Молочная луна

Я убежал, задыхаясь от бешенства и стыда. Нет, это не король распластался на земле, это упал я сам, рухнуло всё, что было у меня возвышенного, вся моя неистовая и полная любопытства вера. Я спрятался в кустах и слушал, как, насвистывая свою нелепую песенку, удаляется дешевая флейта и уносит с собой мой страх — у него нет больше опоры. Ф. Элленс, «Великаны»

18 мая 1981 г. Сириус: — Какая жалость, какая жалость… Он теребит короткую бороденку, скидывает одну ногу с другой. Ёрзает на стуле — как мальчишка — и встает. «Жалость… что самую малость я недоглядел, недопел, недоспал… и через, через…» — «Перестаньте! — резко обрывает дядюшку Пит. — Сейчас не время стихи сочинять, мистер Дамблдор!» — «Какой ещё мистер Дамблдор! Ладно, шут с тобой…» Да, знаю: Аберфорт может изобрести что-то невероятно умное. Но попутно будет бормотать и мурлыкать под нос, шаркать взад-вперед, кашлять в цветастый платочек… Питера от этого прямо-таки передергивает. Неужели то плоды долгого и тесного соседства? А вот прежде… Регулус чистит перочинным ножичком под ногтем. Папа Люпин взялся переставлять посуду в шкафу. Хвост бурчит. Доу-Дамблдор ретировался со своей трубкой на крыльцо. Я туплю с перекидным календарем в руках — цифры разноцветные, аж в глазах рябит. Эдварда снова нет дома. Прим… ох, Прим! — Я хочу поговорить с Северусом Снеггом, — внезапно заявляет она. — Только Северус прольет свет на наше положение: мы заплутали в догадках… Да-да, Сириус, — а я и рта раскрыть не успеваю, — ты со Снеггом на ножах, что вполне закономерно. Не годишься, значит. Но каждый второй здесь — под домашним арестом! Отправлюсь в Коукворт завтра же. — Напиши Нюнчику письмо, — фыркает Пит. — По мне, так безопасней будет. Я скалюсь — эй, какого хера ты, Хвост, дерзишь моей милой?! Что, осмелел, пока в бегах был? — Да, черкани ему пару строк, — вякаю я и мысленно бью себя по лбу. Идиот! — В смысле, Прим, это сверхглупо! — Вовсе не глупо, но лучше сходить мне. — Мистер Люпин наконец-то отлип от сервиза в мелких лиловых завитушках. Лицо посеревшее. Ему не помешало бы как следует выспаться. — Снегг — не наш человек. Но и не их. Ничейный. Не нужно его бояться. — Папочка, а ты оптимист! Мы не боимся, просто он… — Притягивает неприятности, — Регулус печально улыбается. Взгляд рассеянный и какой-то отсутствующий даже… — Теперь я бесполезен. А мы только ладить начали. Перекатывание-переливание из пустого в порожнее возобновляется. Натужно дохает на крыльце Аберфорт. Регулус виноватится. Пит тянет унылое «из этого добра не выйдет», а мистер Люпин разуверяет. Мисс Люпин… Обнаруживаю, что упустил ее из виду. Римма: Я твое повторяю имя этой ночью во тьме молчаливой, и звучит оно так отдаленно, как еще никогда не звучало… Ночами он — собака. Это нарочно? Или так легче, проще сбежать от снов и тревог? Он спит в ногах, и я не могу задать вопрос, и не нарушаю безмолвия ночи, и не пытаюсь обсудить дневные заботы. Мы ложимся без слов. И так же встаем. Только злость — злость голодного волка — удерживает на плаву. Только отчаянная жажда завершения. Когда конец этой тянучке под громким названием «война»? С нами ничего не происходит. Словно нарочно мучают, гады, таятся, выжидают. Позволяют нам спать и есть, пить вино, шататься по комнатам. И играть на рояле. И даже расставлять волшебные шахматы. Но ничто не приносит радости! Черт раздери этих колдунов в балахонах! Этих мерзких недочеловеков, лизоблюдов Волдемортовых! Корзина с фруктами. Лента в тощей косичке мадам Помфри. Ласковое похлопывание по руке… нет-нет-нет! Я не могу спокойно выдохнуть, прикрыть глаза… даже стягивая сорочку, даже ложась, даже… Потому что в любую секундочку они… «Прим, где ты? На заднем крыльце? Эй!» Бросить всё! Собраться, стукнуть по столу ладонью: я пойду! К Снеггу, прямо сей же миг! Всё, не держите! Как сказала, так и будет, не спорьте с девушкой-вервольфом! Мой план!.. Но какой от решительности прок? Мы словно захлебываемся в трясине. — Прим, что за фокусы? Фух, не холодно? Нет? Ты куда утекла, а? Ещё и так незаметно… Он плюхается на отсыревшую темную ступень. Ветер сразу же атакует пряди черных волос: треплет их, подбрасывает. Не думать, не думать о Снегге и Волдеморте… Темно-зеленые брюки красивущие, но слегка потёртые на коленях. Сосредотачиваю внимание на переливающихся складках и хмыкаю. — Незаметно? Как бы не так! Скоро такое пузо будет, что в дверь не протиснусь. — Хочется добавить что-то ещё. Но побеждает привычная смесь: недовольство собой, раздражение из-за очередной идеи, что прошляпили, усталость и какой-то… не описать… — Бредни и вредни, не наговаривай, — неожиданно он улыбается. Вполне искренне, тепло. — Старика Слизнорта ты, лапушка, всё равно не перещеголяешь! А я бы наведался к Снеггу. Ловко придумано. — Так иди обратно и скажи во всеуслышание! — морщу нос. — Что… нет-нет! — Да! Скажи: «Парни, я ошибался, мисс Люпин — умница и стратег, каких еще поискать». Наедине дифирамбы поешь моей смекалке, а в общей гостиной… — Сириус выглядит смущенным. Так и надо. — Ладно, ладно, что ты такой глупенький! Папа назвал день? Завтра? А что, если Снегга не окажется дома? Папа готов? — Ну я же не твой папа… возвращайся и спроси у него сама, — Сириус клацает зубами. — Вот и я вспылил. Пофыркали и будет. Знаешь, и в голове, и в сердце какое-то… не описать, прямо, что. Неуемный зуд, будто гудение пчёл в недрах старого дерева… Дерево качают, толкают... оно скрипит, но не падает. Ничего-то в его деревянной жизни не меняется. Пчёлы гудят беспокойно: им не нравятся людишки, что тревожат дерево. Впрочем, что за ахинею я несу? — Письмо, письмо от Дамблдора! — раздается из недр дома радостный возглас. — Скорее, Римма, Бродяга! Аберфорт наконец-то откашлялся. Трескучим голосом (прыгающим, возбужденным) он читает: — «Здравствуйте, дорогие друзья. Не новость, что уловка Северуса вызвала волнения в рядах приспешников Волдеморта. Честь и хвала, как бы двояко и провокационно это ни звучало. Но у любой медали есть и оборотная сторона. Они оживляются. Готовьтесь: завтра Сириусу и Питеру предстоит присоединиться к патрульным у Кривого Моста. Полночь — время подходящее. Прошу не являться заранее: враг тоже не дремлет. Что же касается тех, кто временно не у дел… Для вас есть особое поручение. Изучите карты Лондона. Выясните, какие переулки годятся для того, чтобы выстроить магическую ловушку с куполом. «Кишка»: два входа и никаких окон. Когда именно пригодится — пока не соображу. Но под рукой ловушка должна быть уже к концу месяца (даже если мы воспользуемся ею лишь осенью). Мисс Люпин, мистер Блэк, вы хороши в зельеварении. Заготовьте колбы с замораживающим составом. Продумайте, где их разместить. Составьте план. И не покидайте дом без уважительных причин! Я не прошу многого, не так ли?» — брат директора прерывает чтение и вздыхает: — Без подписи. Но менторский тон намекает: письмо — не подделка. Да и почерк знакомый. — Как и сова. Порядок, — успокаивает Луноглазый. — Что ж, Хвост, полируй палочку. Мы в деле. — Звучит двусмысленно, — прыскает Питти, но тут же делает серьезную физиономию. — Конечно, мистер Бродяга! Готов послужить Ордену и магической Британии! Они продолжают натянуто острить и всячески жонглировать эвфемизмами. Папа манит пальцем. «Расскажи-ка про Снегга, милая. Что он за человек?» О, лучше составлю подробный отчет! Напишу эссе о Северусе Снегге и издам его биографию! Чем продолжу подыгрывать мальчишкам. Ясно ведь: всё становится только хуже… Дозоры после месячного перерыва — тревожный звоночек. на следующий день Северус: «Уходи, а не то придется пинками подгонять. Уходи, я не шучу.» И ни слова больше? Да что я за трус такой! Белла в беспамятстве, вся звёздная семейка горюет. Барти похоронен и забыт. И Темный Лорд — то как змея или веревка, а не человек, то как припечатывающий тяжелый палец… Тревожно. Будто каждый мой лишний бздёх — доказательство, что я тружусь на благо зла недостаточно усердно. Сейчас я — монолитный, цельный, уверенный в себе человек — жертва растерянности. Господин не зовёт, но спиной я чувствую призрачный взгляд. Как? Черт знает. В голове бурлит-выкипает цветастая неаппетитная каша из мыслей. Влез бы в них кто-нибудь… Смех и только! Грёбаные шелковые платочки, чернокнижие, разговоры на набережной, холодные пальцы… Неладно что-то в датском королевстве, ох неладно! Я ошибся, я зря его спас! Всего лишь отсрочил собственную гибель… Всё бессмысленно… Почему Лорд не требует меня к себе? Почему?! В дверь постучали. Я впустил гостя сразу, без раздумий. Видно, настолько плевать стало уже, умру я или нет… Днем раньше, днем позже… Ба, да ведь это же Лайелл Люпин! Удивление сменилось легким негодованием. Лайелл в моем доме! Прогнать его? Убить? А хер ли, пускай заходит! Я и так ощущал себя зверем, через бурелом прущим прямиком в капкан. И старый вдовец вошел. Слов приветствия я так и не дождался, потому и чаю предлагать не стал. Он сел в кресло у камина — без приглашения, само собой, — и заявил: — Здравствуй, Северус. Я здесь, чтобы узнать, что вы замышляете. Планы тьмы из первых уст, иначе говоря. Мои губы скривились в полуухмылке — вероятно, блеснули передние зубы. Я надеялся, что ограничусь этим, но не сдержался и захохотал. Ржал, ржал и ржал, точно сивый мерин, а он, этот дурак Люпин, молча смотрел и ждал. — Планы… поделиться с тобою? Лайелл, папаша оборотня? Вот прям так? А чего денег не предлагаешь, а? Может, услугу за услугу? — Мальчишка напротив взрослого, я не злился, нет! Торжествовал, откровенно потешался! Что, неужто у Дамблдора всё и впрямь так плохо? — Эй, Лайелл, а отчего бы нам не выпить на брудершафт? Раз уж ты здесь… нет, это что-то с чем-то… рвоту тролля мне в бокал, если это твоя… — Идея принадлежит моей дочери, — бесстрастно ответил он. — Что ж, коли разговора не выйдет, я, пожалуй, откланяюсь. Спасибо за вино, Северус. — Нет, постой! Я всё еще не мог совладать с истерическими всхлипами. Смех — не смех, а так, визгливые завывания. Возможно, это нашли выход дурные чувства. Тяжелые камни эмоций. Боль, отчаяние, гнев? Я мысленно поблагодарил Люпина. Икнул. Отер глаза рукавом. Пожалуй, он заслужил бокальчик винца. Всего один, ладно... — Сидите, — я стиснул зубы. А он и не намеревался уходить. Даже позы не сменил. Красная жидкость с не самым лучшим ароматом лизнула мутные стеклянные стенки. — Пейте. Ваше здоровье. — Во имя победы правой стороны, — он высоко запрокинул голову. Острый кадык быстро задвигался. — Кх… какая же дрянь. — Согласен. Бокалы наполнялись еще дважды, прежде чем я заговорил. — Почему Люп… вер… она вообразила, будто я вам помогу? Из-за Ре… Блэка? Поступки характеризуют меня как импульсивного кретина? Непостоянного дурачка? Ошибаетесь. В большинстве моих действий есть логика. Никогда не стану подставляться под заклинания… — Да-да, понимаю. И я не с пустыми руками, — перебил старик. — Северус, насколько он вам доверяет? Говорят, вы — легилимент. Что насчет окклюменции? — Не вижу смысла уходить от ответа. Я преуспел в одной из этих наук. И обучаюсь премудростям второй. Но Темный Лорд уже давно не назначал мне свиданий… и даже если назначит, нет гарантий, что очередное застолье не станет последним. Я в немилости. Увы. Вино слегка кружило голову. Лайелл смотрел в пол, поводя рукой с бокалом из стороны в сторону. — А Пожиратели встрепенулись. Сегодня что-то намечается, — протянул он задумчиво. — Я о том ничегошеньки не знаю. — Так узнайте! Мы в неведении! — Как и я. — Спросите у вашего хозяина, — Люпин поднял глаза. Ах, пёс коварный! — Идите… и спросите! Ждёте святейшего позволения? Нынче дерзость в почёте. Умеренная дерзость. Вот, к примеру, я. Дерзнул и преуспел. — Голова… — потянуло на откровенность, — моя голова сейчас — книжка открытая. Регулус, Белла и подставная смерть! Лорд меня в порошок сотрет, как только начнет прощупывать почву. Не хочу с ним видеться и подставляться под удар! — Вы затаились и этим вызываете подозрения! — Но память… она прозрачна… — Значит, засорите ее чем-нибудь! Забейте, как мешок, мусором и опилками, а алмаз утопите на дне! — И где мне раздобыть этих опилок?! — взъелся я. — Пораскиньте своим недалеким умом! Лорд не станет копаться во всяком хламе, а сразу сунет руку поглубже… — Я снабжу вас всем необходимым. Слушайте! Орден Феникса готовит секретную операцию… Ловушку. * — Северус? Внезапно, что и сказать… прошу. Кипарисы справа и слева — остриженные и холёные — не качались: ветер стих. Только едва различимо шуршал мелкий песочек под ногами. Малфой встречал лично, и я обрадовался. Такая честь — либо к удаче, либо… о втором думать не хотелось. В холле повеяло холодом от мраморных статуй и вазонов, злобой и подозрением — от портретов разряженных подонков на стенах. Мне никогда не заиметь такой дом. Ну и плевать. Лорд сидел во главе длинного стола, будто караулил. Один. Что за ночная операция, куда все запропастились? Я отогнал догадки прочь. Вернулся мыслями к «секретам» Дамблдора. Закрутил их, заставил вихриться и обволакивать разум… Пускай, пускай. Так лучше… Страх ледяным хвостиком защекотал затылок и спину. — Какая встреча. — Мой Лорд. — Я преклонил колено. Он не противился раболепному жесту. — Пара дней, и было бы поздно. — Но я не слышал… вы не приглашали… — Тебе нужно особое приглашение? Подойди. Он никогда не давал времени опомниться, собраться. Вторгся в мой разум, не подозревая, как тщательно я готовился. Открытая книжонка с глупыми подставными секретиками… Но по его вздоху я понял: всё задуманное удалось. «Северус… интересно… и кого же Дамблдор собирается ловить в гуще лондонской суеты? Уж не меня ли? Мало сведений, мало… Но ты славно потрудился.» Железная хватка чужой воли ослабла. Сил едва хватило, чтоб опуститься на краешек стула. Трясло. — Недурно. И у меня есть подарок, Северус Снегг, — голос Волдеморта зазвучал насмешливо. Но он не улыбался. — Держи мысли под замком. А язык за зубами. Это не для стариковских ушей. Пророчество… я думал о нем все эти месяцы. И понял, что не ошибался. Не мог! Я хотел начать с поттеровского выродка, той девчонки. Пожалуй, так и сделаю. — Но полукровка… Какой от неё вред… прок? — Вред? Ты побледнел или я теряю зрение? Полукровка… — он скривился еле заметно. Но я так долго и старательно изучал это бледное лицо! Мне ли не знать… — Она умрет первой. Когда — вопрос времени. Как и твоя ловушка в каменной кишке. Жду уточнений… как видишь, ты всё еще полезен мне, Северус. И потому жив. Ступай. Я был бы рад двигаться ползком. Но шел. Прочь от мраморных крокодилов на подставках. Прочь от уродливых портретов. Прочь, прочь… * Трава — едва желтовато-зеленая, нежная. Каблуки легко ее давили. Я оставил разбитую трассу и срезал полями. В том ли направлении? Если верить чарам компаса, то да. За последний год появились новые знания, заполнились белые пятна внутренней карты. Коттедж Долгопупсов. Добротный дом Лили и Поттера-тупицы. Помпезное жилище Блэка. То самое, что он унаследовал от дядьки. А теперь еще и это… пристанище младшего брата. Я освободился от страха смерти. Каким образом? Знать бы. Он отпал, словно рудимент, а может, затерялся среди десятков насущных дум. Задавленный — помер, изничтожился, переварил самое себя. Ужас перед никчемным существованием пересилил страх перестать существовать вовсе. И я больше не боялся ничего. Что за нелепое пожурение в особняке Малфоя? Разве так встречают предателей, двойных шпионов? Прежде я требовал лестниц, дабы подняться повыше. Путей, красных ниточек, чтобы выйти к славе и положению. Не богатству даже… Хотел, чтоб чествовали. Восхищались. Уж точно не отчитывали, как сопляка со Слизерина. Который задание в библиотеке посеял. И да, я получил немножко восхищенных вздохов… Когда варил Синее зелье. Только вот понял сейчас: на каждый подхалимский «ох» приходилось пять презрительных «пф» и не меньше трех испуганных «ах». Это ли мне надо? А что мне надо? Тапки склеить? Похоже, да. Ну хоть без страха! И на том спасибо. — Северус Снегг, да ты совсем голову потерял. Рассудком помешался, не иначе, — буркнул себе под нос. Майский ветер подул в спину, будто подбадривал. — Но-но, отвали. Я даже не уверен, что в нужную сторону тащусь… хотя… Пошла вверх моя воображаемая дорога. Пришлось поднатужиться. Травки-былинки сминались и скользили, молодые и слишком сочные. Вырвалось из-за тучи солнце и засандалило прямо в глаз раздражающим лучом. Я уже чуток запыхался, да еще это… но поле внезапно полого пошло вниз. И впереди мелькнул дом! Низкий, чуть ли не плоский. Со всех сторон увитый, обросший какими-то кустами. Пять минут, и я… а что, собственно, дальше? Ну доберусь до того каменного блина, ну впустят… Глупо. С каждым чихом теперь бегать в объятия ко вшивым орденцам? Благодарности мне от них не надо. Но изумление их еще хуже. Это, мать его, как плевок в лицо: ой, а Северус Снегг, оказывается, умеет быть белым и пушистым! Ой, да он никак переобутый Светлый волшебник: ищет милости старика Дамблдора! Ой, а чего это Северус Снегг на две стороны играет? Гадство вонючее… Из дома уже слышалась песня. Да, блеяние козлиное. Как же иначе. «Пенье совы предвещает нам смерть, но когда Демофила вторить той птице начнет — дохнет немедля сова», — прогундосил я вслух. Конечно, строки доисторического грека — так себе оскорбление. В лицо я сказал бы поющим что-нибудь иное. Построже… Сириус: «Мир вам, почившие братья! Честно на поле сраженья легли вы; Саваном был вам ваш бранный наряд…» Пит погружается в мелодию — как ныряет. Наверняка дни, недели, месяцы мечтал спеть с Люпин. Или послушать её игру. А кто бы не..? Вот и дождался. Нет, никакой ревности — бессмысленное чувство. Я просто беспокоюсь, ведь Хвост изменился. Стал другим. Чужим? В любом случае, он никак не прежний Хвостик-пухляш. Неуверенный парнишка, тот, кто терпит. Тот, кто никогда не ударит первым. Следовало бы радоваться. А я взволнован. Снова, в очередной раз. Зачем он так на неё смотрит? — Тихо несясь на кровавые нивы, вас только тучи слезами кропят. Мир вам, почившие братья! Смерть приняла вас в объятья. Регулус поник черноволосой головой. Его шейный платочек исчез навсегда — с трупом Барти, полагаю. И мистер Люпин поделился своим: простеньким, даже не шелковым. Сейчас брат примолк. Наматывает на палец голубой уголок. «Дуб, опаленный грозой, опушится новою зеленью с новой весной, — беззвучно шевелятся полные губы. — Вас же, сердца, переставшие биться, кто возвратит стороне вас родной?» Никто! Ах, и до чего узок наш круг теперь! И Джеймс… Черт. Джеймса рядом нет. Лилс с Гретой заперты, хотя никто их не пленял. Дамблдор… Всё такое дурацкое, и такое хрупкое-ломкое, и такое непостоянное… Эти затишья-вылазки, угрозы, беспорядки, тягомотные собрания… Можно ли в самом деле ощутить, как уходит время? Убегает, насмешливо хвостиком помахивая? Зазря растрачивается?.. — На победившем проклятье! Вздрагиваю. Оборачиваюсь и почти тут же вскакиваю. И Хвостяра, и меланхолик Рег, и Аберфорт, который прежде клевал носом, тоже на ногах. «Кто впустил в дом?..» — «Да, кто?!» — Я! — спешит Эдвард Гори. Черная ткань плаща гостя — вся в пятнах засохшей грязи. Глаза — как угольки, жгущие насквозь. Руки темные, тонкие, недобрые. И в одной — волшебная палочка. Я давно не колдовал по-серьезному, для защиты, но тело всё помнит. И приготовилось к схватке. Прим неосознанно прижала руки к животу. Подалась вперед. Но ведь ты человек сейчас, не волк, милая Прим! «Отойди! Назад, Люпин!» «Эдвард, какого хера?!» Все мы застыли как изваяния. И первое сомненье: Судьба? И первые вопросы: Кто я? Зачем? Неужели только Картонный заяц на игровом поле? Эти слова сейчас всего лишь чужой вздох в моей голове. Чей стих? Не помню. Кто его нашептал? Не знаю. Снегга здесь быть не должно. Его появление — как шутка, насмешка. Я оживаю первым. Вытолкнуть бы пришельца прочь, выдавить из этой комнаты. Стиснуть, стереть в порошок… Но ведь он спас Регулуса, спас! Я не могу… Наконец он решился. Не быть дураком. Ему достанет сил. Да, он сможет. — Он поднял кулаки и, рассмеявшись в злобной радости, замахнулся на вселенную, — произношу я случайно вслух. Эй, правда ли Снегг вообразил, будто услуга Ордену делает бессмертным? Открывает любые двери? Наделяет какими-то правами, неприкосновенности, к примеру?! Тонкие губы размыкаются: — Он был картонным зайцем на игровом поле, хотя жизнью и владели собаки, Блэк. Такие, как ты. Салют собравшимся. — Не дерзи, гад паршивый! — Какой необыкновенный мальчик, — тянет Доу-Дамблдор, плюхаясь обратно в кресло. — Удивительный, право слово. Почему ты, Эдвард, позволил ему зайти так далеко? — Эдвард просит у господина Сириуса прощения. Я оценил опасность. Оглядел окрестности. Северус Снегг — один. Никого больше. — Эд, я в курсе, что значит «один». Спасибо за предусмотрительность. — На плечи наваливается страшнющая усталость. — И-и-и… Нюниус, раз уж ты тут… Объяснись! Прим затаилась на круглом стульчике у пианино. Она следит внимательно: придется ли догонять? Может, кусать?.. Взгляд именно такой! О девочка, о милая Прим… И что я за бестолочь: не смог обезопасить её дом! Допустил это пошлое вторжение! — Верно заметил: я тут. Чему и сам не рад. Скажем так… говорящая курица поймала меня в кустах и заставила заглянуть на чай. — Так ты за нами следил?! — Скажем так… — Да уж скажи как-нибудь! — раз-два и я рядом. Палочка прыгает из рукава прямёхонько в руку. Утыкается в неприятельскую шею. — Хватит юлить! — Блэк… Я рад, что злые угли-глаза всё время ускользают, отворачиваются. Никогда не любил эти игры. Особенно со Снеггом — заклятейшим из заклятых, неприятным до тошноты. Представить только, что он смотрел на Регулуса этими блестящими маслинами… бррр! Мерзость, мерзость! «Блэк, больно, ублюдина! Кх… я ничего не скажу, если… Задох…» — «Сириус, хватит! Мерлина ради, довольно!» Возня, хлопки по спине, шипение. Прим разоружает меня и откидывает на диван Снегга. «Говори, немедленно! И уходи прочь, Северус, от тебя — только раздор!» Её щеки и шея — такие нежные, такие розовые… В тех местах, где гладко. Я пытаюсь не думать о вероломстве Снегга. Пялюсь на Прим. Прим, Прим! Сириус, твою мать, действительно, спокойно. Туше! Брось, не шевелись… Смотри на Луноликую! На плотные змейки-шрамы. На лоскутки розовой кожи. — Успокойся, — плечи сжимают холодные липкие пальцы. Застарелый запах платяного шкафа — я утыкаюсь лицом в платок. Регулус. — Ненавижу, хоть режь меня, ненавижу! Приперся один — явятся и другие. В подвал его и… — Блэк, — хрипит с дивана шпион, — забыл, что я для вас сделал? Этому помогал… придурки больные! Я б твою голову с радостью гвоздями нашпиговал, честно… рассёк на две половины и в желе замесил… Думаешь, не смогу?! Я вам нужен! — уверенность в голосе растет. — Именно: нужен! — И мы тебе. — Шейный платок колышется от неровного дыхания. неделю спустя Римма: «Милая-милая-милая Лили. Новости прискорбные. Но умоляю! — не уговаривай поделиться ими с тобой. Ты в безопасности, и это главное. А я? Пусть не нахожу себе места — ерунда! Лягушонок вот вовсю сучил лапками и взбил молоко в масло, помнишь? И не печалься, не тверди, что, упав в болото, нужно двигаться как можно тише. Ах, Лили, оставь разумные доводы: теперь они бесполезны. В нашем нынешнем житье-бытье нет ни грамма логики. Я за то, чтобы действовать алогично. Например, взять в соратники бывшего врага. Или нападать, откуда не ждут. Я при делах. Кое-кто, мой помощник, тоже. Мы варим и жжём, мешаем и цедим, режем и выпариваем, взрываем… папочкин кабинет от нас плачет. Кажется, столешница погибла безвозвратно. У Сириуса три седых волоса. Но он всё такой же красивый. В доме много гостей. И ты никогда не догадаешься, кто!.. О голубка моя, скорей бы всё кончилось… Я каждый день думаю об этом, каждый час! Я молилась бы, если бы умела. Просто так, а не потому, что вижу в том пользу. Алогичность, не так ли? Глядишь, сработает. Шутка. Пожалуйста, хорошенько следи за Гретой. Прости, глупая просьба. Наверняка ты только тем и занята… не сердись, Лили. Мы её любим. И волнуемся. Как бы мисс Поттер не расшибла лоб! Уж очень шустро ползает! Пиши, но остерегайся. Твоя верная подруга П. Л.» — Ни слова? Я невольно прикрыла пергамент рукой. Он заметил, но осуждение на усталом лице даже не проклюнулось. Откуда! Сириус же!.. — Извини, не удержалась. Написала, что ты красавчик, — я поджала губы. Интересно, поползли ли вверх брови? Смешно и виновато. Бродяга, беспечный шалопай, всегда велся на этот трюк. — Нет-нет, не сейчас, — но он всё же бегло поцеловал в угол рта. — А про Снегга? Про дом и Фиделиус? Про ребят и старичугу Аберфорта? — Что за допрос? По-твоему, я не только раздулась, но и поглупела? Теперь уже его лицо выражало крайнюю степень раскаяния. «Брось, чепуха.» Я сложила письмо — единожды, дважды и трижды, пока оно не стало маленьким квадратом. Заткнула за широкий пояс юбки. «Схожу на почту. А, нет! Прогуляюсь к холмам и покличу сову. Так лучше?» — «Было б лучше обойтись без почты вовсе. Эти писульки до добра не доведут, Прим.» Он не отправил Джеймсу ни строчки. И ужасно мучился. «Чертовы птицы. Подвергают нас опасности. А что, если кто-то перехватит?..» «Здесь нет секретов. Ничего такого, Сириус. Проследить за домом ребят через сову невозможно. Всё это ты знаешь и сам.» Его рука заскользила вслед за моей, будто собиралась украсть опасное послание. «Конечно…» Пальцы остановились на поясе. — Бродяга? — Что? — Бродяга, использовать недовольство фактом переписки в качестве прикрытия для совершения преступных действий сексуального характера — в высшей степени неразумный шаг! И нелепый, — стало щекотно. А его физиономия… Мерлин! Смех душил, но я крепилась. — Брысь! — Постой, постой… Ты только что передразнивала главного почтмейстера?! «Недовольство фактом»! Пффф! — он сдался первым и захохотал. С дивана посыпались письменные принадлежности. «Ба-бам!» — наверно, этажом ниже Питти выронил что-то из неловких рук. — Действия какого характера?.. Думаешь, я еще на что-то гожусь? Зловонное дыхание войны и присутствие Снегга в этом доме убивают даже мое немеркнущее либидо. Переоцениваешь, короче! — Сириус… — «Дай, Боже, сил и подбодри меня, чтоб я сумел достичь вершины дня!» — Сириус! 28 июля Сириус: «Для чего это?» «Да, Римма, как оно работает?» «Никак, дурилка! Брызнет тебе в нос, он позеленеет и отвалится.» А она не промах. Во имя Годрика! Лишь бы выстояла Школа: непоколебимая и неприступная крепость. Спасибо, Хогвартс, что сделал нас теми, кто мы есть сейчас. Волченьку — волшебницей, Регулуса — зельеваром, меня — боевым магом… Я смеялся над профессорами. Фыркал на учебники. Любил только шалости, книжки про мантикор и тыквенные запеканки. И обнимать Прим в темных арках. А нынче благодарю учителей: ну спасибо, не зря дрючили, ей-Мерлину, не зря! Она склоняется над столом, хмурится, водит пером по тонким ниточкам улиц на карте. Цыкает: Питти, кыш! Он выстреливает вопрос за вопросом, подбираясь всё ближе. Невзначай трогает её спину. «Ох! Яснее некуда! Я тебе всё разжевала, как птенцу, Хвост… Не мешай, умоляю!» На ней пудрово-снежное платье из шкафов дядюшки Альфарда — чьё? Вероятно, одной из пассий покойного. Подарок. Надела разок на бал или прием, а потом скривилась: наскучило. Но Прим из него не вылезает. Плеснула на подол кофе, присыпала ржаной мукой и окропила чернилами белый рукав. Еще бы! От запястий ткань падает почти до пола! Юбки шуршат и хрустят. Вот Прим вскакивает, а Питер исчезает: теперь он — жертва юбок. Возмущенный писк, возня… «Не вертись!» «Римма, я ничего не вижу!» «Уйди, сядь справа!» «Ты словно торт!» «Когда ты стал таким нудным?! Дай карандаш!» «Эй… я тут пытаюсь полезным быть…» — Пит, ты бесполезен, — безапелляционно заявляет Аберфорт. Устал наблюдать за хаотичными кувырками. Совсем упарился в своей флисовой рубашке, одурел от полуденного зноя. — Хватит тут виться. Глянь-ка: мисс Примроуз отгородилась от твоих приставаний десятью ярдами сатина! Какая смекалка! — Дядюшка! Она бледнеет и сердится. «Проверю улицы», — каркает Питер и спешно уходит. «Зачем вы?..» «Он неплохой малый, но как бы беды не вышло», — вздыхает старик. Какая еще беда? Теперь нас трое. И я мурлыкаю под нос песенку. За окном ветер вплетается в кроны тополей. Безоблачно небо. Черт подери, совсем пустое, совершенно синее! Как если бы и не было никаких Пожирателей, Волдеморта, Беллатрисы со злыми пьяными глазами! — Это… напечатанный на бумаге лубок! Он для тех, чей тощ кошелек… И кому что к чему невдомек. — Синева, кажется, обращает на наше окно сотни сотен ясных глаз. Ветер стихает. Дрожит от жары воздух. — Нарисован там волк и ягненок, бежит ручеек между ними сироповый… Прим садится, улыбаясь. Я вижу маленькую босую ногу — только пальцы. Прим покачивает ею в такт мелодии. — Нарисован там принц молодой. Перед пастушкой простой преклонил он колени. Какое мгновенье! Ха! А пастушка совсем не простушка… — Еще бы! — Доу-Дамблдор щурится, как кот. Выуживает из кармана платочек и прикладывает ко лбу. — Есть и мельница там, словно храм! Хоть не ленится, ей не смолоть ни крупинки… Потому что она чересчур хороша, эта мельница на лубочной картинке… «Ты с ней говорил? Говорил или нет? Откровенно! Во имя Годрика, чем ты, Сириус, думал… Когда-то ты не доел свое мороженое, помнишь? Даже не притронулся к рожку… Я, мальчишка, был дураком: почему Марлин сбежала, а твой аппетит испортился? Почему ты нас не подождал? Простительная глупость: дети же. И я уступил, в очередной раз шагнул в тень. Не для того, чтобы ты навредил Римме, Бродяга! Она же беременна! Проклятье! Ты… каким-то отъехавшим и потерянным стал. Ты изменился. Будто закрываешь глаза, избегаешь самих мыслей о её положении… Я вижу воплощение собственной мечты — пускай это звучит смешно, но я не боюсь быть нелепым или жалким! — и эта мечта… не такая, как я представлял… Всё окрашено в багровые тона, всё кажется зыбким мороком… Мне противно и тошно от себя самого, хотя это ты прикасался к ней, а не я…» Да, Питти, бережёное наше сокровище, мы изменились. Если Волдеморт схватит Сириуса Блэка… Если изувечит или даже поставит на краю — на самом краешке! — то ничего, ровным счетом ничего от Сириуса Блэка не получит. Ни мыслишки, ни воспоминаньица. Ничего, что приведет к Примроуз Люпин. Только стишки да глупые песенки. Мы поговорим, милая, поговорим обо всём на свете. Только сперва Волдеморт сдохнет. Дверь внизу не хлопает. Но по дому проносится перезвон колокольчиков. Тех незамысловатых заколдованных штучек, что вылепила давным-давно мама Прим. «Он вернулся!» Бегом! Она торопится, ведь Лайелл дома. Что такое? Грудь сдавливает непрошеное чувство тревоги. В коридоре Регулус. А с ним — Эдвард Гори. — Хозяин Сириус, быть беде. Северус Снегг не может лгать, ведь так? Не обвести вокруг когтя Мертвого Ворона. Северус Снегг считает, Джеймсу и Лили Поттерам грозит опасность. — Я готов перебить, но он продолжает, словно оглох: — Юный волшебник слышал пророческие слова и боится. Его господин не желает подчиниться предсказанному. Нанесет ли удар? Чтобы остановить рок? Если да, то силы зла получат преимущество. И обрушатся на всё светлое… обрушатся на нас. — Пророчество… оно связано с тем, что на малышей-магов ведется охота? — Прим прячет ладони в пышных рукавах. — В этом замешаны Лили и Грета? Регулус смотрит в пол, кивая. «Северус уверяет…» — Дамблдор о чем-то эдаком упоминал… во всяком случае, вскользь. Будто нас и не касается! Одни недомолвки кругом. — Что верно, то верно. Знаете, я попробую вытянуть из брата хоть что-то. Разыщу его и… — Аберфорт не договаривает: в окно влетает знакомая сова. * Он сидел у стола с «Бельгийской новеллой». Обложка книги была темно-синей, и перчатки на его руках были темно-синими. Замша? Лицо белело в полумраке комнаты, как сделанное из бисквитного фарфора. Необычно. И фантасмагорично. «Смахиваешь на древний манекен из итальянского бутика. Того, что в Южном Кенсингтоне. Мамаша убила бы, узнай, что мы там ошивались… Ха!» Регулус оторвался от чтения. Похлопал ресницами. Треснуть бы его чем-нибудь по черепушке… дурак! Я пытался пробудить былое раздражение, рассердиться на брата хорошенько… Бесполезно. Только странная нежность сжала сердце. Никак! «Тебе нравилась та дама с деревянными руками, — он улыбнулся. — Но, Сири, бьюсь об заклад: под юбкой у нее не было ничего, кроме скрипучего каркаса. Увы и ах.» «Знаю. Проверял.» Улыбка стала еще шире. «Что ты хотел? Если по поводу зелья и плана улиц — не волнуйся. Всё готово. Не хочу открывать чертёж до следующей среды. Вдруг найду очередной несущественный изъян? Вечно так… лучшее — враг хорошего!» Он произнес это «враг» легко и непринужденно, но я вздрогнул. «Регулус, та бурда во флаконах — высшего качества. Слизнорт бы позеленел от зависти. Вы с Прим просто Фламель и Перенелла двадцатого века», — от агрессивных кивков даже слегка закружилась голова. Взгляд Рега становился всё более подозрительным. Спасло меня, пожалуй, появление Эдварда Гори. — Господа, вам нужно быть внизу. Сириусу Блэку особенно. Вероятно, скоро вы встретитесь со своей сестрой. «Если только в аду», — пробормотал я бесцветно. Регулус вернул «Новеллу» на полку. С сожалением? А то! «Одолжи её, Лайелл позволит», — посоветовал я, будто невзначай. О, на самом же деле интерес брата к маггловской литературе невероятно будоражил воображение. На Гриммо, 12 таких книг не водилось. Если он читает… если действительно… Сколь многого еще я о нем не знаю? О Реге, домашнем мальчике, ручном зверьке Волдеморта? Листал ли он книжонки не-волшебников у мамочки за спиной? Любопытно до смерти, черт подери! — Фламель упрямо твердил: это ангелы небесные слетели с облаков, чтоб даровать ему книгу с рецептом бессмертья. Может, брехня, но как тогда объяснишь, что старик всё еще жив? — в глазах брата заплясали лукавые огоньки. — Однажды я гулял в Южном Кенсингтоне. И в одной лавке встретил своего ангела. Девушку. Она подарила мне книжку Джорджа Оруэлла. За так, ничего не попросив взамен. Я чудил за спиной у мамочки, Сири… Хочешь — верь, хочешь — нет. Осталось лишь развести руками. Нелепая, наверно, нарисовалась картина. «Ну-у-у, Рег… гной бубонтюбера мне в чай!» — «Я сказал, что сказал!» — «Черт, Регулус…» «Спасибо за совет, подловлю Лайелла после ужина», — и он скрылся за дверью. — Справедливо опасаюсь: ужина не будет, — хмуро бросил Эдвард. — Завтрака тоже, Сириус Блэк. 2 августа Мы провели в кустах двое суток — сперва у дома Долгопупсов, затем — Поттеров. От лежания, ползания и перекатывания рубашка брата из белой превратилась в буро-зеленую. С блевотно-желтым отливом, как назло. Уже вечером — в дýше — я думал: усердно, не щадя мозга. Почему именно они? Есть ли закономерность? В чем заключалось пророчество и было ли оно вообще? Утка? Придумка Нюниуса-переобувшегося-Пожирателя? Не, навряд ли. Эдварда и сама Смерть не проведёт, уверен. Отныне каждому магу Ордена уготована своя роль. И в каждом доме спит страшная тайна. Кончились игры. Не бывать волдемортовской морде в домике Джима и Лилс! Пусть только сунется! Будто взведен курок: машина-по-защите-младенцев отлажена до последнего винтика. Пришло наше с Прим нелюбимейшее время. Остаётся ждать… 31 октября Шероховатое пальто под боком. Снежный ворот блузы светится, и я приминаю его рукой. «Запахнись, черт возьми: фонаришь своим нарядом! Голова дубовая.» Брат водружает на нос очки — специальные. На них чары ночного видения. Взвинчен, как пить дать: вон, книжку достал… — «Я слышал, как всадник съехал с холма… Луна освещала тускло дома; и шлем серебрился, и бледен был гость…» Сириус, — шепот едва слышен, — я ей не наврежу. Не смогу. Если Белла явится… осмелится напасть… Что тогда делать? Бить в лоб, парализовать? Это не будет прямым убийством, но косвенно… ладно, не отвечай. «И лошадь — бела, как слоновая кость…» — Настраивайся на худшее. Всегда так делаю, — голос охрип. Но громко кашлять нельзя. — А её не тронь, не марайся. Сам разберусь. Сука она сказочная, конечно. Но убивать кого-либо на месте Аберфорт запретил. Знаешь? — я поворачиваюсь к брату всем корпусом. Тёплый, хотя совсем худенький. Забавно. — К дьяволу Аберфорта. Пошел он… хрен собачий. С козлиной бородой. Одно дело пластинками торговать, другое — бороться с Темными силами. Разве он поймет, что мы чувствуем? Что чувствую я? Беллу нужно уничтожить. Иначе скроется… эта змея и из Азкабана выберется, помяни моё слово. Он отмалчивается. Вертит в руках де Ла Мара, волнуется: ужасно волнуется. Не может отвлечься на чтение, а это уже серьезно. Не холодно, не сыро. Листья под задом — хрустящие, как греночки. Я мог бы прикрыть глаза. Насладиться душноватым запахом земли, едва уловимым ветерком, сумраком вечера — убаюкивающим, дружелюбным. Но кто-то умрет сегодняшней ночью. Пшшш — промчится зеленая вспышка. Кррак — и с фасада лавиной ринется на голову каменная крошка. Пока всё кругом немое. И я. Взгляд скользит в сторону и падает на книгу. «Все слёзы ночей, Все снеги злых зим, Все долгие взгляды разлук Утихли; и чудится, — дремлют без мук Все грустные люди вокруг…» Так и есть, наверно? — Очень темно, братец. Будь мы в Лондоне, решил бы — поломка у магглов. Почему светильники не работают? — спрашивает Регулус. — Не нравится мне это. — Самый темный час перед рассветом, — дежурным голосом отвечаю я. А сам гоню прочь тревожные мысли. Правильно, ночь полна опасностей. Особенно — эта. И не то чтобы совсем уж мрак… Да обычный вечер. Вон в квартале отсюда горят во дворе хэллоуинские украшения… Дурацкие тыквы. И чучело ведьмы такое нелепое… зачем оно там? Пугало огородное. Не страшно, а просто-напросто смешно. — Идиотская скульптура, — пихаю брата локтем. — Ни ежу, ни нарлу. У кого-то дурной вкус. — Скульптура?.. — Ну... та балясина в лохмотьях и с колпаком на тыквенной башке. Присмотрись… — Сириус. — Он сдергивает с носа очки. Резко садится и ползет назад — поглубже в куст поздних роз. Хватает меня за рукав и тянет следом. — Сириус, твою мать… Там нет никакой скульптуры! Из легких будто выбивают весь воздух. Они здесь. Я успеваю поднести к губам старый заржавленный ключ и шепнуть «тревога», прежде чем сморщенные темные бутоны на ветках над нашими головами вспыхивают. «Бежим!» Из-за каждого угла, поворота вырываются наши. В чёрном, но не как Пожиратели. Этот цвет тёплый. Ахроматический, но не враждебный. Я вижу разницу. Оттенки чёрного мелькают, их всё больше. «Сириус, руку!» «Остолбеней!» Я пугаюсь — вдруг её здесь нет?! Вдруг сестрица не пришла? Лечу за угол, отбиваюсь, пригибаюсь, подворачиваю ногу, но не останавливаюсь. Прим! Она ждала в засаде, но теперь должна уйти! Немедленно! В безопасное место! Сей же миг! «Не думай о ней! — горячий крик делает уху больно. — Перестань о ней думать, Бродяга, дурак! На всё воля… оттуда… не знаю, чья… — она отчаянно взмахивает рукой, тычет куда-то в звездную тьму. — Надо будет — встретитесь! Соберись, Сириус!» Простые слова приводят в себя. Не удар, не пощечина. Я занят не тем! Пожиратели не проникнут в дом. Но могут поджечь деревню! Никто не должен пострадать, второго Хогсмида не будет. С Беллой или без — мои дела на этой улице не окончены. «Сириус… уже ухожу! Не волоки! Я помню свою задачу: стоять в дозоре и исчезнуть, как начнется схватка. Я не ослушаюсь! Только будь осторожен, умоляю… мне страшно. Мне правда очень страшно, Бродяженька!» Она не произносит «за тебя». Заметила ли искру безумия в глазах? Знает, что ярость стремится взять верх? Сделать Сириуса Блэка сумасшедшим, зацикленным… двинутым на ловле двинутой сестры?! Взрывной характер тут ни при чем. Нет, другое. Другое… Северус: Дерьмо вонючее! А ведь начиналось гладко! Я окружаю себя сверканием и маскарадной мишурой чар. Я — рождественская ель на закате октября. Северус Снегг выглядит нынешней ночью великолепно. Идиотически неподражаемо. Дьявол! Я распугиваю своих и чужих. Важно только присутствие! Заполню же улицы хаосом. Жечь деревья и взрывать скамьи в щепки? Пожалуйста! Но не колдовать, а то пострадают маги. Убью своего — облажаюсь. Врага — огорчу Блэка. Эй! Что за мягкотелая формулировка?! «Северус!» Что-то шумное болезненно врезается в плечо. Оступаюсь. Каблук зарывается в рыхлую землю. Падаю, падаю к чертям собачьим! Рассыпаются чары, синий дым заволакивает всё кругом… — Северус, проваливай отсюда! — рычит еле узнаваемый голос. — Это еще почему, идиот желудёвый?! — Ты двойной шпион, здесь каждый тебя убить хочет! — О, какая честь! Беспокоишься за мое здоровье? — Оставь свои шуточки! Я умру, если умрешь ты, забыл?! Уходи! — его лицо совсем рядом. Белое, как из фарфора отлитое. — Да, Лили Эванс в доме рядом, но она не одна! Смотри: Эдвард машет мечом… он как архангел в этой своей простыне… и Сириус, и Пит, и старики из Ордена… мало разве? Одна волшебная палочка — твоя! — ничего не решит! — Больно ты много болтаешь! — не даю ему встать и мы катимся по трупикам листьев. Что-то впивается в жопу. Каштан? Мажет щёку гнилое яблоко. Я будто в компостной куче. Понасажали тут… — Школьник с манией величия… нечего командовать! Если б не я, Лили уже… предупредил-то вас кто?! Чья заслуга? — Ты ее любишь или используешь, чтобы жалкую совесть заткнуть? — Регулус пытается колдовать, но не может размахнуться. Не может сделать нужный пасс палочкой. Я ликую. — Отпусти! Сейчас же! — Да, использую… Если не заметил, мне нравится нравиться всем! — из-за гула кругом он единственный, кто меня слышит. Торжество, насмешка, чистосердечное признание! — А ты? На которой стороне? Всё так же разочарован в Лорде, но не можешь войти в доверие к Дамблдору… отщепенец! Отрезанный ломоть! — Паясничай, сколько влезет, меня не проведешь. Ты разочарован и потерян! Карточный домик Северуса Снегга рассыпался. Ты всегда был мелким и ничтожным в глазах окружающих… недооцененным, лишенным поддержки… таким и остался! Тёмный Лорд ни во что тебя не ставит! Хотел подняться, приобщиться к чему-то великому? Ну как, вышло, Северус? Ни черта у тебя не вышло! Злость душит. Ком в горле словно разбух от влаги невидимых миру слёз. Этот горький комок заполняет всё моё естество — боль всюду. Я задыхаюсь, задыхается Блэк. Не оттого ли, что душно и страшно мне? Ногти впились в кожу — я смог-таки прижать его голову к земле. Не дрыгайся… твою мать, а дальше-то что?! Я давлю, но тут же вскрикиваю. Черт! Что-то мокрое скользит по скуле. На шею. Ниже. Я знаю — кровь. Потому что вижу такую же каплю на его подбородке. Черт, черт, черт… — Ты… борешься сам с собой, — шелестит Блэк. — Хочешь стать лучше таким дурным способом, а? Хочешь, чтобы тебя любили? Это сложно, знаешь? Отнимаю пальцы от его лица. Так, будто выпускаю из железных тисков собственное горло. Свобода, свобода! Гадкий злой Северус Снегг освободил сам себя! — Я не люблю её… — По-твоему, это фатально? Северус… Нет сил. Как сложно… В каждой букве заготовленных объяснений — ужас и стыд! Я всё еще прижимаю его к земле тяжестью своего полудохлого тела. Чтоб не убежал? Наверно, нет. Яблоня над головами облетела. В переплетениях черных веток мелькают смертоносные вспышки. Так мы и лежим. Залпы, крики, стоны, взрывы — осенний праздник на улице, где прячется Лили Поттер. Убийственная гремучая смесь. Он говорит совсем тихо, но я слышу каждое слово. — Это не отречение, не предательство. Ждать её — не дело всей твоей жизни. Служить Лорду — не предназначение. И даже не путь в лучший мир. Твои желания — те, что в глубине — простые, ясные. Кто учил тебя выбирать? Кто вёл за руку? Кто объяснил, что хорошо, а что — плохо? Давай мы… давай попробуем исправить… Я не верю, что нельзя попытаться… Но сейчас нужно помочь ребятам! Я зарываюсь лицом в подмышку Блэка. Зачем? Да так. Думать об этом буду после. Но он нетерпеливо толкает: «Серьезно! Северус! И у меня каштан… где копчик!». Совсем рядом трещит объятое огнем дерево. Бой продолжается, и я должен встать на ноги. Римма: О Мерлин, пять минут — это так мало! Но уже ясно: её среди нас нет. «Где же Беллатриса?!» — кричит Сириус напоследок. Перед тем, как распрощаться. Он велел убираться из Годриковой Впадины. Запретил прикрывать свою спину. Эгоистично! Защита Лисички — дежурная причина, по которой здесь все эти волшебники. Ловкие, быстрые, умельцы что надо. Но кому она интересна? По-настоящему, а не как приманка?.. Я аппарирую в Челси и бегу по улице. Место встречи оговорено заранее. В голове — Лили, Лили, Лили… и малышка Грета. Темная лошадка магического мира. Вспоминаю увиденные «балахоны». Одна фигура принадлежала женщине… Без сомнений. Алекто?.. И всё-таки их было мало… Слишком мало для такой шумной вечеринки. Хлопушки, огни, салют… почему не заглянула Беллатриса? Не сходится… паззл с потерянной деталькой! На перекрестке — никого. Я жду минуту, две… Катятся маггловские автомобили. Автобусы. Трамваи. Ровный свет фонарей начинает помаргивать. Вдруг скрежет и лязг — три коробки на колёсах сталкиваются и разлетаются, как игрушки. Всё замирает… Фонари гаснут совсем. «Ти-ти-ти-ти», — кричит одна из машин. «Пиу-пиу», — вторит откуда-то другая. Рокочет в отдалении гром. Оживают в безразличном небе серые облака. Клубы их ворочаются, выпускают первые капли. Огромная изумрудно-зеленая полоса, похожая на змею, рвётся из-за самой жирной грозовой тучи. Она разбухает, вой невидимого ветра звучит громче, громче, давит на уши. Редкие прохожие испуганно кричат. Капли уже вовсю их колют. Лупят по макушке и меня. «Люпин! Под навес, живо!» Ухает наверху так, будто сам небосвод готов обрушиться на наши головы. Волосы мистера Уизли всё такие же яркие. И во всем облике мага — что-то родное, домашнее… Цепляюсь за полу его плаща. — Скорее, надо убираться из Лондона! К дому Долгопупсов, Римма! Сириус распсихуется… да разве я один управлюсь?.. Поможешь? Артур словно через силу, с трудом берет себя в руки. Я киваю: да-да, только объясните, что происходит! Зеленая змея между тем падает на город. Прямо грузным брюхом, навзничь. Рассыпается, разлетается обрывками, повисает на проводах, башнях, трубах… и тает, тает… — Там что-то произошло, — настойчиво твердит он. — Римма, девочка, надо быть аккуратными… — Скажите правду! — распаляюсь я. — Не бормочите, Артур! Вы знаете, ведь уже там были… Не врите, что не были! Хоть намекните! Я трясу его за рукав без зазрения совести. Моё право! Отвечай немедленно! Ну же! Светлые брови сходятся на переносье. — Волдеморта больше нет. Как нет и семьи Фрэнка, Римма. Клок изумрудной паутины повисает на полях его нелепого котелка. «Ох, реализм-то какой, до чего дожили! Что за фокус?!» — восклицает кто-то в окне второго этажа. Глупый не-волшебник. Улица дураков… год дураков, век дураков… Почему я всё еще здесь? Проносится мимо карета скорой помощи.