Молочная луна

Удивительно! Опыт погибших не идёт впрок тем, кто стоит на краю гибели. Ничего тут не поделаешь. Все погибнут. Ф. Гойя

23 сентября 1977 г. Римма: — Они лгут. Перевирают наши слова. И толкают на преступления. Я уже догадалась: Бонни идет сюда. Но не вкрадчивыми, а размашистыми шагами. Негодование влилось в комнату вместе с морозцем и сквозняком. — Два дня злился и заскучал? — я старалась сохранять невозмутимую мину. Ха, пускай снова выскочит вон. Пускай сквернословит и брызжет слюной. Не подам виду, будто хочу с ним разговаривать. Я ведь не хочу, да? — Почему бы не нажаловаться на меня собратьям? И вообще… мало тебе их компании? Он нахмурился. Навис над столом, упираясь в него впалым брюхом. Пошарил вокруг глазами, но я уже пообедала. Пустые миски явно разочаровали оборотня. Но промолчал же! — Не понимаешь ты. — Так объясни! — Толку… — он устало махнул рукой. Рухнул в кресло, закидывая ногу на столешницу. Но миг спустя вдруг резко сдернул ее, выпрямился — сел по-человечески. — Так. Так… и с чего начать? Что ж. Сперва, мисс Люпин, примирись с простой истиной: мы — разные. Ты и я, я и волшебники, ты и волшебники. Три сорта. И всё же я хотел бы… хотел бы кое-что тебе предложить. Слушай, Люпин, неужели ты никогда не мечтала пожить в свое удовольствие? Что насчет побега, а, маленькая мисс? Я знаю, как хорошенько тебя спрятать. Пойдем со мной. Я открыла рот. Закрыла. Снова разинула да так и осталась стоять столбом. Вероломный побег с вервольфом?! Или не вероломный… а какой тогда? Коварный, бесстыдный, опасный и возмутительный, из ряда вон, совершенно недопустимый… желанный? Что?! Нет-нет! По-настоящему я этого не хочу! Как смеет Бониелло кидать мне эту мыслишку, стравливать жажду свободы с совестью! Наглый преступник, и кто позволил сбивать с толку порядочных людей?! Да разразит меня гром, если когда-нибудь еще впущу его сюда! — Бониелло! — я крикнула так пронзительно! Что-то ухнуло над крышей. Уж не попадали ли от моего вопля вязы и ели? — Ты в своем уме? Сейчас же… — Спасибо, не отказался бы от порции… — От порции хороших оплеух! Розг! Пинков под зад! Немедленно выметайся! — Что, почему? Разве я предложил что-то непристойное? Вас, женщин, не разберешь! Ей Мерлину! — Это хуже, отвратительнее любой непристойности! — Чем? Я щелкнула зубами, кипя от гнева. И всё сильнее злило то, что Бониелло был прав. Он не любил рассказывать о себе. Как скряга трясется над золотишком, так Бониелло дрожал над всяким своим воспоминанием. Над каждым проклятым ответом. Вытягивать правду из этого прохвоста — вот что давалось мне с трудом! Пожалуй, он решил завлечь именно правдой. Раскрытием всех секретов. «Идем, и узнаешь всё, что только пожелаешь. Идем, Примроуз, и я расскажу, что значит быть вервольфом.» Ну уж дудки. — Бонни, смешно. Нельзя просто врываться к людям… даже оборотням… и звать их невесть куда. Мы едва знакомы. Я наслышана о жестокости твоих друзей. Пока что я не спятила… Если думаешь подкупить откровенностью — не выйдет. — Ты обижена из-за прежней моей молчаливости? — Игра-то в одни ворота, признай, — я полезла в шкаф — искать книгу. Что бы почитать? Пусть Бонни поймет: разговор окончен. — Ладно. Проехали, Люпин. Я был не слишком-то учтив, теперь дошло. Наверно, предложение необдуманное… и прозвучало, как непозволительная вольность, — краем глаза я следила за напряженной фигурой Бониелло. Руки сложены на груди, нога беспокойно постукивает по половице. — Вот, я могу быть вежливым. Чем тебя развлечь? Спрашивай. Язык чесался вывалить все вопросы разом, но я плюхнулась в кресло и отгородилась книжкой. «Ветер в ивах». Кажется, он хрипло выдохнул — возмутился? «Спасибо, но на сегодня хватит. Пока я не готова к новым откровениям». Бониелло разочарованно заскулил. Но так ничего и не вякнул… Входная дверь хлопнула. Я отложила Грэма. Закатила глаза — так, что заболели виски. Черт, черт! Ладно, это игра, просто игра! Сейчас мой ход. Пусть Луиджи знает свое место: не позволю ему дерзить и говорить всякое… Но где та грань, за которой начинается дружба? Можем ли мы общаться по-человечески? Или только цапаться, как два волка, две противоборствующие стороны? Сириус: Прошлого бремя — Лишь отголоски весны, Но откуда мы есть? И где встретим конец?.. Балюстрада казалась ненадежной, хлипкой. Ее явно не Годрик с Салазаром изваяли… Я отступил к шероховатой серой стене. Вжался в нее, глядя вдаль. Старая песенка. Я бы знал ее полностью. Но мать схватила за руку, сдавила, причем пребольно. «Несносный мальчишка, сейчас же идем! Ни к чему задерживаться в таком месте». Что за унижение для злобной карги! Чтоб попасть в Косой переулок, приходится проскакивать ненавистный пабик… Но малышу Сириусу по душе дым и копоть. Ему нравятся блеск бокалов и шорохи юбок и мантий. Треск и скрип, шепотки и покашливание. А еще утробные звуки старого рояля. И пение. Кто б вложил мелодию и слова в мою голову! Эх, я бы расцеловал того певца. Туман стелился низко. Из него торчали макушки деревьев Запретного леса. Выступали башенки лазарета. А вот домик Хагрида скрылся… Я не мог понять, отчего так трудно дышалось. Пару недель назад в руки попала пачка маггловских сигарет. Нужно было смять и выкинуть, но… Да, из какой-то глупой вредности я затянулся и с грехом пополам выкурил первую. Раз-два, и заветная коробочка опустела. Теперь я задыхался… но не от недостатка кислорода, как решил вначале. Дымка. Туман. Сырая мгла. Серые облака, полные какой-то незримой жизни. Не такие, как у Флобера — что расходятся и выпускают на землю желанные солнечные лучи. О нет, эти чертовы штуковины не спешили проваливать восвояси! Они облепили небо и соревновались с туманом. Кто толще, плотнее, гаже? Кто принесет больше огорчений живым существам? Лошадь подвернет ногу в полумраке леса. Метла колдуна врежется в дерево. Птица собьется с курса, хотя давно грезит о теплых краях. Литература литературой, но эта срань обложила замок и окрестности. Припечатала к земле половину Британии. Все мы провалились в слепой серебристо-белый мрак. Склизкий, сырой и душный. Болезненное возбуждение. Волнение, непонимание, ярость. Я просыпался с мыслями о Прим. И с ними же засыпал. Но вестей не было: Эдвард улетел и пропал. И я мог лишь гадать, таращась в белый туман. Сверля взглядом подлые облака. Эти проклятые рыхлые подушки-заглушки. Весь мир точно умер. Исчез. Только Хогвартс дрейфовал в одиночестве. Последний оплот волшебства, наш дом. Мерлин, как же там Прим?! Видит ли туман, чует угрозу? Я несколько раз шлепнул кулаком по стене. Конечно, ничего не произошло. Только руку засаднило. Тупица Сириус… ни на что не годен. Как, впрочем, и всегда. — Отчаиваешься? Я вздрогнул, обернулся на голос Джима. — Это не стыдно. Слушай, Сири. Мне как-то неуютно, и это настроение будто из ниоткуда выкатилось. Ну, сперва ты храбришься, думаешь о Римме, не огорчаешься и ждешь… Надежда, всё такое. Но вот прошел почти месяц. И навалилось, знаешь ли, какое-то бессилие. Не понимаю, с чего так мерзко на душе… — Джеймс прервался и смотрел выжидающе. Удивительная наблюдательность! Я помедлил и ответил: — Знакомо. Сохатый, я по натуре не нытик. Отчего же теперь так раскис? Прим под присмотром, Пожиратели молчат… Затишье! Казалось бы, сиди и не рыпайся. А меня точно котлом по голове шарахнули. И кажется, вот-вот что-то дурное грянет, — я смутился и потер переносицу. — Попросту смешно. Черт, Джим, мы ведь не две старухи-паникухи? — Пит всё утро унитаз подпирал. Как его выворачивало! — Это да… — А Помфри только руками развела. — Знаю, — я приблизился к балюстраде, вглядываясь в белые клубы. — Думаешь, есть связь?.. — Самая прямая. Мне написал отец. Это тайна за семью печатями, Сириус! Но мы ведь мародеры, одна команда. Сохатый — дерганый, немного даже потный, хотя одет он был лишь в легкую мантию, — потянул за руку и прижался губами к моему уху. Он и прежде осторожничал… Дело ведь касалось секрета… Но сейчас! Его мнительность была буквально осязаемой. Плотной, как туманище внизу. — Дементоры, — сипло зашептал Джеймс. — Дружище, они покинули посты. 26 сентября Римма: «Привет». Он не балагурил и позабыл обычные нагловатые повадки. Вошел тихонько. Хотя по-прежнему без стука. Сел в кресло. Но прочел на моем лице неудовлетворение и перебрался на ковер у камина. Я молчала — а что говорить? Когда любой вопрос упадет на дно пустого колодца. Ппок! И затеряется там. — Скользят сквозь туман под млечным светом луны… — вдруг протянул он. Тонкий и высокий голос звучал приятно. Только устало. — Потери все наши раскрыты. Прошлого бремя — лишь отголоски весны, но откуда мы есть и где встретим конец? — Что это? — сердце забилось быстрей. Слова таинственной песни подсказали: всё, что когда-то было — истинно. И Сириус Орион Блэк, и игры под луной, и чтение в корнях ив… каждый осколок — правда! — Просто старинная песенка. Папаша исполнял ее из года в год в одном местечке. Сипел, как заезженная пластинка. Но мало кто из слушателей выучил хоть строчку. Такая вот песня-беспамятство… будто призрак. Раз, и исчезнет. Но беспокоит иногда. Ну точь-в-точь старая рана. — Да ты сегодня поэт… — но в этом замечании не было и тени насмешки. Слишком уж я удивилась. — Коли мечты все пусты, отчего б не сыграть? Как нежный ветерок кивает сквозь листву, так меркнет Осени цвет… Слушай. Я не шутил. Идем со мной. Нет! Я отпрыгнула, отгородилась от Бонни стулом, чуть не упала — зацепилась мантией за угол столика. — Так нельзя! Что за шулерские приемы?! Луиджи! — Перестань, мне не нравится это имя, — он помрачнел. — А мне не нравится твоя изворотливость. Дурманишь песнями и снова за прежнее… Я не могу смыться, начать новую жизнь! Так дела не делаются! Ты не понимаешь, как устроен наш мир. И даже если заметил странный блеск в глазах… это не то… — А мне показалось, именно то. Разве не лучше быть рядом с теми, кто понимает? Когда не нужно таиться? — Ты про Фенрира Сивого, что ли?! — я никак не могла отдышаться. Бониелло безумен либо глуп! Не вообразил же… — Сивый мне не друг, — он глядел исподлобья, но не рычал, не скандалил, как часто делал раньше. — Фенрир тот еще мерзавец, тут и гадать нечего. А политика Лорда Тьмы в отношении оборотней — лишь прикрытие. Взаправду его едва ли беспокоят наши права. Я — волк, член стаи, частичка единого целого. Но по природе своей я одиночка. Британия — не моя родина. Если пожелаешь… только скажи… Увезу тебя отсюда. Да хотя бы в Восточную Европу! Куда угодно. Выбирай любую страну. Всё сделаю, всё налажу. Мой вид неопрятен? Ха! Словно бедняк без прошлого и будущего… но так было не всегда. Малышом я выглядел по-иному, честно. Не спрашивай… — Вот оно! Не задавай вопросов, Люпин, просто слушайся и лови пустые обещания. Я поняла о тебе многое, Луиджи Бониелло, — гнев угас. Только отчаяние жгло слезами глаза. — Вы, аристократы, даже упав ниже некуда, остаетесь аристократами… Забавно! И так горько! — Допустим, ты права! И что с того? Мой отец разорился, подох за роялем в кабаке… Я такой жизни не хочу! — Силы тьмы тебя не выручат! Только на дно утянут! — Ладно, обойдусь и без оных! Черт бы их побрал! Он вскочил, сбив коврик на полу. Тонкие пальцы впились в спинку стула — того, за которым я укрылась. А у него сильные руки… Я чувствовала прохладу медальона на шее. Нет. Дамблдору здесь не место! Справлюсь, ведь кто еще поймет боль и досаду юного оборотня?! — Мне нужна твоя помощь. Звучит эгоистично, да… Старые замашки… ребенком я мог топнуть ногой, завизжать, как поросенок. Я и есть маленькая свинья, думаю, ты согласишься. Дьяволово семя, хватит пятиться! — Тогда не смей махать руками! — Это привычка, — плаксиво и зло огрызнулся Бониелло. — Гадкий самодур! — Знаю, — почти простонал он. — Ты мне нравишься. Привык вот забирать, что приглянулось, но в этот раз как-то не заладилось… Прежде я не общался с такими, как ты! Не умею даже! Все эти премудрости, заклинания, книги — я ведь ничему не успел научиться… да и не мог. Деньги деньгами, а сын оборотня… — Если прекратишь выть, плакать и стенать, я соберусь с мыслями. Возможно, соображу, чем помочь, — растерянно выдавила я. — Твой характер — далеко не сахар, Бонни! Избалованный засранец… Кто тебя воспитывал, если отец торчал в кабаке день и ночь? — Фенрир, — оборотень облизнул губы, — но я знаком с его методами. Он жесток. И ни в чем не знает меры. Я не такой. Пожалуйста, поверь! — Хорошо, хорошо… а сейчас… Бонни, прошу, уйди. Обещаю не покидать дом. Нужно подумать… Мерлин великий! Моя несчастная голова вот-вот лопнет! «Понимаю», — шепнул он и на цыпочках двинулся к выходу. Не скрипнул зубами. Не тявкнул, не возразил. Бережно прикрыл за собой дверь. И я опять осталась одна. Что же им движет? Кто надоумил покинуть страну? Кажется, ему угрожает опасность. Бониелло вечно взволнован и будто ждет нападения… Я — предлог, возможность принять трудное решение? Он ищет поддержки, чтоб сбежать… от чего? Или кого? Догадаться бы, выпытать правду! Тогда всё встанет на свои места. Чем обернется следующее полнолуние? Что должен сделать Бониелло? Какова его роль? Не верю, что за всем этим не стоит Волдеморт… или по крайней мере подлец Сивый. Наставник? Воспитатель? Но Бонни его невзлюбил. И есть за что. Значит, мы союзники? 28 сентября Здравствуй, Марко, дорогой друг. Бонни захаживает в гости. Молчит. Никаких новостей, подсказок, обмолвок. Истина всё так же скрыта — я в недоумении. Тревога нарастает, будто звон издалека. Вчера едва различимый белый шум, но сегодня… Ах, вот бы посоветоваться с кем-то из старших друзей! Позвать папочку, Минерву, Дамблдора… даже прозорливость Сириуса пришлась бы кстати. Но нет. Если сжать медальон, игра закончится. Не сойти с дорожки, не покинуть Бонни! Это не обязательство, не рутина. Что-то большее. Мы связаны, хотя и принадлежим разным мирам. Я найду ответ. 1 октября Сириус: Я прибавил шагу, догоняя Эдварда. Положил руку на лоснящиеся перья. Теперь она то опускалась, то поднималась. Будто качалась на беспокойных черных волнах. Пальцы подрагивали. Вальравн спешил. Мы обошли замок и приблизились к мосту. Из-за лесочка с противоположного берега доносился перестук — в Хогсмиде день и ночь трудились строители. — Говори, Эд, не томи! «Да-да, Сириус Блэк. Не дает покоя одна мысль: почему мистер Бониелло так упорно избегает правды? Проследить за ним не удается. Я не знаю, где он живет и с кем водит знакомство. Чем занят, как коротает вечерние часы…» — Он просто скрытный подонок, разве нет? — бросил я с раздражением. — Расскажи лучше о Прим! Она здорова? Не сильно напугана? Хорошо ли спит и ест? «Девочка в порядке… Конечно, взволнована, а как иначе? Я не знаток человеческих чувств, но уверяю: она не уйдет с ним, Сириус Блэк…» — Конечно… Но я бы поспорил. Поспорил, потому что Бониелло — чертов оборотень — наверняка имел над милой Прим какую-то власть. Как еще объяснить их отношения? Она терпит его общество? Допускает или благоволит? Скорее, второе… Мерлиновы кальсоны, Прим ведь не какая-нибудь размазня! Окажись он конченым негодяем, давно бы вызвала директора. Отказалась от поручения. И это беспокоило. — Эд, она наверняка ему нравится. Все же любят лапушку Прим, как не любить! Они прекрасно спелись. И это бесит. «А ты хочешь, чтоб они глотки друг другу перегрызли?» — Черт подери, нет! Просто пытаюсь понять, насколько… «Насколько далеко всё зашло? Сириус Блэк, у меня есть чутье. Луиджи Бониелло… не жилец. Страдание. Ужасная боль. Смерть. Надеюсь всё же, мои слова тебя не порадуют.» — Да что я, изверг какой?! Но Прим… ей ничего не угрожает? Что же случится? «Изо всех силенок пытаюсь понять… но не могу. Прикажешь спасти его? Прикажешь помочь? Нет, Сириус Блэк, не смотри так жалобно. Мое влияние не безгранично. Не нам спасать тех, кто желает самоубиться. Он спит и видит собственную смерть. И весь пропах этой жаждой. Примроуз Люпин для мистера Бониелло — последнее пристанище. Если она откажет, он умрет.» 2 октября — Ты не должна путать ликантропию и оборотничество. Это разные вещи. Волшебники не понимают. В их книгах — бред и сумятица, сплошь домыслы. Знаешь, я пробовал вывести теорию. Поработал бы над ней еще, но некогда… Времени почти не осталось. Его взгляд вдруг затуманился. Скользнул по стене и уперся в дверь. Я не выдержала и схватила его за руку. «Если сбежишь… Эй, не смей увиливать! А дальше?» Я так долго ждала честности и откровений! Нужен подробный рассказ! Но Бониелло стал рассеянным. Отвечал невпопад. А потом и вовсе умолк. Мы поужинали. «Не хочешь остаться? Я постелю на кухне», — вдруг спросила я. Не покидало неприятное чувство: ему нельзя уходить! Этой ночью произойдет что-то дурное. Бонни в опасности. Но он покачал головой. «Не могу: ждут. Если не явлюсь в положенное время, оборотни заподозрят неладное. У них чуйка на такие вещи. Не хватало еще, чтоб бросились меня искать… Увидимся завтра.» «Завтра полнолуние. Забыл?» «Смеешься?» Это «смеешься» разительно отличалось от «издеваешься». Слова, сказанного им месяц назад. Всё изменилось. Хоть мы по-прежнему не понимали друг друга до конца. Подумалось, что завтрашняя ночь станет решающей, самой важной. Он придет, и наступит время для беседы двух волков. Никаких драк, грызни и ударов по голове. Мы… и когда успело появиться это «мы»? Может, все волки на самом деле — братья и сестры? Предки верной волчицы? Той, что выкормила Ромула и Рема. Это бы многое прояснило. «До свидания.» Я долго думала о завтрашнем дне. Округлый медальон нагрелся под пальцами. Что означает для меня скорая развязка? Возвращение в Школу? Сейчас оно казалось делом почти решенным: Бониелло не предаст, значит, убежище — мое. Ведь волки не лгут? Не лгут, но иногда замалчивают правду… 3 октября Я напрасно прождала весь день. Луиджи всё не было. Каждая косточка ныла, ладони беспрестанно потели, а голова кружилась. Я одурела от навязчивой, пусть и не сильной, боли. Отчаялась. Без конца проверяла — на месте ли медальон? А если Бонни в беде? Как же наша последняя встреча? Немой разговор или рычание и лай… Он ведь обещал… Сгустились, упали на домик сумерки — странные, неописуемые. Никогда не видела таких прежде! Плотные, но точно сотканные из серебристого света. Туман? Да быть того не может! Только не в чаще леса. В густых дебрях. Я выбралась на поляну, крутя волшебной палочкой. Люмос поблуждал по стволам. Уперся в вязкую темноту. Всё, не видно ни зги… Туман, глаза не врут! — Бонни! Ответа не было. Я вернулась в дом. Часы трескливо и недовольно отсчитали одиннадцать ударов. Дверь распахнулась. — Привет, — желтоватые глаза, казалось, блестели ярче моего полудохлого люмоса. — Последняя встреча, да? — Погоди-погоди, — я отчего-то стушевалась и потому перешла в наступление. Нет, скорее переползла… Мысли стали ленивыми, тело — непослушным. — Бониелло, гадкий обманщик! А как же прогулка? Ты ведь не бросишь меня одну? — Тебе не впервой… Мне нужно уйти, Пррримроуз, — он дернулся и оперся о край стола. — Хотя, может статься, я и передумаю. Безумная надежда? Гадалка надвое сказала. — И что же мне делать?! — я с отчаянием глянула в окно — ни души. Но кто его подгоняет, к чему вся спешка? — Просто ответь… пойдешь ли со мной сейчас? Нет, дослушай… Луиджи подошел вплотную и схватил за руки. При этом его качнуло в сторону. Пришлось опуститься на край дивана, но я всё посматривала на черный провал окна. Оборотень сердито фыркнул. — Перестань. Там пусто. Только туман, Примроуз. Не отвлекайся и лови каждое слово! Я… это трудно. Мысли дерутся, скачут в мозгу, как мелкие букашки. Полная неразбериха. У меня есть задание — опасное, недоброе, но в чем-то правильное. Оно важное, но успех не обещан. Всё может пойти наперекосяк. Если я сяду в лужу, на смену придет другой волк. Больше, сильнее, злее. Так что всё решено. Но я хотел бы справиться… потому что иначе нельзя. Сообщество оборотней — крепкое, его не разрушит даже взаимная неприязнь. Но я мог бы оставить свою семью… единственную семью… и бросить то рисковое дело. Если согласишься сбежать со мной. Я люблю тебя… как не мог бы любить волшебник. Если нужно, могу умереть или отрубить себе руку, выжечь свои ясные глаза или вырвать язык… если тебе не нравится моя болтовня. Ты не поверишь, потому что едва меня знаешь. Решишь, свихнулся или шучу. Нет. У волков есть нюх, есть скрытый компас… тут, внутри. Он разжал пальцы и постучал себя по лбу. «Выжечь глаза, — простонала я. — Что за безумие!» — Нет глаз — нет слез, — усмехнулся оборотень. — Хочешь, покажу тебе другой мир, название которому — Свобода? Там и глаза не слишком-то нужны. — Бониелло, я не могу! — Потому что… любишь колдуна? Одна из причин? Человек не подарит тебе детенышей. Не сыграет под луной. Пусть лжет и изворачивается. Но в глубине души всегда будет считать себя выше: это убеждение — проклятие всех чародеев! Они повернуты на собственном превосходстве! Потому и заставляют нас делать грязную работу! Он понял, что проболтался. Но слишком поздно. — Бонни! — Ты идешь или нет?! — он двинулся вдоль стенки, отступая к двери. — В последний раз спрашиваю! Мне осточертела невидимая клетка! Власть людей, пренебрежение и запреты! А без тебя… не хватает мужества, я ни на что не способен! Я — трусливый щенок! Время, тягучее и липкое, как смола, и туман, поймавший в плен мой дом… и Бониелло. Конечно, я не согласилась. Конечно… «Как еще помочь тебе?! Пожалуйста, скажи!» Но он убежал. Я погналась следом, упала. Белая мгла точно проникла внутрь. Через рот, ноздри… Обволокла всё кругом. И холод, такой ужасный холод… Проклятый октябрь! Когда-то счастливейшее время года… Что они сотворили с моей осенью? Он аппарировал. Крики не помогли. А сейчас, кажется, я и Пожирателям была бы рада… Рука метнулась к медальону — сжать его всего раз, и здесь будет директор! Примчится как пить дать. Ему же любопытно… Все мои мысли принадлежат ему… Та самая несвобода? Повиновение? Послушание? Я уже не могла звать на помощь. Обращение началось. * «Эй, не так быстро. Я почти слеп. Луноликая, вижу твои стопы. Вижу твои следы. Сверкают когти. Мелькают лапы. Блещут звезды в небе, но за завесой. Знаешь, кто напустил на остров туман? Позже, расскажу позже. Тише, тише, Луноликая, это больно, верю. Но я — ворон. Ты — волк. Будем же резвиться. В игре боль уходит, огорчение отступает. Смерть — часть жизни. Одно целое. Продолжение. Не конец. Смерть естественна. Не уродлива. Люди не понимают, боятся, отгоняют мысли о смерти. Но взгляни на меня — я ее живое воплощение. И я ласков. Я усерден и мудр. Я — продолжение жизни. Я дарю маленьким людям тепло, надежду, утешение. Они рады мне. Они забывают, я — Мертвый Ворон. Обман? Нет-нет. Пусть поразмыслят об этом в своих постельках. А я полечу. Я ввяжусь в игру. Люблю луну. Люблю волков. Волки сильные. Ловкие. Свирепые. Нежные. Живые. Слышишь мое дыхание, сердцебиение, голос? Вот где обман. Я — Мертвый Ворон. О да, я догнал тебя. Еще прыгать? Еще радоваться? Человек ждет — молодой хозяин Сириус Блэк. Откуда имя? Кто он? Волчица никогда не забудет. Это хорошо. Это правильно. Забавно, а я умею улыбаться, — Смерть в моем лице свела две жизни. Держу вас. Храню вас. Мертвый Ворон — хороший друг.» 4 октября Северус: Крэбб с газетенкой повалился в кресло у камина. Ну что за жирная туша, и начисто лишена мозгов! Не приведи Мерлин кому-то родиться с таким интеллектом… Я встал, сворачивая свиток с заданием. В библиотеку на ночь глядя не пойдешь, так хоть укроюсь в спальне. Младший Блэк — эдакое воплощение нравственности и смирения — удивленно поднял бровь. А затем взглядом указал на сокурсника. Будто велел слушать. Что?! Чего нового расскажет вечерняя газета? Вряд ли чтение Крэбба кому-то доставляет наслаждение. — Эй, Снегг, не спеши. Тебе понравится, — Нотт бесцеремонно сцапал край мантии и потянул. — Садись, садись. И внимай. Такие новости не каждый день ласкают слух. — «Министерство Магии в опасности», — затянул толстозадый бездельник. — «Новости экстренные, но в силу их специфики Министерство не позволяло «Пророку» разглашать их. Теперь время пришло, и печальную весть необходимо донести до каждого чародея. Прошлой ночью в здание Министерства ворвался оборотень — опасное, неконтролируемое и вероломное создание, он попытался разорвать на части охрану и даже ранил нескольких служащих. Это первый подобный инцидент за последние сто тридцать девять лет! И первый на моей памяти случай такого вопиющего нарушения закона, — сообщает Рита Скитер. — Мне посчастливилось говорить с живыми и здоровыми волшебниками, что избежали нападения. Они напуганы, но держатся стойко. Случай беспрецедентный и, надо заметить, переломный для нашего общества. Оборотни долгое время сохраняли нейтралитет, но сейчас подчеркнуто поддерживают врага. Тот-Чье-Имя-Не-Называют вербует вервольфов в свою армию! Этим жестом злодей лишь подтверждает намерение сеять смуту. Он покарает каждого, кто настроен против новой оппозиционной власти. Это не акт вандализма, не шалость, не рядовое преступление. Это раскол всего магического сообщества. Мы должны сплотиться. А Министерству Магии необходимо принять меры по обезвреживанию оборотней — злобных тварей, что готовы на любые бесчинства, лишь бы получить свои так называемые права. В данный момент существо поймано и отправлено в Азкабан, где ожидает казни. Всем нам известно, какие меры являются оптимальными…» Ого! Ого-го! Ценного же зверька мы потеряли. Какое рвение, какая преданность делу. Славный малый был этот… как там его? — Слышал, он итальянец. Если память не изменяет, воспитанник самого Сивого, — Нотт небрежно почесал щеку. — Оборотни — отбросы. Но раз могут приносить пользу… Лишь бы наших не трогали. — Потише! Ты в факультетской гостиной, а не в «Кабаньей», мать твою, «голове»! — я зыркнул на однокурсника, встал и направился к лестнице. — Всё это великолепно, но не будьте глупцами! — Снегг, не кипятись. Я-то думал, ты храбрый парень… — Храбрость — не синоним тупости, — окрысился я. «Спокойно», — я узнал шепот и позволил себя увести. Проще, чем цапаться с Ноттом и искать предлог… Лестница вела к спальням, но коридор наверху оканчивался тупиком. Теплым закоулочком, где царил уютный полумрак. Невероятно, но здесь я вздохнул посвободнее. Несмотря на присутствие Блэка. В гостиной вспыхнул и расцвел хохот — непринужденная веселость идиотов. Драть их под хвост, как можно быть такими неосмотрительными? Еще немного, и начнут выкрикивать «слава Темному Лорду»! Регулус заговорил: — Это хорошая новость… для многих. — А что насчет тебя, Мистер Ходячий Припадок? — я усмехнулся. — Не выглядишь счастливым. Нравятся вервольфы? Интересно. Кстати, давненько я не встречал подружку Блэка. Есть ли тут связь? Теперь таких, как она, станут преследовать еще усерднее. Старший Блэк наверняка взбесится. И выдаст себя с головой. И ее заодно… кретин. — Не знаю. Никогда всерьез об этом не думал. Фенрир неприятный, да, но он лишь один из многих. Среди людей тоже полным-полно гадов. Северус, не ссорься с парнями. Ты слишком категоричен. Темный Лорд тебе симпатизирует, а они — нет. Вот как начнут завидовать… Не наживай врагов! — Спасибо за советец, но лучше позаботься о себе, — зелень галстука делала белое пятно его лица еще бледнее. Но разве ночами кошки не серы? Слизеринцы, гриффиндорцы, свет, мрак… кто разберет? — Или пекись о брате. Он как раз таки помешан на правоборческой деятельности. — Что за намеки? Сириус не защищает вервольфов… — Вервольфы… — зуд под языком сделался невыносимым. Молчи, дубина, Северус, молчи! Как же клятва Дамблдору, пустой звук?! — Северус, — неужели в голосе мальчишки засквозила угроза? — Ты что-то утаил. Посмотри на меня! Отвратно. Волдеморт не пугал, потому что виделся миражом, аморфным гротескным злом. Он властвовал надо мной: через свой черный знак, через боль и внушение… Но в глубине души я не боялся его! А вот Блэка… Душно. Я попятился, наткнулся на стену, отпихнул худое тело. «Сейчас же говори! У Сириуса неприятности? Что за тайна?» Он требовательно сжал мои плечи. «Брат… оборотни… В чем подвох, Северус? Где ответ…» Вдруг он отдернул пальцы. Шептание прекратилось. Ни словечка, кроме короткого «мог бы догадаться». Конечно, мог! Чудеса, и остальные студенты были так слепы! Шрамы, исчезновения, необычное поведение… Младший Блэк ведь общался с нею. Шушукался в библиотеке, пересекался в коридорах (я не следил, нет)… Неужели не подозревал?! Салазарова печень, да эти мародеры — те еще штучки! Хитрые ублюдки. Мастера хранить секреты. Я с удивлением обнаружил: он плачет. — Это ужасно… ужасно! — Что, она настолько тебе противна? Не понимаю причину рёва. Эй, довольно мокротень разводить! — но я не злорадствовал. Пожалуй, вышло и впрямь досадно. Я даже немного сочувствовал бедняге… — Ты не понимаешь! Чудовищна ее жизнь, все эти испытания! Постоянно скрываться, таиться, врать и изворачиваться… опасаться кому-нибудь навредить. Она такая милая, такая добрая и искренняя. Хорошая подруга, красивая девушка… А как же светлое будущее, безоблачное, и всё такое… И п… прочее… А не… — Хватит трястись! — Я не трясусь! — Трясешься, твою мать, — я собрался оттолкнуть Блэка и проскочить мимо — в спальню, подальше от всей этой неразберихи, — но тот вдруг прижался к моей груди. К черту, что за хрень?! — Эй! Мантию зальешь своими соплями! — Она во-во-вообще не заслужила такого! П… пчему всё так? — Да потому, идиот! — я не нашел лучшего объяснения и попросту застыл, хлопая его по спине. Придурок. Все мы придурки. Крэбб со своими газетенками, Нотт с сарказмом и издевками, этот итальянский маньяк, Люпин с ее страшной рожей… «Красивая девушка»? Да эти Блэки на всю голову больные! Темная магия иссушает разум. Всегда подозревал! — Не рыдай. Ты не оборотень. А я и подавно. И сторону ты выбрал верную. Эй, Блэк, отлипни. Нас примут за двух петухов! Пусти! — Это т… ты ме-меня держишь! — Пошел к дьяволу! * Я без сил повалился на кровать. Потер виски. Выругался. Что за дерьмо?! Почему всё так сложно? Я почти устроился в жизни, нашел наконец теплое местечко, но вместо почивания на лаврах должен опасаться за свою жопу? Метафорически, конечно… Мерлин, теперь везде мерещится этот проклятый подтекст. Оборотни впали в немилость? Отлично. Я — человек. Сильный маг. И выбор Сириуса Блэка — не моя забота. Пусть за него дрожит брат. 5 октября Сириус: «Римма, Римма. Люпин!» Рывок — и я на ногах. Солнечный свет прорывается сквозь окна. Солнечный свет — впервые за месяц, здесь. Хочу бежать, плакать, стискивать в руках хрупкое нежное тело. Но не могу пошевелиться. Она идет медленно. Кто-то оборачивается. Кому-то плевать. Шум в зале не смолкает ни на мгновение. Шум — не о ней. Но ясно слышу сдавленный хриплый возглас Пита. «Римма!» Не могу позволить ему быть первым! Я несусь по проходу. Прежде я никогда этого не делал. А ведь так просто, так по-детски приятно — мчаться кому-то навстречу, забывшись. Я знаю — Луиджи Бониелло еще жив. Пускай новость заставит ее сердце биться сильнее. Не стану завидовать. Алый цвет наших флагов под потолком. Солнечный зайчик. Я вспоминаю слова песни — их подсказывает какое-то особое чутье. Откуда?! Как нежный ветерок Кивает сквозь листву, Так меркнет Осени цвет… Танцует в завихреньи Воспоминаний золотых Прекраснейшая ложь из всех. Нет. Не ложь. Непреложная истина. Я люблю Примроуз Люпин. Она снова здесь. А ведь борьба только началась. Неважно! «Сириус, Сириус…» «Он жив», — выдыхаю я в мягкую шею. Шероховатый шрам задевает щеку. Наверно, не лучшее приветствие. Но раз для нее это важно… «Дементоры разгуливают по всему побережью. А твоего друга освободили другие оборотни. Азкабан опустел. Преступники на воле… ты рада?» «Рада?» Голубые глаза смотрят с недоумением. «Сириус… забудь. Он переступил черту. Пожалуйста, никогда о нем не говори. Я простила бы слабость… но не предательство.» Какое облегчение. Золотой свет лижет ее волосы. Ложится на красный колпачок. Тот упал и катится по полу. Мне почти девятнадцать. Почти девятнадцать, но я понял простую истину: мир не черен. Не бел. Всё в нем меняется, и цвета сегодня одни, а назавтра другие. И пурпур, мешаясь с зеленью, становится простой серой пеной. Как нет совершенного добра. И полной беспросветной тьмы.