cause you are my terminal station

это настолько вязкое коматозное состояние, в котором ты совершенно теряешь контроль и ощущение реальности. узорчатые стены наползают устрашающими тенями, трепыхающаяся галогенная лампочка под потолком попеременно мигает, кислая тошнота скручивается плотным удушающим комком под горлом, а в голове настолько тихо и пусто, что даже не за что ухватиться отчаянно трясущимися пальцами. это как гребаная кома. как временная амнезия. как смерть заживо. вот он ты — выдохшийся, истершийся, бесконечно уставший в самом рассвете сил, жизни. вот он ты — безразличный, истеричный, с этой нескончаемой угнетающей эмоциональной лабильностью. вот привычные накапливающиеся порезы чуть выше локтя, тощие дуги выпирающих ребер из-за расстройства пищевого поведения, посеченные концы серых волос на затылке из-за бесконечных экспериментов над собой, колючие зубцы позвонков, голые попупрозрачные запястья, вшитая дисморфофобия, из-за которой разбиты костяшки и все существующие зеркала в доме. перевернутая сигарета в пачке мятного винстона на подоконнике, початые бутылки разноградусного алкоголя внутри полупустого холодильника, пакетик дури в банке из-под зеленого чая, серые обои, серая одежда, серый ким тэхен. ким тэхен, который пялится в миллион открытых вкладок и окон на лэптопе, возит по тачпаду ледяными пальцами, бесполезно перепрыгивает с одного сайта на другой, бездумно зависает в поисковике и курит четвертую сигарету кряду. это такое совершенно ебанутое состояние, когда ты даже не можешь осознать чего же тебе блять хочется, и где хочется на самом деле ничего. разве только чтобы все это наконец закончилось. желательно прямо сейчас. как можно скорее. тэхен искренне не понимает кто он и что делает, где застрял, в чем увяз, и вообще почему, а? ну почему именно с ним, почему не как у всех остальных нормальных людей? тэхен вязнет долго, отчаянно, зажатый между ключичной костью и взмокревшей щекой телефон неприятно липнет к коже и шумит. — у тебя невроз, — говорит доктор на том конце провода, — тэхен, тебе нужно понять то, почему это с тобой происходит, найти триггер, — говорит он. «заебись совет», безразлично думает тэхен, и откусывает от блестящего зеленого яблока огромный кусок. «спасибо капитан очевидность», думает. он водит взглядом по мокрой пустынной улице через заляпанное серой дождевой водой окно, точки машин вдалеке мерцают фарами, сигналят зазевавшимся пешеходам и гоняют кучи сорванных листьев. — я склонен полагать, что нам стоит говорить о депрессивном неврозе в частности, — голос его психотерапевта сухой и скрипучий, как у чахлого старика, хотя господину бэ всего пятьдесят три. он круглый как колобок и едва дотягивает высоченному тэхену до груди, одевается в коричневые костюмы в шотландскую клетку и пьет такой же виски. иногда он разрешает тэхену курить на своих сеансах, иногда даже на групповых, но чаще всего говорит полную хуйню, из-за которой до скрипа в зубах хочется разбить дорогущий граненный стакан прямо об его стремительно лысеющую голову. «хуесивном», злобно вторит про себя тэхен и хмурит брови на переносице, когда за стеной начинают истошно визжать. «да блять», думает он, когда какая-то очередная баба с несбывшейся мечтой стать всемирно известной порноактрисой в соседней квартире громко стонет и блядски ахает точно на весь подъезд. — проблема неврозов в том, что пациенты как правило подсознательно абстрагируют реальные причины от своего актуального состояния, я же прошу тебя подумать о том, что могло бы спровоцировать такую реакцию твоих паттернов. «ебать мою жизнь», думает тэхен. — я понял док, — злобно шипит он. шипит и чувствует как нещадно начинает пульсировать в висках и затылке. на том конце провода размеренно дышат. тэхен отчетливо ощущает, как пухленький господин бэ потирает переносицу и стягивает на кончик носа свои черные очки без диоптрий в квадратной оправе. — что ж, тогда до скорого тэхен, жду тебя в эту пятницу. телефон гаснет и замолкает, а вот ебаная баба за стенкой нет. тэхен дрожит холодной дрожью скорее от осознания того, что гребаный чон чонгук делает это совершенно нарочно, чем от того, что его это до колик в селезенке бесит. все эти скрипящие старые половицы, бьющееся о стенку изголовье шатающейся кровати, и эта мерзкая сука, которая орет так, будто ебут ее не членом, а сраным бенгальским огоньком. тэхен проглатывает последний оставшийся во рту клок табачного дыма, и вышвырнув окурок в окно, идет в кухню за оставшимся вином, всеми фибрами ощущая, как усилившиеся звуки буквально давят на его раскалывающуюся напополам черепную коробку. за окном пускается ливень. прозрачные занавески тут же вымокают и прилипают к грязным стеклам, в подоконник натужно барабанит, и тэхен отпивает из кружки белого сухого вина, подставляя лицо влажным каплям. за шумом он не слышит ни грохота, ни шороха, ни чужих голосов. в голове враз становится пусто, и это не та пугающая сосущая пустота, которая его жрала полчаса назад. это та пустота, в которой хочется раствориться и уснуть. давящая, как кокон, как пласт ваты, опущенный на плечи. та, в которую хочется упасть спиной, как в теплую хлорированную воду разогретую до сорока пяти градусов и вдохнуть всей грудью. до боли в легких. тэхен не знает сколько так сидит и сколько времени на самом деле проходит, а когда резко распахивает глазницы и бездумно утыкается взглядом в темное тучное небо, то понимает что волосы, как и легкая черная футболка, безнадежно вымокли, и облепили его угловатый бледный скелет. он пробует пошевелить вцепившимися мертвой хваткой в подоконник пальцами, и понимает, что буквально висит в распотрошенном оконном проеме, и его ладони уже отнялись. кожу стягивает множественными колючими мурашками, конечности окоченели. хлоп. звук громкий и отчетливый. такой, как будто кто-то ударил дверью о косяк. он смотрит на соседнюю оконную раму и спотыкается зрачками о чужой взбудораженный профиль. глянцевые глаза смотрят на него в ответ. или тэхену наотмашь по лицу. чонгук обнаженный, распаренный после секса и душа, с черной кляксой татуировки на шее и ключице, с черной встрепанной челкой и черными блестящими глазищами. его сигарета мокнет пока он упорно всматривается в размытый профиль балансирующего на грани реальности тэхена. — я помешал? — вздергивает бровью он. тэхену от этого исключительно херово. снова и снова. каждый раз, когда он видит эту высокомерную самодовольную рожу. — или это у тебя увлечения такие? чонгук подпирает волевой подбородок кулаком и уставляется прямо на тэхена. и похуй ему, что последнего уже от всего этого трясет. у него нервно дергается кадык, когда он замечает, что тэхен застыл каменным изваянием и не дышит. боится даже поднять обратно на него взгляд. кап. кап кап кап. в подоконник все так же шумно барабанит. чужие горькие красные мальборо вымокают, а мазутные глаза цепко следят за приходящим в себя тэхеном: капли сыпятся тому в глаза, затекают под воротник и обжигают теплую кожу плеч. вечерняя темень тягуче плывет по горизонту и узких вымокших улицах, стекает моросью на нос и склеившиеся ресницы. внизу прокатывается пузатый, битком набитый желтый автобус с ног до головы обрызгивая проходящую мимо девушку в сетчатых колготках, и ее тонкий писк выводит тэхена из состояния ледяного оцепенения. он узнает этот противный голос и переводит взгляд вниз: выбеленные, слипшиеся от воды волосы, короткая плиссированная юбка, квадратная сумка-футляр на длинном ремешке и черные балетки. его чертова показательно-образцовая староста, которая буквально полчаса назад заставляла своими натужными звуками мозг тэхена вытекать через уши, сейчас злобно отфыркивалась от воды и грязи на соседнем тротуаре, сдабривая уже давно укатившего водителя самыми грязными ругательствами. ненавистная пак нара. тэхен физически ощущает, как по позвоночному ряду стелет могильным холодом, сковывает и обездвиживает. переламывает хребет и выворачивает наизнанку весь кишечный тракт. в желудке больно сосет и потрескивает от напряжения. гребанная пак нара с кривыми ногами и целлюлитной задницей. живот скручивает низким гомерическим смехом, и тэхен тянет рот в противной усмешке, скалясь как бешеный пес. его серая челка спадает по вискам к ушам, со скул капает на подбородок, и он смотрит на безучастное лицо курящего чонгука, тут же роняя взгляд на его гладкую грудь. широкую твердую грудь. и это рвет его на части, на лохмотья рвет. — ну и ну, — выплевывает он и едва не сваливается с подоконника вниз, — не знал, что у тебя все настолько хуево со вкусом, чон чонгук. тэхен прямо сейчас кажется себе мерзким животным, какой-нибудь гиеной, учуявшей пряный запах слабости раненого хищника. ему так противно от своих слов, своего тела, себя. от всего того дерьма, что вываливается из его грязного рта. от того, насколько сильно ему щемит под ребрами из-за всего вот этого. чонгук лениво скалится на него в ответ, выдыхая из легких последний дым. — потому что не могу от тебя отвязаться? выступающие полоски вен на его предплечьях, сухие пальцы с черными рисунками на сбитых костяшках, тонкая нить серебряной цепочки на шее и чернильная густота зрачков, которая выворачивает тэхену кости. тэхен говорит: «зря», впиваясь ладонями в скользкий ледяной алюминий. там, внизу, снуют люди, до которых им нет дела. шумят вокзалы, светятся многочисленные одинаковые киоски. вязкий дождь стягивает город в одну черную точку. маленькую черную точку под каемкой чужой нижней губы. тэхен говорит: «только время потратишь», и отталкивается от вымокшей рамы. тишина кухни забивается в легкие удушающим озоном. тэхен закрывает уши руками, прислушиваясь к неровным ударам своего сердца где-то в брюхе и в очередной раз подыхает.