Молочная луна

…Кто-то мурлыкал Песенку, осточертевшую всем Призывникам в опьяненье каникул. Только минуту веселья найти, — Только одну из всего мирозданья. Может быть, жизнь — это, как ни верти: «Мама! Я скоро умру, до свиданья!» Годен по-всякому, годен вполне, Годен, годен быть на войне. Л. Арагон, «Вальс двадцатилетних»

31 июля 1980 г. Северус: — Полагаю, что-то сильно взволновало тебя. Что-то лишает тебя покоя и вынуждает совершать необдуманные поступки. Кто разбередил старую рану? Кто нанес новую? Можешь не говорить. Я узнаю сам. И Темный Лорд устремляется в мою сторону. Лестрейндж — единственный свидетель, хитрый подпевала — удобно устроился в кресле и теперь неотрывно за нами наблюдает. Пытается ни одним движением не выдать страха или беспокойства («А не придет ли моя очередь?»), но куда ему! Я не слепой, Рудольфус, и всё понимаю. Полчаса назад я слил все воспоминания о разговоре с Регулусом Блэком в мелкий флакончик. Мутное стеклышко. Словно вор, подлый мятежник, скрытный бунтовщик… Как смел?! Забавно: обрывки слов и чувств до сих пор будто витают поблизости. Эти исчезающие на глазах завихрения дыма. Касаются лица, проникают в ноздри… боюсь, что недостаточно тщательно замел следы. А ведь старался. Так школьник шкрябает ножиком по деревянной скамье, которую испортил надписью. Ближе, ближе… Волдеморт войдет в мой разум, как нож входит в масло. Буду же готов. — Северус Снегг, — рыжевато-красные белки такие неприятные, такие… — Преданный слуга, подающий большие надежды ученик… Отчего бросил свой пост? Почему сбежал, помчался ко мне, очертя голову? Малфой и Нотт тобой недовольны. «А вы?» — почти срывается с губ. Осторожно! — Милорд, прошу вашего позволения… я бы хотел говорить с вами наедине, — при этих моих словах Лестрейндж тихонечко фыркает. Петух! Думает, я тут шутки шутить собираюсь?! Трус паршивый! — Быть по-твоему. Повторять нет нужды. Рудольфус стремительно покидает комнату. Что ж, хоть не увидит, как меня размажут по стенке. Теперь нас двое, и Волдеморт начинает плавное и размеренное движение по кругу. Слышу дыхание за своей спиной, но у меня кишка тонка обернуться. «Итак… время — не деньги, Северус. Время — куда более ценная субстанция. Потому я не стану медлить и поделюсь с тобой некоторыми новостями… первым. После решай сам: хранить молчание или соизволить беседовать со своим господином.» Его тон чуть ли не услужливый: мягок, вкрадчив, елеен. Но я умею отличить ловушку от простой вежливости. Волдеморт никогда не бывает вежлив! Нет никого, по-настоящему достойного его восхищения и уважения. Разве что… Альбус Дамблдор? — Эти дни подарили нам немало радости, — голос из любезного делается издевательски-сладким. Перемена неочевидна, а я всё равно чую подвох. О, меня будто нацепили на вертел и теперь крутят над огнем… — Миссис Долгопупс разрешилась от бремени вчерашним утром. Тебе известно имя наследника? Нет? Жаль, ведь это по-настоящему важно. Хождение окончено, теперь я вижу его лицо — под стать голосу. Внешне бесстрастное, но под маской равнодушия… Даже думать об этом не желаю! — А вот миссис Поттер, эта скрытная и осмотрительная леди… Занятно, очень занятно. Я ждал тебя, Северус. Ждал, чтоб узнать о ребенке Поттеров как можно больше. Ты же не настолько глуп, чтобы не уразуметь, для чего я отправил тебя в Годрикову Впадину? Или… О, Северус, ты меня разочаровываешь! — волшебная палочка появляется неизвестно откуда — тонкая, но грозная. Раскаленный конец ее упирается в мою шею, но это, право, такая мелочь! Черт, черт… — Господин. Мне не повернуть головы. Не встретиться глазами с вошедшим, хотя образ всё равно возникает в уме: темно-синее пятно мантии, бледное лицо — овал, перчатки… вечно мерзлявый придурок! Почему он здесь?! — Регулус, я занят. — Мой Лорд, он ничего вам не скажет, — голос приближается. — Северус, как вы уже замечали ранее, друг мне. Я хорошо с ним знаком. Очевидный факт: порой Северус медлителен и… будто бы страдает сомнамбулизмом. К примеру, сегодня он покинул пост прежде времени. Бросил Малфоя и Нотта, да, серьезный проступок. Но будьте спокойны: я, выражаясь метафорически, подхватил оружие, выпавшее из ослабших пальцев. — О-о-о. Вот как. Если б только я мог, то, наверно, застонал бы. Ярость, безумная жажда, желание загнать, поймать, уничтожить… Всё это и даже больше в простеньком «о-о-о», неужели Блэк не замечает?! Какого дьявола он ходит по острию ножа? Исчезни! — Я могу ответить на все интересующие вас вопросы, милорд. — На колени. На пол! Мгновение спустя мы валяемся рядом. Я прижимаюсь к паркету носом, Блэк упирается лбом. Короткие кудри не прикрывают щеки, хоть и спадают на них. Сейчас не время, но я обращаю внимание на детали. Наверно, во всем виновна паника. Вот едва различимая щетина (как и я, Блэк не успел принять утренний душ и побриться, поскольку всю ночь колесил по улицам). И прямой нос с крупными ноздрями, и розовые блестящие ногти… левая рука почти у самого моего лица, и, кажется, он отшиб ее. Дерьмо. Мы в дерьме. — Ты расскажешь всё, Регулус Блэк. Славный мальчик. Хороший мальчик. Затем я проверю, не солгал ли ты. И решу, оставлять вас в живых или нет. Начинай. — Около двух пополудни Лили Поттер разрешилась от бремени, — шепчет он. Прядь волос у виска шевелится от короткого дыхания. — При родах… предполагаю, при них присутствовали пятеро. Примроуз Люпин. Джеймс Поттер. Его отец и друг семьи мистер Боунс и… школьная медсестра. На свет появился… появился… — Регулус. Будь у меня на спине волосы — они бы точно зашевелились, как проклятые. «Ре-гу-лус» — как можно произносить чье-либо имя с такой интонацией?! Ты будто бы жалеешь его обладателя, хочешь помочь ему выйти к свету… Но в то же время ввергаешь, черт подери, в беспросветный мрак! Вдавливаешь каблуком в грязь. Не туда, где шевелится червь, а еще глубже. Нету в мире голоса страшнее. — Продолжай, Регулус. — Она родила малышку в два пополудни, — он повторяется. Прикрывает глаза. Гладкие ногти чиркают по полу — то рука сжимается в кулак. — Девочку, Грету Поттер. Полукровка. И девочка! Это всё, что мне известно, господин. Я только что косился на краешек подола Волдемортовой мантии. Но неподвижная черная материя вдруг вздымается и хлопает меня по затылку. Что за черт, он уходит? Холодный смех скачет по комнате. Множится, свободно разлетается во все стороны. И это «ха-ха-ха» равносильно «вставайте, жалкие недомерки, вставайте». Он рад? Нет, в восторге! Не могу поверить. Мы помилованы? Я опасливо приподнимаюсь, но Блэк остается лежать, уткнувшись в пол. Волдеморт покинул комнату. Но его хохот будто всё еще здесь: гуляет привольно и легко, как хохот счастливого и свободного человека с чистым сердцем. Или мерзавца, что никого не боится? — Парадокс, однако, — хрипло стону я. Блэк не отзывается. — Эй! Ты чего, тапки склеил? Надо же. А бедолага и впрямь в отключке! Что, сердечко не выдержало? Не ожидал получить нагоняй от добренького хозяина? — Бестолочь, довольно лежать, — хочу приподнять его голову за волосы, но не решаюсь. Только трогаю и отдергиваю руку. Кудри мягкие и влажные: это пот струится по лицу и насквозь пропитал даже ворот блузы. — Да ты мокрый весь, как мышь! Что, страшно было? А, Блэк? — Терпимо, — наконец бесцветно отзывается он. — Я не солгал. Твоя подруга родила девочку. Можешь… — после короткой паузы, почти зло: — можешь спать спокойно, Северус. — Что за огрызки? Никто не просил тебя вмешиваться. Лезешь вечно, куда не просят. Или, — тут меня осеняет, — ага, это же те чары! Ведь ты — мой защитник, не так ли? В любом случае, спасибо, — ужас пережитого сгинул, словно тени в полдень. Мной овладевает дурацкая веселость. Ничего с нею не поделать! — Ха! Девочка… Темный Лорд никогда не обратит внимания на такую мелочь, как девочка. Но, Блэк, откуда тебе известно, что ему нужен младенец? — Ты же сам об этом говорил. Память отнялась? Дай-ка руку. Оказавшись на ногах, он тотчас же натягивает перчатки. Оправляет ворот белоснежной рубашки, отряхивает мантию. Чертов франт, мать его… и на краю могилы будет в зеркало глядеться! Он всё еще раздражен, но разве оно меня колышет? Или… Так в чем причина? Может, спросить? Дверь в комнату распахивается. Вовремя, ничего не скажешь! Люциус Малфой устремляется прямиком к нам — взъерошенный, что твой воробей. Вроде сердит, а ведь беспокоился, будь я неладен! «Регулус! Ты не пострадал? Снегг…» Пожалуй, тут бы мне и убраться от греха подальше. Но комната таинственным образом начинает наполняться людьми. Всё новые и новые Пожиратели смерти спешат занять место за длинным столом. «Скорее, господин посылает отряд на внеплановое задание. Срочно, срочно! Теперь удача будет на нашей стороне!» Суета, торопливые шаги, скрип стульев и говор… а для меня всё как в тумане. Темный Лорд снова здесь. О чем речь? Автобус, охраняемый кем-то из Ордена? Задание? Слежка, нападение? Никак не сосредоточиться. «Племянница нынешней министрессы — грязнокровка! Эта девчонка скоро отправляется в Глазго. Да-да… там кто-то из молодых, вчерашние ученики Школы… легче легкого!» Голоса гудят, как пчелиный рой. Но я будто оглох. Грета Поттер. Значит, так зовут ее дочь? Ее и этого самодовольного ублюдка. Я спал все эти годы, раз думал, что Лили Эванс еще вернется. Пффф, будто когда-нибудь настанет день, и она протянет мне руку. Черта с два. Поженились, заделали ребенка… Грета Поттер… В одном букашке Грете повезло. Волдеморт всегда недооценивал женщин. — Северус, очнись. Тук-тук, — свистящий шепот приводит в чувство. — Пора идти. Эйвери пялится. Или ты к стулу прилип? Нет-нет, встаю, уже встаю… Грета Поттер. Мне не пришлось умолять, чтоб твоей матери сохранили жизнь. Вот только где облегчение? Нет его. То был бы не такой уж и страшный позор. Лучше бы я сдох, ползая в ногах у Волдеморта. Лучше бы отмучался и сгинул. Напрасная была бы смерть… ну и мантикора с нею. 1 ноября Сириус: «Ты нравишься мне. Прости.» Теперь эти слова значат еще меньше. Но я вправе их сохранить. Нравишься, прости. Это было так давно. Она наверняка и думать забыла о том дне. Ведь не была одна. Что ж, хорошо, если всё случилось быстро. «Количество жертв возросло до восьми. На месте пожара работают соответствующие службы, и мы будем держать вас в курсе. Не переключайтесь.» Говорят, чтоб не переключался. Но это, разрази гром, так трудно! Слишком чудовищно. Слова, слова, слова… я шарю по закоулкам памяти, но нужных слов не отыскать. Раскатились по самым дальним углам. Ладно, туда им и дорога. Помолчу сам с собою. Прим влетает в комнату, как сердитое черное облачко. Щелкает рычажком и затыкает злое радио. Никто из Уизли не против: Молли рассеянно переставляет грязные тарелки в мойке, маленький Рон собирает с пола крошки обеденного пирога, а близнецы Фредди и Джордж… Близнецы. Во имя Мерлина! Близнецы! Я взвиваюсь, как подкинутый пружинами. Мчусь на улицу. Здесь, за Норой, как-то голо. Огородик мал, а цветов почти нет. Не скрыться в розовых кустах. Грохаюсь на скамью и вою — без звука, иначе нельзя. Моему крику не позволено звучать громче плача Молли Уизли. Прим выходит и тихо пристраивается рядом. Я вспоминаю, какая она слабенькая и обессилевшая после ночи у постели Лилс. К тому же на носу полнолуние… Вой сходит на нет. — Марлин была хорошенькой, — произносит вдруг девочка-вервольф. Добрая и великодушная Прим. — У нее были чудные волосы. И глаза, как две ягоды. Она звонко смеялась и умела быть веселой, даже когда все кругом заламывали руки. Она поддерживала братьев. И они любили ее… до смерти. Все, кого удалось спасти нынешним утром — их вечные должники. Я… хочу разорвать виновных на части. Это не случайность! Магглы, конечно, вовек не догадаются. Но, Сириус, то не был несчастный случай! Грюм подозревает… — она осекается, но я стискиваю маленькие пальцы требовательно и настойчиво. Ну? О чем говорит одноглазый? «Беллатриса. Твоя сестра, она была там.» Римма: Здравствуй, родной. Здравствуй, Марко. Ранним утром первого ноября одна тысяча девятьсот восьмидесятого года неподалеку от Глазго произошла страшная авария, и я знаю, кто ее подстроил. Волдеморт и его приспешники. Они, они! Докладываю… докладываю бесстрастно, но в груди бьется огромный горячий ком ненависти. Волчица — не друг людям. Понимаешь, волки, настоящие, «правильные» волки — как те гиены из песенки Сириуса. Им нет дела до людских страстей, стычек и дрязг. Но моя Внутренняя Волчица ненавидит подлецов! Докладываю. Среди погибших — племянница Миллисенты Багнолд, министрессы Британского Министерства магии, и школьная учительница-сквибб. Еще три загадочных тела до сих пор не опознаны маггловской полицией. Их доставили в морг. Так сказал черный ящик со стертыми кнопками. Тела принадлежат юношам-близнецам и девушке… Мужской радиоголос печалится. Но ровно настолько, насколько полагается скорбеть голосу без лица. Увы и ах! Торжество, как и напророчил Сириус, это создание нежизнеспособное. Ему не место в мире, где существуют Пожиратели смерти и Волдеморт. Устала. Нужно прилечь. Скоро мои кости станут удлиняться и угрожающе заскрипят. Вот тогда-то Сириус соберется с мыслями, оправится и прекратит завывать в саду. Он придет за мной, Марко. Чтоб увести в чащу леса… подальше от всех бед. 2 декабря Сириус: — Грета Поттер. Грета. Ха! — я не могу лежать спокойно и всё кручусь с боку на бок. Временами восклицаю что-то. Какой же я дурак… — Почему не Генриетта, а, Прим? Прим, Прим! Есть еще Гарриетт, представляешь? Вот так имечко! А Гертруда? Тебе нравится Гертруда? Милая волченька не хочет говорить об именах. Она лягается и шипит, как змея. «Блэк, куролесили же целые сутки! Уймись!» Ну, будь всё так легко, я давно бы угомонился. Но сейчас что-то такое зудит и во всем теле, и в мозгу. Мысль — не мысль, так, скорее, смутное впечатление. Вот у Джима и Лилс вылупился мелкий поттеренок, хотя война буквально грохочет под окном. Это канонада, от которой хрен куда скроешься: всюду достанет. Я сяду у стола с «Пророком». Или приготовлюсь выпить бледный горький кофе. Или прилягу… вытяну тощие ноги. А война тут как тут. «Ко всем в двери стучалась смерть, и всем в уши кричала смерть.» А у Поттеров — на тебе! Ребенок! Черт, вот ведь горячие головы. Мне до сих пор трудно поверить в это. И оттого я такой беспокойный, возбужденный, растревоженный. Прим, впрочем, тоже. На прошлой неделе… на прошлой неделе старик Дамблдор кое о чем попросил меня. «Сириус, согласишься ли ты кое-что сделать? Для Джеймса и Лили?» Конечно, да! И теперь я — Хранитель Тайны. — Ай! — Люпин больно кусает за руку. — Что ты, Волченька? — Джеймс-Чертов-Поттер словно торчит здесь вместе с нами, — возмущенно цедит она. — Грета очаровательна. Лили очаровательна. Джеймс, гиппогриф его лягни, очарователен. Но можем мы перестать о них думать? Хотя бы говорить?! — Хорошо, хорошо, постараюсь изо всех сил, — она шумно дышит, приоткрыв маленький рот, и я целую ее. — Просто… просто всё это… — Ужасно страшно, — подытоживает умная-преумная Примроуз Люпин. — Но не страшнее, чем не иметь детей вовсе. Никаких и никогда. Расскажи лучше, слышно ли что о Регулусе. Кажется, в последнее время Пожиратели ведут себя подозрительно… Словно что-то готовят, обмозговывают… замышляют. — Да, Грюм талдычил о том еще вчера, — стеклянный глаз мракоборца — не слишком-то приятный предмет беседы. Но я не стану огорчать Прим. Ни за что! И пока прохладная рука гладит мою спину, во всех красках снова оживляю вчерашний спор. Затаиться тоже? Или напротив — рвануть в атаку? О чем еще вопил Аластор? А Эдгар? Люпин слушает. На первый взгляд — внимательно, но я-то знаю… Скоро следы минувшего полнолуния сгладятся. Мы покинем лесной дом: прикроем все мутные оконца ставнями, запрем изнутри дверь и вступим по очереди в старый камин. До следующего месяца. Каждый раз я молча клянусь: приду сюда снова. Через двадцать восемь дней я вернусь. Точно. Смерть — она же косая на оба глаза, хуже Аластора. Опять не заметит. И всё будет в порядке. Но как же осточертели эти самоуверения! Раздери меня василиск, когда же кончится война?! 25 декабря 1980 г. Северус: Я то ли иду, то ли качусь — не человек, а мешок с костями, сухой мясной рулет. Еще немного, и шарахнусь оземь, такое всё кругом скользкое. Самое странное Рождество… хуже того, когда Блэк ударил в челюсть. Много хуже. Хогсмид — новехонький, но верится в это с трудом. Всему виной застарелые тени в закоулках, скр-скр вывесок, ветер, что из-за каждого угла. Огни фонарей не могут разогнать мрак. И песни эльфов — фальшивые, страшные. «Глянь, расцветает Роза, Хрупкого ствола росток. Из Иессея Древа, Как обещал пророк…» Чернота движется, выползает из-под ног хористов. Будто не мы Пожиратели, а они. Смех, да и только. Какой Иессей? Какое, Салазар его возьми, Древо? Вы издеваетесь? Хористы приближаются — их тени длинные, как и палки в руках. На конце каждого такого шеста — что-то навроде подсвечника, и волшебное пламя пляшет. Жуть. Я с удивлением обнаруживаю: дети, это всего лишь гуляющие дети. Мальчишки и девчонки. Не ученики Школы, а маленькие отпрыски жителей деревни. И чего им дома не сидится? Безмозглые! Долговязые тени удаляются. «Пришел цветочек светел Среди лютой зимы В полночный темный час…» Передергивает. — Эй, привет, — кто-то цапает за локоть, и первый порыв — отбиться, выхватить палочку. — Да не трясись, я это, я. — Сволочь, допрыгаешься: получишь Аваду в лоб, — скидываю я назойливую руку. — Давай в «Голову», что-то совсем продрог. Погодка так себе. — Ага, не фонтан. «Спасителя дала нам! В полночный темный час», — доносится из сумерек. Мы скользим по улочке, огибая то одного, то другого прохожего. Затаенный испуг читается на многих лицах, но нынче волшебники всё же выползли из своих нор. Спасителя, что ли, караулят? Дураки, одним словом. Храбриться пытаются… В «Кабаньей голове» дымно и людно. Что само по себе необычно. Мятые и снулые рожи перемежаются физиономиями радостными: эти посетители уже залились выпивкой. Тошно. Мне тошно, но Блэку этого знать не следует. Мы устраиваемся у пустого столика в дальнем углу. Блэк скидывает мантию и снимает смешную шляпу. Пряди черных волос сально блестят. Фух. Ну и подурнел же он, однако. Словно не спал все две недели, что мы не виделись. — Собраний нет, и ты совсем запаршивел, — мстительно кидаю я. — Но запонки нацепить не забыл. Блэк не отвечает, но хитро улыбается. Хитро, а как-то жалко. Интересно, что его гнетет? Впал в немилость? Вряд ли… Страшненькая служанка сует нам поднос с двумя покоцанными древними бокалами. «Закусок?» Нет-нет, лучше я хорошенько надерусь. А вот Блэк просит «чего-нибудь не слишком сухого и залежавшегося». Последнее слово девушке явно не нравится. Она спешно уходит. Ни слова. Хорошо хоть, вокруг шумно, и наше молчание никого не настораживает. Всем до звезды. Я опорожняю бокал. Блэк опустошает плошку с мясными обрезками. Я требую целую бутылку (с нее и нужно было начинать!) и выпиваю снова. Блэк уравнивает счет. Третий — пошел! И вот он произносит нечто странное: — Всё впустую. Гул дымного зала обволакивает. За окном вновь шествие теней с сияющими палками-жезлами. «Поясни!» — Неужели никто не догадался? — пьяно шепчет Блэк. Завитки надо лбом — совсем короткие. Умело остриженные, но какие-то сиротливые. — Не могу поверить… нет! Отказываюсь! Слепцы! — Потише, я сюда не для того пришел, чтоб в неприятности влипать! — Точно-точно, — он понуро опускает голову. Но тотчас же вскидывается и продолжает: — Я кое-что узнал! Но не так… не внезапно… То были долгие искания, ясно? Я долго искал. Искал. Собирал сведения! — Да дошло уже, не рычи, — мне не по себе. — Что за новости? Не расскажешь? Эй, Блэк! — Северус, не могу! Просто… ох, одна мысль не дает мне покоя. Что бы авроры и те ребята ни делали, а всё напрасно. Понимаешь? Им нас не победить. Даже не так. Им не победить господина. В нем есть нечто особенное: зловещая и мрачная тайна. Он… словно монумент, словно самый твердый алмаз, словно… морок! Морок! — Определись уже, ветер он или кремень, — фыркаю я. — Ну ты и нализался, приятель. Совсем с головой не дружишь. Хватит, завязывай, Блэк! Не привлекай лишнего внимания. — Правда, я не лгу: он — огонь, что задуть нельзя! Отшутиться бы, но никак. Я жалею, что зашел сюда. Что втянулся в этот нетрезвый разговор. Серые глаза горят, и я смотрю, как завороженный. Я вижу в них себя — ребенка или даже мельче. Себя ничтожного и беззащитного, всеми покинутого. Гора нестерпимого одиночества наваливается, подминает. Прежде я не чувствовал ничего похожего… Это страх потери? Что это? Почему? Блэк всегда был слабым, но в то же время был рядом и каким-то необъяснимым образом поддерживал… А сейчас как заболел. Заболел сильно. Перестал служить мне опорой! Какого дьявола? Нет, я не нуждаюсь в посторонних! Не требую опеки или любви, не ищу никакого плеча! Пусть Блэк хоть издохнет! Какая мне разница, чем забиты его мысли?! Пускай свихнется! И опять он о своем… Да я рад буду, если Волдеморт уничтожит всех шавок-авроров! С чего горевать?! — Северус… — Блэк пододвигается ближе некуда и хрипит мне в ухо. — Слушай: Темный Лорд скоро сотрет противников с лица земли. Торжествуешь? Захвачен мечтами? Но позже придет наша очередь! Он избавится и от нас. Не убьет, нет. Предчувствие… Прости, я путаюсь, я пьян. Но я знаю нечто такое! Такое! П… просто… отнесись серьезно! Ты же не желаешь стать рабом, подпевалой сумасшедшего? Безумца? Северус… помоги мне. — Помочь? Я дергаюсь, оборачиваюсь, наши носы сталкиваются. Какого лешего?! Меня буквально зажало между Блэком и стеной. Это… это… «Ваш заказ», — полный неприязни голос прислуги. Об стол стукается вторая бутылка дешевого винца. Блэк и ухом не поводит: продолжает жарко дышать в лицо. Дерьмо, дерьмо голубиное, какая помощь, в чем помочь, как… — Никакого рабства! Я не потерплю неволи, — мягкие сухие губы касаются моей щеки. — Я искал… очень хорошо. А теперь время поискать еще лучше! Нужно сообразить, как поставить узурпатора на место. Пусть Волдеморт управляет магическим сообществом. Но не такой ценой. Жить вечно — роскошь, так, Северус? Доложи я тебе, что нашел средство для… для… существования без конца, что бы ты ответил, а? Обиделся бы, Северус Снегг? Если бы я смог жить вечно, в то время как ты… Нет сил терпеть, нет сил бежать. Я чувствую: что-то должно произойти — как взрыв, как молния! И от страха прикрываю глаза. — Ты медленно состаришься — как раб! — и умрешь. Рабом! А он продолжит жить. Пройдется по твоим костям, чтоб хрустнули… и дальше. «Ступай легко, мои ты топчешь грезы»! Вот картина твоего будущего, Северус. Я с шумом выдыхаю. Блэк резко отодвигается. «Помоги с ним совладать. Сделать смертным, скинуть на землю! Помоги!» — Идиот больной, ты… ты только что пытался меня соблазнить или что?! — осознание настигает внезапно: вот оно, вот! Та самая вспышка — ослепительная и полная гнева. Я толкаю Блэка, выпрыгиваю из-за стола. Урод, гадкий и неправильный уродец, я знал, всё это время подозревал!.. — Пошел к дьяволу! Совсем мозгами повредился… иди проспись! Хлопаю дверью. Через несколько ярдов падаю прямо под ноги певцам-малолеткам. С дороги! Выходит, Блэк — натуральный голубец… вернее, ни разу не натуральный, а спятивший кретин! Как давно? Как давно он собирался… А что он, собственно, собирался сделать? Вспоминаются стальные серые глаза. И отвратительные губы в дюйме от моего лица. Даже не в дюйме, ведь он… дьявольщина! Чтоб его Салазаров василиск трахнул… Волдеморт бессмертен? Ага, десять раз! Волдеморт будет вторым на очереди — после василиска, — когда обо всем узнает! Теперь меня обуяла жажда мести. Рассказать обо всем Темному Лорду! Давно пора! Мятеж, заговор! Скорей! Я снова валюсь на голый лед. «Как говорил Исайя — Верим мы ему…» Но почему только им завладела вся эта нелепица? С чего такие выводы? Бред, в высшей степени бред. Волдеморт велик! Познания его поистине ужасающи, обширны, удивительны. Но бесконечная молодость!.. Скорее я стану игроком квиддичной сборной, чем кто-то найдет верный способ обрести бессмертие. Будь это так просто, все давно бы… Но Волдеморт — не все, вдруг осеняет меня. Волдеморт — дикая искра во мраке, отсвет гигантского пожара. Что, если границы возможного погнулись, пошатнулись, дрогнули… не устояли? Ведь и я, Северус Снегг, едва не поддался… там, в таверне, я едва не поцеловал его! Черт подери, чтоб мне умереть на месте! — Умереть решил?! Куда несешься? Мощная рука Гойла ловит за шиворот и спасает от падения. «Ого, Северус, ты? Да стой же, погоди! Тихо, не вращай глазами! Случилось что?» О да, еще как! Регулус Блэк задумал переворот! Регулус Блэк — предатель! Я страстно жажду во всю глотку выкрикнуть: «Чертов идиот Регулус Блэк!» Но не выговариваю ни словечка.