Молочная луна

Полуденного солнца дивный блеск, И сумерек тепло, и нежный свет — Пусть тешат глаз пред тем, как умереть. Они умрут, увы, они исчезнут. Но здесь, в стране теней и волшебства, Не тронет дух благой нечистая рука, Виденья справедливы ложь отринут И никогда не сгинут. Л. Кэрролл, «Тайная страна»

3 ноября 1976 г. Сириус: — Держи. Ну же, что ты? — она всучила мне пластиковый чемоданчик темно-синего цвета. Фабричный запах, шероховатая поверхность, но гладкие углы. Их стерли множественные касания чужих пальцев. — Потрепанный немного… я говорила с дядюшкой. Радиоволн тут нет и не предвидится, увы. Всё из-за Купола. Но можно крутить кассеты! Скажи, какие найти. Передам мистеру Доу… Она всё тараторила. Смотрела в пол так, точно мы были едва знакомы. Я не мог обнять или потрепать ее по плечу — мешал ящик в руках. — Прим… Прим! — Конечно, эта вещь не новая и выглядит не очень. Для подарка так вообще… Я в жизни никому ничего не дарила толком. Еще подумала… — Помолчи, а! — я наконец-то переложил ношу на стол. — Спасибо! Правда, спасибо, это чудесная штука! В прошлом меня просто завалили говном всех сортов и размеров. Побрякушки, книжки, гербовые печати, запонки, конфеты… и где всё это сейчас? — Там, — Прим, не поднимая глаз, робко ткнула пальцем в черный сундук. Тот нагло выглядывал из-под кровати. Я застонал. И обнял ее. «Чепуха, смотри: стоит закрытый. Не путай теплое с мягким — для меня важны только ваши подарочки. Потому что люблю вас… тебя…» Люблю… Я говорил это раньше? Нет?! Люпин вздрогнула и подняла голову. Недоуменно изогнула брови. Растерянная полуулыбка скользнула по лицу. «Как друзей, да? Джим… Пит…» Приоткрыв рот, я собрался объясниться. В своих чувствах? Но как такое вообще можно переложить на английский, облечь в слова, выпустить на свободу? Из запертой душной коробки для мыслей. Дверь в спальню распахнулась. — Эге-гей! Упс, приношу искренние извинения! — вот только проказливая рожа Джеймса светилась радостью. Ни капли раскаяния! — И снова с совершеннолетием! — Только не говори, будто принес еще один подарок, — фыркнула Прим. Высвободилась из объятий, как ни в чем не бывало. Выдержка на высоте… а как же дать Сохатому по шее? — Всё возможно… Ой, что это? Помидороулавливатель? — Руки убрал! — я спешно подхватил музыкальную шкатулку Прим. — Мадам Луноликая! Прошу продемонстрировать, как оно работает. И… Как-то неловко и глупо вышло. Скомкано, быстро, неискренне. Всякий раз я пытаюсь донести до нее всё, что думаю и чувствую. Но получается сплошь чертова грубятина. Я не мог вложить вопросы и ответы в поцелуи, не мог же целовать ее без конца. А пользоваться человеческой речью становилось всё трудней. Временами хотелось выть — настолько косноязычным я был. Вот в голове мои излияния звучали и вполовину не так плохо… Поттер словно уловил ход мыслей. Усмехнулся, пожал плечами — незаметно, пока Люпин возилась с проигрывателем. Ему повезло меньше. Рядом с Эванс Джеймс не просто немел — глупел. Превращался в лохматого паяца, пародию на человека. Обидно за друга. И угораздило же! Эванс со своей дружбой-недоступностью вызывала раздражение. Она отшивала Сохатого, но как-то неубедительно. Посылала, пихала локтем, топала ногой, ругалась… Очевидно: Джима этим не пронять! И она знала, знала, что нужно средство посильнее. Но не пускала его в ход. Из этого я сделал вывод: Эванс мучит Джеймса нарочно. Не понимает себя либо не желает задуматься. Римма: Здравствуй, милый Марко. Беда! Кажется, я и Сириус превращаемся в гротескную парочку из типичной мелодрамы. Такого маггловского фильма с нелепейшим сюжетом. Хочется волосы рвать. Я ничего не смыслю в отношениях! Раньше всё было легким, простым. Теперь даже просьба передать солонку превращается в приключение. Мы должны сблизиться, понимать друг друга с полуслова. Как же так? Вместо этого мои щеки загораются, как хагридовы хэллоуинские тыквы. Стоит только Блэку приблизиться. Я чувствую — нужно поговорить. Объяснить, что в мире — в целом мире! — для меня нет никого важнее. Папочка, Лили… нет, тут другое. К счастью или к печали, он стал центром моей крохотной вселенной. Теперь звезда — Луна, и я — море. Приливы и отливы — его рук дело. И почему так трудно произнести вслух эти домыслы? Выдвинуть новую теорию луноцентризма? Это проклятие всех влюбленных?! Пришелся ли по вкусу мой подарок? Вроде, да. Но слова благодарности были такими сухими… Это из-за Поттера? Кто-то вечно наступает на пятки! Я, конечно, обожаю Лохматую Башку. Но его монополия на Луноглазого ужасна. Нельзя делить такого цельного человека. Признаю, половина Блэка — в некотором роде лучше, чем Блэк в полном объеме. Вдвое меньше проказ, озорных взглядов, смоляных кудрей… Ай, к черту, Марко! Скоро я вконец одурею. Из волчицы советчица тоже так себе. Вдобавок близится то самое время месяца… Папочка пишет, грядет теневое затмение луны. Попросил внимательно читать «Пророк», высматривать астрологическую колонку. Та всегда появляется перед важными событиями. Сириус — мощное светило. Но ему неподвластна ликантропия… Лишь ноющие предчувствия, сердечные муки, радостное томление. А они безболезненны. 13 ноября — Мадам Патил вещает о погоде и зодиакальных штучках… страница шестнадцать, — Джеймс сосредоточенно зашуршал газетой, Пит и Сириус вытянули шеи. Я и рада бы навострить ушки и слушать. Но мозг размяк, как курага в кипятке. — Люпин, ты с нами? — Нет… — Ладно, передохни пока, — еще мгновение назад Блэк подпирал кулаками щеки. Но он ведь вечно в движении! Вот привалился к плечу Питера, шипит на Джеймса: скорее, скорее! Блеск серых глаз то обращен ко мне, то исчезает. Я же вяло ковырялась ложкой в пшенной каше с морковью. — Бла-бла-бла, тру-ля-ля… «В случае, если затмение совпадает с важной точкой гороскопа, ожидайте перемен и значимых событий. Пусть поначалу они таковыми и не покажутся, но со временем их важность обязательно проявится». Вот уж спасибо, утешили… Начало фазы для Глазго — восемь часов сорок восемь минут. Окончание — четырнадцать минут второго. Конечно, ночью, — Джеймс поправил очки, но у меня не было сил его рассматривать. — Что-то еще? — «В том случае, если Луна пересекает область полутени, но не погружается в тень, отмечается полутеневое затмение. Тогда блеск Луны незначительно слабеет. Заметить это невооруженным глазом практически невозможно». — Сохатый, — почти зарычал Блэк, — что за сраная вода? Давай по делу! Угрожает ей опасность или нет?! — Мантикоров зад, не вопи! «Влияние начинает проявляться за две недели до точного момента затмения и продолжается две недели после него. «Пророк» предупреждает: маги в летах могут чувствовать это особенно остро. Обострение болезней не должно стать неожиданностью — рекомендуем вам хорошо питаться и временно ограничить свою активность. Недомогание побеспокоит и молодых…» — Очень миленько, — пробормотала я. — Упомянули не только стариков… А то обидно получается. Джеймс пропустил мои слова мимо ушей и продолжил: — «Не советуем вам стричь волосы, совершать магические манипуляции, связанные со здоровьем, а также…» — тут Поттер замялся, и Блэк выхватил у него газету. Мелькнул перед моим носом черно-красно-золотым вихрем. Я почти уронила ложку. — Так-так… Зачатие? Пффф. Кому придет в голову… — я не видела его лица, но догадалась: Сириус залился краской. Сама я раскраснеться не могла — жар и так придал щекам нездоровый цвет. — Дурацкая газетенка. «Чары, наведенные в лунное затмение, ломают и иссушают душу, а самих колдунов повергают в смятение. Будьте осторожны и по возможности воздержитесь от ритуалов…» Фигня. Всё самое жутенькое уже наколдовано. Итак, Прим, стрижку стоит отложить. Остроты Сириуса ухнули в пустоту. И он понимал это, но старался изо всех сил. Вот только развеселить меня сейчас было задачкой не из легких. Я почти ничего не слышала. Мало чему придавала значение. Просто шла туда, куда тянула настойчивая рука. Лишь один вопрос булькнул в голове — точно на дно колодца упал. Что бы я делала без друзей? Сириус: Я с огромным трудом заставил себя улечься на траву. Думать. Котелок обязан варить. Прим не должна пострадать. Никоим образом. Если это случится, придется выдрать самого себя! Металлический синеватый блеск заставил палец потянуться к кнопке магнитофона. Густые, сочные, утробные басы пронзили воздух. Точно кто-то собрал огромную охапку пышных цветов с яркими тугими головками — пионов, роз, королевских хризантем… И разом подбросил в воздух. Никогда прежде я не касался таинства такой музыки. Да, предки заставляли музицировать и водили в места, где к этому музицированию можно было приобщиться. Ха! Всё это лишь убило интерес на корню. И вот теперь я точно обрел слух во второй раз. Способность не просто слышать — чувствовать сердцем, даже так — поверхностью кожи. «Как ты, мой друг? Я в порядке. Как ты мой друг? Просто отлично!» Теперь я разнюхал — эти парни не простые работяги с гитарами. Нет, они — маги, хамелеоны, хитрецы. Мимикрировали, растворились среди не-волшебников. Пленили своей музыкой, как то делали и другие… до них. «Отведай, друг, мое волшебное зелье, Ведь ты не прочь ощутить подъем? Всего глоток! И ты увидишь вещи, скрытые прежде…» Магглы наперебой скупали билеты. Рвались вперед — притронуться к дивным мелодиям, заполучить порцию колдовского варева. Лишь на пару часов. Натягивали джинсы со смешными штанинами и вплетали ленты в волосы. Отпускали бороды, поднимали вверх руки, тряслись и качались в такт безумным звукам. Я, мальчик, выросший среди викторианской пыли, был так далек от этого. Но понимал зерно, из которого эта музыка проклюнулась. Потому что знал: музыканты — колдуны. «Как ты, приятель? Просто отлично…» Размышления расслабили, пусть из решетчатых динамиков и звенела яростная песня. Теперь я был достаточно спокоен. Теперь стану искать выход! Итак. Мы имеем одну девочку-вервольфа, которой грозит теневое лунное затмение. И трех мальчишек. А еще хижину в лесу… но ту охраняют бородатый старец с глазом на затылке и хитрющая кошка-профессор. Каминами пользоваться нельзя. Думай, Сириус, думай! «Внезапно возникает новый мир — тут, перед глазами моими. Не желаешь пить? Оставь, я выпью сам!» Я убавил громкость. «И ты увидишь вещи, доселе скрытые». Точно! Никаких отваров, чар и мантий-невидимок не нужно! Всё это время ответ был у меня под носом! Браво, Сириус! 14 ноября 1976 г. МакГи провожала ее — непривычно бледную, ослабшую. Маленькая фигурка скрылась в зеленом дыме Летучего пороха. Я ждал. «Мистер Блэк, даже не вздумайте…» «Знаю, знаю!» Я перебил профессоршу — слишком грубо для ученика! Но Минерва и слова поперек не промолвила. Она и сама точно жаждала отправиться за своей подопечной. Но разве могла? Нет. То ли дело я. Джеймс и Питер соорудили нелепое и кривое чучело. Жалкая детская игра. Котел для зелий на подушке — вместо головы! — та еще банальность. Уверен, это не остановит того, кто пожелает найти Сириуса Блэка. Но какая-то невидимая неосязаемая деталь убедила: они не погонятся за мной. МакГонагалл и Дамблдор закроют глаза, как делали и прежде. Закроют… вдруг иначе Прим умрет? Этой ночью ее жизнь в опасности. Мантия, рубашка и жилет, брюки — всё исчезло в школьном сундуке. Есть у меня три огромных деревянных ящика. Черный сундук — для прошлого. Светлый сосновый — для настоящего: ученические принадлежности, книги, шерстяные мантии. А тот, что испещрен маленькими выпуклыми резными ракушками — для будущего. Светлого и радостного, как голубые волны. Сентиментальный бред. Я хлопнул крышкой последнего сундука. Натянул красный свитер грубой вязки, маггловские джинсы и шапку с идиотским помпоном. Тот приятно пах нафталином и лавандой. И совсем не кололся. Повесил на пояс сумку и затолкал в нее книгу и волшебную палочку. «Держи, я всё собрал», — Джеймс протянул маленький мешочек. Бадьян, бинты, пара настоек. Наверно, глупо надеяться на ночь без травм. Питер хлюпнул носом. «Я прикрою, буду стараться изо всех сил», — зачем-то выдавил он. Но я с благодарностью потряс пухлую ладонь, потрепал по плечу Джима — тот сжался, точно олененок Бэмби перед толпой охотников. Полная Дама не придала значения странностям. Невидимки покидают башню Гриффиндора на ночь глядя? А-а-а, черт с ними! Я воздал портрету мысленную хвалу и устремился на восьмой этаж. Операция «Свидание во спасение» началась. * Прохлада коридоров и свежий снежный дух, проникающий в оконные щели. Сквозняки и тихий шепот старых картин, пыль и копоть возле глухих заколоченных каминов. Я миновал несколько коридоров. Парочка болтливых призраков не заметила меня. Профессор Флитвик, переваливаясь, прошествовал вдалеке. Я бы ухнул филином, напугал коротышку. Фу, как непочтительно! Но не сегодня. Только не сегодня. Коридор на нужном этаже пустовал, как, впрочем, и обычно. Лишь шелестело ветвями раскидистое дерево на тоскливом пейзаже в золоченой раме. Гобелен по соседству помалкивал. Я крепко зажмурился, призвал на помощь Годрика-покровителя-храбрых-и-глупых-Гриффиндора. — Выручай-комната, — изо рта вырвалась прозрачная струйка пара, — дай мне попасть в убежище Примроуз Люпин. Дай попасть в убежище… Кто-то выбил одно из цветных оконных стекол. И теперь шотландская непогода ломилась в замок, проникала через узенький глазок. Я поежился. Ну! В стене начала вырисовываться дверь — невысокая, крепко сколоченная. Кованые петли не блестели. Их покрывала патина. Ручки не оказалось, но был засов, и я приподнял его. Глухой скрип. Сигнал к действию! Я поспешил войти в волчий домик Примроуз. Римма: Как чувствовала, что упаду — даже соломочки подстелила… Папочка всегда говорит: предвиденная опасность наполовину избегнута. Я вывалилась из камина, рухнула на ватное одеяло. Оно чуть отсырело за месяц, пока лежало здесь… Но лучше уж так, чем хрястнуться ребрами об пол. Какое-то время я просто валялась. Безучастно поглядывала на черную дыру камина, на металлическую пузатую печку с махонькой дверцей на боку, на высокие часы с боем. Луна уже окутала себя той самой тенью. Почти десять. Да, пока боль терпима. Но вся пакость — в настроении. Порой оно почти безмятежное: ночь пройдет, наступит утро ясное. Поболит… но не навсегда. А порой будто вот-вот случится что-то дурное. Вроде и неизменно время — час летучей мыши, ведьмин час, затем час волка… но сердце чует неладное. Надо поберечься. Полежу, послушаю мерное тиканье. Глядишь, получится даже открыть книгу… Но этих самоуверений хватило лишь на полчаса. Затем я поняла — становится хуже. И тут мрачно и зловеще заскрипела входная дверь. Я не могла видеть ее — мешала перегородка с витражом. Кто?! Ветер, лесной зверь, злой гость? Что угодно, но только не… — Сириус Блэк… Легко одетый, с сухими плечами — снежная пороша их не тронула. Неужто аппарировал? Нет, невозможно! — Какого лешего ты здесь… — я приподняла голову, чтоб лучше его рассмотреть. Свитер ярким пятном маячил в дверном проеме. — Не ругайся, оставим споры до утра. Хочу тебе почитать… — Серьезно?! — Да, вот уже семнадцать лет как, — похоже, он улыбался. Но недолго. — Черт, как давно ты на полу? Прим! Подъем! Он подхватил меня на руки и уложил на кровать. Зрение затуманилось, и я решила — пусть всё остается, как есть. К сожалению, Блэк прав. Борьба бессмысленна. Лягнуть бы его хорошенько… но вместо этого я застонала. Тревога и боязнь неизвестного заговорили во мне: — Мы… поиграем под луной? — Как скажете, принцесса София-Примроуз. — Но МакГонагалл… директор… Это они позволили тебе прийти? Как вышло… Почему? — я поймала его руку, но не удержала: слишком уж тяжелая. — Лежи, не дрыгайся. После расскажу. У нас с ребятами всё схвачено, сейчас не время об этом думать. Голову сюда… так… — теперь пушистая шерсть его свитера ласкала щеку. Я прикрыла глаза. — Люпин, любишь сказки? Конечно, я знаю. Ни о чем не волнуйся. Закрывай глазки и слушай. — Судьба, а Судьба, где ты? — начал он кричать. Вдруг перед ним явилась старушка с прялкой и веретеном в руках. — Зачем ты звал меня? — вопросила она. — Я звал тебя, чтобы ты послала счастье моим дочерям. — Приведи их сюда, только каждую отдельно. Пусть они собственными руками выберут себе судьбу, — сказала старушка и исчезла. Воспоминания обступили, наперебой звали меня. «Эй, присмотрись повнимательней! Эй, Примроуз, кто я? Твой первый школьный день? Поездка в автобусе? Лиловый пион?» Я хотела поразмыслить о своей судьбе. Но вместо этого растворилась в голосе Сириуса. На другой день портной пошел к Судьбе с младшею дочерью. И вот снова появилась старушка с прялкою и веретеном, вынула из кармана три кольца, как в первый раз — золотое, серебряное и железное. — Выбирай, и да поможет тебе Господь. — Вот это, — девушка указала на простое железное кольцо к большой досаде отца. Шуршание подсказало: Луноглазый переворачивает страницу. Наверняка слюнит палец. Хмыкает, потому что листы слиплись. С опаской поглядывает на меня — не спит? Старуха ничего не сказала и исчезла. Боль настойчиво стучалась в висок, когда старшие сестры осмеяли младшую за ее выбор. Я знала — осталось недолго. Слушай ты, что под землею! Прислан я твоей сестрою; Раскайся лишь в своей вине, И снова будешь на земле. Смысл ускользал. Я тяжко вздохнула. Шерстяная гора заворочалась, заботливый голос спросил издалека: — Прим? При-и-им? Ау! — Уже скоро… — Действительно… Еще стихи и еще присказки. Ищут сестер и просят раскаяться, но лишь добро выйдет к свету. Я дышала громко и хрипло. Но Сириус всё читал. И я была благодарна ему за это. Полночь. По комнате прокатился негромкий бронзовый звон часов. 15 ноября Сириус: — Очнись, Сириус, славный мальчик. Ну же, львенок. Ты должен поглядеть на витраж. Перед рассветом он будто парит, стекла кажутся ярче. Вообще-то они мутные. Не очень чистые, совсем не красивые. Но утром всё по-другому… Шепот прокрадывается в ухо. Мой нос холодный, но остальному телу тепло. Горячая рука гладит живот. Нет, черта с два я выдам себя: тогда девочка-вервольф сбежит. И я продолжаю ее обманывать. Слушаю несвязное бормотание, наслаждаюсь ласками. — И пахнет затхло, и камин не работает… только печка. Зато утром есть и ветерок — можно приоткрыть дверь. Лес благоухает лесом. Тихо, нет зверей. Птицы покинули гнезда. Никого, только мы. Я мог бы и дальше внимать убаюкивающему лепету. Но нет, дерзкое тело Сириуса Блэка не в ладах с его головой. Прим, кажется уткнулась лицом в подушку. Хихиканье получилось сдавленным — будто кто-то нас услышит. «Бродяга, ты не спишь». «Это младший Бродяга. Я еще в отключке, — зашевелились мои губы. — Совращать несовершеннолетних — это ни разу не про меня. Хватит…» «Договорись со своим членом. Что-то ваши показания заметно разнятся», — Прим задрожала от беззвучного смеха, и я открыл глаза. — «По правде говоря, любовь и разум в наши дни плохо ладят; а жаль, что добрые люди их не помирят». Я должен вернуться в Хогвартс. Люпин проглотила Шекспира и посерьезнела. — Вперед меня или после? — ручка подруги всё еще лежала поперек моего живота. Я крепко ее сжал. — Ты не ответил. Это важно, вдруг они проверят дом? — Дом — громковатое название. Но здесь и впрямь уютно… Витраж совсем не мутный. Я свалю первым. Выручай-комната. Ты ведь догадалась? — пальцы против воли заскользили по ее бедру. Во многих местах кожу будто пересекали складки. Нет, то шрамы. — Догадалась. Ты не единственный мародер в этой комнате, — от ее сопения плечу было щекотно. Я отодвинулся — против воли, случайно. — Эй. Сириус Орион. Ответь: почему мы такие неловкие? Почему стесняемся и не можем обниматься в Большом зале? Отчего тебя бросает в пот, а, Сириус? Наверно, ей нелегко дался этот вопрос. Я и сам боялся признаний. — Тебе не понравится, Прим… — А вдруг? — Ну, оттого… — я замолчал и мысленно выругался. Пружинистые, изогнутые под немыслимыми углами, короткие и наверняка светлые… ее волосы, во имя Мерлина! Отдергивать руку было бы верхом идиотизма. Понятно, волосы на лобке существуют — не на чертовом Марсе, не среди затерянных городов. А здесь. Неотделимые от Люпин. Но я зашел далеко! Слишком далеко. — Прим, это… — Продолжай. — Продолжать что?! Дьявол, я не могу… Вдруг разверзнется пропасть? Ты же мне нравишься… Ужасно, до безумия, до смерти нравишься! И лучше, если между нами будет… ну… зазор. — Зазор? Бродяженька, ты здоров? — Я имел в виду… да чтоб меня! А если напугаю или всё испорчу? Может, я совсем плох в том, чего никогда не делал! И каким надо быть ушлепком, чтоб навязывать свои желания! — я уже отчаянно жалел: зачем только открыл рот?! — И у нормальных людей, порядочных, у них, наверно, всё иначе… — Сомневаюсь, — сказала она просто и бесхитростно. — И нужно поостеречься… ну, осторожность, знаешь ли, всё такое! — распроклятое одеяло, и почему только оно такое толстое и жаркое?! — Сириус. Ты — человек. — И? — я замер, покрываясь липким потом. Ее зрачки расширились, и голубизна радужки почти скрылась. Черный заполнил всё — так велик был страх. Но Примроуз Люпин даст нам фору! Она — храбрейшая девушка! Среди всех, кого я знаю… — А я — нет. Смешно. Я не могу иметь детей. Никаких человеческих детенышей, Блэк, — она убрала руку. Ушло ласковое успокаивающее тепло. И у солнечного сплетения точно заворочался клубок юрких бескровных змей. 17 ноября Римма: Я стояла перед внушительной дверью в их спальню. Сжимала в руках пергамент — тот уже не хрустел, как новенький. Его письмо. Давнишнее, перечитанное множество раз, чуть ли не выученное. Последняя соломинка! Единственный довод. На стук никто не ответил. И я вошла. Отлично, нет ни Питти, ни Джеймса. Один занимается дополнительно, другой отвлечен милой Лисичкой. Но Сириус был здесь. Стоял спиной, созерцая погром. Черный сундук на полу был открыт. Темное нутро словно исторгло всё ценное содержимое: разбросанные вещи устлали пол. Камин жарко пылал. Две детальки соединились вместе, и я охнула. — Нет, Бродяга, зачем… — но я взяла себя в руки. Без упреков, глупая! Смелее! — Хотела спросить… предложить… — Слушаю, — он не качнул головой, не сменил позу. Плечи напряженно поднялись. Оказалось, в руках он комкает рубашку. Кремовый шелк точно светился. Вспыхивали мелкие серебристые звездочки. — Минерва сказала, нужно представить номер… на фестивале. Ты едва ли согласишься, но я попытаюсь. Сыграй со мной. Спой. Сириус, для этого не обязательно быть парой. Даже друзьями… пожалуйста, сыграй! — Я не умею, — отрезал он, как чужой. Голос звучал низко, надтреснуто. Стало не по себе. — Ложь. «Всё это — часть моей учебы. Еще литература. Риторика. Этикет. Было даже музицирование, но от него удалось отвертеться», — я развернула потрепанное письмо. — Я помню твои слова, каждую буковку! Джеймс рассказал про рояль… Сириус, пожалуйста! Даже если сердит на меня, не хочешь видеть… Он резко дернулся, обернулся. Треск рвущейся ткани нарушил тишину. — Гадкое занятие. Привет от паршивой семейки. Я не против пианистов… лишь презираю ту похлебку, которой меня закармливали против воли. Вливали прямо в глотку! Блевать охота от всего, что с ними связано! Мамаша, отец… Ненавижу, — он скрипнул зубами. Я не могла поверить: Блэк плачет? Серьезно?! Боже, бедный, бедный… — Сириус, это просто-напросто песня! — Я спалю всё это, — он махнул рукой на черный сундучище. — Тряпки из прошлого! Славно полыхнет, вот увидишь. Предлагаешь побренчать на рояле… да я скорее с Астрономической башни сигану! Он перешел на крик, и я оградила комнату чарами. Сириуса это только подстегнуло. — Что? — глаза насмешливо блеснули. — Да пускай! Пусть греют уши! В глазах сокурсников я — больной идиот! Прим, я найду каждую мелочь, что угодно, и вытравлю ее! Сотру в порошок! Никаких напоминаний о семье, ничего, ты слышишь?! И тогда… тогда будет уже не важно… Он быстро пересек комнату и схватил меня за плечи. Встряхнул. Отчаяние в серых глазах пригвоздило к месту. Это из-за тех слов? Он не сердит, не разочарован? — Волк, оборотень, человек… какая разница?! Мы не уверены даже в завтрашнем дне! Прим, я хочу быть собой, просто собой… Любимая говорит: я не могу иметь детей. Ты, гиппогрифово дерьмо, сомневаешься? Думаешь, я подлец?! Устремлюсь на поиски мифических еще не рожденных наследников? Хватит бояться, прекрати видеть во мне Блэка, не смей… — Ох, — вместо речи из горла вырвались невнятные хриплые звуки. Пришлось хорошенько прокашляться. — Мерлиновы кальсоны, что за чушь! Сириус… Хороший Бродяженька, ты — Блэк! Хочешь или нет, всегда им будешь! И в моих глазах тоже. Нет-нет, не перебивай. Ты — наследник древнего рода, благородный и преданный друг, честный и открытый. Представляешь — сколько бы светил на небе ни мерцало, все они для меня — ты. Подними голову выше. Ты можешь носить свое имя с гордостью! Не бояться прославить его добрыми делами… не осквернить и не обесчестить. Чем тебе не угодила вся эта одежда? — Признаться, люблю музыку, — одними губами произнес он. — Вот бы сесть рядом с тобой и сыграть. На твои пальчики посмотреть. Наверно, будет весело… — Одежда, Бродяга! Пожалуйста, не говори, что сошел с ума. Не уходи от ответа! — Глаза б на нее не глядели… слишком вычурная… На самом деле, красивая, но… я что, принц? Тьфу! — Принц, Сириус. А я — принцесса. Будем же править сказочной страной, которую придумал ты, милый друг. Вместе. Пожалуйста! Фамильный бархат никого еще не сделал злодеем… И я в жизни бы не подумала, что ты уйдешь из-за той фразы о детях. Хотя миссис Блэк упала бы в обморок, клянусь головой! Наверняка она мечтает о чистокровных внуках. О Мерлин, сколько грусти в его глазах! Я не выдержала и всхлипнула — от обиды за Блэка, от тоски, сменившейся облегчением. Наконец-то всё произнесено! Хвала четырем Основателям. Влажные черные ресницы медленно опускались и поднимались. Кажется, мы вместе сжимали останки шелковой сириусовой рубашки. Рано или поздно кто-то отпустит ее. И скажет: «Репаро!» — Ты свято веришь во всё, что говоришь, — он покачал головой. Ткань беззвучно скользнула на пол. — Ты, Люпин, просто гений ораторского искусства. Хочешь, чтоб я нарядился в мантию с золотым шитьем? — Как пожелаете! — я рассмеялась сквозь слезы и присела в шатком полупьяном реверансе. — Но сейчас… — Просто сложи всё, как было! — Хорошо, — он смешно отер лицо рукавом. — Могу показать все свои одежки. Шедевры швейного мастерства. Балы, приемы, банкеты… — Для этого тебе придется раздеться! Примерка, все дела, — после испуга, слез, лихорадочной дрожи, меня вдруг обуяло веселье. — Ох, Сириус! Только мы можем пугаться, спорить и рыдать из-за чепухи. Но совсем не огорчаться из-за важного! Что за диссонанс?! Эй, когда мы успели такими стать? — Не знаю! Смотри, бархатный подклад! — Блэк стащил школьную мантию через голову. Хохот душил меня — мантикора его раздери! — Люпин, а Люпин… какую песню исполним? Наденете свое бургундиевое платье, мадемуазель? — Мареновое! — я вскрикнула, поскальзываясь на россыпи шейных платков. — Блэк! — Люпин! К черту школьную форму, хочешь посмотреть на халаты моей прабабки?! Эй, давай! Такое не каждый день увидишь! — он по пояс нырнул в сундук без дна. — Гляди, отличная шляпа… * Дверь открылась без звука. Джеймс замер на пороге. Ошметки перьев, аппликации из цветов, лоскуты, отрезы, целые наряды валялись всюду и мелькали в воздухе. Мы кружились в каком-то неистовом и странном вальсе. Голый по пояс Сириус с орденской лентой поперек груди. И я — в халате с лимонно-желтыми кистями на поясе. — Позволь играть среди ясных звезд… Позволь увидеть весну — без слез! — на планетах далеких… — Без конца и края, — подхватить не составило труда. Лишь бы удержаться, только бы сохранить волшебство. — Иначе — держи мою руку! — Иначе — я люблю тебя, — первый куплет оборвался, Сириус застыл. Его дыхание — поверхностное. Как дыхание каждого счастливого влюбленного. Каждого, кто бродил по темному лесу всю ночь, но вышел к маленькому костру. — Прим, ты и я — целых четыре руки! Сыграем? — Сыграем, — эхом ответила волчица. «Сыграем», — хлопнула в ладоши я.