Молочная луна

Да будет свет, о боже! Пусть птица снова Продлит напев, что вечностью самой Был прерван. Пусть душа моя, Что так давно не проронила слова, Вольется в хор времен И в хор людской. И свет настал, Зажегся, точно лампа, В потемки детства несшая покой. Рожденный в мир, Я пробуждаюсь почкой, Я голос пробую, как птица, Сверкаю каплей дождевой, Что серебрится На проводе, Когда гроза прошла. Ростком и семенем я стал отныне, Земля простерлась ложем для меня — Не голубым, но цвета человека: Мой человек — сегодняшнего дня. Ф. Элленс, «Воскресение»

10 марта 1981 г. Римма: Чик-чик-чик, суетится заколдованная печатная машинка. Чик-чик. Кррр, чик-чик. Отросшая челка падает Сириусу на глаза, и кажется, будто с таким лицом он должен быть незрячим, совсем слепым. Но кисти рук проворно движутся, и снова раздается чик-чик-чик, а потом — кррр. В какой-то миг Луноглазый устает: хрустит пальцами, откидывается на спинку стула и принимается диктовать. Машинка трудится сама по себе. Славно. Он воодушевлен. Но мне не нравится это занятие — Сириусова «помощь» «Пророку». Конечно, дело это хорошее, правильное. Но слишком уж опасное… Я забываюсь. Всё гляжу на Блэка. И он отрывается от листа в мелких закорючках и ловит мой взгляд. — Всё борешься с сомнениями? Я почти кончил. Обличительные статьи даже веселее пасквилей. Ну, Прим, не грузись! Что за кислая мина, то есть, личико? — Мина, мина, я тебя услышала, — коротко смеюсь я. — Прости, если отвлекаю. Не знаю, чем заняться. Тоже взяться за разгромные заголовки? Интересно, почему Дамблдор дал это задание тебе? — Я — Блэк. Это производит сильное впечатление, — говорит он без тени усмешки, без капли скрытой гордости или самолюбования. Так может говорить о себе лишь Сириус. — Всё равно, как если б Малфой высказался о защите эльфов-домовиков. Пушенька Прим, как думаешь, не пора ли нам позаниматься? Патронусы становятся лучше с каждым днем. Уже не такие позорные, как месяц назад. — Ты себе льстишь, — отшучиваюсь, но Луноглазый знает: так и есть. Его волк и мой пес — как отражения друг друга, и это наверняка позабавило бы Лисичку и Джима. Наверняка… ведь мы не виделись три месяца! К гадалке не ходи — Сириус подумал о том же. Он грустнеет, а машинка замолкает и уже не постукивает клавишами. Не скрипит колесиком. Вылетает на стол последний лист. — Они взаперти, да? Надолго ли? Неужели нет иного способа! И Долгопупсы!.. Не знай я директора, решила бы, он спятил после потери братьев и Марлин! Он запер их, а как же мы? Как же Артур и Молли, Боунсы, Грюм… Пускай уж тогда и МакГонагалл в подвале спрячет! — Думаешь, эти меры бесполезны? — Хуже, — я пугаюсь: вдруг Бродяженька решит, что это говорит во мне эгоизм?! — Сириус, больше, чем за других, я боюсь за Джеймса. Он — сорви-голова. И ничуть не изменился. Ну, когда отцом стал… Под замком он — как медовуха мадам Розмерты в бочке! — Надеюсь, Джиму хватит благоразумия. Как бы и впрямь чего не учудил… Сириус накручивает на палец длинную прядь волос. Рискованно шатает стул, удерживая тот лишь на двух ножках. «Готова писанина. Хочешь поупражняться или доесть свой праздничный тортик, а, Волченька? Или ляжем в кровать и я посчитаю твои ребрышки?» Я фыркаю. Ну поправилась, что с того? Всю жизнь была доской для игры в плюй-камни. А сейчас вдруг превратилась из скелета в нормального человека… вервольфа… Крепкую такую девушку-вервольфа. А Бродяга и рад! Будто его заслуга! — Скажите-ка, Сириус Блэк, Чье-Имя-Производит-Сильное-Впечатление, почему наш дом не ищут? Или ищут… но не могут найти? — мой внезапный вопрос на мгновение сбивает его с толку. — Потому… Прим, дядя Альфард ведь не был Блэком в привычном смысле. Никому из семьи и в голову не приходило его здесь навещать. Правда! Я гостил тут от силы два раза. Мамаша не пускала, пока был молокососом. А потом стало некогда. И приобрел дядя этот домик у какого-то маггла годах в пятидесятых. Не родовое это поместье, Прим. Хочется верить, что Пожиратели пока не сообразили, где рыскать и вынюхивать. Либо… Блэк опускает голову — раз, и шоры вьющихся спутанных волос отгораживают его от меня. «Либо мы — десерт, что напоследок оставили. И доберутся до нас ровно под конец. Паршивенько звучит.» — Если бы у нас был свой собственный Хранитель… — Но у нас его нет, — резко бросает Сириус. — А у Поттеров есть, — я неотрывно слежу за ним. — И у Алисы с Фрэнком. Это… ты? — Молчи, Прим! — он вскидывается, смахивает с лица назойливые волосы. — Молчи. — Ни звука, — я тяжело выдыхаю. Сердце заходится, мне жарко. Страшно! — Не хочу знать! — Не доверяешь мне? — он встает и плавно шагает в мою сторону. — Луноликая, Повелительница вальравнов и безродных псов! Ну-ка, говори правду. — Не доверяю Волдеморту. Но будь я Хранительницей Тайны Лили и Джеймса, то побежала бы к ним не раздумывая. Сохатый — отчаянный парень. Сидит там, изнывает от тоски… каждое письмо пропитано нетерпением, досадой, раздражением! Мы боремся, кидаемся в гущу событий. А он будто под замком… Он нужен нам, по-настоящему нужен! Если бы хотя бы встретиться… Убедить его не делать глупостей… — Собирайся. Блэк приближается вплотную, сжимает ладонями мои щеки, чтобы приподнять голову. Смешной нелепый Бродяга, ведь мы не можем лгать друг другу! Большие пальцы ложатся на веки, и какое-то время я не вижу Сириуса. Волчица недовольно спрашивает: это что, игра? «Прим, милая Прим, ты так права… и старикан Дамблдор разгневается, если узнает… и Пожиратели могут болтаться где-то около поттеровского дома! Но я не успокоюсь, пока мы не проведаем эту семейку. Я хочу видеть Грету.» Грета. Грета, которую мы так сильно полюбили. — Собирайся, Прим, — пальцы исчезают, потому что Сириус хочет поцеловать меня. Может, в уголок глаза. Может, в лоб или щеку. — Но мы будем очень осторожны. Как мышь. Как нарл. Иначе… — Конечно. — Теперь я знаю: это он — Хранитель Тайны. Бедный глупенький Сириус, что никому не отказывает. Хороший Бродяженька с мягкими руками и сладкими губами — сумасшедший, хоть и лучший друг на свете! Северус: Были слезы — как брызги мокрого снега из-под ног. Были и сраные мелкие слезинки — от досады. Я знаком и с ленивыми крупными каплями — слезами разочарования. Много ли я их пролил? Да не слишком. Порой я плакал во сне. Почему? Черт знает. Вот только сейчас я рыдал, как побитая псина. Я рыдал, как какое-то перепуганная загнанная зверюга, как тупая тварь! И никак не мог заставить себя прекратить. Когда я понял, что Лили в безопасности, и тело, и мозг — всё расслабилось, стало вялым… сытым. Да, сытым. Будто я хорошенько поел и лег у теплого огня. Ха, Лили Эванс защищена! Пусть и стала Лили Поттер, но, главное, жива! Я не думал больше о дурном, не думал о неудачах и возможном смертельном позоре, не думал о неправильности своего выбора… Случился этакий самоотвод. Так продолжалось несколько месяцев. Я дрался. Побеждал и получал мелкие травмы — так, чепуха. Раз — и подлатался, два — и снова в бой, на стычку, где авроры хотят достать меня. Меня, лицо под маской. А сейчас я даже забыл надеть ее. И слезы не липнут к щекам, прижатые металлической пластиной в форме моей рожи. Я совсем гол без этого прикрытия. И реву, как обиженное животное. Тупой, тупой Северус Снегг! Как жаль себя! Какой идиот, Мерлин и Моргана, какой дурак! Навечно один, навечно виновен… это будет жизнь, полная муки, если он умрет. — Поттер! Возможно, я ошибся. Вероятно, не та улица. Все дома одинаковы: фасады черные, как углем обмазанные… Лысые деревья торчат там и сям… Цветущее местечко, Поттеров Эдем, мать его! И почему только так холодно, разве на улице не март?! — Поттер, ты должен меня слышать! — я набрал в грудь воздуха — больше, как можно больше! — и снова заорал: — Ты должен поговорить со мной! Ты или Блэк! Лучше Блэк, этот трусливый пес! Кто-то один… я не причиню ему вреда! Да драть вас под хвост, чертовы трусы! Выходите, немедленно выходите, или… или… Уже и подбородок мой стал соленым и холодным. Я сам был трусом, потому что не мог на всю улицу крикнуть о цели своего визита. Хотя рыдал! Хотя готов был впиться в собственную руку зубами — от беспомощности и злобы! «Поттер, твой друг умрет, если не выйдешь!» — хотел завопить я, но передумал. Неверные слова. О Салазар, величайший из великих! Как убедить, как вынудить покинуть теплый дом? Я так ору, что слышит, кажется, вся эта убогая деревушка! Только бы подлец Блэк был тут… мне нужен он, не Поттер, но где живет эта скотина?! Время уходило. Я задрожал, борясь с собой. Если кто-то из сторонников Лорда услышит эти вопли, я — мертвец. Как быть, как быть?! Но если не прибегнуть к последнему средству, станет слишком поздно. — Регулус Блэк умрет, если вы не выйдете и не поможете мне! — просипел я, озираясь по сторонам. Никого. — Эй! Я не лгу, не заманиваю в ловушку! — увереннее, громче! — Эй, Поттер! Передай Блэку: его брат… прямо сейчас его брат умирает, вашу мать, да я чем угодно готов поклясться, что не лгу! — слезы заволокли глаза. — Я хочу поговорить! Да будьте вы прокляты, если сейчас же не появитесь здесь, вы, ссаные эгоистичные придурки… Лили. Лили там! — Эванс! Убеди его! Штампованные дома молчали, будто насмехаясь. О нет, то был не смех. Немой укор, осуждение. «Пастух крикнул: волки! И вся деревня сбежалась на помощь, а волков-то и не было… И на вторую ночь взывал он: волки, волки! Вся деревня сбежалась на зов, а волков-то и не было. Но на третью ночь…» — Пожалуйста, помогите мне спасти его! — я сел на землю, едва присыпанную снегом. Не нужно стараться выглядеть подавленным. Да, сейчас я жалок. Северус Снегг добровольно втоптал себя в грязь. И насколько же я гадок, что всё еще думаю, как выгляжу со стороны! Я представил наидерьмовейшие из пыток, что ждут меня в случае разоблачения. Пожиратель уламывает мародеров… Намеревается спасти предателя… Виновен! Виновен… Салазарово семя! На миг показалось: где-то в туманной серой мгле хлопнула дверь. Сириус: Грета — смешное создание — казалось, не имеет к Лилс никакого отношения. Слишком похожа на Джеймса! «Посмотри, посмотри же, дурак, у нее глаза Лили! Глазки мамочки, хе-хе, и никак иначе! Она — наше совместное произведение, между прочим.» Миссис Поттер будто заподозрила нас в чем-то. Наверно, не понравилась хитренькая улыбочка мужа… или фраза «Бродяга, как думаешь, не пора ли посадить ее на метлу?» «Не пора, пока я не разрешу!» — вспыхнула Лилс. Каждый из нас (кроме малютки у Джеймса на руках) старательно притворялся собой обычным. Задернутые занавески, зажженный верхний свет — средь бела дня! — и волшебные палочки под рукой, рядом со столовыми приборами. Мы ели, говорили обо всем и ни о чем, спорили о последних новостях, Джим включил радио… И ни словечка о Волдеморте. Ни единого намека! Что снаружи? Мы будто условились заранее. Зареклись обсуждать темное и лихое. Но искусственность, хрупкость реальности меня не угнетала. Это — выставка. Это — экскурсия по воссозданной нами доисторической долине. Папье-маше, фанера, тюль и фетр, металлические конструкции и актеры в подходящих костюмах. Я согласен с правилами игры. Я не против. Прим, верно, чувствовала то же. Джим и Лили? Не знаю. Они несколько месяцев не покидали этих комнат… Каково будет снова очутиться в старом привычном мире? И застанут ли они его прежним? — Можно еще чая? — Люпин отхлебнула из почти полной кружки. — Хороший. — Конечно, протяни-ка сюда. — Неужели эта молодая рыжеволосая женщина — девчонка Лили Эванс? Поистине странный спектакль! Я отвлекся на Эдварда Гори. Вальравн пришел с нами и сейчас праздно лежал у окна. Смешно: голову под стул сунул… можно вообразить, так он скроется от ползучей проказы по имени Грета! Девочка каким-то таинственным образом выбралась из манежа. Ловко пересекла кухню, стуча коленями по полу. Вот уж точно дитя одного из мародеров! Она недолго довольствовалась хвостом Мертвого Ворона: тянула и крутила его, теребила и даже пробовала на зуб. Эдвард терпел. Но вот она уже подбирается к голове… какой здоровенный клюв… из чего сделана эта штуковина, а, Грета? Эд зыркнул на назойливого маленького человечка. Равнодушно отвернулся. Краем глаза я наблюдал за Прим. Что, вальравны пьют кровь младенцев? Ну-ну! «Крестница Сириуса Блэка — шустрое дитя», — прозвучал в моей голове укоризненный голос. В ответ я только усмехнулся. Держись, Эд, приятель! — Чай хорош, не зря Слизнорт так тебя любил, — я переключил внимание на друзей. — Если отвары и зелья Лили Эванс такие же крепкие… Может, Сохатый ими и покорен? — Черта с два! — Тише, ты чего, тут же Грета! Лилс напустилась было на Джима, но тут произошло нечто странное. С улицы донесся крик — очень громкий и отчаянный. Сперва я не разобрал слов. Крик повторился. Примроуз выскочила из-за стола. Чуть не споткнулась об Эдварда: того уже вовсю стучали по голове маленькими кулачками. «Не мучай птичку, Гретель!»  «Два пополудни, уложу-ка ее спать», — быстро нашлась Лили. Сохатый с опаской глянул на окно. «Выходите!» Мать унесла свое дитя. Мы втроем остались — замерли в нерешительности посреди кухни. Каждый знал — клянусь Мерлином! — кто надрывается под окнами. Кто вторгся в Годрикову Впадину, но затормозил, увяз, не смог достичь цели. Нелегко найти спрятанное самим Альбусом Дамблдором. Удивительно: я не почувствовал ни злобы, ни ярости. Не захлестнуло желание сломать Нюниусу его унылый нос. Только безграничная усталость, потому что «ну вот, опять». Опять угрозы, опять никому не нужный надрыв. Он что, конченый идиот?! Решил, мы к нему с распростертыми объятиями выйдем? «Должен поговорить со мной! Ты или Блэк! Лучше Блэк, этот трусливый пес! Кто-то один… я не причиню ему вреда!» Не встретив нашего сопротивления, Прим подошла к окну и выглянула за занавеску. — Задерни, Римма, не надо! — то вернулась Лилс. — Вдруг он… — Ничего он не заметит, дом под защитой! Скажи, Снегг там? Снаружи? — Джим зашуршал занавесками на соседнем окне. — Вон, торчит… падла носатая… Ишь, как орет! За кого нас принимает только?! Совсем спятил! «Да драть вас под хвост, чертовы трусы! Выходите, немедленно выходите, или…» — Если бы не знал его, решил бы, что плачет, — бросил я сквозь зубы. Отвращение всё же зашевелилось в груди. — Ох, актер! Какой талант пропадает! — Я знала его раньше… и могу допустить… что он действительно… — Лили дышала в затылок мужу. Неуверенно переминалась с ноги на ногу. — Интересно, сколько их здесь всего? Пожирателей? На что рассчитывают? Северус слишком правдоподобен, ребята! Я не шучу. — Он, к слову, тоже не шутит. Как глотку дерет. Тьфу! Засажу в него заклинание! — Джеймс, нет! Разгорелся маленький и горячий супружеский спор. Тем временем я задал вопрос Эдварду. Задать-то задал, но он не спешил отвечать. И тогда я обратился к милой Примроуз. — Это может иметь отношение к Регулусу. Маловероятно, но вдруг… Как думаешь, стоит ли мне выйти? Одному, без Джима. Буду аккуратен. Аппарирую со двора так, что никто не обнаружит дом. Что скажешь? Прим, то, как Снегг старается, кажется странным. Он не мог меня выследить — невозможно, — значит, рванул сюда наугад. Видимо, в надежде достучаться, прорваться… Я был прав, они так и не нашли дом дяди Альфарда. — Это один из вариантов, Сириус. Может, он хочет, чтоб мы так думали. А на самом деле как-то разнюхал: ага, Люпин и Блэк отправились в гости! Ага, к Поттерам! Отлично, выманю их и узнаю, где дом! — Стоп, туше! — Джеймс отлип от Лили и переключился на нас. — Вы не поняли, ребятки: заклинание Фиделиус работает иначе. Им не проникнуть сюда! Даже с адресом на бумажке! Даже с парадного входа с приглашением в кармане! Ни-и-и-как! Всё тщетно! Пусть Снегг хоть лопнет, пуф! — Значит… — Значит, Сири, Нюнчику нужен ты. Для выбивания души, потрошения кишок, расчленения, омерзения и прочих пожирательских штук. Что, дадим ему в бубен? Или продолжим пить чай? — Джим осекся, потому что Снегг на улице разразился новой тирадой. Отрицать стало сложно: крики скорее походили на мольбы о помощи, чем на хулу. «Эй, Поттер! Передай Блэку: его брат… прямо сейчас его брат умирает, вашу мать, да я чем угодно готов поклясться, что не лгу!» Кровь ударила в голову. Меня качнуло — Люпин не заметила, хвала Мерлину! Сам не понял, как вцепился в деревянную раму. Его лицо… рассмотреть бы, заглянуть в глаза… они-то не соврут… «Он учился окклюменции, хозяин Сириус. Глаза таких людей — что мутные зеркала, — уверенно и четко проговорил басистый голос Эдварда в моей голове. — Что делать Сириусу Блэку? Ответ знает лишь сам Сириус Блэк!» «Я хочу поговорить! Да будьте вы прокляты, если сейчас же не появитесь здесь… Вы, ссаные эгоистичные придурки!» — Сириус, не ходи! Ты умный парень… не подставляйся! Это провокация, ложь, вранье! Кто может угрожать Регулусу? Он сам из их числа! Не Дамблдор же изловил его и жарит на медленном огне, — запричитала Лили. Джим нахмурился и молчал. Только быстро-быстро вращал волшебную палочку пальцами — точно примеривался, готовился атаковать. А я вспомнил, как Регулус бросился защищать слизеринского ежа перед всей Школой. Там, в Большом зале. Когда Валентинов день, когда синие ногти и темные губы, когда Сектумсемпра и искры тюда-сюда… Паршивый был денек. До меня дошло тогда, что Регулус попал. Серьезно попал… Что, если их с Нюниусом связывают какие-то чары? Не метка зла на запястье. Иное колдовство. Снегг тем временем повалился наземь, как безутешная вдова. Но и мои ноги подкосились бы, попади Джеймс в настоящую беду. Смертельная опасность — не шутка. Вдруг он искренен? Это значит… «Пожалуйста, помогите его спасти!» Прим посмотрела на меня ясными голубыми глазами и спросила просто, безыскусно: — Ты ведь пойдешь? — Да, Волченька, пойду. — Я не нашелся, что добавить еще, потому поцеловал ее — скорее, скорее, чтоб не учуяла мой страх. — Эдвард Гори? Поднимайся, дружочек. Ты в деле. Северус: Утром я читал. Комнаты превосходно протопились безо всяких маггловских обогревателей (я уже несколько лет не вспоминал о них). Расслабившись, я почти растекся в кресле. Не думал о дурном, назойливо-раздражающем, прилипчивом, как жвачка, иначе — не думал о долге перед кем-либо. Эти часы принадлежали мне. Вот мой разум, а вот «Разум цветов». О чем он, кроме, конечно, естественных функций растений? Занятно. Прежде я листал Метерлинка бесцельно. Всё потому, что находил его эссе дилетантским и бессовестно устаревшим. Но сегодня сам не заметил, как втянулся. «Для того же, чтобы отказать ему в разуме, приходится прибегать к довольно темным гипотезам. И вот мы видим цветок, неподвижный на своем стебле, укрывающий в блистательном святилище воспроизводительные органы растения…» Я хмыкнул. Наивность и вместе с ней точность внимательного наблюдателя, с которой автор обрисовывал соцветия, стебли, пыльники, проворные шмелиные лапки, начинала мне нравиться. Наверно, впервые за долгое время я получал от чего-то удовольствие. От чего-то, кроме жалящих заклинаний и гневных вскриков чертовых авроров. Получайте! На, подавись!.. Огонь, пепел… «Признаки осторожной, живой мысли наблюдаются не только в семени или цветке, но и во всем растении: в стебле, листьях, корнях, если пожелать на миг склониться над их скромной работой…» «Драма эта была бы неразрешима, как и драма нашей собственной судьбы на земле. Но вот в дело вмешивается неожиданная стихия. Было ли у мужских цветов предчувствие ожидающего их разочарования? Во всяком случае, несомненно то, что каждый из них спрятал в своем сердце воздушный пузырек, как мы прячем надежду на чудесное избавление. Минуту они как бы застывают в нерешительности, но вдруг, сделав героическое усилие навстречу к счастью, — самое поразительное, какое я знаю в жизни насекомых и цветов, — решительно порывают связь, которая соединяет их с жизнью…» В прихожей щелкнул замок. Я вздрогнул, откинул книгу — не успел рассердиться, испугаться, даже просто насторожиться… Дверь хлопнула. Быстрые шаги — и Блэк, проклятый беспардонный Блэк, влетел в мою гостиную. Какого дьявола?! — Северус, некогда было ждать, пока отопрешь! Слушай, Северус… — Ты вообще с головой не дружишь?! — вот уже несколько мгновений я трясся от напряжения, стоя с волшебной палочкой в руке. — А спохватись я раньше? Смерти хочешь?! «…связь, которая соединяет их с жизнью…» — Прости, но ты бы шел, потом копался в замке… слушай! Не перебивай! — Что ж, я весь внимание, — ехидно процедил я. — С чем пожаловал? Конечно, в нашей работе выходных нет, но впредь предупреждай, не будь таким гадом. — Помоги мне! Это настолько важно, настолько… Мерлин великий! Идем со мной прямо сейчас, Северус, я не справлюсь в одиночку. Все мои догадки были верны! Темный Лорд… — он понизил голос, — Темный Лорд никогда не был агнцем Божьим, но то, что он замыслил… Это просто предел человеческой подлости! Ты хмуришься? Что, смеешься? Северус, ты должен видеть всё своими глазами! Ты передумаешь и встанешь на мою сторону, как только осознаешь. В тот рождественский вечер в «Кабаньей голове» я не был пьян, ну, если только чуть-чуть, и говорил чистую правду. Волдеморт нашел способ стать бессмертным! Он кинет нас в любой миг, но не вырвет из сердца с корнем — у него сердца нет! — а легко срежет, как неугодный седой волос. Северус, он — злой, и то, что он делает, может стать нашим общим проклятием… на долгие десятилетия. Темный Лорд безумен! «Не можем ли мы заключить, что методы человеческого разума единственно возможные, что человек не ошибся, что он не является ни исключением, ни уродом, но существом, через которое проходит, в котором наиболее напряженно обнаруживается великая воля, великие желания вселенной?» * Я чувствую чье-то приближение. Друг, враг? Всё едино. Может, свернет шею, может, заколдует или повалит на землю. Хотя куда уж падать ниже? — Вставай. Быстро встань, иначе… Узнаю голос, но воевать и драться нет ни малейшего желания. Удача ли? Я хотел его видеть, и вот он здесь. Нас разделяют какие-то жалкие десять ярдов. Одет Блэк легко, получается, вышел из дома… с какой стороны? Впрочем, плевать. «Ты расскажешь всё сию же секунду. Или я убью тебя. И не воображай, будто обосрусь или не рискну руки марать. Давай, валяй.» За его спиной — та огромная курица-перевертыш. Да, с такой не забалуешь. Но я и не стану. — Регулус… — кашель мешает. Приходится прерваться. — Регулус пытался в некотором смысле убить Темного Лорда. Регулуса… преследовала одна идея. Я думал, он заблуждается: с катушек съехал и бредит. Но нет. Прямо сейчас он черт пойми где, борется со смертью. Мне его не найти. Как доказать, что не блефую? Ты упрям и не поверишь. Если бы ты был легилиментом… — Но я не легилимент. — Блэк хмур, но спокоен. И не орет. И я тоже успокаиваюсь. Слез больше нет, откуда-то берутся силы, и я встаю. Он наблюдает, а затем спрашивает: — Сколько у нас времени? И с чего ты взял, что брат умирает? Вкратце, и не юли. — Не собирался, — огрызаюсь я. — Тебе придется поверить на слово. Темный Лорд… — Блэк внимателен, и я продолжаю, — желает продлить свою жизнь при помощи артефактов, хранящих частички его души. Одну из таких вещиц он и спрятал с помощью твоего брата. Не знаю, где именно. Не знаю, что там случилось. Ваш старый домовик, который им пособничал, чуть не подох. Мелкий засранец приперся в мой дом и завопил, что Регулус в беде. Да, твой братец приказал слуге молчать, но некие чары… Одним словом, если Регулусу угрожает опасность, я… впрочем, нет, полагаю, просто совпадение, я не подписывался на такое и… Вдруг грудь пронзает острая боль. Колкая, как тычок тонкого кинжала. Я взвизгиваю, но перехватывает дыхание. В один прыжок Блэк оказывается рядом и цепляется за плечо. «Говори! Тварь ты подлая, я всё знаю про ваши дела! Да, вы связаны… и если Регулус пострадает, ты — вместе с ним! Пусть Кричер выведет нас к нему… если не лжешь!» Слова не ранят, не оскорбляют — мне слишком дурно, и волны боли сковывают всё тело. Но затем отступают. — Я поговорю с Прим, — заявляет он вдруг. Вот сукин сын… чего тянет?! — А ты, дружок, будь здесь. И только посмей сбежать! Эдвард! Сторожи его! Эй, почему нет? Что-то придумал? Я опустошен и едва вникаю в происходящее между Блэком и его чертовой птицей. Чтение мыслей? Возможно… Стальная хватка освобождает плечо. «Жди!» Конечно, буду… куда мне деваться? Блэк мчится куда-то по улице, преследуемый вальравном, а затем аппарирует. Римма: Вот я и познакомилась со старым Кричером поближе. Его речь не сбивчива, хотя движения бестолковы и хаотичны. Эдвард Гори слушает внимательнее всех: будто уже нашел решение. Пещера, подземное озеро, мрак и сотни дьявольских созданий в ледяной глубине… а в середке — крошечный островок. То место, где лежит опасная зачарованная чаша, вместилище артефакта-крестража. Какое недоброе, скрежещущее слово! «В чаше — зелье. И достать из нее ту вещицу нельзя, не испив отравы. Хозяин Регулус выпил, точно выпил! Упрямый хозяин, бедный мистер Регулус…» Все мы желаем знать, что же будет потом. Смерть! Стоит пригубить зелья, и охватит ужасная жажда! А утолить ее можно лишь водой из озера. Но тут-то из бархатистой тьмы и полезут инферналы… кто они? Что они такое?! «Они утащат его, утащат хозяина! Либо он умрет от жажды…» Эльф рыдает и лупцует себя по голове Лилиным граненым кувшином. «Плохой, плохой Кричер! Не смог защитить… бедненький хозяин!» — «Заткнись!» Сириус злится, а Лили не спешит вернуть графин на место. Мы растеряны. В руках Джеймса тускло мерцает непонятная штуковина — медальон. Тот самый, за который Регулус предпочел отдать жизнь. Как попасть внутрь пещеры без лодки, если аппарировать нельзя? Трансфигурировать плот? Но из чего? Чем одолеть подводных мертвецов? Сотни вопросов штурмуют ум, как пронзают мишень стрелы. Луноглазый теряется: «Инферналов не заколдуешь даже… А если их много? Но попробовать мы должны!» Он прав. Вдруг коркает Эдвард. И Блэк затихает. Поразительный диалог между безгласным Мертвым Вороном и его другом, а мы напряглись и внимаем. «Нет! — выкрикивает Сириус. — Ни за что! Не смей, нет!» — «Чего он хочет, Сириус? Да, расскажи нам сейчас же!» И перед моими глазами проносится целый сонм воспоминаний — далеких, родом из детства. «Пока он — просто вороненок. И не станет бородатым мужиком… если не попробует крови человека. А он не попробует, обещаю! Пока нам не будет угрожать опасность, он останется простой птицей!» «Не может он быть просто птичкой, это Мертвый Ворон!» Лили охватывает дрожь. Она готова кинуться прочь — в детскую, куда же еще! Сохатый сжимает медальон так, что белеют пальцы. «Лили, мы используем Грету, если другого пути нет!» — «Ты не посмеешь! Я не позволю, это… это без пяти минут темное колдовство!» От ужаса знобит, но беседа Сириуса и вальравна не окончена. Кажется, есть что-то еще… «Эдвард станет не обычным человеком, да? — теряется в догадках Джеймс. — Он будет обладать чудодейственной силой, особым даром? Он… не причинит нам вреда, ведь так?» — «Никогда в жизни, — уверяет Блэк. — Но Лилс должна добровольно… она мать…» Лили против. Ее громкое упрямое «нет» — тяжелое и бесповоротное. Эдвард отрывисто кричит. Эти возгласы похожи на хохот, и Сириус восклицает тоже — наверно, узнал что-то новое. Что-то… Сириус: — Уверен? Эдвард? С твердостью… столетнего безоара? Эд… черт-черт-черт, — я потею. Задумай Салазар наслать на меня проклятие, он не справился бы лучше. «Да, хозяин Сириус Блэк. Мертвые видят жизнь, лишь живые слепы и не замечают очевидного. Кровь Примроуз Люпин сгодится.» Милая Прим глядит недоуменно. Она напугана. Если сказать обо всем сейчас… что станется с нею? Но она дергает за рукав: поторопись, мантикора тебя раздери! Регулус отравлен, он там совсем один! Говори же! — Прим, — комок в горле делает голос по-детски тонким. — Эдвард убежден, что ты… заменишь Грету. Потому что… Прим, ты… — Лили валится на стул. — Ты ждешь ребенка! Нашего ребенка! Эд говорит, у нас будет ребенок, волчонок, маленький человек, черт знает, что такое, Прим! Что делать?! Я растерян. Что чувствует она? Не понимаю. Джеймс хватается за голову и воет, будто это ему сообщили невероятную новость, а не мне. Лили отмирает и бросается обнимать Люпин. Люпин… «Трансфигурируй скальпель. Сейчас же! — велит она. — Эдвард Гори… готовься!» Все приходят в себя, и мы четверо — во власти спешки, но спешки продуманной. Про Кричера забыли, и нет желания наблюдать за его перекошенной от ярости мордой. «Почему он здесь, если Регулус велел ему молчать? Зачем отдал нам крестраж? — спрашивает Луноликая Прим. Ловкие пальцы закатывают рукав. — Это связано со Снеггом?» — «Почти наверняка. Эльфы не смеют нарушать приказы. Но он тут… гаденыш пронырливый. Хоть что-то полезное сделал», — бубню я под нос. Ее рука чуть дрожит, и я делаю ровный махонький надрез. «Глубже!» — «Нет!» Вальравн склоняет голову набок. Холодный блеск глаз настораживает, но я верю ему… верю больше, чем себе. Красный влажный язык скользит по запястью Прим, и мы затаиваем дыхание. А затем на краткий миг слепнем. Бывает свет белый и голубой — им жжет глаза снег в солнечный зимний полдень. Бывает красный — мельтешение жаркого огня. Эдвард же скрылся в пустой зияющей черноте, и я ужасаюсь своему поступку — неужели ошибся? Кем он предстанет снова? «Сириус Блэк, смотри на меня!» Он высок и могуч, как каменное изваяние. И нечто, похожее на перья, венчает его голову иссиня-черным ореолом. В руках его меч, и звериные когти смыкаются на рукояти — кто же он? — Можешь говорить? — Прим залечивает рану бадьяном, который принесла онемевшая Лилс. — Эдвард, желаешь нам помочь? Или еще крови младенцев?.. — Я понимаю ваши шутки, — глухим и низким голосом отвечает пришелец. — А теперь пора в путь. Дайте эльфа. — Кричер! Сейчас же подойди сюда! Сморчок-домовик еле стоит на тощих ногах. На его месте я давно бы сыграл в ящик от страха. Эдвард — или тот, кто им когда-то был — наклоняется почти к самому полу и кладет на лысую голову Кричера лапищу с черными ногтями. Тот испуганно пищит. «Посмотрим, где пещера…» Мы ждем. — Славно, — Эдвард выпрямляется. — Я готов. Я не смогу переместиться в пространстве, но сумею лететь над водой. Я хочу взять двоих. Тебя, хозяин, и Северуса Снегга. — А Джеймс?! — Тяжко, — странный человек смиренно склоняет голову. — Лишь двоих. — Хорошо, останусь стеречь Кричера и эту дрянную штуковину, — быстро находится Сохатый. Я в очередной раз испытываю чувство безграничной благодарности. — И Римма… ей лучше присесть и прийти в себя. Ребенок… Нет, потом! — Потом! — Прим сжимает в объятиях так крепко, что хрустят косточки. Ее наставления — и не наставления даже, а быстрый шепот на ухо. Мне щекотно, жарко… низ живота болезненно тянет. — Сириус, вы спасете его. Обо всем поговорим позже, Бродяженька, хороший, только возвращайся! «Только возвращайся.» Рука Эдварда-человека — холодная и гладкая, кроме когтей. Я торопливо всматриваюсь в его лицо: рот — тонкая и длинная щель, мягкие губы едва заметны; нос крупный, и ноздри без конца движутся. Его глаза лишены радужек. Они — как два слепых полупрозрачных отполированных камушка. Но печальная улыбка играет в них, как живое движение солнечных бликов в воде. Нас швыряет поток аппарации. Физиономия Снегга с разводами слез и соплей — смесь восторга и страха. «Руку, идиот!» Еще рывок, и мы мчимся уже втроем. — Готовь палочку! Только попробуй облажаться, — рычу я, когда Эдвард хватает нас поперек животов и несет над морем. Наша цель — вытянутый мыс вдалеке. Казалось бы, прошла целая вечность, но нет… Едва ли минула четверть часа. Он ведь в порядке? Регулус в порядке? Что могло произойти за жалкие десять минут? Он прекрасно колдует… и выдержка у него что надо… Не станет брат пить из дурацкого пещерного озера! Небось сидит на островочке и нас дожидается. — Я-то давно готов, за собой следи, — цедит Снегг. Налетает ветер. Крылья Эдварда черны, как и прежде. Их равномерные взмахи успокаивают. Прим, Регулус, Регулус, Прим… Регулус… Всё будет хорошо. Северус: — Где он, твою мать?! Он забегал утром. Звал немного поприключаться… Безумец. Конечно, я имел право отказаться, как обожравшийся барон отмахивается от пирожного с заварным кремом. Дерьмо. И вот теперь младшего Блэка не видать. Высокий каменный свод влажен, а внизу расстилается озеро — точно покрытое нефтяной пленкой. Люмосы мечутся и выхватывают из мрака какое-то странное движение. Инферналы! Шевелящиеся тела, ноги, руки, косматые и гладкие головы — всё сплелось в один клубок на островке. Вода больше не спокойна: колышется, волнуется… Нет, нет… «Сукины дети», — шипит старший Блэк. С омерзительным скрипом трутся друг о дружку конечности мертвецов. Вальравн широко разевает рот и кричит — не по-человечьи, но и не по-звериному. Пустые глазницы — вот и всё, что встречает нас на суше. — Регулус! — старший Блэк орет как оглашенный. — Блэк, — вторю я, — ты куда делся?! Черт, тут слишком мало места! Он под их телами… раскидывай давай! Редукто! Экспеллимеллиус! Вопреки ожиданиям, инферналов не охватывает пламя. Чары расшвыривают гадов вокруг, но из воды лезут всё новые и новые. И Регулуса нет. Я обо что-то спотыкаюсь. Чаша? Совсем рядом воздух рассекает грозный меч Эдварда. Блэк призывает патронуса, и я понасмехался бы над этим призрачным волчарой… но не сейчас, Годрик и Салазар! Остров прочесан вдоль и поперек. Я слышу сдавленный всхлип — Блэк мечется, размахивая волшебной палочкой, но глаза его совершенно безумные. Его брата здесь нет. Случайный инфернал добирается до шеи великана-вальравна и впивается в плоть редкими зубами. — Хозяин, уходим! — Нет! — Хозяин, его тут нет! Сию же минуту, или я проявлю своеволие! Сверкают во мраке странные голубые глаза. Без люмосов вижу плохо, зато превосходно слышу… плеск, плеск, плеск и скрип, скрип, скрип… нескончаемые звуки! «Им конца нету! Твой ворон прав, сваливаем! Блэк!» Мне не смыться одному — невозможно. У берега маячат очертания перевернутой лодки, но как ею воспользоваться? Блэк стонет — от беспомощности. Чего тут добавить? Я пуст. Впервые нет злого слова, чтоб осадить его, поставить на место, макнуть в дерьмо. Мы оба — не справились. * Сириус: Над голым обесснеженным мысом гуляет холодный ветер. — Он умер. — Да, хозяин. Я лежу на спине, позволяя слезам затекать в уши. Снегг молчит — наверно, уже свое отрыдал. Всё напрасно, как ловля солнечных зайчиков. Как размахивание волшебными палочками перед ордой инферналов. Бессмысленно, как и моя жизнь. — Ложь. Сириус Блэк обязан помнить о Примроуз Люпин, — говорит Эдвард. Он сидит на камне — крылья за спиной сложены, подбородок уперт в навершие меча. Я перекатываюсь на бок, чтобы его изучить — бесцельно. Он красивый и здоровый. Не парится о пустяках вроде чьей-то смерти. Кажется, ему всё до фонаря… ведь он — Мертвый Ворон. Совершенный сверхчеловек, существующий вне времени. Не колдун, не провидец… а кто? — Я — взращенное тобой нечто, волшебное создание. Ты — мой отец, Сириус Блэк. Придет время, и я покину тебя, но не сейчас. Еще рано. Остался последний урок. — Урок?.. — Снегг трет кулаком сухие глаза. Смотрю на него с равнодушием. — Регулуса больше нет… отчасти, по моей вине. Да, он был упрямым мелким сученышем, но и другом… он был моим другом, черт подери! Какие уроки, к мантикоровой мамаше?! Довольно нравоучений! Ты, курица ощипанная, не смей поучать нас жизни! Что можешь о ней знать? — Всё. Эдвард Гори не меняет позы, но уголки безгубого рта медленно ползут вверх. — Ты чуял, что мы не успеем, — вдруг осеняет меня. — Эд, ты подозревал или знал наверняка?! Мерлин, но зачем?.. Значит, надежды на успех не было? Никакой? Даже крошечной капли?! О боже! — Не уверен, что он слышит. Мы не встречались… ни разу, — отвечает вальравн со всей серьезностью. — Вот мой урок. А теперь мы исправим случившееся. Если хозяин Сириус ответит, где ошибся. — Ты должен был позвать старого пройдоху Дамблдора, — угрюмо давит Снегг. — Этого хитрого интригана. Блэк, я одной ногой торчу в могиле. Темный Лорд убьет, если узнает, Дамблдор убьет, если поймает… Или он слишком благороден? Плевать! Я готов раскрыть перед ним все карты, если это вернет твоего глупого братца. — Серьезно? — я таращусь на Снегга во все глаза. — В этом заключался урок, Эд? Ты хотел, чтоб мы объединились, но иного пути не было? Эдвард… но как быть теперь? — Совершим небольшое путешествие. И поглядим на себя со стороны. Эдвард плавно поднимается с насиженного места. Серый плащ трепещет на ветру, словно парус, а мне становится спокойно — как никогда прежде. Снегг заткнулся и не спорит. Я уверен: если Регулуса не вернуть, смерть зельевара не заставит себя ждать. Чары, что их связывали, по-прежнему сильны. Да-а-а, наш альянс — нелепейший из всех возможных. Но почему бы и нет?! — Согласен. Веди, Эдвард Гори. Посмотрим, как Смерть совершает чудеса во имя Жизни. — Регулус мертв, но я смеюсь. Я смеюсь, потому что это только начало.