***
Енох не покидал комнаты возлюбленной уже четвертые сутки. Несколько раз в день приходила Эмма, принося еду, которая оставалась нетронутой и уговаривая юношу хоть немного отдохнуть. Но, сколько бы ни пытался, он не мог заставить себя покинуть комнату, ведь ему было страшно даже представить, что он пропустит момент пробуждения Марси. Первые два дня для юноши были полны безмолвной злости на себя — за свою гневливость и вспыльчивость — и ядовитого укора за то, что его не было рядом в такой страшный для нее момент. Он почти не отпускал ее руку, поглаживая тонкие пальцы, любуясь синевато-зелеными венами, что проступали сквозь тонкую кожу. Тихо, едва шевеля губами, читал их любимый стих:До дна очами пей меня, Как я тебя — до дна. Иль поцелуй бокал, чтоб я Не возжелал вина. Мечтаю я испить огня, Напиться допьяна, Но не заменит, жизнь моя, Нектар тебя сполна.*
Эти слова, произнесенные с придыханием в замершем во времени доме, были его утешением, его усладой. Порой парень подходил к окну, наблюдая за птицами, которые все летали над морем, вырисовывая причудливые узоры в бескрайнем голубом небе. Смотря на них, Енох вспоминал, как девушка, что сейчас хранила молчание, подчас судорожно вздыхая сквозь сон, рассказывала ему о птицах. О том, как она одновременно восхищается их свободой, утренними трелями и до дрожи боится. Ведь птицы всегда были предзнаменованием ее кошмаров наяву. Видений.***
Алма Сапсан каждый день уходила куда-то сразу же после завтрака и возвращалась лишь ближе к полуночи, чтобы перезапустить петлю и прожить третье сентября снова. Для детей направление ее перемещений было загадкой, но все прекрасно понимали, для чего она это делает. Сегодня же она вернулась раньше обычного, аккурат к ужину, чем привела обитателей дома, за столь короткий срок привыкших к ее поздним прибытиям, в замешательство. Всегда статная, женщина шла ссутулившись, придерживая полы черного бархатного платья. Зайдя в дом, она оповестила подбежавшую к ней взволнованную Эмму о том, что поднимется к Марселин. — И, Эмма, будь добра, принести в ее комнату чай, как закончишь ужин. Женщина развернулась на каблуках, жестом пресекая любые попытки воспитанницы узнать что-то. Тяжелой от усталости поступью Алма стала подниматься по ступенькам, и стук ее каблуков гулом разносился по поместью. Открыв дверь в комнату девушки, имбрина стала свидетельницей картины, что до боли защемила сердце. Шумно втянув носом воздух, готовясь к тяжелому разговору с воспитанником, Алма вошла внутрь. Сквозь плотно зашторенные окна пробивался одинокий солнечный луч, освещая парня, сидевшего подле кровати Марселин. Его глаза были прикрыты, отчего казалось, что вся комната спит. Но его полудрему и напряженное состояние выдавали подрагивающие пальцы, сжимающие глиняного солдатика. — Как ты себя чувствуешь, милый? — полушепотом, дабы не нарушить заветную тишину комнаты, с материнской лаской спросила женщина. В ответ на это парень вернулся из забытья, открыл глаза и нервно покачал головой. — Енох, боюсь, у меня нет хороших новостей, — сказала женщина, проходя дальше в комнату. Алма посмотрела на своих воспитанников, еще совсем детей: девушку, что уже несколько дней боролась за свою жизнь, и на юношу, который сейчас больше походил на одну из собственных марионеток. С тяжелым вздохом женщина продолжила: — Все эти дни я посещала другие петли, советовалась с имбринами. К сожалению, никто из них не сталкивался с подобным, но мисс Сойка предположила, что состояние Марселин будет лишь ухудшаться с каждым днем. Ее странность, сила захватывают душу, медленно убивая. Директриса посмотрела на Еноха, который словно не слышал ее, смотря потухшим взглядом в одну точку. — Как они могут утверждать это, если не видели ее? Его голос, охрипший от долгого молчания, был еле слышим. — Что? — переспросила имбрина. — Как они могут утверждать, что она умирает, если не видели ее? — громко, надрывно спросил юноша. Алма, не ожидая подобной реакции воспитанника, опешила, не находя слов: — Тебе не стоит говорить со мной в таком тоне, Енох. Он поднял на нее свой взгляд, однако теперь лишенный привычной усмешки и презрения. Слезы боли заволокли его глаза, туманя взгляд. — Я, — начала было птица, но осеклась, не находя нужных слов. — Вы, — он встал, подходя ближе к имбрине. — Вы ни черта не делаете, — чеканил он каждое слово. — Енох. — Нет, — юноша уже переходил на крик, — замолчите. Убирайтесь! — Убирайтесь, — уже почти шепотом, словно у него не осталось сил, сказал юноша. Отчаянье сквозило в его голосе. Алма видела, как тяжело ему справляться с мыслью о скорой утрате той, которую любил. Она решила поступить так, как молил юноша. Дать ему побыть одному, смириться. Развернувшись на каблуках, она вышла из комнаты. Судорожно вздохнув, Алма пошла к лестнице. Почти спустившись, она услышала громкий звук, доносившийся из комнаты, похожий на удар.***
Оставшись один в комнате, Енох до боли сжал кулаки, оставляя кровавые следы от ногтей на ладонях. Он не мог поверить в слова директрисы. «Это неправда», — повторял он себе, словно мантру. Словно безумец, он мерил комнату шагами, невидящим взглядом смотря себе под ноги. Остановившись на несколько секунд, он резко выдохнул, стерев редкие слезы с лица, подошел к Марси и опустился на колени перед кроватью. «Прошу, вернись ко мне. Вернись». С этой мольбой уставший от переживаний юноша впервые за несколько дней уснул.***
Устроившись поудобнее на ярко-красном сидении поезда, Енох и Марси улыбнулись друг другу. Они не знали, куда лежит их путь, но от этого, как казалось девушке, их приключение станет лишь интереснее. Положив свою голову на плечо юноши, Марселин стала тихо, почти неслышно напевать себе под нос песню:A million stars up in the sky One shines brighter I can't deny A love so precious a love so true A love that comes from me to you
Наблюдая за проплывающими за окном долинами Уэльса, девушка чувствовала себя настолько счастливой, что, казалось, сейчас она взлетит в воздух, совсем как Оливия. В миг все изменилось. Солнечный пейзаж за окном их поезда с каждой секундой становился чернее. Время вокруг остановилось, люди в вагоне обернулись черными воронами, чьё карканье сливалось в слова «Вернись!». Где-то в отдалении слышались звуки приближающейся грозы. Девушка, испугавшись, подняла голову, посмотрев на Еноха, лицо которого изменилось. Глаза исчезли, а изо рта потянулась темная жидкость, капая на свитер. Пальцы его превратились в щупальца, хаотично двигаясь, пытаясь ухватить Марселин, но сам юноша оставался неподвижен. Немой крик застрял в горле у Марселин. Она резко вскочила, побежав к выходу. За окном бушевала буря, дождь хлестал с такой силой, что поезд покачивался из стороны в сторону. Добежав до двери, Марси с отчаянием поняла, что та заперта. Вороны подлетели к ней, окружив со всех сторон. С криком ужаса девушка проснулась. *Бен Джонсон. «К Селии»