***
Они молча сидели на низкой самодельной скамейке, разглядывая небо, отражающееся в воде озера. Дазай приволок два кирпича, которые валялись в куче мусора. Чуя где-то надобыл картонную доску. Катамаран, который им чудом удалось спасти, стоял на берегу, обсыхая под солнцем. — Успокоился? — Не делай так больше. Чуя улыбнулся и кивнул. Небольшое озеро, конечно, не шло ни в какое сравнение с морем, тем не менее это место навевало воспоминания. Где-то хорошие, где-то не очень. В детстве он частенько ходил рыбачить с отцом. С небывалым азартом заглядывал под каждый крупный камень или пенек, чтобы собрать крупную наживку. Пойманную рыбу они редко приносили домой. Ловили, радовались и выпускали обратно. Как-то, отойдя от отца слишком далеко, он едва не утонул. На плоском песчаном дне оказалась яма, куда провалилась маленькая ножка. Спустя годы Чуя не один раз вспоминал, как брыкался тогда и бил руками по воде, стараясь удержаться на плаву. А в какой-то момент даже с жизнью попрощался. Он видел отца, спокойно сидящего на складном стуле. Тот задумчиво смотрел куда-то на горизонт и курил. Громкие крики о помощи заглушались воем ветра и ударом волн. Но когда он в последние секунды посмотрел на своего отца, его охватило спокойствие. Чуя нащупал ногами дно и, помогая себе руками, стал медленно идти к суше. Уже выбравшись, он, краснея, заметил, насколько близко барахтался от берега. — О чем ты задумался? Так и хочется врезать, — проворчал Дазай, выжимая мокрую рубашку. Чуя, увидев рельефный торс, покрывшийся мурашками, изогнул бровь и присвистнул. — Я думал о том, что тот поцелуй… он ведь даже был не с языком. Ну знаешь, как у нормальных принято и… — Заткнись. Просто заткнись. — Без шансов, да? — С шансом, — ответил Дазай угрюмо, скидывая водоросли со своего плеча, — получить по лицу. — Вот же зануда… Хозяина катамарана на этот раз искать долго не пришлось. Он, как и обещал, лежал все там же под навесом на деревянном шезлонге. На маленьком столике напротив лежала раскрытая книга с согнутой страницей в виде закладки, почти допитый апельсиновый коктейль и мобильный телефон, на котором тихо играла музыка. Мужчина почесал волосатый живот и перевернулся на бок, громко зевнув. Очки с его лица сползли и упали на песок. Толстый рыжий кот лениво потянулся и ловко прыгнул на стол, едва не опрокинув стакан. Чуя был бы не прочь покататься еще часик другой, но после выходки с поцелуем он не сомневался, что Дазай ближайшие пару недель будет обходить его стороной. «И чего ты добился?» — подумал Накахара, время от времени оборачиваясь назад. Рассеченная губа болела. Вся одежда и учебники намокли. Так еще и катамаран едва не утопили. — Простите, — позвал Чуя негромко. Мужчина сонно потянулся и с неохотой раскрыл маленькие акульи глаза, расположенные неестественно далеко друг от друга, затем почесал огромный волосатый живот и приподнялся. Чуя удивился странным ассоциациям, которые вызывал у него этот человек. Создавалось впечатление, что он вот-вот надуется, как рыба-еж, и покатится прямо в озеро. — А, это вы… — сказал он, зевая. — Как вам моя ласточка? — Тесновато, — ответил Чуя, кинув придирчивый взгляд на катамаран, затем на стоящего напротив Осаму. Уголки его губ слегка приподнялись, придавая лицу распутно-бесовское выражение. — Любовью в ней не займешься. А мой парень впервые отказался делать мне… Дазай вспыхнул. Красный, как рак, он зажал его рот ладонью, заглушая веселый бубнеж, и поднял на опешившего хозяина катамарана потерянный взгляд. — Спасибо. Мы пойдем, — сказал он ядовитым голосом. Когда они отошли, Чуя поднял голову и расплылся в хитрой улыбке. — Ты и краснеешь, как девственник. — А они краснеют по-особенному? — на удивление спокойно бросил Дазай, даже не думая мстить тому за выходку. Каждый раз его останавливал вид перебинтованной груди Накахары и то, как он морщился, когда делал резкие движения или пытался подняться. Осаму не понаслышке знал, что это такое. Ребра он ломал четырежды. Первый раз в возрасте десяти лет, когда пытался незаметно убежать из дома, перепрыгнув с окна на дерево. Маленькие ручки не успели вовремя зацепиться и соскользнули. Падать было больно, ходить со сломанными ребрами еще больнее. А глупые одноклассники считали своим святым долгом несколько раз на дню потыкать его ручкой и посмеяться, пока дело не переливалось в кровопролитную драку. Дазай свою вспыльчивость порой проклинал. Здравый ум всегда отходил на второй план, уступая место гневу. Ванесса каждый раз сокрушалась по этому поводу, удивленно причитая о том, что никогда в их роду не было столь безалаберных и взбалмошных детей. Чуя на его вопрос не ответил. Они сидели на песке и смотрели на озеро. Слушали шелест листьев и детский смех, доносившийся с общего пляжа. Поднялся легкий ветерок, солнце пекло уже не так сильно. Мелкие песчинки, подбрасываемые ветром, иногда залетали в рот и глаза. Дазай тихо чихнул и уставился на свои обгоревшие руки, уныло предвещая завтрашние страдания. Он чувствовал, как горела покрасневшая шея, когда Накахара небрежно закинул на нее руку. Что-что, а брать катамаран идея была не из лучших. — Болит? — взволнованно спросил Чуя. — Завтра узнаем, — ответил Дазай. Его обуяло необыкновенное, не испытанное раньше спокойствие. Все переживания по поводу помолвки, предстоящая работа с отцом, утренняя ссора — все слишком неожиданно отошло на второй план. Как давно он не выбирался вот так, посидеть, поразмыслить и просто отдохнуть. Было в этом моменте что-то умиротворяющее и не поддающееся объяснению. Говорить не хотелось. Только смотреть перед собой, обхватив колени руками, и чувствовать тепло чужого плеча. — Как насчет того, чтобы прогуляться еще раз? Посидеть в кафе. Точно! Поиграем в дурака на желание. — Дурака? Что это? — Нам многое предстоит наверстать… — Чуя хохотнул.***
Сатурн смотрел на него страшным, безумным взглядом. Прекрасная Венера отвернулась. Часы стекли с сухой ветки и с характерным звуком ударились об землю. Дазай вздрогнул. Казалось, он наяву услышал этот звук. Все молча сидели за столом, нацепив жеманные улыбки и добродушный вид. Хидео изображал гостеприимного хозяина, Ванесса с блеском исполняла роль любящей заботливой жены и матери. Сидела она с правой стороны от Дазая, улыбаясь только губами. Зеленые глаза не выражали ничего, кроме вселенской усталости и раздражения. Ванесса нервно поправляла светлый волнистый локон, выбившийся из прически, и с ленцой покачивала бокал с красным вином в руке. Дороти кидала на всех короткие взгляды, пытаясь поймать вилкой горошину и насадить ее на кончик. Но это занятие ей быстро наскучило. Она вытерла ярко-накрашенные губы салфеткой и положила руки на свои колени. Эллисон, имеющая нездоровую тягу к спиртному, была уже порядком пьяна, но держалась достойно. Все говорили мало и ничего весомого. Обыденные разговоры. Вопросы, которые в ту же секунду забывались, как и ответ на них. Дазай скучающе слушал разговор отца и Феликса, пытаясь вникнуть в суть, но каждая попытка с крахом проваливалась. — Тоже скучаешь? — тихо спросила Дороти, положив теплую ладонь на его колено. Дазай повернул голову, позволив себе без стеснения ее рассмотреть. Она была красива. Маленький аккуратный носик, большие карие глаза, обрамленные густыми ресницами, неестественно пухлые губы, которые казались еще больше, когда она говорила. Неестественного цвета рыжие волосы были собраны в аккуратный пучок, обрамленные тонким светлым ободком. Пусть Дороти и была хороша собой, Дазай подумал, что никогда не обернулся бы ей вслед. И когда он смотрел на ее волосы, в памяти как назло всплывало лицо Накахары с самодовольной ухмылкой. Вот уж у кого был воистину огненный цвет волос. А в Дороти не было ничего цепляющего. Не было изюминки. Пустая оболочка с такой же натянутой улыбкой, как и у ее матери. И на ней его хотят женить? Даже Шейла казалась ему в разы привлекательнее и умнее. О неземной любви Феликса к своей дочери знал почти каждый третий, кто крутился в сфере их бизнеса. Интересно, сколько внутреннего уродства скрывала она под сделанной внешностью? — Нет. Мне очень даже весело, — ответил Дазай, уныло подперев голову кулаком. Даже ее голос его раздражал. Вновь он задумался, краем уха слушая беседу отца. А что, если бы Дороти не была его потенциальной невестой? Что, если это был обычный званый ужин? Один из множества, которые они устраивали каждую неделю. Тогда она показалась бы ему привлекательной? Определенно. Раздражал сам факт, что ему ее навязывают. Эту пустышку. Глупую и избалованную, которая умудрялась вытворять всякие непотребности, пока взрослые сидели совсем близко. Почувствовав, как рука на его бедре зашевелилась и огладила пах, Дазай скривился. — А вот мне скучно, — прошептала она томным голосом. — Я, как узнала, что мы скоро поженимся, места себе не находила. Столько раз видела тебя, а все возможности не было поговорить. — Ты со всеми так начинаешь беседы? — Дазай усмехнулся и отвел ее руку в сторону. — А ты всем имеешь привычку так хамить? — Дороти сощурила глаза и, пока он не ответил, весело затараторила: — О! Или это ревность? Уже боюсь, что будет, когда мы поженимся. Но чтобы ты знал, я не со всеми веду столь развязно. — Чокнутая… — прошипел он тихо. Маленькие тонкие пальцы ловко потянули бегунок вниз и юркнули под черные боксеры. Никто на них не обращал внимания. Что Дороти, что Дазай были лишь «предметом» сделки и предстоящих планов. В огромном зале, как обычно, освещение было тусклым. А поздним вечером хоть глаз выколи. Настенные светильники едва давали свет. На потолке висела огромных размеров люстра, но пустая, без единой лампочки. Ванесса всегда распоряжалась ставить свечи на стол. Изначально задумка была именно таковой. При полном освещении терялась таинственность и красота этого места. Картины становились картинами. Не живыми, не пугающими и не вселяющими страх. — Тебе ведь нравится, — Дороти вытащила руку и демонстративно облизала палец. Дазай, улыбаясь, покачал головой. Никто не заметил, как сначала вышла она и спустя пять минут он. В коридоре стояла мертвая тишина. Не попадалась даже прислуга, которая в это время покидала дом. И Дазай был только рад, что ни с кем не столкнулся. В штанах было тесно. Не терпелось скорее расстегнуть их и позволить Дороти закончить начатое. Он добрел до ванной комнаты и, тихо постучав, приоткрыл ее. — Некрасиво заставлять даму ждать, — сказала она капризно. Дазай наклонил голову вбок, даже не пытаясь изобразить сожаление. — Дама займется чем-нибудь полезным? Дороти засмеялась. Толкнула его к холодной кафельной стене и опустилась перед ним на колени. Телефон в кармане завибрировал, но никто из них не обратил на это внимания. Дазай из-под отросшей челки отстраненно смотрел на ярко-красные губы, юркий язычок и длинные пальцы, которыми она себе помогала. И все-таки Дороти была не в его вкусе. Их брак определенно будет построен на изменах. Когда она подняла на него глаза, Дазай грубо схватил ее за волосы и притянул ближе. Дороти приняла его без малейшего сопротивления. Голова задвигалась активнее, пальцы оглаживали крепкие бедра и ягодицы. Она издавала тихие гортанные звуки, получая не меньше удовольствия от самого процесса. Колени дрожали, волосы выбились из плотного пучка и рассыпались по всей спине. Дазай вновь отстранил ее и провел членом по красным губам. Дороти пьяно улыбнулась. Сколько нескрываемой похоти и желания было в ее глазах. И первый раз этот взгляд Дазая отталкивал. Телефон в кармане снова завибрировал, вырывая обоих из странного оцепенения. Он догадывался, кому взбрело в голову писать в столь позднее время. И его опасения оправдались, когда на экране высветилось сообщение: К: «Щека опухла от твоего удара. Губа рассечена… Я жду компенсацию в виде поцелуя. Двух!» Возмущению Дазая не было предела. Смешно высунув язык, он быстро написал. «А ты там, случаем, не охренел?» Рука зарылась в мягкие волосы девушки, побуждая ее продолжить. К: «Болит. Ужасненько. Придется замазывать тональным кремом. А я ведь даже не умею». «Да что там уметь?!» — он едва не выкрикнул эти слова вслух. К: «Хм... Кексик?» Дазай закатил глаза и хотел было убрать телефон, но внезапно его озарила странная, необычная идея. Представив удивленное и не на шутку растерянное выражение лица Чуи, он облизал сухие губы и, по-детски улыбаясь, быстро набрал. «…Ты прав. Завтра я сам замажу твой синяк. Все-таки это случилось по моей вине.» К: «Осаму?» «Увидимся завтра. Целую». Замешкавшись, Чуя слетел с беговой дорожки и спиной приложился об стену. Не обратив на это ровным счетом никакого внимания, он вновь пробежался глазами по экрану. А спустя еще секунду зашелся громким, истеричным смехом.***
Дазай спешно натянул черную футболку, джинсовые штаны и, тяжело дыша, залез под кровать. Белые носки, пыльные, в паутине, валялись под стареньким, давно забытым скейтом. На минуту он застыл. Затем медленно протянул руку и коснулся пальцами стертого колеса. Оно, тихо поскрипывая, неспешно крутилось, вызывая совсем старые, почти позабытые воспоминания. Он был непригоден к катанию, стар, испорчен, но выкидывать его рука не поднималась. С обратной стороны на облупленной краске почти исчезал когда-то давно выведенный маркером косой почерк: «Я определённо об этом пожалею». Дазай улыбнулся. Когда-то Ванесса была ему другом. Вырвавшись из оцепенения, он вскочил на ноги. Пыльные носки пару раз ударил об кровать, паутину брезгливо стянул, а ладонь вытер об карман джинс. Комнату едва освещал небольшой потолочный светильник, позволяя ему ориентироваться в пространстве. Тихо отворив окно, Дазай сел на подоконник, свесив ноги. Медленно, плавно опустился на балкон нижнего этажа, стараясь не скрипеть подошвой кроссовок. Комната прислуги поздней ночью бывала наглухо закрыта. Помешкав секунду, он покопался в карманах, вытащил маленький ключик и с едва слышимым щелчком отворил узкую застекленную дверь. Неудобство расположения его комнаты было обусловлено тем, что ему приходилось сначала обходить спальню родителей, а затем их отдельные комнаты, где они друг от друга отдыхали. Немало напрягало наличие камер, где его не единожды ловили за руку при попытке незаметно улизнуть. Дазай и не удивился бы, если бы однажды нашел камеру и в своей комнате. Склонность Хидео контролировать каждую минуту его жизни порой доходила до маразма. Сборы и ночной побег из дома заняли чуть больше пятнадцати минут. Высокие деревья во дворе, колеблющиеся ветром, тихо шелестели, перешептывались, сгибались и били тонкими сухими ветками по окнам. Тишина непривычная, давящая и напряженная, вызывала неосознанное чувство тревоги. Может, виной тому был и Бертон, отправивший короткое сообщение, вложив в него минимум смысла: «Приходи. Срочно». Ниже он указал адрес. Перелезая через толстые железные прутья ворот, Дазай с легким раздражением думал о беспечности и глупости Прайса. А что, если бы он спал? Что, если не сел бы на ночь глядя перечитывать любимую книгу? Лишь оказавшись за пределами дома, он дал волю ногам и сломя голову помчался по названному адресу. На душе было тяжело, интуиция подсказывала торопиться и не медлить. А интуиция его не подводила никогда. Тихий днем, город ночью умирал. Лишь редкие машины, проезжавшие время от времени, пешеходы, идущие пьяной походкой с бутылкой пива в руке. Стая собак где-то за переулком громко лаяла и скулила. Ветер усиливался, поднимая в воздух старые газеты, опавшие листья, катал по потрескавшемуся асфальту пустые банки и громко завывал. В лицо бил песок, отчего в зубах начинало хрустеть и слезились глаза. Он быстро бежал, ловко маневрируя между узкими поворотами. Перепрыгнул через бездомного, мирно спящего накрывшись газетой. Обогнул очередной переулок и, тяжело дыша, промчался мимо пьяной пары, страстно целующейся возле мусорного бака. Ночью Линкольн показывал все свое уродство и грязь. Линкольн процветает! — говорили совсем недавно по телевизору. — Население растет. Налоги падают. Показатель занятости населения растет с каждым годом, и мы не собираемся останавливаться на достигнутом! Далее показывали кадры возле здания мэрии. Центральную улицу, процветающие сады и многолюдные парки. Торговые центры, гостиницы. Все наигранно счастливые, с натянутыми улыбками и красными от жары лицами. Перепрыгивая через потрескавшийся канализационный люк и вонючую лужу, пахнущую мочой, Дазай вспомнил толстое прыщавое лицо телеведущего Уильямса, который с пеной изо рта уверял, что надо любить место, в котором живешь. Линкольн — дом. Интересно, думал он, этот жирный ублюдок прогуливался хоть раз по узким закоулкам Линкольна? Видел жизнь, которую многие вели, за большими, высокими зданиями, которые прятали истинное лицо города. Видел, во что давно превратился так называемый «дом»? Наркотики продавали как семечки. Двенадцатилетние молокососы дрожащими руками протягивали мятые купюры, чтобы снять шлюху на один час. Тратили родительские деньги, наверняка выданные им на карманные расходы. А потом, закончив, едва натянув штаны, убегали на негнущихся ногах. А спустя неделю возвращались снова. Уже куда смелее. Уверенные в себе, с высоко задранным носом и бьющим фонтаном эго. Но самодовольная улыбка с многих лиц сползала в мгновение ока, когда ранним утром, стоя у большого зеркала, на них смотрела худощавая фигура, покрытая пятнистой сыпью. В дешевых шлюхах много неприятных сюрпризов. «Я на месте. Не вижу тебя». Дазай опустил телефон в карман и прижался к холодной стене, прислушиваясь к звукам вокруг. Тишина стояла могильная. Куда-то пропала Дженни, вечно околачивающаяся в этих грязных закоулках в поисках клиента. Не было Фрэнка. Бездомного, которого жена выгнала из дома год назад за измену. Людей тут было мало, но даже у бездомных своя иерархия. Идти на чужую улицу и просить милостыню было запрещено. Фрэнк Дазая словно чувствовал за версту и не отлипал от него, ходя по пятам с нагло протянутой рукой. Еще и грязные пальцы требовательно потирал друг об друга. И лишь чтобы избавиться от грязного, немытого мужчины, он протягивал ему несколько купюр и облегченно вздыхал, когда Фрэнк, улыбаясь гнилыми зубами, поворачивал в сторону маленького круглосуточного магазинчика Дугласа, чтобы купить пиво. Ты бы ему врезал разок. Делов-то, говорил каждый раз Бертон. Дазай бы и врезал, но противно было даже в его сторону поворачиваться и чувствовать зловонное дыхание, не то что прикасаться. А пара шелестящих купюр мгновенно избавляли его от нежеланной компании. Б: «Мусорный бак напротив киоска с сигаретами. Подойди. Только без шума». Дазай оттолкнулся от стены, настороженно медленно приближаясь к большому зеленому баку полного мусора. Над ним, громко жужжа, летали толстые зеленые мухи, и крыса, дернув омерзительным голым хвостом, скрылась под приоткрытой пластиковой крышкой. Зажав рот ладонью, он заставил себя подойти ближе и заглянуть за бак. Бертон лежал там. Едва в сознании, с двумя ножевыми ранениями на животе. — Давай без «я же говорил», — сразу прошептал Прайс, едва не теряя сознание. Дазай сел на корточки возле него. Разорвал пропитанную кровью рубашку и нахмурился. Одна рана была на боку, вторая чуть ниже живота. Стянув с себя черную футболку, он сложил ее в несколько слоев и сильно прижал к кровоточащим ранам. — Они… решили попробовать товар, но… — Заткнись, — Дазай вытащил телефон и быстро набрал чей-то номер. Спустя три длинных гудка в динамике прозвучал женский сонный голос. — Осаму? — Ты нужна мне. Срочно. Адрес вышлю. — Чувак, я… — Бертон облизал разбитые губы и языком коснулся десны. Все передние зубы были выбиты. — Заткнись, блять. Как только Энни спасет твою черную задницу, я тебя убью. Прайс хрипло засмеялся. — Спасибо, что не позвонил в скорую. Дазай покачал головой, сильнее зажимая рану. Кровь пусть и медленно, но останавливалась. — Живучий ублюдок… И как ты не сдох за двадцать минут с такими ранами. — Сука, мне больно смеяться, — кровавая улыбка больше напоминала оскал. Энни примчалась через пять минут с небольшой сумкой за спиной. Даже не взглянув на Дазая, она оттолкнула его и нависла над больным, оценивая ситуацию. Подложив окровавленную футболку под голову Бертона, девушка спешно расстегнула замок на сумке, вытаскивая все необходимое. Прайс сознание терял дважды, а потом резко открывал глаза и, поймав взволнованный взгляд друга, облегченно вздыхал. Энни работала быстро, профессионально. О чем-то хмуро перешептывалась с Дазаем и поучительным тоном пару раз ткнула его пальцем в лоб. Тот лишь кивал, молча слушал ее, словно нашкодивший ребенок. Прайс согласился бы на еще одно ножевое ранение, только бы понять, о чем эти двое говорили. До него доходили только обрывки фраз. Настолько покорным и послушным друга он видел впервые за много лет дружбы. — Жить он будет, — сказала она. — Но ему все равно надо показаться в больнице. И ты мне скажи, куда я должна его деть? Дазай сполз вниз по стене, устало потер виски и тяжело вздохнул. Домой ему тоже нельзя. Его отец весь город на уши поставит. Энни села рядом с Дазаем, протянула руку и бережно заправила непослушный локон за ухо. — Осаму… вот честно, я терпеть не могу твоих друзей. — Ты тоже мой друг, — он слабо улыбнулся. — Ты знаешь, о каких друзьях идет речь. — Энни Грин, клянусь, я в этом деле не замешан, — Дазай вытянул руки в примирительном жесте. — Поверю на слово. Она стряхнула пыль с колен и стала собирать раскиданные вещи в сумку. Дазай кому-то набрал короткое сообщение и сел на корточки возле подруги, помогая ей собрать сумку. Через десять минут приехал Джин Карлайл и вместе с ним Эйлин. Та, едва услышав голос Дазая в динамике, не раздумывая ни секунды запрыгнула в машину, несмотря на протесты брата. И когда он мог ей возразить? Джин, увидев раненого Бертона с перевязанной грудью и окровавленную рубашку, едва не свалился в обморок. Эйлин же, кинув на Прайса короткий взгляд, бросилась к Дазаю. — Тебя не ранили? Что здесь случилось? — Я сам пока толком не знаю, — он покачал головой. — Берт попросил меня прийти, и… вот. — Странный он тип, — сказала она шепотом. Ее взгляд остановился на обнажённой груди Дазая. Эйлин смущенно опустила глаза, с легкой улыбкой прикусив губу. — Ради такого зрелища стоило приехать. — Кхе… — Джин неловко прокашлялся. — Не хотите помочь, голубки? Бертон был настолько тяжелым, что все вместе они едва дотащили его до машины и разместили на заднем сидении. Прайс не проснулся. Что-то шептал разбитыми губами, цеплялся окровавленными пальцами за кожаное сидение машины и дышал так, словно кто-то его душил во сне. Дазай слегка его потряс, и Энни тут же возмущенно пихнула его в плечо. — С ума сошел? Дазай потупил взгляд. Приоткрыл дверцу, пропуская вперед Эйлин, а сам подошел к Энни. Неловко побарабанил пальцами по крыше машины, наблюдая, как она стирала кровь с рук влажной салфеткой. Девушка чувствовала на себе чужой взгляд, но намеренно не поднимала голову. Прошлый раз, когда он ей свято поклялся, что ни в чем не замешан, его едва не упекли в тюрьму. И сейчас интуиция подсказывала ей, что Дазай в очередной раз что-то недоговаривает. — Ты сердишься? — сказал он с тяжелым вздохом. Одолженная у Джина ветровка пахла женскими духами. Сильно пахла. Определенно духи Шейлы. Снова чихнув, Дазай почесал нос и покосился на Карлайла. Тот пожал плечами и уставился на лобовое стекло, придирчиво разглядывая алый засос на своей шее. Выражение его лица так и говорило: «Ты спишь с моей сестрой, я сплю с твоей девушкой. Проблемы?» Проблемой это не было и только играло на руку. Дазай подумал, что, если Шейла его бросит сама, в крайнем случае можно избежать хотя бы ее криков на весь университет и не быть главной темой для обсуждения на ближайшую неделю. — Нет, не сержусь, — сказала она. — Просто пообещай мне, что… — Обещаю. — Я еще ничего не сказала. — Я понял, — Дазай улыбнулся. Энни садиться в машину отказалась, оправдавшись тем, что пешком дойдет куда быстрее. Эйлин взгляда с нее не сводила с тех пор, как приехала. Впрочем, как и Джин. И если первая смотрела с нескрываемым недружелюбием, то второй не сводил взгляд с ее округлых ягодиц. Когда машина медленно тронулась, Эйлин тут же, вскочив с заднего сидения, обвила шею Дазая обеими руками и горячо поцеловала его в холодную щеку. Джин приподнял бровь, но промолчал. — Так что здесь случилось? — А вы как думаете? — Дазай хмуро смотрел перед собой. Злость на Бертона еще не прошла. Простое увлечение, или — как он частенько любил говорить — хобби, едва не обошлось ему ценою в жизнь. Какой идиот решился бы пихнуть опытным наркоторговцам фальшивый товар. И ведь в деньгах он не нуждался. Достаточно было щелкнуть пальцем и сказать: «Отец, я хочу». А Прайса потянуло на экстрим. Там, где прошла первая сделка, думается, что пройдет и вторая, затем третья. Появляется азарт, который затягивает в пучину этого нелегального, опасного бизнеса. — Я думаю, что Берт непроходимый болван, — сказала Эйлин. — А, постойте-ка. Ведь так и есть. Джин засмеялся. Дазай закатил глаза. — Оставите его у себя? — Не вопрос, — ответил Джин. — Теперь он мне будет должен. Обожаю такие темы. Домой он вернулся в пять утра. Медленно, стараясь не шуметь, поднялся на второй этаж и вышел на балкон. Подниматься по дереву на третий этаж было куда сложнее, чем спускаться. В темноте нога едва не соскользнула с сухой ветки, но ему удалось вовремя зацепиться за железные прутья балкона и прыгнуть. Стянув с себя ветровку Джина и штаны, запачканные кровью, Дазай устало упал на кровать и провалился в сон. Ему казалось, что он только сомкнул глаза, как на пороге появилась Ванесса. Она, не церемонясь, распахнула дверь и, громко стуча каблуками, подошла к окну. — Ты опоздаешь на учебу, — сказала она строгим голосом. Ее манера речи менялась после каждой ссоры с Хидео. И, видимо, утро у них началось именно с этого. Дазай вскочил с кровати и стал быстро собираться под удивленный взгляд матери. Хотелось уйти из этого дома, пока отец не спустился к завтраку. — А душ принять? — У нас сдача нормативов. Ногой он затолкал под кровать синюю ветровку, пока Ванесса отвлеклась. Уложил кое-как волосы, галстук засунул в карман, проигнорировав возмущенный взгляд матери. Бросив сухое «до вечера», Дазай выскочил из комнаты и метеором спустился вниз по лестнице. Лишь оказавшись в аудитории, он небрежно бросил сумку на подоконник и, уронив голову на парту, задремал. Поспать ему удалось этой ночью от силы часа два. Глаза слипались, он чувствовал необъяснимую слабость и головокружение. За ним частенько водилась привычка подхватывать простуду в жару. Узнай о его состоянии Ванесса, наверняка не позволила бы и шаг из комнаты сделать. Еще весь дом поставила бы на уши. Как-то из-за простого кашля она долгий час уговаривала доктора Дэвиса ночь провести у его кровати. Тот, конечно, согласился за немалую плату. — Ты хоть когда-нибудь высыпаешься? Услышав напротив знакомый голос, он тихо взвыл и схватил голову обеими руками. Чуя засмеялся. — Это очень грубо, сладулик. Я ведь скучал. Накахара нагло сел на место Бертона. Подпер рукой подбородок, внимательно наблюдая за Дазаем с легкой ухмылкой. Тот поднял руку, показывая ему средний палец. А ведь раньше, по крайней мере, хоть попытался бы его ударить. Через минуту пришел Гленн, обмахиваясь тонкой тетрадью. Кондиционер снова сломался. От открытого окна никакого толка не было. Оттуда разве что только пыль залетала. Чуя скучающе слушал Гленна, лишь иногда делая какие-то записи. Райли повернулся к нему и осуждающе покрутил пальцем у виска. Чуя улыбнулся, демонстративно запустив пальцы в волосы спящего Дазая. Райли парнем был неплохим и, пожалуй, единственным, кто на самом деле о нем искренне волновался. Потому и просил много раз эту компанию избегать. Когда Дазай поднял на Чую красные, опухшие глаза, рука, медленно перебирающая его волосы, замерла. — Ты что, болеешь? — Болею, — сказал он и вновь спрятал лицо в изгибе локтя. Руку Накахары он не сбросил. Близняшки, сидящие позади, тихо посмеиваясь, щелкнули их на камеру. — Тогда чего приперся? — Хотел и приперся, — капризно пробурчал Дазай приглушенным голосом. Чуя задумчиво намотал каштановый локон на палец. — Тебе надо лечиться, ты в курсе? Потом сляжешь. — А тебе не все равно? — он нехотя поднял голову, понимая, что поспать ему уже не дадут. — Нет, мне не все равно. Это раз. Ты кое-что пообещал мне вчера, это два. И я живу один, ты всегда можешь отоспаться у меня. Это три. Дазай с интересом схватил пальцами его за подбородок и медленно наклонил голову вбок. Губа у Чуи была разбита, и под правым глазом красовался синяк. Ему казалось, что вчера на пляже он приложил его не так сильно. — Как жаль. Я ведь забыл положить тоналку в свою косметичку, — сокрушился Дазай. Накахара усмехнулся. — Хорошо, что я не забыл. Чуя схватил свою сумку со стола и, повозившись немного, вытащил из бокового кармана тональный крем. — Смотрю, бьют тебя часто, — изрек Дазай, покачав головой. — А может, я двойную жизнь веду? — Накахара хитро сощурил глаза. — И где-то в сумке ты прячешь бюстгальтер? Чуя звонко засмеялся, но под угрюмый взгляд Гленна сразу умолк. Бесцеремонно положил голову на колени опешившего Дазая и тональный крем нагло вложил в его руки. — Действуй, Кексик. Ты обещал. — Что, прямо здесь? — Предложение пойти ко мне все еще в силе. Он тяжело вздохнул. Нехотя открутил пластиковую крышку, выдавил немного крема себе на пальцы и поднес к носу. Запах был едва уловимый. — Разве его не специальной губкой размазывают? — спросил Дазай неуверенно. — Бюстгальтер из моей сумки медленно перекочевал в твою, — глумливо изрек Чуя, закрыв глаза. Тот несильно пихнул его в плечо. — Я видел, как красится Шейла! Накахара перевернулся на бок, имитируя храп. Гленн исподлобья посмотрел на сидящих в аудитории. Пятнистое старое лицо в недоумении вытянулось. — Вы думаете, это смешно?! — рявкнул он. По кабинету прокатился тихий смех. Дазай, в который раз проклиная себя за вчерашнее обещание, потер между пальцев крем и поморщился. Заниматься подобным, когда на тебя смотрит половина аудитории, совсем не входило в его планы. Наверняка, думал он, Чуя на нечто подобное и рассчитывал. Надеялся, что в самый последний момент Дазай передумает и даст заднюю. Когда холодные пальцы неуверенно коснулись его щеки и стали медленно растирать тональный крем, Чуя замер. Неверяще поднял на него голубые глаза, а готовая вырваться колкость застряла в горле. — Хоть одно слово, и этот галстук я обмотаю вокруг твоей шеи, — прошипел он, с трудом перебарывая гордость. Чуя знал, когда следует промолчать и не раздражать его. А это и был тот самый момент. Повозившись немного, он лег ровно на спину, чтобы полностью запечатлеть этот момент. Смотрел пристально, не отрывая глаз, отчего Дазай невольно занервничал. Щеки покраснели, а между бровями появилась морщинка. Не хватало еще язык высунуть для полной картины. — Заткнись. — Прости. Постараюсь думать потише, — Чуя улыбнулся, и его тут же слабо пихнули в плечо. Для человека, имеющего весьма темную репутацию и сложный характер, он был необыкновенно нежен. Пальцы порхали с такой легкостью, и даже изначальное отвращение пропало с лица. Полностью забыв, где находился, забыв про Гленна, Дазай увлеченно замазывал синяк под глазом Чуи и сокрушенно вздыхал, когда тот не желал полностью исчезать после стольких трудов. К чему вообще нужен тональный крем, если он ничего толком не замазывает, думал он. Выдавил еще добрую половину тюбика и размазал по бледному лицу. — Осаму, это слишком много, — сказала шепотом Бритни, чуть наклонившись вперед. — В глаза бросается. Чуя засмеялся. Дазай нахмурился. — Вот не надо мне указывать. Что-что, а какой-то синяк замазать я смогу. Однако, сколько бы Осаму ни старался, ему пришлось признать, что Бритни была права. В этом деле он был ужасен. Казалось, стало гораздо хуже, чем было изначально. Раньше Дазай никогда не задумывался о том, насколько Накахара бледен. Словно мертвец какой-то. — И если наносишь тональный крем, то надо по всему лицу. Равномерно, — добавила Мелани. — Сам не видишь, как отличается? Гленн вперил на них тяжелый взгляд. И прежде чем они успели это заметить, он громко произнес. — Осаму Дазай. Чуя Накахара. Мелани и Бритни Честер. Вон из аудитории. — Опять… Вместе они вышли в коридор. Несколько минут стояли, прижавшись спинами к холодной стене. Молчали какое-то время, затем неловко переглянулись и все разом зашлись громким смехом. Смеялись до тех пор, пока разгневанный Гленн не выскочил из аудитории и не прогнал их и оттуда. Мелани с Бритни ушли в столовую, перед этим прочитав им короткий курс о том, как правильно пользоваться косметикой. Дазай на это только закатывал глаза, театрально вздыхая, и зажимал уши ладонями. Как только девушки ушли, Чуя схватил его за руку и, улыбаясь, потащил на первый этаж. — Чуя?.. — грозно позвал Дазай. Накахара на его тон внимания не обратил, как и на попытку выдернуть руку. Они спустились на первый этаж, дошли до конца коридора, где находился старый мужской туалет, и остановились. Чуя приоткрыл зеленую пластиковую дверь с шатающейся ручкой и затолкал туда Дазая. При желании, он, конечно же, мог уйти. Еще в тот момент, когда его схватили за руку. Но любопытство всегда брало над ним верх. Слишком внезапно Чуя прижал его к кафельной стене и замер, уткнувшись лицом в теплую шею. — Я так хочу тебя поцеловать, Осаму… Дазай нахмурился, однако отталкивать его не стал. — Первый раз разрешение тебе не требовалось. — Да, за что я и поплатился, — Чуя вяло улыбнулся, облизав разбитую губу. — Не люблю, когда что-то делают без моего согласия, — сказал Дазай, глядя на мигающую лампу на потолке. И легкий укол совести он все-таки почувствовал. — Брось, Осаму, — Чуя слегка отстранился, заглядывая в теплые карие глаза. — Я видел, как выглядит человек, который делает что-то без твоего согласия. И это явно не разбитая губа и маленький синяк под глазом. Тот лишь пожал плечами и фыркнул. — Мы тут одни. Никто ничего не увидит. А все, что произойдет в этих стенах, останется только между нами. Дазай удивленно огляделся вокруг, словно только заметил, что они на самом деле здесь одни. Из сломанного крана по-прежнему капала вода. На мокром полу валялось несколько окурков и использованный шприц. Резиновый жгут какой-то умник запрятал за батареями. На потрескавшемся сером потолке крупными красными буквами было написано — «Элисон — шлюха». Дазай понятия не имел, кто такая Элисон и чем она заслужила статус шлюхи. — С чего ты взял, что я хочу тебя поцеловать? — А тебе не интересно? Каково это, целовать парня, — спросил Чуя. — Ну же, соверши хоть один по-настоящему безумный поступок. Чуя был серьезен. Говорил спокойным, уверенным голосом. Не было привычной ухмылки и раздражающих прозвищ. А еще, Дазай с огромным недовольством отметил, что тот все-таки выше. Пусть и незначительно, совсем незаметно, но выше. Да и сама ситуация его здорово смущала и злила одновременно. Какого черта его к стене прижимает мужчина? Которого, к слову, он совсем недавно тут же избивал. Ирония судьбы. Так и не дождавшись ответа, Чуя коснулся его лба своим. Они тяжело дышали, глядя друг другу в глаза, не произнося ни слова. Их разделяло всего несколько миллиметров. Дыхание одно на двоих. Дазай с ужасом подумал, что на самом деле хочет его поцеловать. Впиться в эти губы и отпустить все невидимые рычаги. Первый раз позволить кому-то вести игру и покорно уступить. — Неужели ты не понял, — сказал Дазай, — парни меня не привлекают. Это все… омерзительно. Он произнес это настолько тихо и неуверенно, что, перенервничав от своих же слов, грубо отпихнул от себя потрясенного Чую и пулей выскочил в коридор. Чуя, опустив руки в карманы, спокойно смотрел ему вслед. С каждой секундой ухмылка на его лице становилась шире.