cause you are my terminal station

«иронично», думает тэхен, от души сминая липкой от испарины ладонью вывалившийся из-под старой раскуроченной парты разноцветный флаер из жесткой бумаги. «октябрь — месяц психического здоровья, приходите в центр…», ладонь нервно мнет плотную материю, и заостренные края распарывают тэхену кожу суставной поверхности для сочленения с соседними костями. это наверное больно, но тэхену уже давно ничего не болит. «жизнь — вообще та еще ироничная сука», индифферентно думает он. флаер переливается разноцветным комком в дрожащем кулаке, и тэхен бросает его под ноги, тут же наступая каблуком заляпанных дождевой водой и грязью оксфордов. бумага мнется, плющится и окрашивается мокрыми бурыми разводами. тэхен гипнотизирует ее долгим тягучим взглядом и сам для себя проводит параллель. за окном как всегда пасмурно, и за его спиной, по мутному запыленному стеклу накрапывает хилый дождь. тэхен смотрит как накрывшись своими скудными ободранными сумками, однообразными капюшонами и толстенными шарфами многочисленные люди спешат скорей зайти в помещение. «здесь нет тепла», хочется сказать ему, когда нескончаемый поток озлобленного и сонного человеческого мяса, словно огромная мохнатая гусеница, протискивается сквозь двери, втекая в здание университета. к глотке подкатывает кислая тошнота, когда тэхен вспоминает как утром давил несуществующих мерзких гусениц в собственной заплесневелой ванной, сбивая подушечки, свод стоп, и пятки. иногда такое случается — нарушения обмена нейротрансмиттеров, и он начинает видеть всякое, например, свой разлагающийся труп около ближайшей клумбы, разможенный по серому асфальту череп соседствующего с ним в автобусе пассажира, или вот как сегодня — гусениц. огромных мохнатых гусениц, которые пытались заползти тэхену в уши. иногда, чрезмерная активность дофамина в той части коры головного мозга, которая реагирует на внешние раздражители и участвует в порождении эмоций, доводит тэхена до ебаных крайностей или вырванных с корнем волос сваленных неаккуратной кучей в пожелтевшей от ржавчины раковине. сегодняшним утром он разбил замызганное бог знает чем стекло в ванной и собственные костяшки, пытаясь отдышаться и развидеть жирные склизкие личинки на дистальных фалангах и щиколотках. за окном громыхает так, что стекла начинают жалобно дрожать, и тэхен выходит из вязкого состояния внутричерепного коматоза. в коридорах отвратительно шумно, и ему приходится поглубже засунуть в ушные раковины наушники, так и оставляя плеер висеть на спящем режиме. гомон закупоривается, звуки наслаиваются пластами разной тональности друг на друга, и тэхену кажется, будто все это происходит не сейчас, и не с ним. октябрь, нихрена не месяц психического здоровья. октябрь — месяц обострений эндогенных психопатических заболеваний, красочных визуалов, расстройств пищевого поведения и проблем с жкт. октябрь — это сраная выгребная яма, и тэхен явственно чувствует, как с каждым таким днем его затягивает все глубже. залог хорошего сна ночью — горсть белесых кругляшек днем. тэхен это знает. но тэхен это не понимает. все его шмотье совершенно отчаянно на нем болтается, и кажется, совсем скоро он перестанет замечать себя в зеркале. на предплечье добавилось два неровных пореза и несколько синеватых гематом от зубов (хаха, всего за двадцать-то дней), и совсем скоро тэхен переплюнет в косплее даже зебру. в горле снова першит желудочным соком, и он цепляет глазами такого же серого полу-прозрачного чимина, как и он сам. — привет, — он вымучено кивает ему острым подбородком. чимин смотрит в нешлифованный паркет с занозами и инертно проходит мимо. тэхен оборачивается ему в след, но так и не предпринимает никаких попыток схватить того за шкирку. у чимина напряженно вздернутая спина, затравленный взгляд, и рот больше не такой грязный, каким был еще буквально несколько месяцев назад. чимин болезненно-худой, угрюмый, и бледный, как свежая побелка в подъезде хосока. у чимина напульсник на тощем запястье, фиолетовые синяки под глазами, отливающие желтизной белки глаз, и очевидная серотониновая интоксикация из-за охрененно больших доз тех колес, которые он жрет, и такое тэхен замечает сразу. тупой пак чимин, хер бы его побрал. и пока он с необъяснимо глухой тоской вспоминает как же знатно его пидорасило всю весну, то чувствует уже хорошо знакомый крюк, что дергает его кишки, вынуждая внутренности сделать мертвую петлю. чимин пропадает из коридора, и последние лучи предзакатного солнца исчезают вместе с ним. проблема в том, что всякий деструкт накрывает откатом в геометрической прогрессии, и все это в перспективе охуенная аксиома старой-доброй ремиссии, но тэхен то ли откровенно тупой, то ли совсем уже безнадежный. — давай два, — говорит он, когда долговязый коротко стриженный парень в черной кожаной маске нависает над ним в одном из безлюдных переулков. от стен пахнет сыростью, какой-то разлагающейся падалью и чьей-то мочой, но тэхен спрессовано дышит сквозь зубы, скалясь как бешеный пес. — ты уверен? — у его относительно нового барыги низкий голос, который прочно ассоциируется с рычанием двигателя, широченные плечи, и татуировка «1» за левым ухом. тэхен долго полирует взглядом загаженный бетон и утвердительно кивает лохматой головой. парень понимающе хмыкает, и роется в пространстве своей бананки, доставая округлый прозрачный зиплок с белой пылью внутри, — стимулятор центральной нервной системы, рекреационное психоактивное вещество. тэхен облизывает сухие заветренные губы, отдавая рулон наличных в чужие пальцы. парень быстро пересчитывает купюры, отходя на несколько шагов назад. — лабораторный, — говорит он, дергая густыми птичьими бровями, — ты это, аккуратнее с дозировкой. тэхен кивает ему кисло напоследок и разворачивается на пятках, отчаливая наконец из вонючего, покосившегося от времени, закоулка. во внутреннем кармане пальто его греют два грамма качественного амфетамина, и тэхен впервые за очень долгое время улыбается прохожим практически по-настоящему.