Молочная луна

Дружба — дочь добродетели: злодеи могут быть только сообщниками, но не друзьями. Ф. Гойя

28 июня 1977 г. Римма: Затравленно озираться? Я же давно распрощалась с этой привычкой... Еще на втором курсе. Как неуютно! Люди перебегали дорогу там и тут, наплевав на желтые полосы на асфальте. А я двигалась с опаской. Но так, чтоб не вызывать подозрений и лишних взглядов. Проскочить мимо и исчезнуть из людской памяти. Скрыться вместе со своими шрамами и растрепанной прической. Это правильно. Папа так и не узнал, кто ранил нашу сову. Зверь? Нет, человек! Да не всё ли равно, кто позволил себе такую низость. Напасть на птицу! Мистер Люпин мог одолжить сову на работе, аппарировать к почте волшебников или передать письма через коллегу. Но я почему-то вообразила, будто сама неплохо справлюсь и с поездкой на автобусе, и с отправкой писем. И вот… «Привет, — едва слышно шепнула я. Зашуршала мятая бумажка, опустилась в широкую грубую ладонь. Зачем выдала себя, для чего любезно поздоровалась?! — Цена за проезд… всё та же?» «Примроуз!» Рори схватил мою руку и купюра хрустнула. А прежде ведь нравился этот звук… Черт, черт, черт! Он сжал пальцы и даже потянул, чтоб я подошла ближе. «Это ты, девочка? Боже, добрая половина улицы судачила о том, что ты умерла! Нет, без шуток, ох, как я огорчился… Отчего же ты бросила школу? Эй, малышка…» «Просто возьмите деньги!» Да-да, берите и отпустите уже мою злосчастную руку! Я могла колдовать, но уже упустила подходящее мгновение. И вот — Мерлиновы кальсоны, без малого час! — слушала разную околесицу. Раньше говор Рори казался приятным, располагающим. Теперь я видела лишь неприглядную сторону знакомства. Трёп. Навязчивое любопытство. Пустословие! С соседних сидений поглядывали пассажиры — немало смутно знакомых лиц. А водитель всё болтал и болтал без умолку. Наконец, целую вечность спустя, скрипучие двери растворились. Я выкатилась на серенький гравий и воздала хвалу всем известным средневековым мудрецам. Обратная дорога? Нет уж, дудки! Пускай будет «Ночной Рыцарь»! Лучше расстанусь с последним сиклем… Точно. Отныне никаких маггловских машин! Обернувшись, я успела выхватить лицо Рори в узком боковом окошке автобуса. Растерянное, обеспокоенное… Я была груба? Но Примроуз Люпин ничего не задолжала старому водителю… И всё же печаль легла на сердце прохладным, как остывший пудинг, комком. Маггл в смешной вязаной шапчонке не изменился. Он был таким всегда. И я ведь любила его в детстве… По простоте душевной или из одиночества? Что не так сейчас? Меня обуял смутный страх: вдруг во всем виноваты хогсмидские события? Могло их отравляющее черное влияние расползтись так далеко? Теперь я буду видеть дурное во всем? Во всем, что раньше привлекало и радовало… Почта находилась в сарае — не сарае, так, полуразвалившемся домишке. Маленький провинциальный городок будто исторг, отбросил подальше худшие свои постройки. Они ютились в стороне, у глубочайшего оврага. Магглы обходили и дома, и ямищу. Не стремились глянуть вниз с обрыва. Не шатали воротца и хлипкую облупившуюся дверь дети. А ведь наверняка облазили уже все чердаки в округе! Магия — вот что отводило глаза. Я украдкой обернулась. Никого? Достала палочку и трижды стукнула по двери. Потрескавшееся сухое дерево безжизненно молчало, не шевелились лохмотья старой краски. Миг, другой, и — о чудо — во все стороны от места, где волшебная палочка коснулась поверхности, побежала рябь. Дверь засветилась новеньким красным лаком. Я не стала медлить и вошла. Окунулась в смесь звуков — людского говора, перестука печатей, птичьего клекота и щелканья. Пахло тут и типографской краской, и чернилами, и пометом, и еще как-то… душновато, пыльно. Волшебник за стоечкой принял потертые кнаты, пересчитал и подозвал кого-то из помощников, чтоб выбрать сов. Писем было несколько — Питеру, Джеймсу, Лисичке… Но я помнила наизусть лишь одно. И заплатила за него больше прочих. Это письмо далось нелегко. Потому что было первым после недельной разлуки с друзьями. И первым с тех пор, как Хогсмид испепелили Пожиратели смерти. Джим сказал тогда: ребята, к осени дома восстановят. Может, и башню с часами… Но он ведь не дурак! Каждый понимал: починка и строительство не исправят случившегося. Как найти дельные слова, уверить Сириуса, что я в порядке? А сейчас письмо все-таки лежало в руке. Я вздохнула, нехотя протягивая конверт помощнику Главного почтальона. «Поживее, мисс, вы — не единственная наша клиентка», — раздраженно процедил молодой мужчина. Ну что за противный крот… Бумага зашуршала, обнимая птичью лапку. А в голове постукивал назойливый тоскливый молоточек. Ничто не будет прежним. Надломился тонкий ледок! Всё пляшет, меняется, словно искаженное кривым зеркалом. И кто теперь я? Та же Примроуз Люпин, девочка напополам с волчицей, или очерствевшее сердце сделает меня другой? июль «Здравствуй, Прим, маленькая и очень-очень непослушная Прим. Да, ты права, я сердит и раздосадован и готов сожрать свой школьный колпак от злости. Когда вспоминаю об Июньской Бойне… вот и родилось новое имя, имя злу. Когда же мы наконец начнем давать имена счастливым дням, примерным людям, добрым поступкам? Почему кругом лишь мрак и тьма, а стоит поискать хорошенько по закоулкам, и выпрыгивают новые напасти? Не вини себя! Черт подери, ты ушла, и с этим уже ничего не поделать! Там были Пит, Джим, Лилс… и еще с десяток старших учеников. Прим. Не смей. Никто не пострадал, и ты не имеешь отношения к этой удаче. Как и к неудачам, которые тогда на нас свалились. Тут вообще нет связи. Есть только одно событие. Единственное! В нем твоя роль — главная. Беллатриса, эта сука, могла меня прихлопнуть. Хоть я и сердит… и нескоро, наверно, успокоюсь, я так тебе благодарен, Мерлин, ты не знаешь. Я думал об этом многократно и всё еще думаю. Прим, ты безрассудная, но я навечно твой должник. Если бы ты только знала ответ: как избавиться от ненависти? Перестать желать ее смерти? Хочу я распрощаться с ней навсегда, не искать встречи? Или мечтаю выследить и убить? Не беспокойся. Тебе больше не придется вставать между нами. Я позабочусь об этом, Прим, точно. Просто скажи, что мне делать?.. Всё так сложно. Дом дяди Альфарда нуждается в генеральной уборке. Среди твоих знакомых случайно нет маленьких чистоплотных мышек-трубочистов? Прачек-ежих, кошечек с крохотными совками и метлами? Эй, Прим, ты же дружишь со зверюшками. Поттер обещал податься в рабство и помочь выгребать с чердака хлам. Но только в конце месяца. Ты ни в коем случае не должна приезжать. Учти. Это моя личная битва (с домом и с самим собой). Джим не в счет. Всё должно блестеть, цвести и пахнуть. Вот тогда и позову тебя, дорогая Прим. А пока буду ныть, стенать и грезить об эльфе-домовике. И писать тебе. До свидания, Сириус О. Блэк, твой верный друг с большим (как у кита) сердцем. P. S.: Я отлично помню, какой приближается день. МакГи обещала заявиться к тебе домой, я прав? Для чего? Проследить? Чтоб никто не прокрался в лесную избушку? Разве это не преступление?! Прим, ну же, придумай что-нибудь! Я хочу быть с тобой!» «Привет, Прим. Уверяешь, будто всё прошло гладко. Надеюсь, это не увиливание! Как себя чувствуешь? Лежишь? Или уже гуляешь по замысловатым заросшим тропинкам среди своих пепельных роз? Я не помню, какие цветы есть в вашем саду еще… Не силен я в ботанике, уж прости. И как-то эти розы очень уж тесно связаны в воспоминаниях с тобой. Я опустошил чердак. От матери весточек нет (не удивительно), Регулус молчит, в «Пророке» о Пожирателях ни слова. Та нежная барышня, крошка-министресса… Думаешь, она нормальная? Ну, то есть, лучше Минчума? Опасения напрасны, да? Возможно, мои волнения выеденного яйца не стоят. Обычный мандраж. Но больно уж тихо кругом в последнее время. Точно, Прим, не к добру. Джим мне то же написал. Черт, мои письма — сухари какие-то, но что поделаешь. Сами мозги будто высохли и в тугой узел завязались. И всё мое существо (что бьется внутри) изменилось. Но я не могу объяснить, хорошо это или дурно. Я перестал понимать себя. Хочется всё время двигаться, на месте не усидеть. Но это оживление болезненное. Неправильное. Хочется рвать и метать, что-то учудить… только ты не беспокойся. Я направил бурную энергию в нужное русло. Переставляю мебель (без магии, руками). Похож на портового грузчика, а не на сынка своих родителей. Полдня гоняю сам себя до седьмого пота. Полдня сижу над книгами. А вечером валяюсь на бархатном диване в синий цветочек и плюю в потолок. Думаю о тебе. Читаю об аппарации. Пробовал, но чуть не остался без руки. Жду… Прим, я скучаю. Пиши, пожалуйста, больше. Но не вздумай приезжать, потому что здесь очень и очень неуютно. Мой дом не должен тебя пугать. Но дядя был Блэком. И в интерьерах… ну… есть некоторое своеобразие. Тебе оно по душе не придется. Целую, Сириус.» «Привет, Римма. Да, я скоро поеду к Бродяге. Он не велел сообщать тебе дату, хочет вылизать дом до зеркального блеска. Не сердись, я тоже считаю его дураком. И формаластом. Порой наш Сириус упрям до жути. Увидимся в начале августа, Джеймс Ф. Поттер.» 29 июля Сириус: «Здравствуй. Я давно хотел написать тебе. Если без обиняков, всё не так: я страстно желал подкараулить тебя в Косом переулке. Или где-то у твоего логова на Гриммо. Поймал бы, вытряс всю дурь…» «Привет, Регулус. Подумал тут немного — а не написать ли брату? Серьезно, всё же шло как по маслицу. Но последний год… Последние два года… Начиная с 75-го мы какие-то…» «Эй, Регулус. В жизни не поверишь, но я мечтаю выбить тебе зубы. Хотя чего греха таить…» «Здравствуй. Ты говорил, то письмо — последнее. Но то и не письмо было, а так. Просто плевок в душу какой-то. Хотя я обрадовался и издевательской скомканной записке — ведь в ней было предупреждение. Для меня оно сверкнуло факелом во тьме (тех мыслей, что связаны с тобой. Ведь я вообразил было, что совсем тебя потерял. То есть, потерялся ты — ты сам. Как маленький котенок, глупое животное. Да, такого вот я низкого мнения о твоем умственном развитии. Но Регги, ты же мой брат… и я видел твое рождение — почти, — а оно, надо сказать, было шумным и бестолковым. Куда более ярким, чем вся последующая жизнь). Спасибо, что выручил Эдварда Гори тогда. Прошел год. Год! Эд здоров и шлет привет. Почему-то кажется, вы понимали друг друга без слов. Это я слишком туп, чтоб расшифровать его сбивчивые крики. Я лгу себе и Прим. Но ты уже знаешь: твой братец — гребанный завравшийся трус. Только Джеймс меня насквозь видит — он рядом — и качает головой. Ну точь-в-точь китайская кукла, черт подери. Надоело смотреть на эти движения. Я твержу, что в порядке, но ни черта я не в порядке, малыш. Я зол и подавлен. Ужасно себя чувствую и прячусь в новом убежище. Но рано или поздно придется выйти и рассказать всем правду. «Я, Сириус Блэк, до кишечных колик боюсь смерти». Чужой, не своей. Это первое. И второе… что совсем не вяжется с первым. Я хочу убить тебя. До зуда в ладонях, до слез из глаз… Я так сильно люблю тебя, что готов задушить. Я зверею, когда думаю, как легко ты попался на крючок. Слабый безвольный межеумок! Почему, почему ты не выбрал меня? Как… как такое вообще могло произойти, в чем я ошибся, где (на каком сраном повороте) тебя упустил, а, Регулус? Мерлин, я так старался… так старался, и мне так больно. От мысли, что наши пути разошлись, и уже ничего не исправить. Теперь на тебя нацелены острия вражеских волшебных палочек — за каждым вздохом следят. Мы бы попытались укрыть, увести тебя… но ты, такой глупый и упрямый ребенок, стоишь на своем. Неужели я так мало для тебя значил? Регулус, я люблю тебя и так тоскую. Как и по Прим. Это похоже на добровольное изгнание, самоличное наказание. Сам посуди: тебя я бездарно потерял, а Примроуз намеренно отталкиваю. И даже передвигание шкафов и размахивание пыльными портьерами не спасает. Видел, как смотрит на тебя Снегг, и понимаю его. Знакомый взгляд. Наверняка он бы тоже с удовольствием вцепился в твою тоненькую шейку. Но никогда этого не сделает. Этот кусок говна тоже тебя любит. Нелепейшая догадка, но она утешает (о да!). Это третья причина моей бессонницы. Я пылаю от гнева, представляя, как не смогу помочь тебе, случись что. Но этот ублюдок будет рядом. Несложно догадаться — противоречия раздирают. Когда ненавидишь сразу троих (включая себя) и мучаешься чувством вины… Тут уж не до сна, малыш. Не бойся. Всё написанное выше — больной бред, очередная ложь. Забудь. Я бы ласково обнял тебя и похлопал по спине. Не больше. Никаких семейных ссор, драк и пассов палочками. Мерлин всемогущий, ну что я за тупица… Ты же простишь безмозглого братца? Остаюсь сходить с ума и проклинать всё на свете. С надеждой на прояснение рассудка. И с еще одной несбыточной мечтой о скорой встрече. Сириус.» Я поднялся из-за стола, отложил письмо в сторону… Но снова вернулся к нему. Правда, лишь для того, чтоб порвать на мелкие клочки. Целеустремленный взгляд уперся в окно. Пришлось отдернуть тяжелую синюю занавеску. Ну и мрак. Белый мрак. Забавно. Так бывает? Захотелось выйти во двор, что я и сделал. Плотный утренний туман обволакивал дома-соседи и деревья. Листья, точно налитые свинцом, темными рваными пятнами скрывались в светло-серой дымке. И это лето? Пахло прохладой, и я ощутил волнение — как любой подросток, глядящий не пойми куда. Ведь не знаешь, что там, наверняка. А разум человеческий призван представлять самое худшее или, по крайней мере, самое невероятное и таинственное. Оно, как известно, редко бывает безмятежно-приятным. Все таинственные штуки в моей жизни ничего хорошего не сулили. «Кхркр!» Эдвард послушной тенью уткнулся в спину. Я плюхнулся на влажную скамью — старую, но крепкую. Вальравн сел на землю. Склонил голову набок. Тишина воскресного утра, туман, неведомая хренотень за белой пеленой. Ловушка? Игра? Друг или враг? Эдвард Гори смотрел пристально, выжидающе. — Написал тут Регу, — зачем-то брякнул я. — Письмо, понимаешь… Вот только растерзал его на много мелких письмишек. Думаю, брату было бы неприятно прочесть о том, как я мечтаю его придушить. И вообще. Это, Эд, словно дать ему оружие против себя самого. Чтоб он имел надо мной особую власть. Не хочу загонять Регулуса в тупик дурацкими признаниями. Смысл? Не ответит же как пить дать. Переведя взгляд на молочно-серое месиво — прозрачное, но и такое плотное, давящее, — я заткнулся. Довольно! Что за дурак? Опять разговорился с вальравном. Но Джим еще спит. Умаялись же мы вчера… Темные маггловские дома слепо таращились из тумана черными окнами. Вдалеке просвечивал желтый свет запоздалого фонаря. Тепло расползалось над спящими улицами. Но медленно, слишком медленно, и я, кажется, продрог. Идти назад? «Ты всё сделал верно. Не пиши ему. Иначе подвергнешь мистера Блэка опасности.» — Что?! Дыхание сбилось так резко, что я закашлялся. Из глаз брызнули слезы. Я испугался: вдруг кто-то воспользуется мгновением слабости?! Кто? Кто здесь? «Опасности, опасности…» — эхом вибрировал в ушах низкий гортанный звук. Чуть хрипловатый, но, мантикора его раздери! Такой знакомый! — Эй! Это ты? — шепнул я с замиранием сердца. Черные глубоко посаженные глаза с синими веками следили неотрывно: что скажешь, хозяин? — Эдвард Гори, мне не послышалось? «Удивительно, уму непостижимо: ты наконец-то обрел слух, юный Сириус Блэк. Каково это, мой друг? Я взывал и вопрошал, отвечал и посвящал тебе свои монологи, но ты был глух ко всему. А теперь что-то изменилось. Правда?» — Правда, — растерянно ответил я. — Эдвард… теперь у меня столько новых вопросов! Постой-постой… Подожди-ка, твой тон чересчур уж снисходительный! Знаешь, так необычно: я представлял тебя ребенком. В некотором роде. «Вот каковы были твои ожидания, Сириус Блэк? Знаешь, сколько лет тому, что у вас, людей, принято называть душой? Я здесь, в теле полузверя-полуптицы. Счастливый случай, торжество жизни над смертью! Хотя я предпочитаю смерть… в ней есть определенность, четкость черной острой границы. Не желаю пугать тебя, смертный юноша. Теплое тело и сердце, жаждущее любви и принятия. Я помогу тебе.» — Всегда помогал… — сделалось до смешного неловко. Я подавил порыв обнять Эдварда за шею: еще чего, а вдруг он отчитает меня? Сколько же ему лет на самом деле?! Лет… или лучше перейти на исчисление веками? «Я готов принять любое проявление людских чувств. Не терзайся сомнениями. Что до твоего брата — я смотрю его безмятежные сны. Привычнее бодрствовать, чем терять себя в лабиринтах сновидений. Ночь — время долгих прогулок. Наяву.» — Увиливаешь, — я осмелел и усмехнулся, наблюдая за вальравном. — Ты часто дремлешь днем. «Твоя правда», — черный глаз блеснул. — Спасибо, что присматриваешь за Регулусом. «Это часть служения, Сириус Блэк. Ты вырастил меня — это тело, оболочку — за что премного благодарен. Мое истинное имя тебе ни к чему, и родился я так давно, что это не стоит упоминания. Неудовлетворительные ответы? Прости. Всё же я зверь, не человек. Теперь. Хочешь подарить мне свободу?» — Что я должен сделать? Хриплый голос смолк. Ладони похолодели, и я поспешно опустил руки на воронью голову. Теплые перья такие приятные на ощупь. Но что он задумал? Подбивает на жертвоприношение?! Что ему надо? «Прекрати метания, я сделаю лишь то, о чем попросишь. Потому что должен. Будь разумен, ведь пока ты — мой господин. А я — всего лишь огромный ворон. Неспроста состоялась беседа, ох, неспроста… что-то дурное грядет. Будешь нуждаться в моей помощи. Окажешься один на один с заклятым недругом. Окунешься во мрак глубокой холодной пещеры. Но где я — там свет. Мертвый свет тоже греет, и я признателен тебе, Сириус Блэк. За оказанное доверие. И буду рядом, пока кругом не наступит мир.» — Мир, как спокойствие кладбища? Могильная тишина? — я снова говорил чуть слышно. Но ворону не нужна была человеческая речь — он улавливал даже движения мыслей. — Таких порядков ты ждешь? «Для меня очутиться в таких декорациях — наслаждение. А вы, живые, боитесь быть наедине с собой. Страшитесь одиночества. Не виню вас.» — Ты не ответил. Что значит «наступит мир»? Волдеморт победит? Или проиграет… но победа дастся нам нелегкой ценой? А, ворон? Ты что-то видишь? «Нет. Не могу заглянуть в будущее. Лишь в твое.» — Так скажи мне! Гладкий блеск оперенья скользнул — ворон поднялся на лапы. Я мысленно всплеснул руками, разочарованно и нетерпеливо топнул — ну почему вечно замалчивается самое важное? Интересное? Проклятые секреты, черт бы побрал Эда, гордого упрямца! У него что, есть на этот счет особые распоряжения от Пернатого Совета? Почему просто нельзя сказать правду? Он видит будущее, моё будущее! И отворачивается. Салазаровы потроха! — Эдвард, я приказываю, расскажи всё! Я должен знать: где, когда, как… Меня убьют? Я смогу помочь борьбе против Волдеморта, сделаю что-то значимое? Я же не сдохну прямо завтра, Эд? Дьявол, ты куда?! Вернись сейчас же! — Сириус! Вальравн метнулся за калитку и из черного стал серым. Прохвост, пятисотлетний прохиндей, гадкий обманщик! Туман надежно укрыл зверя — через мгновение он пропал из виду. Джеймс — сонный и немного огорошенный — позвал снова. Он переминался на крыльце, зябко кутаясь в гигантское пуховое одеяло, расшитое зелеными змеями. Пасти открыты, лиловые языки переплетаются… отвратительный сладострастный сюжет. А Сохатому нравится. — Бродяга, чего вопишь? С дуба упал? — Намекаешь, у нас семейное?.. — я рискнул обратить всё в шутку. Не хотелось объясняться и рассказывать другу о беседе с вальравном. — Не улизнешь, давай начистоту: ты сошел с ума? Сам с собой болтаешь, да? Или где-то здесь прячется Прим? — Нет, — устало отмахнулся я, — дело в Эдварде. С ним и болтал, ты же видел — он только что был здесь… — Сириус, не валяй дурака. Не то чтобы я уши грел… У тебя… у вас с Эдвардом есть особая связь? Он что, отвечал тебе? Круто! Я-то думал, он ни черта не понимает по-английски, только на волчье-вороньем каркает! Итак, давно ли… — Сегодня я говорил с ним впервые. — Вот как… Седая пелена медленно рассеивалась. Ленивые полуслепые фонари погасли. Из-за крыш серо-сизого лондонского модерна потянули лапы долгие солнечные лучи. Тоже будто сонные. Неторопливые. Я сердился — потому что не понимал своих желаний, как и всего вокруг. «Поспишь немного?» — спросил Джим. Нет. Через несколько дней приедет Прим, девочка-волчица. На втором этаже хорошо бы сделать перестановку. Дядюшкины парчовые шторы — та еще умора. И коллекции птичьих чучел ненамного привлекательнее эльфьих голов. А еще… пора наведаться в погреб. «Думаю, сегодня выпьем, — хохотнул я. — Правда, я предпочел бы найти внизу что-то поинтереснее древних бутылок… Проверим?» «Дай хоть зубы почищу», — ворчливо бросил Сохатый. Но он уже попался в ловушку. Мародерская западня! Таинственные подвальные исследования и веселая компания. Что еще нужно Джеймсу Поттеру? 14 августа Северус: «Ты уверял, всё будет иначе. Не то чтоб я жалел какого-то безымянного малолетку, да и каждый замысел, как известно, имеет изъяны, но… Не хочется думать, будто что-то пошло не так, как планировал он. Не верю. Наверно, Т. Л. хотел их припугнуть. И нас заодно…» Вспоминая строки собственного письма, разворачиваю свеженький ароматный пергамент. Гладкий, правильной формы и испещренный аккуратными буквами. Весь в хозяина, мать его хвосторога. Посмотрим… «Здравствуй, Северус. Надеюсь, ты здоров и полон сил. Временное затишье, как ты это назвал, связано не со страхом или опасениями нашего господина. Это разумно — залечь на дно после небольшого погрома. Я бы сообщил больше, потому что кое-что знаю, но не стану. Письмо — оно не прямая речь, не диалог двух соратников. Прекрати сомневаться, от тебя ли я это слышу? Может, всерьез задумался над моими давнишними словами?» Скрип зубов возвращает к действительности. Он что, насмехается? Этот мелкий перебежчик, ненадежный сукин сын Блэк? Сомневается во мне, Снегге? Я лишь ищу подтверждение неопровержимой истине: Волдеморт могуществен и хитер! И почему каждый мой вопрос нужно переворачивать с ног на голову? «В любом случае, не тревожься. Мы скоро увидимся. Лето близится к концу… Есть подозрение: кто-то из самых ревностных и верных слуг Т. Л. замешан в неувязочке в нашем учебном плане. Может, Л. М. Не зря же обучение аппарации начнется лишь через месяц. Или это часть плана Дамблдора? Я хочу прослыть надежным слугой. Преданным и способным учеником Мастера (и речь не о директоре, чтоб ты понимал). Жажда власти? Желание сберечь собственную шкуру? Нет. Какое-то бешеное возбуждение толкает меня наверх, туда, где еще не обретался ни один из волшебников. На место рядом с ним. Мое доверие к тебе безгранично, Северус. Жги письма и молчи. Ведь мы в одной лодке, не так ли? Ты должен помочь мне добыть одну книгу — чрезвычайно редкую. Смешно, не так давно она была в нашей библиотеке. Но мать попыталась использовать фолиант для манипулирования братом. И теперь книга у Л. М. Она нужна мне. Ты нужен мне. Чтоб ее вернуть. Поможешь? Береги себя. Р. А. Б.» Книга… необычное издание… Стучу по столешнице костяшками. Белые шторы. Облупившаяся рама. Стекло. Затишье. Так безмолвно и так тревожно. Я даже не злюсь. Хотя раньше стал бы, черт подери, точно вышел бы из себя! Этот гаденыш — то еще жулье, как и его братец. Серые глаза — туман, пристань, мокрая от слез, хор приветствий в океан пароход с собой унёс… Туман. Вода. Туман над водой, утро, зябко и влажно. Откуда? Почему? Страх пронзает острой, как шпиль ратуши, иглой. Вот что он задумал! Вот чем занят! О Мерлин, помоги… Знает ли Регулус?! Должен ли я предупредить его?