спрятал в надежном месте. Отменный тайник, так что не волнуйся о сохранности мотоцикла и моей головы. Лучше расскажи, как дела. Я всё еще жду вальравна… Что-то он загулял. До свидания, твой Сириус». «Примроуз, черт подери, три недели без ответа! Ощущение, будто говорю сам с собой. Не оставляй меня, умоляю! Не то я сойду с ума. Жизнь в доме родителей всё невыносимее. Не понимаю их, не понимаю Регулуса… Куда смотрело провидение, сделавшее нас одной семьей? Мы так далеки друг от друга. И в то же время брат спит в соседней комнате… Его маленькая спальня уже не служит мне убежищем. Только напоминанием о давней близости. Я потерял его, Эдварда, а теперь еще и тебя! Мерлин и Моргана, даже Джеймс с трудом находит слова ободрения… Но последние дни — тихие, точно мгновения перед казнью. Я отрезан от остального мира. Что происходит?! Это ведь не просто совпадение, да, милая? Да, моя любовь?» «Я знаю, ты читаешь это. Гадкая старая стерва. Так или не так?! Выйди из своей скорлупы надменной холодности! И заговори со мной, твою мать!» «Трусливая дура!» 20 июля Я понял. Понял всё. Камин в гостиной едва заметно чадил. Увядали пышные розы в громоздких вазах. Эльфы вынесли бы их вон, но мать запретила. Тяжелый приторный аромат сплетался с сотней других. Раньше я не замечал их, но теперь песий нюх было не обмануть… Запах страха, вот что это такое! Я рос, обоняя его. И сам же порой становился его источником. Наверно, от меня и теперь воняло страхом. Надеялся застать мамашу в гостиной, но та пустовала. А отец? Где старик Арктурус? Куда запропастился Рег? — Миссис Блэ-э-эк, — я хотел выглядеть взрослым, но голос зазвучал, точно блеяние обосравшегося козла. Издевательским этот тон не был. Скорее, казался зовом испуганного ребенка. — Матушка, ау-у-у-у… Ярость шевельнулась в груди. И я ухватился за нее, как за соломинку. Точно. Только так, не иначе. Раздались тяжелые шаги. Прекрасно, вот и она… Высокая прическа, накрахмаленное кружево плотно обхватывает шею. Кожа тонкая и желтоватая: мать уже не молода. И когда только успела так постареть? Спорю, скажет, будто я принес ей миллион огорчений, из-за которых у нее появились преждевременные морщины. Волшебная палочка чуть подрагивала в цепких пальцах, тускло мерцали дорогие кольца. Но я знал — она не нападет. Не посмеет ударить чистокровного. Даже своего непутевого сына-разочарование. — Ты звал меня? Отчего не поднялся в кабинет? Сириус Орион, для ужина еще рано, — она с трудом скрывала раздражение. И что-то еще… — Ты сделала это, — я не спрашивал, а утверждал. — Что именно? Прекрати говорить загадками. Да еще в таком непочтительном тоне… — Мои письма, матушка. Где они? Не уверяй, будто не знаешь. — Мой сын не глуп, — она точно была рада моему внезапному озарению. — Впредь не пиши таких писем. Сириус, возможно, я неясно выразилась… Весной я предупреждала тебя! Эти записочки были последними: не смей общаться с той девчонкой, с маленькой полукровной дикаркой. Что с тобой? Прибереги прекрасные порывы для кого-нибудь другого. Разуй глаза! Или тупое естество совсем завладело твоим разумом?! Блэк ты или безродный магглолюбец, в конце-то концов? — пятна гнева выступили на бледных щеках. Слой пурпурных румян никак не спасал положение… Она разъярилась так сильно, как никогда прежде на моей памяти. Уязвленное материнское самолюбие точно затопило всю комнату, и мне стало трудно дышать. — Ты… не имеешь права решать за меня! Я не какой-то скот... а человек со своей волей, стремлениями, желаниями... Твоя злость неоправданна, я люблю эту девушку! — Твои деньги! — она точно призвала на помощь последний веский довод и всё свое терпение. — Примроуз прекрасно знает, что не получит ни копейки. Я буду исторгнут из рода? Хорошо, готов и к такому... Я нужен ей любым! — Сириус, не бросай слов на ветер! Чтение маггловской поэзии вконец размягчило твои мозги? — болезненный румянец сменила бледность. Мать сжимала и разжимала пальцы свободной руки. Готовилась отдать приказ? Я подобрался, точно пес перед прыжком. — Не смей пренебрегать своим местом… ролью… С деньгами и влиянием нашей семьи, с великолепным воспитанием и древней магической силой, что досталась тебе от предков… с таким наследием ты сможешь подняться высоко, очень высоко! Неужели опасаешься болезненного падения?! Но ты не трус! Я не могла родить труса! Хватит с меня и одного... И только тут я заметил Регулуса. Он не решался войти, замер в коридоре. — Боюсь стать тобой, — прошептал я. — Выродиться во второго отца… Лучше нищему бродить по свету! Я не приму сторону Волдеморта. Темной сторон… Пощечина обожгла лицо, один из ногтей больно царапнул веко. Она целилась слишком высоко… точно била не меня, а Рега! — Темный Лорд — единственный маг, готовый защищать наши интересы! Стремящийся сохранить многовековые традиции, подарить процветание магической Британии! Паршивый щенок, да что ты смыслишь… Ты… — Мои письма, — слезы сдавили горло, — верни их. — Нет. Взгляд скользнул по стене. Теперь Рег выглядывал из-за плеча отца, хоть давно уже перерос родителя. Забавно, когда мистер Блэк успел отдалиться от вопросов воспитания? Перестал вмешиваться в дела сыновей? Прежде я не размышлял об этом, а сейчас будто прозрел, очнулся ото сна. Папа никогда не вникал в наши горести и радости: он не любил детей… Ждал партнеров, продолжателей своего дела. Друзей, способных оценить его труд. Чаяния чаяниями, но он не приложил никаких усилий, ничегошеньки, чтоб сблизиться с нами… Он существовал, но в то же время отсутствовал. Точно его никогда и не было... И такое одиночество охватило меня! Наверно, сейчас я мог бы умереть: отчаяние достигло своей наивысшей точки. И лишь воспоминание о друзьях спасло. Оно, словно маленькая птица, влетело в комнату. Искра жизни среди запахов гниения и увядания. — Прощай. Я опустил руки. Всё, борьбе конец. «Какого боггарта, потрудись объясниться!» Смешно: она ругалась, точно какая-то маггла. Сделав шаг навстречу отцу, я позвал брата: «Рег, Регулус, давай! Идем со мной...» Но он не ответил, и я развернулся, покидая старый дом. Как легко, как упоительно просто! Кто-то решит: наверно, вслед ему устремились вспышки непростительных заклятий! Ох нет, скорее всего, мать послала в погоню полчища домовиков! И отец… тот наверняка возопил дурным голосом: «Вернись, мой сын, наследник древнего рода!» Но жизнь куда прозаичнее и страшнее. Я оставил поместье, оглушенный тишиной. Отрезвленный, но с горящим сердцем. Я шел по улицам так быстро, точно за мной и вправду гналось стадо гиппогрифов. Или мантикор? Забыта в доме синяя тетрадка, морщатся и тлеют в камине стопки писем… и мои футболки с логотипами маггловских рок-групп. Сириус Блэк — лучше, чем о нем говорили. И лучше, чем когда-нибудь скажут. Сириус Блэк повзрослел. * Я опасался лететь, потому ехал — первые дни спешно, как только мог. Все-таки запасливость сыграла на руку. В «штанах», привешенных позади сиденья мотоцикла, была пара банок консервированных ананасов, мешочек маггловских денег (на бензин хватит…) и ключи от дядюшкиной квартиры. «Заглядывай в гости, малыш, ты знаешь — я всегда тебе рад». Глаза обожгли злые слезы. Теперь я догадывался, почему дядя Альфард так резко прекратил всякую переписку. Мы должны встретиться! Непременно! Глупый юнец, я лишь сейчас понял, как соскучился по добрейшему из родственников. А Андромеда? Захочет ли видеть смутьяна-братца? Может, теперь — да. Я вспомнил лицо кузины — по-блэковски надменное, но красивое, с горделивыми и тонкими чертами. Но как далека она была от остальных членов моей семьи! Кажется, миссис Тонкс ждала ребенка... Неужели Андромеда уже родила? Сколько же лет прошло? И почему я не написал ей раньше? Нет, теперь не время. Не хватало еще, чтоб меня поняли превратно. Мол, Сириус Орион подался в бега и сразу вспомнил об отвергнутых родичах. Я уверял себя, что успею наверстать упущенное, восстановить добрые отношения с близкими... Потом, чуть позже! Мне некуда было податься. Как связаться с Джимом или Прим, послать весточку Питу? Без кнатов и сиклей от почты волшебников не было никакого проку. Совы ведь задаром работать не станут… Лондон не манил, и я покинул город. Едва понимая, куда теперь устремиться. С грехом пополам выпытывая дорогу у случайных встречных и водителей огромных длинных машин — те проносились мимо, гремя и грозно ухая, — я въехал в Хартфордшир. И мчался вперед, мечтая поскорее добраться до дома друга. * — Миссис Поттер… Она была первой, кто встретился мне в этом маленьком городе. Поздний вечер — теплый, умиротворяющий — едва ли вязался с моим внешним видом. Замызганная одежда, лицо в темных разводах… Слезы, машинное масло, пот. Я старательно делал вид, что всего лишь прогуливался по соседству. Заехал к Поттерам за полночь, чтоб сказать «привет» и тотчас же отвалить в закат. Ложь, ложь! Я мысленно молил о приюте. Не мог же заявиться к Прим… что скажет ее отец? А она сама? Что нафантазировала девочка-вервольф? Она не получила ни единого письма за месяц! Пусть страх безоснователен, но я не вломлюсь к ней посреди ночи! Бедная Прим… Расстроится, придет в ужас — кто знает? То ли дело старина Сохатый! Но я забыл, что у парня тоже есть родители. И сейчас Юфимия Поттер во все глаза смотрела на чумазого пришельца. — Добрый вечер, миссис... — Сириус, мальчик, почему ты здесь? Я убирала качели… Там, в саду... Так поздно! Мерлин великий, что с твоим лицом? Кровь! Кровь? — Оставь это здесь… эту штуку… — Крепдешин. Его имя, — пробормотал я в ответ. Сопротивление бесполезно — волшебница уже схватила рукав кожаной куртки. Стащила меня с мотоцикла, попутно крича: «Дже-е-е-мс! Джеймс! Мистер Поттер, сюда! Боже всемогущий, небось все графства исколесил на этом… крепдешине? Твоя пятая точка цела? Глупые безалаберные подростки! Надеюсь, ты не пользовался палочкой? Не применял магию?» Да, такие матери, как она, умели всё понимать с одного взгляда. Ей не нужно было знать, сколько я проехал, почему и зачем. Дверь на веранду распахнулась, Джим скатился по лестнице. В летних сумерках его лицо сияло ярче мешка галеонов. «Сири, приятель! Черт, что с твоим глазом? Твою ж... Ай, мама! Да ты никак подрался! Ма, Сириусу можно войти?» «Что за глупость, само собой! Сию же секунду в дом… Ты расскажешь, почему явился сюда ночью и в таком виде. Не к добру, ох, не к добру… И эта штуковина… Ее нужно спрятать! Была бы моя воля… хорошая порка…» Беззлобные упреки потонули в тишине особняка. Кажется, мистер Поттер тоже выглянул в сад. Но Джим поволок меня в свою комнату. — Одежду снимай… Сотня драных мантикор, Сириус, я писал тебе по пять писем в неделю! Неужели сложно ответить?! А Римма? Места себе не находит! Придурок ты, вот кто! — Мать перехватывала почту, — я с усилием сглотнул, опускаясь на кровать. — Слушай, мне жаль… правда… — Шутишь? — глаза под стеклами очков округлились. — Вот дьявол! Мантикорова печень мне в паштет! И ты не мог сбежать раньше?! Бродяга… ох, теперь твоя мамаша… Плохо, вот дерьмо! — Знаю, прекрати орать, — я попытался собрать мозги в кучу. Но усталость разом сковала тело и ум. — Мне бы помыться… без обид, дружище. Я посплю тут, у тебя. Перекинусь в пса — так мыслишки разные в голову не лезут. Отдохну и свалю завтра. Честно… — Пошел-ка к дьяволу пекло чистить! Да ты в жизни не гостил у меня дольше двух недель. Бродяга, оставайся! Даже не думай уходить. Пригласим Хвоста, Римму позовем... Мама только сегодня утром тебя вспоминала. Сразу сказала, что подозревает неладное. Знаешь, как она беспокоилась? А папа даже хотел с твоим отцом говорить… — Боюсь, для этого ему пришлось бы освоить парселтанг, — я вяло ухмыльнулся. И тут же получил тычок под ребра. — Шутник хренов! Валяй, иди в душ. Я попрошу у матери матрас. Только попробуй смыться! Завтра же напишем Римме. Нет! Сейчас! Давай, Бродяга! — Точно? — сердце забилось в груди — глухо, но торжествующе. — Конечно! — Джеймс уже совал в руки очиненное перо и кусок пергамента — предметы, пахнущие домом и спокойствием. Римма: «Привет, Примроуз. Я написал тебе множество писем — нежных, сентиментальных, глупых. Но все они пропали, сгинули в пламени камина. Случилось то, чего ты опасалась. Прости, не оправдал ожиданий… Я ушел из дома. Иначе было нельзя. Эта ведьма крала всю мою почту, хотела удержать силой. Силой страха, убеждения или какой другой? Не знаю. Теперь уже плевать. Элвендорк-Крепдешин исправен. Я мчался, как пушечное ядро! Целых трое суток, не меньше. И буквально полчаса назад прибыл к Поттерам. Джеймс сказал, ты волновалась. Умоляю, прости! Стыдно было глянуть в твои глаза, потому я здесь. Да и денег почти не осталось, бензин магглов дорогой. Я встал бы посреди дороги, не добрался бы до милой Примроуз… Я люблю тебя. Честно, люблю. И ужасно-ужасно скучаю. Эти три недели тянулись отвратительно медленно! И сейчас время еще тягучее. Потому что я вроде как свободен (наконец-то!), но всё еще не рядом. Мы ведь увидимся? Как скоро? Если предки Джима будут милостивы, я поживу у него. Он зовет в гости. Приезжай, приезжай, чтоб оторвать мне голову и сыграть ею в квиддич. Жду с нетерпением, весь твой Сириус Б.» Первые лучи рассветного солнца скользнули по занавескам — светло-серым. Еще не обретшим свои цвета. Сова Поттера хрипло крикнула. И я шикнула на нее — нечего шуметь, разве не видишь, я в смятении! Подожди… Ответ, написанный онемевшей от волнения рукой, был краток. «Бродяженька! Заклинаю тебя именем Мерлина, сиди на месте и не выкинь ничего глупого! Жди, я приеду, как только смогу. Примроуз». Птица улетела. Я рухнула в постель, не веря своему счастью. И обуреваемая сотней странных чувств. Он свободен! Думала, это будет ужасно. Думала, огорчусь до глубины души. Но теперь не могу сдержаться и перестать ликовать. Сириус порвал с семьей! Почему я не сочувствую? Не эгоистично ли это? Нет! Объявлю его своим братом, если потребуется. Спрячу под кроватью или в платяном шкафу… Да я на всё согласна! Потому что теперь мы ближе, чем когда-либо! Рухнуло одно из главнейших препятствий на нашем пути! Миссис Блэк в бешенстве? Ха! Пускай! «А если мука суждена тебе судьбой, готов я скорбь твою до дна делить с тобой», ведь так? Мне достанет сил, чтобы помочь ему.