Молочная луна

Когда ночь идет, всё серо вокруг. Великие вещи, две, как одна: Во-первых — Любовь, во-вторых — Война, Но конец Войны затерялся в крови — Мое сердце, давай говорить о Любви! Р. Киплинг

весна 1979 г. Римма: Здравствуй, Марко. Несколько дней назад мы с Сириусом играли в скрытных дозорных. Окна в том доме на окраине давно погасли. Но горела пара фонарей. Мы отступили в тень… Рыжий электрический свет поапельсинил снег на земле. Стены домов он сделал грязно-розовыми. Жирный месяц не нравился мне — зловещий какой-то. Знаешь, бывают такие ночи — красивые вроде, но… «Приятная погода: ветра нет», — сказал Блэк. Он снова взялся курить. Мигнул кончик сигареты — рыжий, как фонарь. «Потуши, дым же валит…» «Мы и так дышим, — хмыкнул он, — пар изо рта! Холод ведь собачий. Или мне жопой теперь дышать?» «Хоть кури жопой, давай только без палева, — буркнул откуда-то Джеймс. — Я всё обошел, чисто. Никаких Пожирателей. Кто-то растрепал им о нашем дежурстве, не иначе. Решили не соваться.» В доме с черными окнами спала маггловская семья. Восемь человек. Той ночью их не тронули. Но никогда не знаешь наверняка, откуда придет беда. Для слуг Волдеморта это развлечение, забава? Или способ показать, кто главный? Они тычут пальцем в небо, выбирая, над кем поглумиться. Мы же тычем своими пальцами: пытаемся угадать, в каком районе Лондона будет жарко. Марко, милый Марко. Я хочу выспаться. Всё, о чем мечтаю сейчас — лечь в постель и не трястись от невнятных предчувствий. Не проверять, под рукой ли палочка. Не готовить с вечера одежду (а если в полночь — тревога?!). Не ужинать наспех, не давиться плохо пропеченной картошкой и полусырыми полубумажными котлетами. «Ничего, ничего, волченька. Хэй, у Поттеров-то мясо получше будет… клянусь Мерлином, мы пойдем к ним в гости! Старушка Юфимия отлично готовит!» Сперва стану отнекиваться, но рано или поздно соглашусь. Лишь бы отец не заподозрил, как дурно мы питаемся. Ведь нет работы. И деньги дяди Альфарда убывают по капле. Марко, дружок, желудок волчицы неприхотлив. И без пары часов сна я обойдусь. Прости, всё это — пустое ворчание. Я, совсем взрослая девочка-вервольф… девушка-вервольф… не буду ныть и жаловаться. Честно! Если только в дневнике... Когда Сириус рядом, вслух произносятся иные жалобы и опасения. «Вдруг следующие — наши друзья?» «Вдруг — мы?..» «Есть ли у борьбы конец, или она измотает нас, иссушит и уничтожит всё светлое в нас, сделает другими людьми? Что если мы устанем отбивать атаки Пожирателей? Хотя не должны, нет-нет, не должны! Но ведь у всего есть предел…» * Сегодня Луноглазый с утра вспоминает Пита. Странный денек. «Он ведь не умер, не умер?» «Не мог, — спешу ответить я. — Эти подлецы как пить дать горланили бы о такой "победе" на каждом шагу. Они… они смакуют любую смерть. А Пит был в Ордене. Пусть и недолго. Он жив, Бродяга! И дядя Гарольд жив!» Сириус молчит. Но удовлетворенно кивает. Ладно, ладно. В моих словах есть смысл. Питти точно невредим, иначе и быть не может! Скоро у Джеймса день Рождения. Мой уже прошел — почти незаметно, лишь друзья и папочка поздравили. Какие уж тут посиделки, когда донимают мрачные мысли! К черту, притворяться — даже хуже, чем беззаботно праздновать. Да, я стараюсь не выглядеть подавленной. Но у Блэка, этого хитреца, будто третий глаз на лбу. Его и Мерлин не обдурит. * Привет, Марко! О, слышал бы ты недавнюю песню Сириуса! Иногда Бродяженька впадает в эдакий страстный поэтический раж. Отчаяние плюс неуемная энергия. Он хватает пергаменты, что-то чертит, ругается, куда-то убегает (к Дамблдору? Брустверу? К кому-то из министерских?), возвращается в еще большем возбуждении и поет. Он может в одну ночь выносить и родить великолепный план — с моей помощью или без. Иногда мы ломаем головы вместе. Как провести отряд мракоборцев через лондонскую подземку? «Аппарировать нельзя! Окружить врага! Нужна одежда! Да-да, джинсы, рубашки… что-то неприметное!» Хлопает входная дверь — Джеймс, наш гений трансфигурации, несет коробки с бутафорскими тряпками. Из камина выскакивают близнецы, снует туда-сюда Лили, что-то вспыхивает, кто-то сердится, а кто-то смеется. Порой всё тихо. Идея еще только заворочалась в Сириусовой голове. Он сидит на кухне, закинув одну ногу на стол. «Когда похоронный патруль уйдет И коршуны улетят, Приходит о мертвом взять отчет Мудрых гиен отряд.» Блэк глядит в одну точку. Вертит в пальцах перо, иногда покусывая кончик. И бормочет под нос песню. «Война приготовила пир для них, Где можно жрать без помех…» Он вдруг ухмыляется почти злобно. «Блэк, тебя всего перекосило уже, — полушутя, но взволнованно говорю я. — Скажи, чего придумал? Могу помочь?» «Из всех беззащитных тварей земных мертвец беззащитней всех… Эй, Прим, как думаешь, Джеймс сумасшедший? Или гений?» Впервые он спросил это с неделю назад. «Джеймс ведь не спятил?» «Пёсик мой, с чего бы Сохатому сходить с ума? Разве что Лили от него сбежит, — обращаю всё в шутку. — Но это невозможно.» «Ха. Даже больше тебе скажу… — он вгрызается в перо. — Сложно, сложно. Джеймс подставляется под удар, Прим. Тут такое дело: Джеймс… собрался сделать Эванс предложение.» «Что?!» »…Одни гиеньи глаза глядят В пустые зрачки его. Гиены и трусов, и храбрецов Жуют без лишних затей! Но они не пятнают имен мертвецов: Это — дело людей.» Он отвлекся, Марко, но я поняла, в каком направлении копать. Надо обеспечить безопасность гостей. Придумать, где и как поженить двоих безумцев. Пожиратели не пронюхают о свадьбе! Ни в коем случае не должны! Сириус и я — самые близкие друзья Джеймса и Лили. Придется постараться… ох, придется. 13 июня 1979 г. Римма: Здравствуй, Марко, старый друг. Дамблдор категорически против праздника! А вот Лили и Джеймс буквально воспрянули духом: скорее, кричат они! Скорее, вторит Сириус. Нельзя мешкать, но и таиться не получится. Нас много, так давайте же грянем, давайте покажем: нам плевать на Волдеморта! Вчера поздним вечером Блэк рассказал мне сказку. Он устал бегать и махать руками. Идей не было. Тогда он сел на продавленный кожаный диван у камина, позвал девушку-вервольфа и принялся сочинять. «В одном о-о-очень далеком и о-о-очень неприступном городе жило Торжество. Все любили Торжество, как же иначе? Ведь было оно такое яркое, такое румяное и блескучее, что просто страсть как хотелось потрогать. Ладно, я не к тому. Торжество никогда не покидало городских стен. Всегда озаряло своим светиком улицы и крыши домов. Люд радовался. Никто не знал, а Торжеству надоела такая жизнь. Оно задумало спуститься с высоких каменных стен. Выйти за ворота. Скатиться с холма и отправиться странствовать!» Я, вот досада, задремала. Так и не услышала, что же было дальше. А Сириус наверно надул губы, фыркнул и сказал: «В другой раз, засоня». 27 июня Сириус: Заросший сад обступает дом зеленой стеной. Но вернее, плотнее и крепче чары десятка орденцев! Калитка на массивных петлях скрипела не единожды, но теперь присмирела. Гости в доме. — Лили… милая Лили… и ты, Джеймс Поттер, непутевый малый! Нет-нет, конечно, я хотел сказать не то. Ох, Джеймс… — Карадок, этот лысоватый добряк, шумно сморкается в кружевную тряпку. В другой раз я бы почувствовал раздражение. Не оттого, что не люблю Дирборна. Тут немного другое… Но сейчас мне не тошно, не тоскливо от его несвязных глупых причитаний. В них — напоминание о временах без Волдеморта! — Давайте же, несите кольца. У кого кольца? Сириус! — Мистер Блэк, жених весь извелся! Только гляньте на мальца… вот же нетерпеливый малый, Мерлин ему судья, так дело не пойдет! Нас, молодых, немного. Зато явился Грюм, примчался брат мисс Боунс — Эдгар, не заставили себя ждать старая кошка МакГи и — вот так номер! — коротыш профессор Флитвик. Неспроста пришли эти обычно строгие и серьезные взрослые. Нет никого из семьи Лилс. И важные волшебники суетятся и дают советы, опекают, вынимают откуда-то домашние сладости и разворачивают белоснежные скатерти. Сейчас они не мракоборцы. Не сотрудники Министерства. Не учителя Школы. Потому я благодарен, как благодарен и Джеймс. И совсем не сержусь на болтуна Карадока. Пускай его щебечет! — Ла-лари-ла… пам! Парам! — Эдгар влезает на табурет и раскрывает толщенную книгу. — Юные мисс Эванс и мистер Поттер, готовы ли вы слушать и вникать в то, что я скажу? На ней голубое платье. Не идет ей этот цвет. Голубой — невинность, но я видел: Лили Эванс не безропотная овечка. Точно-точно. И оттенок ее рыжих волос совсем не вяжется с болезненной голубизной. Но у нее нет иного наряда. Как и у Прим, что стоит поодаль в бургунди-креветочно-коралловом. Рукава коротки, колени едва прикрыты. В черном сундуке Сириуса Блэка припрятаны кое-какие женские наряды. Но ни один из них не хорош достаточно. Те тряпки пыльные и пахнут наказаниями и каким-то страхом родом из детства. Прим сама призналась: лучше уж буду в старом, не стоит, Сириус, поверь. Вот, опять я отвлекся. Сохатый стянул губы в ниточку. Сосредоточенно крутит кольцо, примеривается, чтобы надеть на палец невесты. Полдня улыбался, а сейчас будто готов на эшафот взойти. Я сдерживаю смешок. Кошусь на Прим — она покраснела и глядит в пол. Или это отсвечивают оборки? Всё возможно! «Поцелуйте же друг друга!» — «Целуй ее, ах, нерасторопный парень, ах, негодник!» — гаркает Аластор и стучит по полу тростью. МакГонагалл шикает и принимается возиться со своим колдоаппаратом. Щелчки и шуршание смешиваются с сопением, хихиканьем и одобрительным шепотом гостей. Я не смотрю на поцелуй. Я выхожу в сад. — Сириус! Ты куда, Сириус? Песочек на дорожке тускло блестит. Облачно, душно, воздух влажен. Темные ветви нависают над оградой. — Прим… мне тут подумалось, сад Поттеров… — дьявол, как непривычно! — очень заросший. Ну, понимаешь? — она мотает головой. — Примроуз, пораскинь-ка умом. Отсюда совсем не разглядеть главную дорогу. Никакого обзора. Это плохо. Если припрется незваный гость… Короче, иногда желательно видеть, что за ведьмин хвост крутится снаружи. А я даже почтовый ящик рассмотреть не могу. — Справедливо, — она сощуривается, вытягивает шею. Но тут же отшатывается назад и хлопает меня по руке! — Дурак! — За что?! — Зубы не заговаривай! Чем расстроен на этот раз? — Хочу так же. Светлые ресницы вздрагивают. Мы пялимся друг на друга. Как бы ни рос, а Прим по-прежнему стоит почти вровень со мной. Я отчетливо различаю, как ей жарко — из-за июньского воздуха или чего-то еще? Платье вокруг шеи потемнело, и бледная полоса-обод бросается в глаза. Хочется прикоснуться к этой коже. Но Прим сейчас слишком встревожена и возбуждена. Неровен час, и треснуть может… Нас зовут. Пора поздравить Сохатика и новоиспеченную миссис Поттер. Но ноги будто прилипли к полу. Как пристало к ее коже влажное платье. — Будет. Если хочешь — будет, всё исполнится, — вдруг говорит она негромко. — Не умереть, вот что сейчас важнее прочего. Мертвым и празднества не нужны, верно? — Всё так, милая, — шепчу я. — Пожалуйста, не забудь об этом. Ладно? «Где-то девушка жила. Что за девушка была! И любила парня славного она!..» Из-за попыток спрятать очередную глупую улыбку у меня заныли скулы. «Идем, а то мистер Грюм споет все песенки без нас», — восклицает Прим. Тут и ежу ясно: пора! Но окончен ли разговор? Она дала обещание или нет? Согласна ли? И на что? Простецкое и смешное кольцо из травки, споры о детях и волчатах, случайные прикосновения и сегодняшняя недобеседа… Кто может поручиться, что всё это равносильно ее согласию быть со мной до конца? До того самого мифического непреложного конца, о котором обожают трепаться болтуны и влюбленные? А Сириус Блэк тот еще тупица! Отчего не спросил напрямую?! «За тех, кто далеко, мы пьем, За тех, кого нет за столом. А кто не желает свободе добра, Того не помянем добром!» Стало куда оживленнее. Вечерняя прохлада проникает сквозь распахнутые двери с веранды. Заглядывают соседи — жители Годиковой Впадины. Приветствуют молодоженов, кланяются старшим, хлопают певцам. Получают от мистера Флимонта Поттера бокалы с вином. Присаживаются — ох, как неловко, мы просто мимо шли, а тут такое дело… праздник… Кто-то чуть навеселе. Но даже те маги, в чьих глазах пляшут задорные огоньки, внимательны и осторожны. «В крепкой дружбе — наша сила, Дружбе — слава и хвала!» «Хвала такой распрекрасной невесте, вы только гляньте на ее румянец…» «Аластор, гиппогриф тебя клюнь, ты уже пьян… иди домой!» «Идти? Может, лететь? Прикажешь мне лететь? Пррр — и в Лондоне? Ох, не шути так, Карадок, старый прохвост…» «Мои уши! Немедленно прекратите!» Джеймс хохочет и ничуть не стесняется строгой Минервы. Лилс, примерная девчонка, лопается от гордости рядом с балбесом Сохатым. Что ж, к тому всё и шло… Как она гоняла его, шпыняла, корила за глупые выходки и хулиганское поведение! А что теперь? Я вспоминаю Примроуз Люпин — девочку со странными шрамами, девочку в порванных колготах, сидящую на тропинке за школой. Ха, да я богач! Богаче любого самого богатого богача, Салазар меня подери! — Мистер Грюм! Где Аластор Грюм?! Эй, пропустите, позовите-ка мистера Грюма… я — свой! Да что вы, не узнаете меня? — в комнату врывается коренастенький рыжий мальчишка. Кто таков? Впервые вижу! — Билли, сынок! — Грозный Глаз сгребает пришельца в охапку. — Хороша защита, нечего сказать… если даже такой шумный жук проскочил без труда, что уж говорить о Пожирателях смерти! Парнишка бледнеет. Веснушки загораются: ну точь-в-точь пятна на спине божьей коровки. «Что случилось, юный мистер?» — «Эй, где Фабиан и Гидеон? Где твои дядья, Билл?» Вопросы сыплются со всех сторон, и он робеет на глазах. — Папа… папа послал сказать вам… меня подвез мистер из фиолетового автобуса, потому что ваш дом весь закрыт чарами. И в камин не попасть было. Моя мама! Она прямо сейчас рожает… ну… там! Ну, то есть, это, уже! Мы в Норе все бегаем, ну, туда-сюда, но надо, чтоб мистер Грюм пришел, потому что папа очень беспокоится, вот, а мистер Грюм, говорит папа, отлично понимает в младенцах, вот! Отлично! Так сказал папа! Мадам Помфри приняла роды и сказала, вышел мальчик, вот, а мистер Грюм должен посмотреть тоже, потому что он мракоборец и всё такое! — Билл вновь седлает конька красноречия под восхищенные возгласы со всех сторон. — Молли, умница! Аластор, оставь пирог… Мерлиновы седины, да брось ты распроклятый пирог, чтоб тебя, сейчас же собирайся! — МакГи, эта окосевшая от вина кошка, мгновенно трезвеет и очень резво впрыгивает в шаль из шотландки и напяливает шляпу. — Быстрее! В Нору! Я отправляюсь с тобой! Надеюсь, Артур догадался приготовить больше полотенец? Лили, мисс Поттер, поможете нам? Марлин наверняка там! Мистер Блэк, кажется, вы достаточно в себе, чтоб составить нам компанию! Прихватите «Аптечку первейшей магической помощи»… и почему, Билли, я узнаю обо всем лишь сейчас? — У них там одни мужчины, — охает Амелия, сестра Эдгара. — А Марлин, Марлин МакКиннон? Не забывай! Ну же, вперед! Всех охватывает радостное волнение. Минерва тянет за руку Лилс, бранится Грюм, Джеймс ищет аптечку… Но никто не позвал Люпин, и я не хочу уходить. Да, Артур и Молли — ребята что надо, отличная парочка, но я не хочу оставлять Прим одну! Марлин. Гидеон, Фабиан. Я не должен ничего чувствовать, но сердце словно обхватывают ледяные пальцы. «Рон, назвали его так!» — «Рональд?» — «Нет, бестолковый. Именно, что Рон! Вот так имя, скала, а не имя.» «Прим, девочка, скоро вернусь!» «Ничего, мне там не место», — улыбается она. Проклятье, и сдался я им в этой Норе? Лилс и Джим будто отправляются в свадебное путешествие и все мы — провожатые. Кроме Люпин. Исчезают в камине гости. Исчезают молодожены. Ступаю в зеленые искорки и я. * «Торжество думало лишь о хорошем, Торжество верило лишь в хорошее. А тут — оп! Оказалось, мир за высокими стенами не так-то чист и светел. Торжество по полям бродило, в ветхие дома заглядывало, искало-искало… А встречались ему только три старые подружки: Несчастье, Нищета и Нездоровье. Тьфу ты, что за напасть! Ну и на кой-черт ты, Торжество, спустилось с холма? Какого лысого лешего не сиделось тебе в беленьком городе?» — Действительно, — Прим нацепила плоское гладкое тело граммофонной пластинки на мизинчик. — Смотри, у меня зонтик. Сириус, не надо сказок. Очень уж грустные они у тебя выходят в последнее время… — Нет, погоди. Ты не дослушала! Торжеству пришлось якшаться и с Несчастьем, и с Нищетой, и с главным врагом — Нездоровьем. И что-то такое проникло в Торжество. Какое-то семя… — Семя зла? — Нет-нет. Хорошее! Выносило Торжество это семечко и выпустило в мир несчастий, болезней, печалей и бедности новое создание — Надежду. И близнеца Надежды — Чистую Правду. Это оказалось куда лучше игристого нарядного света, слепящего и обезоруживающего своей блескучестью! — А люди, что жили в тех полях, знали, как обращаться с Чистой Правдой? Что дала им Надежда? Не причинила ли еще больше боли, Сириус? — Пока не могу сказать, — я задумался. И Прим — ее русая головка лежала на моих коленях — тоже задумалась. — Хэй, кажется, Торжество это — существо не жизнеспособное. Потом пришла Смерть и… — Не продолжай, пожалуйста, не продолжай! — она стиснула свитер на моей груди и резко дернула. — Немедленно закрой рот! Сириус Орион, что бы ты ни говорил, твой дурацкий язык будто пророческий, точно! Приказываю тебе сию же секунду замолчать! — Ладно, ладно! — закрыть рот я так и не сумел. Люпин сопела совсем близко, и дыхание — ее и мое — смешивалось, отчего хотелось дышать вдвое глубже. Полной грудью. Вывалить язык из пасти, как псу, и облизать ее лицо. Я кашлянул и подавился. — Смерть… гхм! Смерть, Прим, это неотъемлемая часть жизни. Так Эдвард Гори сказал. Смерть в сказках — дело обычное. Чего ты паникуешь? — Не знаю. Прости. Нервы никуда не годятся в последнее время. Она выпустила свитер. Даже неловко похлопала по нему рукой, чтоб расправить. Отвернулась. Я гладил светлые волосы. Потом поцеловал ее в висок. Тикали огромные часы, которые дядя так и не успел повесить на стену. «Отправить бы эти часы в ссылку, пускай хранятся в волчьей сторожке. Правда, там уже водится одно такое механическое чудище…» Задремала Люпин. Протиснулся в комнату Эдвард, головастый ворон-гигант. Черные глаза смотрели безо всякого выражения — ни тепло, ни задорно, ни укоризненно. Эх, приятель, твои философские рассуждения о смерти пришлись Прим не по душе. Авось дамочки-вальравны на подобное и ведутся… но дамочек-вервольфов таким не пронять. Мертвый Ворон пристроился рядом и прикинулся спящим. ноябрь 1979 г. Римма: «…подруга, только если найдется свободное время. Правда же, не хочу тебя обременять. Новость не срочная. Но из тех, что отлично годятся для утреннего чая. Я всегда дома, заходи!» Она всегда дома. И местоположение дома этого — ни для кого не секрет. Плохо. Сейчас идут разговоры о сокрытии наших жилищ. Пусть квартиры станут убежищами! Путаные лабиринты чар, защитные заклинания и немота, скрепленная клятвами. Я всеми руками «за». Но трагедия вот в чем. Что бы мы ни делали, как бы ни старались, воздух уже отравлен страхом. Кажется, никаких мер не хватит. Ладно, рассуждениями тут не поможешь. Остается только продолжать с этим жить… * Опустевшая чашка тихонько дзынькнула о блюдце. Миссис Лили Поттер неотрывно глядела на свои коленки. И только на них. Неловкость! Отвратительное чувство, терпеть не могу такие штуки! К чему было приглашение, если она едва три слова проронила? — Лили. Я пойду? Молчание. — Я не сердита и не обиделась. Всё в порядке. Попробуем еще раз? Через несколько дней. Наверно, ты хочешь сказать что-то важное. Но время еще не пришло. Не буду давить, тем более, ты сама написала: новость не срочная. — Спасибо, — ее чашечка так и стояла полная. Черный чай. Теплое молоко я люблю больше. — Римма, я рада даже просто твоей компании. Извини, что сидела как язык проглотив, — тут она заговорила быстрее, словно испугавшись, что я сбегу. — Римма, ты же заглянешь еще? На этой неделе нет никаких дежурств, всё тихо, ты ведь зайдешь снова? Ну, чтобы я могла… сообщить… когда буду готова? — Да. Лезть в неуютную дыру камина не хотелось. Я вышла на крыльцо. Гулко заскрипели ступени, защелкали сырые камешки на дорожке. Я прикрыла за собой калитку. Обернулась, чтоб помахать Лили рукой на прощание и увидела: она несется следом через сад. Холодно, очень холодно. Но она даже плаща не накинула! — Римма! Римма, я скажу, всё сейчас скажу, — некрасивый румянец пятнами лег на ее щеки и шею. Рыжие волосы растрепались. — Это очень некстати, но я… просто кто-то еще должен узнать… Прости, вываливаю на тебя такое, не спрашивая позволения… — Какое, к черту, позволение, о чем ты? — я против воли рассердилась. Всё казалось таким глупым: ну что за секрет хранит Лисичка, что за тайну, которой нельзя спокойно и без спешки поделиться за чашкой горьковатого остывшего чая? Терпеть не могу чай! — Я… беременна! «Салазарова срань…» Мои пальцы разжались, и волшебная палочка беззвучно упала в серый подтаявший снег. Беременна! Сейчас! Конечно, Лили поняла всё без слов. Поняла, потому что сама думала о том же. Как давно? Кто еще в курсе? Сохатый… чертов тупоголовый идиот! — Джеймс не виноват, — она, верно, и мысли мои прочла. — Вижу, ты совсем не рада… Я сперва чувствовала себя так же. Но что делать, когда мы так молоды, Римма, и ребенок, возможно, — единственный след, что останется в мире после нас?! — Ребенок, — зашевелила я ватными губами, — не символ, не знак вашей светлой неземной, мать твою, любви. Дитя — маленький человек, да, кто-то, кому нужны оба родителя! Чтобы вырасти, чтобы получить тепло и ласку… и пищу, конечно, и многое-многое другое. Это вопрос вашей ответственности! Веришь, что останетесь невредимы? Волдеморт не даст отсрочку тем, у кого есть ребенок, Лили… о Лили… прости мою грубость… — Напугала тебя, да? — Еще бы! Лисичка вдруг сморщила нос. Только не слезы! Я не хотела плакать с ней вместе. «Слушай, мы сделаем всё-всё, чтобы помочь. Я распереживалась, ага. Но это не оттого, что дело швах. Ты говорила Джеймсу? Не тяни! И профессор Дамблдор… ему тоже стоит знать.» * Аппарация. Долгая ходьба. Снова аппарация. Маггловский автобус. Я провожала глазами здание Национальной библиотеки и совсем не думала о других пассажирах. Они любят смотреть. Это доставляет им странное удовольствие: зрелище одновременно и отталкивающее, и притягательное. Раньше я боялась. А сейчас — всё равно. Пускай косятся и гадают, отчего я так уродлива. Пошли к черту. У Лили будет малыш. Что я чувствую? Радуюсь, восторгаюсь смелостью и отчаянной глупостью Поттеров? Завидую, сержусь, жалею себя? Нет. Простым людям и волшебникам одинаково нужен праздник. Нужно Торжество. И нужны Смерть и Рождение. Всё просто, естественно, ну же, Прим, всё идет, как и должно! Отчего же тогда так… грустно?