Молочная луна

Праведный убийца плачет у креста, Гордая невеста — каменна фата, Подлые герои пламенной ночи… А у мира час до полночи, А у мира час до полночи. Р. Неумоев

17 декабря 1976 г. Сириус: — Твои опасения беспочвенны… Мы просто на рожон лезем, — не унимался Питер. — Мои опасения уже не раз уберегли эту великолепную задницу от неприятностей. А что думаешь ты, Прим? — хотелось бы, чтоб упоминание жопы прозвучало смешно или, хотя бы, уместно. Но Люпин не улыбнулась. Только вздохнула. — Папочка говорит… — Знаем, знаем, — перебил Джеймс, — предвидеть опасность — значит почти избежать ее. И именно потому мы проникнем в слизеринские спальни. И проверим на вшивость каждого из этих гоблинов. Без паники! Что это по сравнению с прошлыми авантюрами? Так, детская игра. Дело за малым — нужно было вызнать пароль. Слизеринцы не произносили фраз и словосочетаний вслух. Они выстукивали пароли на одном из доспехов в подземельях. Если сигнал верен — дверь открывалась. Если же нет… доспех размахивался и со всей дури пинал незадачливого студента. Никто не хотел огрести от металлической ноги. И мы по очереди дежурили в коридоре под мантией. Запоминали все перестуки и постукивания. Вот беда: барабанные дроби вечно менялись. Просить помощи у Регулуса? Ну уж нет. Бесполезно: все студенты озвучивали разные пароли! И не только. Мелодии, кажется, зависели от времени суток и даже дня недели. 22 декабря Наконец тайна поддалась! Люпин вычислила, что самый легкий стук — у пятикурсников. Затейливые синкопы превратились в цель номер один. Мы натренировались до такой степени, что Салазар Слизерин мог бы гордиться. Поздним вечером пятницы четверка гриффиндорцев покинула факультетскую башню. Джеймс ковылял пригнувшись, Люпин кралась на цыпочках и с картой в руках, Пит трясся в моем нагрудном кармане. Впрочем, как всегда. Нужен мой дневник, потрепанная синяя тетрадка… Та осталась на Гриммо, 12. Сожжена, что еще. Уничтожена старой каргой или одним из сморщенных карликов. Я откинул бы обложку в сладких сиропных пятнах. Отпечатков пальцев столько, что и не счесть. Если совершу преступление, лучше не описывать его во всех красках на бумаге… Бродяга изрядно наследил. Сотня листов, и все исчерканы, но я найду чистый. Для «сегодня ночью мы решили прокрасться в спальню Слизерина. Я шел рядом с девочкой по имени Примроуз Люпин. У нее маленькая грудь, она смешно сопит носом, когда дышит, а если волнуется — цитирует своего отца». Вот бы запомнить каждое мгновение, слить их в хитроумное хранилище. Я возмужаю, повзрослеет Прим. Неумолимо… Кто знает, может, это — наша последняя вылазка? «Сириус! Прекрати в облаках витать!» «Да, о чем размечтался? Или о ком… вроде Римма здесь, с нами». — Это не мешает мне фантазировать о ней, — сердито буркнул я. — Эй, Примроуз Люпин еще тут, юные джентльмены, — легонький тычок локтя заставил замолчать. Знакомый доспех одиноко маячил в полумраке. Джеймс постучал костяшками пальцев — звуки показались преступно громкими. Зашуршали незыблемые камни. Мы скользнули в проем и очутились в гостиной. Сложно поверить — сюда меня занесло впервые за шесть лет. Камин жарко пылал. Едва различимо двигались по деревянным панелям больные темно-зеленые тени. Зловеще скалилась с гобелена змея. Тяжелые портьеры слева и справа намекали: загляни за нас и найдешь спальни. Углубляться туда, откровенно говоря, ну совсем не хотелось. Передернуло. — Ты что? Продрог? — Джим собирался скинуть мантию, но Прим остановила. — Да ладно, никого ведь нету! — Ведьмин час, — сказала она тоном, не терпящим возражений. — Это значит, время для кошмаров и внезапных пробуждений. Уж я-то знаю. Хотите проверить? — Ладно-ладно, мисс Всезнайка, и что теперь? Мантия одна, а разделиться придется. В девчачьи спальни нам не попасть. Сможешь осмотреть Кэрроу? Она кивнула. «Пусть Прим останется невидимкой, — Пит обратился в человека и теперь напирал на меня. — Мы уж как-нибудь сами…» «Довольно, я уже весь вспотел! — Сохатый сорвал с наших голов артефакт и грозно фыркнул. — Люпин, на плащик. Кому-кому, а тебе попадаться на глаза слизеринцам нельзя». Девочка-вервольф засеребрилась и исчезла, а мы заскрипели налево — к покачивающимся от сквозняка тряпкам. Широкий коридор за портьерами изобиловал дверями. Первый, второй, третий курс, уборная, ванная, парадная ванная… Это еще что за дерьмо? Я даже остановился. Возник соблазн проверить, что внутри. Парадная ванная… Там вода мокрее? Мыло пенится лучше? Или мочалки сами пятки трут? Что за бредятина, кому оно сдалось! Вот уж точно факультет для недобитых аристократов… У двери шестикурсников замер уже Сохатый. «Уверен?» Очки блеснули. «Сири, загляни к брату. А мы пока туточки пороемся. Заодно рассмотри хорошенько тех уродов… Розье и второго, как его…» «Оставь мне Снегга», — с деланым равнодушием велел я. Джеймс взвился. «На черта лысого?! Слушай, приятель, не у тебя одного с ним счеты!» «Ладно вам, — заскулил Пит, — нашли кого делить. Джим, скорее! А ну кто-то вдруг проснется? Здесь даже заползти некуда!» Питер положил конец нашим с Сохатым гляделкам. Я двинулся дальше по коридору, парни скрылись за дверью с мерцающей цифрой шесть. Римма: — Квиетус… Всякое бывает. Порой ты тиха как мышь, а пару мгновений спустя валишься на пол. С оглушительным грохотом! Осторожность не будет лишней. Комнатка девочек-шестикурсниц походила на нашу. Только была не полукруглой, а прямоугольной. В двух углах из четырех едва заметно светились маленькие каминчики. Угли вспыхивали и тухли. Равномерное тепло заполнило комнату еще несколько часов назад. И теперь медленно убывало… Подземелья! Интересно, холодно ли здесь поутру? Найти Кэрроу не составило труда. Я не спешила к ней прикасаться — хотелось оттянуть неприятный миг. Вместо этого сунулась под кровать. Бледненький люмос скользнул по резным ножкам, выхватил сундук и пару коробок. Ничего необычного… Вот только сундучок явно подороже моего будет. А это что? «Кэррова». Слова были процарапаны ножичком, не магией выжжены. Некто, вырезавший их, верно заполз сюда и лег на спину. Я повторила то же самое и уставилась на толстые старые пружины — добротные, как и всё в замке. «Кэррова»… как «корова»? Мальчики сюда не заходят. Получается, бранную кличку придумал кто-то из девчонок. Давно ли? Наверно… Стало грустно. Нет, не жаль ее. Я задумалась о себе. О своей спальне, своей кровати. Есть ли под ней такая же надпись? «Лупоглазая Люпин». Слишком длинно. Рука устанет… «Люпа-облупа». Так-то лучше. Не хотелось, совсем не хотелось проверять. Я не разочаруюсь в соседках из-за бессмысленной ерунды, но… нет. По-прежнему оставалось главное: проверить саму девушку. Алекто спала очень крепко — о том говорил тонкий свистящий звук. Ее дыхание. Занятно, лет через десять она наверняка начнет храпеть… я отогнала навязчивые мысли. Ну что за человек ты, Примроуз! Сама, между прочим, вечно сопишь, как паровоз. Правую руку Кэрроу выпростала из-под одеяла. Та покоилась на зелени ткани, точно змея. Волнение всё росло. Я погасила огонек, в полной темноте склонилась над спящей. Медленно потянула рукав… и еще чуть-чуть… Совсем немного! Пусто. Белая, как снег, кожа без единого изъяна. Ни шрамов, как у меня, ни татуировок, ни родинок… Ни-че-го. Я затаила дыхание, оправляя рукавчик: пусть будет, как прежде. Не прикопаешься! Волчица молчала. Плотная тишина начинала давить на уши — захотелось вернуться к мальчикам. Я разгладила мантию-невидимку, оглядела комнату в последний раз. И бесшумно выскользнула за дверь. Сириус: — Что Рег? Я выразительно нахмурил брови — потом, Джим, потом! Нашел время для вопросов! Нас окружала пятерка заклятых врагов. Мирно спящих, таких невинных при свете молодой луны. Метафора, лишь метафора… Здесь, в подземелье, не было окон. И я уже тяготился заданием. Скучал по гриффиндорской башне. «Снегг твой», — задвигал губами Сохатый. Сам он шоркался под кроватью. Чего ради? Не видать же ни черта… Я глянул на ненавистную физиономию. Длинный нос будто светился в темноте. Одеяло Нюнчик натянул до самого подбородка и здорово смахивал на мумию. Лежит, родименький, и в ус не дует… чтоб его гиппогриф в жопу клюнул. И надо было так обмотаться?! Гусеница в коконе, мать его хвосторога… Я завелся — как проверить предплечье, если рука укрыта?! С Регом было проще… такой беззащитный, когда спит! Плед почти сполз на пол. Меньше минуты — и я уже облегченно выдохнул: никаких меток зла, страшных пятен на теле. Остальные пять минут я просто сидел рядом, как последний кретин. Рассматривал в полумраке родное лицо. Потом укрыл братишку и тихонько смылся. А тут? — Начни с левого угла, — Джеймс кивнул на одеяло. — Нарочно оставил его мне, — процедил я. — Угадал? Сохатый хмыкнул и на цыпочках двинулся к Питу — тот копался у постели Крэбба. Прекрасно… прекрасно. Что ж, целовать эту спящую красавицу я не стану даже под Авадой. Буду надеяться, он не проснется. Откопать сухую и холодную руку оказалось легче, чем я думал. Снегг даже не вздрогнул во сне. Метки не было. Значит, так? Поиски были напрасны? В спальню прокралась Прим. «Как дела?» «Порядок, — Джеймс зачем-то опять зарылся в Нюнчиково барахло. — О, подождите-ка… интересно…» «Хэй, Сохатый, не время нюхать плесневелые носки! Идем!» «Нет-нет, тебе стоит взглянуть». Друг поднялся с коробкой в руках. Прим засветила дохленький огонечек — ровно такой, чтоб увидеть содержимое. «Ёж?!» «Тише, черт, не ори… это тот самый, неужели… Я думал, подох давным-давно!» Я решил, зверек умер или спит, но оказалось, на нем — чары. Нелепица! Но чистая правда: Снегг наложил на ежа Остолбеней. Люпин мелко задрожала. «Он совсем больной?! Парализовать ежа! Ребята, заберем его с собой». «Нельзя! Спятила? Тогда Нюниус поймет, что мы были здесь…» «Не поймет, животное могли унести те парни. Или он расколдовался и сам сбежал…» Я принялся убеждать подругу. Горячий шепот подвергал всех нас опасности. «Прим, мы не можем, никак, совсем-пресовсем, ты же понимаешь, оставлять улики нельзя! Кончилось время шалостей, теперь всё по-серьезному!» Колючий зеленый комок не двигался и выглядел чертовски жалко. Огорчение Прим не знало границ. Отрицать бессмысленно: ежам не по душе Остолбенеи. Поттер сокрушался, что поделился с нами находкой. Покинув спальню, а затем — гостиную, мы какое-то время шли молча. Мантия сдавленно шуршала. Переговаривались во мраке портреты. Те, что с бессонницей. Прим не проронила ни звука. И это огорчало, делало меня рассеянным и унылым. Но не мог, не мог я забрать ту колючую зверину! — Послушай, Прим, милая девочка… Она отдернула руку. Брови сошлись на переносье, губа закушена. Да ладно, это ведь просто ёж! — Сириус, неправильно это. Он мучил зверька. И будет мучить снова. Наверно, ёж громко топает по ночам. И Снегг заколдовал его… чтоб не шумел. Но сейчас зима! Не все животные должны бодрствовать. Некоторым полагается впадать в спячку! В норах, не в подземельях. В коробках из-под обуви! — Слушай, чем ты поможешь? Выпустишь ежа в сугроб? До весны тому деваться некуда. Успокойся, если колючка еще не помер, значит, Нюниус за ним ухаживает. — Ты стал бы швыряться в ежей Остолбенеями?! — она готова была закричать, и я украдкой глянул на часы. Почти пять… ох, вернуться бы сейчас в теплую кроватку! — Нет, это глупо. — Вот именно! Глупо, жестоко, неоправданно, недопустимо… Звери не должны страдать от магии волшебников! В вашей спальне он бегал бы столько, сколько захочет! — Ага, пока я не прибил бы его тапком в полночь, — брякнул Джеймс. — Как хотите, сладкие голубки, а я сматываю удочки. Рад, что слизняки еще не мечены Тем-Чье-Имя-Заставляет-Зевать. Но отпразднуем завтра, ладно? — Ох… — она сжимала и разжимала кулаки. Но ничего не сказала Джеймсовой спине. — Превосходно. Я думала, гриффиндорцы другие… Важен не итог, а действия! То, как ты добиваешься цели. Сириус, мы могли унести малыша. Снегг бы не узнал! Раньше ты так и сделал бы. И она убежала. Сушеный флоббер-червь мне в омлет… Похищать зеленое чудовище, эту подушку для иголок — верх дурости. Снегг не тупой, поймет, чья работа. Даже без доказательств обвинит мародеров. Всё и так говняней некуда, зачем нам лишние хлопоты! «Эй, Сириус, — воскликнул Задорный Внутренний Гриффиндорец, — а ты никак боишься? Нет-нет, не боишься… стал приспособленцем? Уже не герой, не бесшабашный Робин Гуд, а жалкая тень. Тот, кто ищет легких путей. И смотри, ты огорчил девушку. Да-да, Примроуз ведь просила помочь маленькому существу. Когда ты успел стать таким черствым? А, Сириус Блэк?» Я мысленно застонал. — Не смей, — сонно шепнул с соседней кровати Джеймс. Балдахин заколыхался. — Не вздумай, Сири. Прим жалостливая. Справедливая. Но иногда приходится тщем-то жербр… твр… ай. К черту. Пружины протяжно скрипнули: наверно, Сохатый повернулся к лучшему другу задом. 23 декабря Северус: Мрачная тень точно окутала всё зримое вокруг. Да и незримое тоже… Чертовы мысли! Прогнать бы это вязкое дерьмо, но как? Жирнозадый Крэбб скатился с матраса. Я слышал, как он кряхтит (дряхлый дед, не иначе), скребется — ищет одежду — и чертыхается, зацепившись за что-то ногой. Увалень безмозглый. — Эй, Снегг, — шевеление подсказало — у моей постели Нотт. Пришлось открыть глаза. — Да, я понял, ты не спишь. Приглуши своего ежа! Всю ночь топтался здесь, пыхтел… я трижды просыпался. Я его выкину, так и знай. В унитаз спущу! — Ты, с… — я рванулся вскочить, но кулак уперся в грудь. — Успокойся, ну что за тип! Глаза еще в кучку, а уже драться лезешь. Проспись сначала. Я предупредил. Я отдышался. Приступ ярости сошел на нет. Плохо, плохо… бросаться на своих — последнее дело! Сраные гриффы, гремели тут, шаркали, хрюкали, а Нотт грешит на Зеленого… Я свесился с кровати, нашарил и выдвинул коробку. Чары отмены оживили питомца. Вот так, приятель, бедолага. И чего этот урод взъелся? Знает же, ты — тишайший из всех ежей. Ищет повода поцапаться, не иначе. Цветной нос задвигался. Зверек поджал лапы к брюху. И живот у него на ощупь такой приятный! Эти ушлепки ничего не смыслят в ежах. Поганые мрази, я их по стене размажу, пусть только сунутся… Но я отчетливо понимал: опасность нависла надо мной и Зеленым, как дамоклов меч. У Северуса Снегга не должно быть слабостей. Даже колючему зверю не поздоровится! Тайные недоброжелатели только и делают, что ищут слабое место… Блэк. Мерзавец, любопытный и пронырливый! Как им удалось вычислить пароли? Умен, однако! И он придет снова… Наверняка придет. Но я буду готов. Предплечье зачесалось. Чисто. Рука новорожденного — никаких следов зла. Черных отметин. Клейм и печатей. Я свободен? Нет, они обо мне не забыли. Но это не путь во тьме, а напротив — дорога к свету! Взлечу так высоко, как позволят. И уже ни единая тварь, ни одна живая душа не укажет, кого мне можно держать в коробке под кроватью, а кого — нельзя. Северус Снегг — Принц-полукровка. — Шевелись, на завтрак опоздаешь! Ежиный заводчик, — хмыкнул над ухом Эйвери. Веселись, глумись, насмешничай… Посмотрим, долго ли ты протянешь. Самонадеянная задница. * Сам не понял, почему мы очутились на одном диване. Сбегать было лень. Сытный воскресный обед добрым комком грел желудок. — Странно, но так волшебно, — светлые глаза смахивали на мутные стекла. Когда я вышел на кухню тем утром… вернулся в пустой дом… Матери нет, отец в заключении. Холодно. Ни отопления, ни электричества. Я одинок — даже лампа не составит компанию. Но бледное солнце указывает лучом в грязноватое кухонное окно. Мать болела? Как давно? Почему не убиралась в доме?.. Чего я не знал?! — Странно, сегодняшней ночью ко мне будто приходил брат. Или папа. Приснилось, наверно. Одеяло подоткнул… Я сам так не умею. Может, оно само? Ну… з… загнулось. Понимаешь? — Понимаю. Ты — чертов фантазер, — кинул я беззлобно. — Либо кто-то в тебя тайно влюблен. Что насчет открыток под подушкой? «Милый Регги, это я, верный эльф-домовик Дринки-Свинки, люблю заправлять кровати и дышать на твои ступни, пока ты спишь. Не хворай. Используй страховку для восхождений на деревья. Целую». Собственное красноречие смутило, и я отвернулся. Этот лошара не подозревает, как прав… Старший Блэк наверняка заглядывал к пятому курсу. Рискованно! Еще б колыбельную спел! Чем он думал? Мародеры — глупы, точно пробки. И их «секретные» операции — наборы из всех мыслимых и немыслимых оплошностей. — О! О-о-о-о… Мерлинов колпак, а ты сегодня в ударе. Хорошо знаком с психологией школьной прислуги? Может, подрабатываешь на каникулах? И не только… — На что намекаешь? Ну… ну держись! — я вцепился в тощую ногу и сдернул подлеца на пол. Шмякнулся? Поделом тебе! — Грубиян, — Блэк потер ушибленный зад и ушел. Кто давал обещания? Сириус Тупица Блэк — излишне благороден. Напыщенный Робин Гуд Гриффиндора. Но Северус Снегг не обязывался быть примерным. Не клялся соблюдать правила. Никаких пактов о ненападении. Черта жестокости близка. Я не был уверен, что смогу переступить ее. Но должен… Это лишь начало. Старший Блэк знал, на что идет. Некоторых ошибки ничему не учат. 24 декабря Шаги. Как глуп… небеса пресвятые, каков дурак! Я втайне надеялся, что он не приползет. Или это Люпин? С нее станется — девчонка-перевертыш любопытна и бесстрашна. Она сама — страх, чего ей бояться? Явилась в подземелья. Шастает туда-сюда. Заглядывает под кровать. Тихая поступь. Но нет, приоткрыв глаза, я различил в полумраке иной знакомый силуэт. — Квиетус… Петрификус Тоталус! — моя скороговорка повергла Блэка в шок. Он рухнул на пол. — Что забыл здесь, киднеппер грязный?! Думаешь, я — глухой и слепой? У меня наполеоновский режим сна, чтоб ты знал! Просчитался, дружок, признай! — Возможно. Теперь отпусти меня. — Черта с два. Сириус: Я не испугался. Собственно, чем чревата эта ночная прогулка? Их пятеро. Я — один. Пять человек — десять ног. Пинать меня одновременно могут лишь трое-четверо. Позовут ли студентов из других спален? Едва ли. Осмеют — прошляпили пароли. Значит, избиение. На большее воображения не хватит. Но Снегг странный. Квиетус. Сведет со мной счеты в одиночку? Ха! — Я надеялся, сюда заявится Люпин. Ей, кажется, приглянулся мой ёж. Но девчонка подослала дружка. Забавно! Ты нынче собачка на коротком поводке? — Заткнись, я тут по своей воле! — Будь по своей, уже давно ушел бы. А не лежал на полу парализованный. Ты, Блэк, совсем зарвался. В первый раз я благоразумно дал вам уйти… — Зассал! — Силы не были равны! Не хотел мешать честным людям спать. А вот сейчас ты просчитался. Какого дьявола неймется, а? Всего-то тебе мало! Ты жадный и тупой. Друзья, денежки, семья, положение в обществе… не знаешь уже, чем заняться и что к рукам прибрать? Нахрен тебе сдался мой зверь, а, дубина? Я молчал. Оправдываться, объясняться? Ну уж нет. Не перед этим слизеринским сумасшедшим. Что прячет под кроватью невинных ежей. Да, Прим не знала о моей безрассудной вылазке. Станет ругаться, назовет неосмотрительным. Расстроится. Не стоило попадаться. Не стоило идти сюда. Лучше б я остался в башне Гриффиндора… черт дернул вспомнить былые подвиги. — Что, былые подвиги вспомнил, Блэк? Я скрипнул зубами. — Слушай, отпущу-ка тебя. Не веришь? — серое в полумраке лицо нависло надо мной. Казалось, волосы превратились в сосульки и вот-вот сорвутся вниз. Проткнут меня. — Но не за просто так, само собой. Хочешь подарок на память? Зря, что ли, приперся… Я сплоховал. Нужно было оглушить его, прежде чем рыться под кроватью. А мантия-невидимка? Джеймс, жадный засранец, думал, сможет меня остановить. Не вышло. Холодная рука тронула живот и задрала пижаму. Он что, мой аппендикс вырезать собрался? Что… 25 декабря Римма: Медленно угасают яркие огни. Мы поднимаемся, освобождаем места. Пора покинуть зал — пускай эльфы наведут порядок. Исчезнут остатки еды, хотя два десятка ребят прекрасно поработали вилками. Расправятся и свернутся скатерти. Испарится мишура — сейчас она устилает пол, как еловая хвоя лесной ковер. Сириус со мной. Мистер Альфард прислал приглашение две недели назад, но друг остался. И я впервые в замке… навещу папочку в январе. Нет Джеймса и Пита. Уехала Лисичка. Смылся Носатый. Регулус попрощался глазами и сел в карету, запряженную тощими крылатыми лошадьми. Счастливого Рождества! Счастливого Рождества всем живущим. Время оставить обиды в прошлом. Время ликовать… — Зачем в яслях, где кормят скот, дитя спит безмятежно? — тихо поет Сириус. Он печален, и мне не понять — хорошо это или плохо? Есть печаль светлая, но Луноглазый ведет себя странно. — Для тех, кто грешен, верит, ждёт, в младенце том — надежда… — Будет день и скорбный час, — подхватываю я. — Эй, Сириус, сыграем? — Во что? — кажется, он собирался спать. А шалости? А праздничное настроение? — Узнаешь. Выручай-комната сегодня дает особый приют. Никакого сквозняка, только мирное потрескивание поленьев в огромном камине. Рояль у окна манит. Я сажусь на один вращающийся стул, Блэк — на другой. «Готов?» Он, наверно, хочет расслабить кисти, но не выходит. Тихо бранится сквозь стиснутые зубы. «Это нормально, сколько лет ты не играл?» «Около восьми». Волосы лезут в глаза, и он откидывает их за уши. Я беру несколько аккордов. — Выручай-комната, сборник с репертуаром Синатры, пожалуйста. Белые листы шуршат. Он проверяет — на месте ли мантия-невидимка? — Ощущение, будто тебе не терпится уйти. Всё в порядке? — волчица глухо ворчит. Давненько этого не было! Что такое, осторожный зверь? Сердце не на месте? Мое чутье не обманывает, но Блэк не стеклянный. Разве я могу с лету сообразить, что его тревожит? — Нормально, — глухо бросает он. Я поворачиваюсь и обнимаю, но Сириус дергается. Отстраняется, а я хватаю за предплечье. Левая рука задевает живот — он рычит. Кожа горячая. Очень горячая… «Постой-ка! Замри сейчас же!» Сириус неловко скатывается на пол, но я сильнее, точно сильнее. — Прекрати, нельзя так, — отрывисто вскрикивает он, — это не по правилам! Я запрещаю… Но я задираю его рубашку. Может, это смущающе и чересчур навязчиво, но я уверена — тут есть нехорошая, скверная тайна. Он лежит на спине, тяжело дыша. Красное пятно сразу бросается в глаза — воспаленное и такое странное на вид. — Довольна?! Черт тебя дернул смотреть! — Откуда… как… — Поранился! — Наткнулся на острые буквы?! — меня трясет от ярости. Сириус сминает края рубашки, но я уже прочла ужасную строчку: «Любопытство — грех». — О нет! Только не говори, что возвращался… Снова полез в их спальни! Мерлин, Сириус! Зачем?! Зачем… Я плачу. Да, всё заживет. Всё проходит, и, может, шрама не останется. Но если нет, лживые слова будут сопровождать его вечно. Любопытство — грех. Лишь один человек здесь достаточно мрачен, мстителен и нагл, чтоб такое сделать. Любопытство — грех. Снегг, ты ошибся. Очень сильно ошибся, выбирая сторону. Северус: Я крутил судьбоносное письмо в руках. Тринадцатое января — дата важная. Начало конца или взлета? Нас ждут. Время пришло, но я не чувствовал восторга. Налаженное электричество не нравилось — к чему яркость? Но я всё же зажег старую родительскую гирлянду. Не стал вешать на окно, а раскинул над камином. На улице стемнело, и мутные стекла перестали быть чьими-то глазами. Я побродил по пустым гулким комнатам, немного посидел в кресле, выпил дешевого вина… желудок тут же скрутило. Не, такие радости не для меня. Коукворт всегда был той еще дырой. Идти на прогулку — значит рисковать. Если не нарвешься на чей-нибудь пьяный кулак, то всегда можешь встретить на площади Эвансов. Что, конечно, куда гаже. Но и торчать в плохо протопленных комнатах — унылое занятие. Ха! Трижды «ха». Я что, трус какой? Гляну на салют! Обуваясь, я вспомнил об однокурсниках, о младшем Блэке. Вот кто точно не киснет. Зато не видать им скудных залпов провинциального фейерверка! Что за жизнь, если никогда не смотрел на это безобразие? Только я собрался открыть дверь, как размышления прервал яростный стук. В Рождество! Здесь! Безумцы! Но кому я сдался в такое время? Час до полночи… …Он не двигался. Застыл на пороге с поднятой рукой. «Звонок починили, — усмехнулся я. — В другой раз не ломись, словно толпа кредиторов. Напугал». Щелкнул выключатель. Но даже в свете лампы блеск серых глаз был каким-то мертвым. «Чего хотел?» Подарки? Поздравления? Теплые объятия? — Я убью тебя. Прямо с… сейчас, убью, в порошок сотру. Он узнал! Дьявол, но как? Через Люпин?! Гордец Блэк не мог проболтаться… — Слушай, это наши разборки, тебя они не касаются. Не впутывайся… — Почему скрыл, что он приходил?! Сидел на моей постели… поправлял одеяло… Ты знаешь, для меня это — самое важное! И как вообще посмел прикасаться к брату? Гадкое порочное существо… — Да там ничего такого не было. Лишь маленькая напоминалочка. Сам знаешь, он слишком настырный. И уроков не усваивает… Удар повалил на пол. Я закашлялся. Уж что-что, а драться — не лучшее из моих умений. Сварить заживо в котле — куда проще и понятней. Заколдовать на худой конец… а вот кулаками махать — пустая трата времени. «Что б на твоем лбу нацарапать, Снегг?» Он впервые называл меня по фамилии. Стало не по себе. — Слушай, это бред. Ты не можешь… — Пошли. Подымайся и идем, червяк, — кажется, в спину уткнулась волшебная палочка. Да ну! Нашел, чем испугать! Каждому известно: колдовать вне Школы нельзя. — Не усмехайся, это отцовская. Знаешь, что магия отслеживается по обладателю оружия, а, Снегг? — он произнес имя так, словно давился огромной черствой черносливиной. — Поторопись. — Куда?.. Яростное сопение за спиной отвлекало. «Я еще не придумал. Н… не знаю… не знаю, что делать! — простонал Блэк. — Я готов закопать тебя прямо тут, гадкий человечишка, ты, уродец…» «Я никаких обещаний не давал! Это твой брат всё вопил: не трону, пока Рега не обидишь. Тоже мне, джентльмен. Вот куда его привело благородство!» Тычок под ребра намекнул: лучше помолчать. Я обдумывал пути к отступлению. Улицы кишели праздными и не очень трезвыми горожанами. Всем плевать на плененного меня. Мы похожи на бездельников-магглов. Обычные подростки хотят глянуть на салют. «Я воображал, всё иначе будет! Что никогда не придется…» Он остановился, я — тоже. — Просто отмудохай меня. Это Коукворт, дружок. Всем насрать. Завали в снег и разбей морду. Наподдай по почкам, в живот. Будем квиты. Полицаи не примчатся, тут такое сплошь и рядом. Ну, чего ждешь? Я хочу фейерверк увидеть… а не бродить по улицам с тобой. Мечтаешь, наверно, вернуться в свой тепленький пряничный домик. В блэковский особняк. Давай по-хорошему… — Да никак, нет выхода… Нельзя… — он смахнул слезы. — Я доверял тебе. Не ожидал… — Что за бред жареной мандрагоры! Какое доверие?! Мы с Блэком ненавидим друг друга! Он хотел умыкнуть Зеленого… черт, у вас вообще нет представления о границах?! Вламываетесь в спальни, роетесь в вещах! Знаешь, он и тебя осматривал! Наверняка! А вовсе не одеяло подоткнуть хотел. Ты для него — будущий враг! — Нет! — Да! Он следит за тобой, Регулус! «Эй, полегче, не портите праздник!» — захохотал какой-то пьяный верзила. Хлопнула дверь маленькой кафешки. Оборвалась джазовая мелодия. Зазвучал зычный голос Джона Холта. «Ленту вынь-ка из волос, ей позволь упасть к ногам. Или проведи по коже — словно тенью по стене…» «Круто, очень-очень… просто о-о-отпад! Я достала несколько и вам советую!» Какие-то разряженные маггловские простушки пронеслись мимо. Дверь снова дернулась. «Ничего не нужно мне, только времени чуток. Помоги пережить эту ночь!» «Эй, скоро уже!» — меня толкнули. Блэк вздрогнул и отшатнулся в сторону. Освободил место. Все спешили к площади. — Следит, потому что любит. — Не-а. Это чтоб раздавить на корню. В зародыше, — я наслаждался его смятением. — Но не потому ты испоганил его кожу. Ты зарвался, Северус. А я… так и не придумал никакого наказания. Тяжело это. Уходи. «Мне плевать, так или нет, И понять не суждено. Завтра дьявол пусть возьмет, А сегодня мне нужен друг». — Что, под Джона Холта даже разругаться не можем? — зря, действительно зря я это сделал. Наверно, дьявол подначил меня тогда. Сломай я дураку нос — всё было бы путем. — Слушай, Блэк-то совсем не обижен. Даже никому не сказал… Просто забей, ладно? Дальше хуже будет, никогда не знаешь, чего ждать. А это так, маленькая царапинка. «День вчерашний мертв и сгинул. Завтрашний — еще в пути. Одиночество — это печаль, так что Помоги мне пережить эту ночь. Я не хочу остаться в одиночестве! Помоги мне пережить эту ночь». Он развернулся и пошел прочь. Красный цветок — как брызжущая кровью рана — расцвел в небе. Еще один — свет проклятой Авады. Очередь лиловых точек — мелких и яростных. Синий всполох. Белые капли. Хвосты комет. Я присел на снег и обхватил голову руками. Интересно, смогу ли теперь убить человека? Это и была та самая точка невозврата? Что будет дальше? И как мы встретимся в январе… Римма: Дорогой Марко. Я написала Регулусу. Понадеялась — это сдержит его хоть в чем-то. Потому что Снегг совершил проступок. Дети не пишут на телах друг друга. Здоровые люди не причиняют боль… даже врагам. Таким способом. Мы шутили, играли, шалили, пакостили, прятались, подначивали. Головы обивали дверные косяки, руки и ноги покрывались ссадинами. Мы падали, поднимались, снова падали… бывало всякое. Но Сириус никогда бы!.. Марко, милый друг, ты наблюдаешь за нами так давно… Я ужасно виновата перед Луноглазым. Казалось, мы обо всем поговорили. Забыли о Снегге и еже. Получается, я — источник опасности? Подтолкнула Сириуса к глупому поступку? Мучает вина, хоть умом понимаю: я ни при чем. Как удержишь Блэка? Порезы заживают. «Никому не говори, — шепчет он на ухо. — Это унизительно. Я не должен был попасться». Клянется: никуда больше не попрусь в одиночку! Хочется верить… Мы лежим рядом. Мальчишеская спальня опустела. Все девочки разъехались, и я спрашиваю: составишь компанию, а? Встретимся с папочкой в январе? Он будет рад. Сириус молчит, но я чувствую — ласково улыбается. Его облегчение — огромное, как мыльный пузырь с комнату величиной, — повсюду. Ведь я рядом, а не в Коукворте. Не пытаюсь испепелить Снегга. Но он знает — волчица разгневана. Даже строгий Внутренний Надзиратель — и тот в бешенстве, стучит палкой по земле. «Прим, ты ведь не тронешь Нюниуса? Сдержи внутреннего зверя. Пожалуйста! Я облажался! Не стоит он того, правда. Любопытство — грех? Отлично, значит, я — отъявленный грешник. Сейчас будет грехопадение! Приготовься!» Он хохочет и борется с моей мантией. Нужно время, больше времени. Но правда такова: Снегг переусердствовал. Эти ранки не затянутся еще долго. Может, никогда.