cause you are my terminal station

где-то в тебе наверняка есть еще порох, — там, за тонкими шейными позвонками, остроконечными лопатками и тонной пропитанных липкой сукровицей пластырей, которые на самом-то деле нихрена не спасают и без того в край хреновую ситуацию. под ребрами туго и цепко стягивает, когда тэхен перекидывается через залапанные неизвестными ладонями горчичные лакированные перила третьего по счету этажа и свешивает чугунную от хронических мигрени и недосыпа голову вниз. перед спрятанными за контактными линзами зрачками мир плывет и скачет, врожденный астигматизм ни при чем, но все схлопывается в одну маленькую точку огромной черной дыры, которая жрет тэхена с потрохами с утра до ночи по накатанной, длинной в его жалкую жизнь. когда каждый день тебя прихлопывает широким спектром тревоги помноженной на желание захлебнуться в ближайшей канаве — день выдается так себе. жизнь в принципе — так себе штука, да и к тому же, с довольно плоским чувством юмора. он бы пошутил про химию, но боится, не будет реакции. там, тремя этажами ниже с бледной пыльной стеной сливается чимин. его маленький милый чимин, который с каждым днем все больше становится похожим на двойника чувака из картины крик. тэхен видел все те напульсники и россыпи белоснежных кругляшей таблеток в карманах его толстовки, залегшую темень синяков в складках нижних век, нервно дергающийся от подступающего к горлу рвотного рефлекса, невыразительный кадык. у его чимина тонкие пальцы, тонкие лодыжки и тонкий позвоночный ряд, который едва не проламывается пополам под тяжелой татуированной рукой того, чье имя тэхен предпочитает позорно скулить по ночам в пропахшую никотином и дешевым алкоголем подушку. он смотрит на нее так, будто она является причиной всех его статичных апокалипсисов. как будто она действительно к этому причастна. как будто это она сделала с ним все это. смотрит, и мечтает удушиться к хуям. она гладит его чимина по светлому кудрявому затылку так ласково и нежно, что тэхену от души хочется сблевать. в желудке все крутит и кисло пузырится, и он уже чувствует как теплая горечь вот-вот подкатит прямо к носоглотке, только вот блевать ему откровенно нечем. разве что собственной желчью, но он и без того в ней по самые уши с пеленок. тэхен не знает, почему он намеренно избегает звонков и сообщений чимина уже вторую неделю. он правда не знает, почему огибает его в коридорах и боязливо закрывается в тесных, заплесневелых кладовых комнатушках каждый раз, когда в толпе мелькает знакомый блеклый силуэт. может, конечно, все дело в том, что все эти недели тэхен чувствует себя страшно асоциальным и пугается людей больше обычного. может, в том, что им особо нечего обсуждать и тэхен просто искренне старается избавить друга от своего душного присутствия. а может, в том, что тэхена больно жрет изнутри гадкой ревностью, но об этом, он конечно же старается не думать. не думать. не думать. не думать. сука. он совершенно не может об этом не думать, когда эти черные кратеры зрачков смотрят прямо на него. снова, в который раз, без шансов протыкая его этим всем насквозь. у чонгука темный густой взгляд, темные брови вразлет, и темная футболка, которая так охеренно хорошо сидит на его широкой гладкой груди. тэхен чувствует, как у него отчаяно кровит под бинтами, чувствует, как там мокро и липко, как больно и гадко это стекает куда-то к тазобедренным костям, превращаясь попутно во что-то совершенно другое. и как где-то внутри него утробно булькнуло. возможно, что-то важное. что-то, что позволяло ему зацепиться за остатки утекающей от него реальности. но какая теперь нахрен разница. чонгук крепче цепляет чужие вьющиеся от повышенной влажности волосы кулаком. светлые локоны путаются в пальцах, не давая чимину поднять голову вверх. туда, где он с легкостью смог бы увидеть перекошенное от неконтролируемой ярости лицо тэхена. того самого тэхена, которого он считает своим лучшим другом. того самого, что сейчас мечтает пустить ему кишки и вскрыться следом. тэхену хочется орать. орать и бить кулаками все, что попадется по пути. но тэхен только беспомощно сжимает отвратительно-горчичные лакированные перила мокрыми от ледяной испарины пальцами и захлопывает рот, обещая себе, что ничего чимину об этом не скажет. и чонгуку тоже. особенно, этому ебучему чон чонгуку из-за которого у тэхена непрекращающийся круговорот херни в желудке и центральной нервной системе. из-за которого, у тэхена так больно и грязно стоит. из-за которого его мутит и швыряет туда-сюда по реальности как побитого щенка. из-за которого, он как и всегда проснется в мокрой от пота вперемешку с остывшей спермой постели с охрипшим от задушенных криков горлом и пекущими от слез глазами. как и всегда. как и каждый гребаный раз. каждое утро он обещает себе, что будет сильным. что будет держаться молодцом, и не поведется на идиотские провокации своего мудачьего предназначения, по иронии судьбы, предназначенного другому парню. парню, который совершенно точно лучше нестабильного тэхена, парню, что вынуждает кишки скручиваться в морской узел и захлебываться в жгучей ярости, проходящей спазмами через все тэхеново хилое тельце. парня, который наверняка точно так же подыхает где-то там в университетском коридоре, зная, что чон чонгуку, этому блядски красивому мудаку глубоко на него и его сущестование поебать. тэхена так все это остоебало. остоебало выворачиваться над грязным пожелтевшим унитазом каждый раз, когда он слышит чужие крики и хрипы за тонкой картонной стенкой. остоебало заходиться сдавленными стонами когда его пидорасит по кровати из-за болезненной эрекции и размазывать липкую горячую кровь по мятым продавленным за ночь простыням. остоебало рыдать из-за панических атак и долгих приступов тревоги каждый раз, когда от стен коридора гулко отлетает знакомое шарканье тяжелых кожаных ботинок. остоебало быть наглухо в чон чонгука влюбленным. комок в горле проваливается булыжником в желудок, а тяжелый взгляд чонгука проваливается следом. тэхен смотрит на бледную татуированную руку на чужом светлом затылке и болезненно скалится. внутри него все взрывается и гаснет, коллапсирует и мелко дрожит. чонгук все еще смотрит ему прямо в уходящие куда-то ураганом внутрь зрачки. так открыто и честно, что под темечком все стягивается и болит. тэхен до хруста выпрямляет позвоночник, наконец-таки отрывая заиндевевшие пальцы от грязных перил. нахер. просто нахер. он смотрит на чонгука в ответ, чувствуя, как еще буквально секунда, еще хоть один гребаный децибел напряжения и из носа хлынет кровь, как всю его систему жизненного обеспечения тряхнет как при ддос атаке и отключит. чонгук робко улыбается ему в ответ, и теплые кишки внутри тэхена закручиваются гаечным ключом в плотный комок. его крепкая рука опускается на чужую трогательную шею, и тэхен со всей дури врезает костяшками в стену, как только заворачивает за угол.