Меланхолия

Из открытых нараспашку окон доносилось громкое пение птиц, шум воды и приглушенные голоса двух садовников. Плотно задернутые шторы не пропускали свет в комнату, но Дазай, сонно переворачиваясь на другой бок в поисках прохладного места, знал, что утро давно наступило. Он должен был встать еще полчаса назад и свеженьким, собранным спуститься к столу. Голоса под окном стали громче, а позже переросли в спор, затем звонкий смех. Дазай просыпался время от времени, а потом вновь впадал в легкую дрему. Встать и попросить Джона и Динки заткнуться ему было лень. Он надеялся, что кого-то этажом ниже их голоса раздражают не меньше. Прикрикнул бы хоть кто. Но его желанию не суждено было сбыться. Как и планам отоспаться за прошлую ночь. Бертон от нечего делать частенько толкал наркоту ребятам на улице, а вскоре осмелел до того, что начал распространять ее и в университете. Сами они не принимали, нет. Зато товар хорошо расходился среди заучек и тихонь. Кто бы мог подумать. Частенько они, ухмыляясь, незаметно подсовывали порошок в карман брюк или осторожно вкладывали в ладонь мимо проходящего покупателя. Иногда открыто отдавали в сортире. Способы передачи бывали разные. Этой ночью Бертон попросил Дазая свозить его на сделку с поставщиком, так как его машина была в ремонте. Неделю назад он протаранил ею кафетерий в нетрезвом состоянии. Права не отобрали лишь благодаря состоятельному отцу, который вовремя подсуетился. — Как знала, что ты еще спишь! — Ванесса распахнула огромные высокие двери и влетела в комнату, словно ураган. Глядя на нее сонными, слипающимися глазами, Дазай понял, почему ураганам дают чаще женские имена. Он с головой накрылся одеялом, стараясь игнорировать ее присутствие. Спать хотелось до чертиков. Проклятый Бертон. Чтобы он еще раз пошел с ним куда-то посреди ночи, думал Осаму, слушая тихое постукивание каблуков матери по полу. Ванесса подошла к окну, провела белой перчаткой по подоконнику и громко, возмущенно произнесла: — Я уволю эту проклятую мексиканку! Мы ей платим за работу, а она бездельничать вздумала! Милый! Я знаю, что ты меня слышишь. Вставай и спускайся к завтраку. Твой отец будет недоволен, если опоздаешь. Дазай упорно делал вид, что спит, пока она не подошла к нему и не сорвала одеяло. — Мам! Он вцепился обеими руками в подушку, однако Ванесса выдернула и ее. — А еще говорят, что женщины слабый пол… — Что ты там бормочешь? — она подошла к шкафу и стала придирчиво перебирать одинаковые белые рубашки. Бордовые клетчатые брюки висели в одном ряду, а рубашки, жилетки и костюмы — в другом. Все идеально выглаженные и чистые. Ее взгляд упал на белый стул, стоящий в углу. Под горой одежды его было почти не видно. — Я прикажу вынести все стулья из твоей комнаты. Ты этого добиваешься? Дазай закатил глаза и тихо взвыл, проклиная это утро. — Каждый день одно и то же. Тебе еще не надоело? — пожаловался он, принимая сидячую позу и морщась от яркого света в комнате. И когда она только успела отодвинуть шторы? — А тебе еще не надоело заставлять меня говорить одно и то же каждое утро! Ванесса спешно посмотрела на наручные часы и покачала головой. — У тебя пятнадцать минут. Успеешь? — А как иначе, — ответил Дазай, лениво просовывая руку в рукав рубашки. — Ты говорила отцу, во сколько я пришел вчера? — Нет. Но это в последний раз, — она строго уперла руки в бока. — Окей, спасибо. И не могла бы ты… выйти? Он потряс брюки в воздухе. Ванесса засмеялась. — Что я там не видела? — Мам! — Все, не кипятись. Дазай отбросил брюки в сторону и вновь упал на кровать. Спать хотелось до одури. Но одна лишь мысль о том, что отец может быть им недоволен, заставила вмиг бодро вскочить и одеться. За столом они говорили редко. Почти никогда. Все сидели хмурые, недовольные. Без аппетита ковыряли еду в тарелках и все поглядывали на часы. Этот обеденный стол для троих людей был огромен. Все сидели далеко друг от друга, в разных углах, в холодной обстановке, даже не пытаясь хоть как-то изменить давящую атмосферу. Дазай посмотрел на мать, с трудом сдерживая колкий комментарий «ты разбудила меня ради этого милого завтрака в кругу семьи?» — Как дела с учебой? — спросил Хидео, не отрываясь от газеты. — Хорошо, — ответил Дазай, морщась от тона, которым отец задал этот вопрос. Как всегда, ледяной, отстраненный. Снова повисла гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим позвякиванием посуды и звуком перелистываемых страниц. От скуки Осаму начал разглядывать огромные картины на стене. Но и те не отличались разнообразием. Никаких ярких красок, всплеска жизни. Одни мрачные тона и унылые лица. Где-то вовсе смотреть было жутко. Он сам скорее повесил бы рисунок какой-нибудь малявки из художественного кружка, чем эту депрессивную ерунду, которую люди называют шедевром и платят баснословные деньги. Спрашивается, за что и зачем? Чтобы обделаться в коридоре посреди ночи? — Осаму! — Ванесса пораженно уставилась на него. — Ты только посмотри, в какой руке держишь вилку. А если бы сейчас с нами сидели гости?! Где твои манеры? — Да, мам, прости… — он поменял их местами. — Ты так и не научился свободно пользоваться правой рукой? — Хидео покосился на него и отложил газету. — Разве я не говорил тебе отучиться от дурной привычки? — Я стараюсь, — сказал Дазай, не поднимая головы. Месяц назад у них гостила знатная особа, которая, заметив, что пишет он левой рукой, поспешила озвучить вслух комментарий: «Ребенок-левша зачастую неполноценен». Одной этой брошенной вскользь фразы хватило, чтобы за него всерьез взялись. — Ты либо правда неполноценный и медлительный, либо просто лентяй. Хидео отодвинул стул и поднялся, поправляя галстук. Одет он был, как всегда, с иголочки. Дорогой костюм, сшитый на заказ, идеально выглаженная рубашка, брюки, обувь из дорогущей кожи и часы, которые стоили, пожалуй, как одна машина. Волосы зачесаны и зализаны лаком, а стекла темных очков скрывали холодные ярко-серые глаза. Можно было бы назвать его красивым, несмотря на возраст, но именно эти страшные глаза многих и отталкивали. Трудно было понять, о чем он думает и каким будет его следующий шаг. Дазай частенько задумывался о том, как эти двое вообще познакомились. Его мать — женщина слишком активная, «живая», полная энергии, большая любительница шумных компаний и светских сходок. И он… отстраненный, угрюмый. Они целовались хоть раз? Спали? Его самого, случаем, не в какой-нибудь лаборатории вывели? Как ни крути, а вместе их представить у него никогда не получалось. Хотя частенько прокрадывалась одна скверная, ужасная мысль — Ванесса ему нужна для приемов, для статуса. Чтобы молча стояла возле мужа и приветливо улыбалась гостям. Интересно, что она думала сама по этому поводу? Лишь когда ушел отец, а следом за ним и мать, он позволил себе расслабиться. Положил столовые приборы на тарелку и с хандрой уставился на мрачные картины. Кен Карри никогда ему не нравился. А Бэкон так вовсе лишал и без того плохого аппетита. Что должно твориться в голове у человека, который покупает такое и вешает на стены? Что творится в голове у того, кто это рисует? А вот «Сад земных наслаждений» Босха он любил. Картина настолько «мелочная», что вполне можно было убить на нее час-другой, сидя за этим столом в холодной обстановке. Доедать остывший завтрак не было ни настроения, ни аппетита. Дазай схватил свою сумку с учебниками, ослабил галстук и выскочил на улицу. Машину, подаренную ему на пятнадцатилетие, он так и оставил во дворе. Хотелось пройтись пешком и подышать свежим воздухом после гнетущей обстановки дома. Да и грех было не прогуляться в такую погоду. Аномальная жара спала, ветерок поднялся, а ранним утром еще и ночная прохлада сохранялась. Идти по безлюдному сонному городу было в удовольствие. Вокруг только открывались ларьки, кофейни, пиццерии. В магазины завозили свежие фрукты, овощи, где-то в переулке уже стоял ужасный запах рыбы. — Чувак! — за спиной раздался громкий довольный крик и рев мотора. Губы Дазая растянулись в веселой улыбке, стоило только услышать идиотский смех друга за спиной. К нему подъехал черный Феррари, из окна которого высунулась голова Бертона. — Запрыгивай, детка! Дазай засмеялся. Бросил сумку на соседнее сидение и плюхнулся напротив него. — Я думал, твоя пташка в ремонте, — крикнул он, стараясь перекричать громкую музыку. — Этот мудила Фрэнк просит еще бабла сверху! Видишь ли, машина вдребезги. Послал его. Отец пока свою старушку подогнал. Как тебе? — А ты не продешевил? Оба громко засмеялись. Бертон надавил на газ, и они помчались по практически пустой улице. Он гнал так быстро, что Дазай едва успевал рассматривать пейзажи за окном. Этот черный парень — либо профессионал, либо двинутый на всю голову. Дазай больше склонялся ко второму варианту. Вскоре и его самого отпустило после неприятной беседы с отцом, и приподнятое настроение вернулось. — Стой! Притормози-ка тут! — сказал Дазай. Бертон удивленно изогнул бровь и, сбавив скорость, остановил машину напротив пиццерии. Осаму, выскочив из машины, скрылся за стеклянными дверьми старенького заведения и вернулся спустя десять минут с двумя белыми коробками пиццы. — Вам с грибами или без, мистер Прайс? Бертон засмеялся. — Опять твои завели старую шарманку и не дали позавтракать? — Чувак, я задолбался уже с утра, честно. Давай о чем-нибудь веселом? — Хорошо. Мне без грибов, — сказал он. — И тебе придется класть пиццу мне в рот, потому что я за рулем. Дазай открыл коробку и, блаженно закрыв глаза, втянул вкусный запах горячей пиццы. Живот жалобно заурчал от одного ее вида. Тронулись они в путь куда спокойнее. Не было сумасшедших гонок и музыки на весь квартал. Дазай швырнул заляпанный галстук на заднее сидение и откусил огромный сочный кусок пиццы. Знала бы Ванесса, чем он питается, упала бы в обморок. Бертон смешно открыл рот, требуя свою долю. — Подсунешь мне грибы, как в прошлый раз… — Завали, — Дазай засунул целый кусок ему в рот и откинулся на мягкое сидение. Хотелось подремать еще немного, прежде чем они доберутся до университета. Однако, стоило ему только увидеть Райли, одиноко бредущего по обочине с тяжелой сумкой на спине, планы внезапно изменились. Он пихнул Бертона в плечо и кивком головы указал на однокурсника. — Как насчет того, чтобы немного сменить направление, дружище? — спросил Дазай, расплываясь в довольной улыбке. Прайс усмехнулся. — Понял тебя. Райли бегал быстро. Нисколько не мешала даже огромная сумка, загруженная учебниками. Бертон едва ли не давился смехом, глядя, как тот каждый раз оборачивался с надеждой, что они отстали. Лицо у него покраснело, ноздри гневно вздувались, а глаза лихорадочно бегали в поисках укрытия. Жирные волосы, которые этот парень мыл, наверное, раз в месяц, нелепо торчали, делая его вид еще более смехотворным. Спина от беготни взмокла настолько, что рубашка прилипла к телу, показывая природную худобу и выпирающие ребра. Он нервно облизывал сухие тонкие губы и, показав им средний палец, скрылся в здании адвокатской конторы. — Его оттуда сейчас выкинут. — Будем ждать? — спросил Бертон, спешно закидывая в рот еще один кусок пиццы. — Ну его, трогай. Перед университетом уже стояло множество машин, выстроенных в идеальный ряд на дворовой парковке. Где-то дорогущая, а где-то колымага, на которой едва можно было проехать от дома до магазина. Такие тачки многие щелкали на телефон, чтобы позже выложить где-то на своей странице с глумливым комментарием. Большинство предпочитало идти пешком либо на велосипеде. Дороги только утром бывали свободные, а в послеобеденное или вечернее время частенько приходилось трепать нервы в длинных пробках. Дазай и сам больше склонялся к велосипеду, но желание кататься на нем напрочь отбил отец, который застал его за этим занятием и отругал. Статус не позволяет. Либо бери машину, либо иди пешком. — Это не Шейла у входа стоит? — спросил Бертон, со смешком выпрыгивая из машины. — Я давно не видел вас вместе. Опять поругались? Дазай схватил свой рюкзак с заднего сидения и пожал плечами. — Я забыл про ее день рождения. Прайс засмеялся. — Вот уведет ее Карлайл, посмотрю, как запоешь. — Да бога ради, пусть уводит. Я ему еще руку пожму в знак благодарности. Бертон присвистнул, затем закинул руку на его плечо и заговорщически прошептал: — Перед тем как расстаться, может, предложишь ей еще разок провести ночь вместе? Всем троим. Как тебе идея? — С тебя выпивка, еда и пустой дом, — сказал Дазай. — Тебе только покушать дай, — ответил Бертон, закатывая глаза. День обещал быть веселым. Пока они разговаривали в университетском дворе, облокотившись о машину, мимо них прошел Райли. Кто-то бросил комментарий в его адрес, и компания из пяти людей начала громко смеяться. Райли окинул их злым, полным отвращения взглядом. Поправил челку уже по привычке и едва не подпрыгнул на месте от испуга, заметив Дазая и Бертона, которые смотрели на него с самодовольными ухмылками. — Смотрите-ка, уже не такой смелый, — Дазай сложил руки на груди, сонливо наблюдая за худощавой фигурой. — Слышь! Я тебе этот палец в следующий раз сломаю и в задницу затолкаю! Усек? — гаркнул Прайс с нотками раздражения. Отлипать от тачки было лень. Даже им порой надоедало издеваться над бедолагой каждый день. Райли на угрозу не обратил внимания или просто сделал вид. Пулей промчался мимо них и скрылся в здании университета. Бить его в присутствии доброй половины университета даже эти двое не стали бы. Людей в небольшом дворе с каждой минутой становилось все больше. К Прайсу то и дело почти каждые пять минут кто-то подходил, чтобы «поздороваться» за руку и получить заветный белый пакетик. Дазай безучастно наблюдал за торговлей, выкуривая уже третью сигарету за час. Он не понимал, с какой целью Бертон толкает дурь студентам? В деньгах он не нуждался, а в поисках острых ощущений можно было заняться мотофристайлом, с его-то любовью погонять по ночным улицам. Однако Бертон качал головой и все говорил, что это не его, а распространять наркоту весело. Торговлю с самого утра ему оборвал мистер Тейдж, который припарковал неподалеку старенький серебристый Форд и направился к ним. Дазай, заметив его, спешно бросил сигарету в урну и пихнул Прайса в плечо. — Он идет сюда, убери дурь. Бертон, тихо выругавшись, опустил руки в широкие карманы джинсов. — Мистер Прайс? Тейдж выглядел так, словно не спал всю ночь. За толстыми линзами очков было видно, что под глазами пролегали крупные синяки. А взгляд у него такой, словно вот-вот заснет стоя. Пиджак и рубашка мятые, ботинки в пыли. В руках, как всегда, черная папка, с которой он никогда не расставался, и две-три книги под мышкой. На его небрежный вид давно перестали обращать внимания. Человеком он был умным, и это покрывало прочие недостатки. — Я бы хотел поговорить по поводу вашей последней работы. — А что с ней не так? — спросил Бертон. — Коротко говоря, все, — он устало вздохнул. — Могли бы додуматься заказывать работы у разных людей. Что у вас, что у Кертиса, что у Бредли и еще троих ребят тексты абсолютно идентичные. Дазай с недовольством покосился на друга. А ведь он предупреждал. И не один раз. — И я, получается, типа не сдал? Тейдж снял очки. Без них круглые глаза смотрелись жутковато, словно две маленькие точки. Он протер линзы о желтоватый велюровый пиджак и вернул их на место. — Пройдемте со мной, — сказал он и, развернувшись, пошел в сторону приветливо распахнутых университетских дверей. Прайс нехотя, скрипя зубами, схватил свой рюкзак и, кинув его Дазаю, поплелся за Тейджем, всей душой желая ему скорой кончины. А в голове уже мысленно представлял, как выбивает зубы придурку Колину за подставу. После того, как ушел Прайс, Дазай решил вздремнуть оставшиеся двадцать минут. Приходить в университет настолько рано он не планировал. Если бы не друг, который подбросил его по пути, он слонялся бы еще по улицам ленивой походкой, наблюдая за медленно оживающим городом. В последнее время Дазай заметил за собой привычку покидать дом раньше времени. Если для кого-то родные стены были пристанищем и местом, где можно расслабиться и отдохнуть, для него же дом был местом бесконечных упреков и недовольств. Несмотря на репутацию «плохого парня», он говорил на нескольких языках. Учился куда лучше тех заучек за первыми рядами. Профессионально играл на скрипке и пианино еще с десятилетнего возраста. Не потому, что у него была сильная тяга к музыке и желание обучиться игре, нет. Он всего лишь был ребенком, который жаждал похвалы, как чуда. Но что Ванесса, что Хидео на похвалу были скупы и всегда отмахивались фразой: «Ты можешь лучше». Однако без должной отдачи охладевают любые чувства. Бертон так и не вернулся. Люди постепенно стали покидать двор и скрываться в темноте огромного холла. Солнце светило так ярко, из-за чего Дазай раздраженно разлепил глаза и с ленцой принялся наблюдать за прохожими. Сон уже не шел. Шейла, поджидавшая его у входа, куда-то испарилась. Теперь можно было и войти спокойно, зная, что никто хвостиком не потянется следом. Однако стоило только ему ступить на мраморную лестницу, как в толпе замаячила знакомая рыжая макушка. И без того паршивое настроение стало еще хуже. Дазай уже мысленно прикидывал, как пройдет его день. Сначала появится Бертон, который с пеной у рта будет поливать Тейджа дерьмом. Затем на перерыве его отыщет Шейла и будет висеть на его шее, всячески доставая его разговорами о предстоящей костюмированной вечеринки у Карлайлов. Позже они подкараулят Колина, поколотят его и выпустят пар. А до вечера время можно скоротать у Бертона. Этот парень дома всегда один. Сказка, а не жизнь. — Душа моя! — раздался громкий беззаботный голос. Толпа, медленно плетущаяся впереди, остановилась. Кто удивленно вытянул шею, кто засмеялся. А кто-то проследил за взглядом веселых голубых глаз и пораженно уставился на Дазая. Сам Дазай, несколько удивленный и растерянный, тоже обернулся назад. Но вот за спиной никого не оказалось. Осознание пришло к нему через секунду. Красивые черты лица тут же исказила гримаса злости. Зеваки, тихо перешёптываясь, поспешили ретироваться и оставить этих двоих наедине. Дазай от природы был спокойным и рассудительным. Однако было в нем и что-то темное. Одна необдуманно брошенная фраза или жест могли в один миг привести его в ярость. Даже Бертон побаивался этих вспышек и старался не сболтнуть лишнего. В мужских туалетах, как правило, именно Прайс был тем, кто макал головы в сортир. Дазай лишь отстраненно наблюдал, выкуривая одну сигарету за другой. И лишь благодаря той самой рассудительности он едва подавил желание разбить нос придурку, который, ухмыляясь, загораживал своим телом проход. У него уже было два предупреждения, и третье грозило отчислением. В его случае простой беседой с отцом. Что было в разы хуже. — Свали с дороги, — Дазай раздраженно прошел мимо, намеренно грубо задев его плечом. — Все еще не влюбился в меня? — спросил Чуя глумливо и поплелся за ним, схватившись за ноющую руку. Ну конечно. Пари. А он и забыл. — Я тебе непременно позвоню, как влюблюсь, — ответил Дазай с сарказмом. — А номерок подкинуть? — Накахара перекинул сумку на другое плечо и, обогнав его, стал идти задом наперед, не сводя с него влюбленного взгляда. — Надеюсь, навернешься, — произнес Дазай, изогнув бровь. — У меня хорошо развита интуиция, дружок. Я сразу чувствую опас… — не пройдя и трех шагов, он споткнулся о швабру, едва не приложившись головой о высокую колонну. Равновесие он удержал чудом, но вот нога оказалась в ведре с грязной водой. Дазай, с минуту смотрящий на него, словно на идиота, зашелся в приступе громкого смеха. — Да, да, рад, что смог тебя развеселить, — буркнул Накахара, брезгливо выливая воду из ботинка. Носок и штанина тоже намокли. И как в таком виде показаться в аудитории? У него проскользнула мысль слинять с пар и погреться где-нибудь на солнышке, пока обувь не просохнет. Или же отсидеть пару-другую в уютной пиццерии, слушая приглушенную музыку, наблюдая за прохожими через окно, попивая горячий кофе. Только вот уходить одному не хотелось. А этот не в меру раздражительный и вспыльчивый юноша напротив вряд ли согласился бы составить ему компанию. Мало того, еще принял бы его предложение за оскорбление. — Если насмеялся, предлагаю ускориться. Иначе опоздаем. — А то без тебя я не доберусь? — Дазай пытался придать голосу строгий серьезный тон, но стоило взглянуть на ногу Чуи, как в глазах вновь появлялись смешинки. — Но ты ведь все еще тут, — Накахара удивился собственному открытию. Дазай опешил. — Подловил! — Катись к черту. — Нечем крыть? — Чуя засмеялся. Но поймав на себе хмурый взгляд, неловко прокашлялся. У этого парня настроение меняется как погода. По коридору они шли в тишине. Дазай снова стал каким-то задумчивым и отстраненным. Казалось, и вовсе забыл, что он не один. Накахара молча плелся позади, с трудом борясь с желанием приблизиться к нему и коснуться полюбившихся мягких волос. Но даже он знал границы, которые пересекать не стоило. Дазай как бомба замедленного действия. Ему хватило и двух дней, чтобы это понять. — Почему ты еще здесь? — Благословляю тебя своим присутствием, — сказал Чуя, взмахнув рукой. Когда они зашли в аудиторию, все уже сидели на своих местах. Гленн, собирающийся объявить выговор Накахаре, увидев позади Дазая, замолк. Нетерпеливо указав рукой на их места, он вновь повернулся к интерактивной доске, показывая макет нескольких сооружений. Им самим предстояло через месяц-другой сдать готовые макеты Гленну. Чуя даже определился с будущим проектом. Пиццерия в форме огромной пиццы. В аудитории стояла тишина, нарушаемая лишь скрипучим голосом преподавателя и тихим постукиванием мела по доске. Бертон скучающе сидел на своем прежнем месте, переводя кислый взгляд с одного на другого. Чуе ничего не оставалось, кроме как занять одно свободное место позади Райли. «А ведь в прошлый раз народу было куда меньше», — подумал он. — Чего это ты с ним? — Прайс откинулся на стуле. Дазай плюхнулся на свое место и отыскал взглядом рыжую макушку. Говорить ни с кем не хотелось, а глаза вновь начали слипаться. — Столкнулись по пути, — ответил он и спрятал лицо в изгибе локтя. Бертон намек понял и на протяжении всей пары больше не проронил ни слова. Иногда, когда Гленн поворачивался к ним спиной, он вырывал листы из тетради и, скомкав их, кидал в Райли или Феликса. Одна даже попала Чуе в затылок. Накахара, в свою очередь, выждав момент, запустил такой же мятый ком бумаги в ответ, но Бертон успел уклониться и показать ему средний палец. — Прекрати, — тихо прошипел Райли. — Хочешь, чтобы тебя выставили? В сонную дрему вскоре погрузились даже самые стойкие. Не считая Райли, Феликса, Олли и Кэмерона. Эти ребята с такой жадностью записывали каждое слово, что не подшутить над ними было невозможно. У Гленна был особый талант: даже самый интересный предмет превращать в нечто скучное и муторное. Он любил говорить научными терминами и изъясняться так, что половина сидящих здесь его просто не понимала. Гленн был падок на лесть и любил похвалу. Любил внимание к своей персоне и обожал находиться в центре внимания. Тогда поток заумных словечек увеличивался в разы, словно каждому заговаривающему с ним он пытался продемонстрировать свой ум и начитанность. Один час с ним длился как три. Когда он что-то рассказывал, суть речи ускользала. Каждый глупо смотрел на грубые черты его лица, огромную родинку на кончике носа и толстую выпяченную губу, которая смешно двигалась, когда профессор говорил. Чуя каждые пять минут поглядывал на огромные настенные часы и тяжко вздыхал. Кто-то прямо на парте чертил палочки и вычеркивал их с каждой пройденной минутой. Накахара с завистью посмотрел на Тайлера, сидящего в черных наушниках Битс. Он хотя бы не слышал Гленна. Дазай спал и, когда прозвенел долгожданный звонок, поднял заспанное лицо с узорами от складок рукава на полщеки. Чуя для себя сделал еще одно маленькое, но важное открытие. Когда Дазай сидит далеко — ему скучно. И как только его угораздило влюбиться в этого парня? Настолько апатичного и холодного, словно озеро Коцит. От одного его взгляда мурашки шли по коже. Определенно шутка судьбы. Жестокая шутка. Ведь он был тем, кто всегда потешался над такими чувствами, как любовь и привязанность. Думал, что он один единственный здравомыслящий, кто знает цену свободе. Как оказалось — нет. Свою свободу он готов был упаковать в рождественскую цветную коробочку и самолично, встав на колено, вручить Дазаю. Чуя нередко представлял, как рано или поздно все бросит. Учебу, работу, старую жизнь и, просто наплевав на все, отправится путешествовать. Будет кататься по миру. Съездит в Англию, посмотрит на Стоунхендж, прогуляется по Венеции, сделает долгожданные снимки цветных скал Чжанъе Данксиа, сядет на маленькую лодочку и отправится по течению реки Ли, затем в Перу, Мексику, Грецию. Но все эти безумные идеи разом отошли на второй план. Сейчас ему хотелось только одного. Оказаться на вершине Горы Рорайма и сидеть там вместе с Дазаем, крепко сжимая его руку в своей. Кто же знал, что в душе он такой романтик. — Быстрее! Этот гаденыш свалит! — Прайс пулей выскочил из аудитории, за ним и Дазай, сонно потирающий глаза. Гленн, так и не озвучив очередное язвительное замечание, готовое сорваться с губ, уставился на остальных с перекошенным от злости лицом. Чуя понял еще кое-что. Бесцеремонно покидать пару могли только те, чьи отцы делали крупные взносы в фонд университета. — Я думал, что ты его уже поколотил. Чем все утро занимался? — Дазай, спешно плетущийся за другом, споткнулся о треснутый кафель и грязно выругался. — Тейдж всю душу из меня вытряс! Говорит, раз уж клянешься, что писал сам, то расскажи, о чем тут идет речь. А в том-то и дело! Я даже не смотрел, как называется гребаная тема! Они быстрым шагом спустились на второй этаж и, скользя кедами по скользкому кафелю, промчались мимо ряда одинаковых дверей. Таблички так и не повесили. Но в какой аудитории учился Колин Вилберн, знал почти каждый третий. Бертон, встав напротив коричневой двери, выжидающе смотрел на выходящих студентов, ища взглядом Колина. Дазай, скучающе облокотившись плечом о колонну, делал то же самое. Хотя больше его взгляд был прикован к груди Алекс, которая всегда носила облегающие рубашки и расстегивала верхние пуговки. — Эй! — Прайс пихнул его в плечо. — Давай ты на подружек Алекс потом посмотришь? Ищи Колина. — Не он? — Дазай кивком головы указал на невысокого юношу в очках. — Колин! Вилберн, увидев разъяренного Бертона, со всех ног бросился вниз по коридору. Прайс и Дазай побежали следом, грубо расталкивая толпу по пути. Те возмущались и что-то кричали им в спину, поднимая с пола оброненные книги и тетради. — Он завернул налево! Бери справа! Дазай резко остановился и побежал в обратном направлении. К каждому этажу были пристроены по две лестницы, чтобы не было толкучки и каждый мог спокойно пройти, не толкаясь и не вжимаясь другому в спину. Что случалось особенно часто во время перерывов или ранним утром, перед началом занятий. Колин, ранее удостоверившийся, что эти двое погнались за ним вместе, сделав длинный круг, вновь оказался возле правой лестницы. Заметив, что хвоста нет, он облегченно вздохнул. По его расчетам, эта парочка должна была сейчас стоять во дворе и изумленно разводить руками. На самом деле, кто вместо того, чтобы убежать на улицу, сделав круг, вернется на то же место? Верно, никто. А Колин и мысли не допускал, что остолопы, вроде Прайса и Дазая, додумаются искать его внутри университета. Поправив пальцем очки, он самодовольно улыбнулся. Снял сползшую с плеча сумку и, резко развернувшись, впечатался лицом в чью-то грудь. — Как некрасиво, мистер Вилберн, — Дазай холодно усмехнулся.