Меланхолия

— И я ему, значит, говорю: «Слушай меня сюда, ублюдок! Сейчас ты разворачиваешься и молча уходишь. Я обещаю, что не трону тебя и пальцем, но эта дама останется со мной», — Бертон резко ударил кулаком по столу. Бритни и Мелани испуганно охнули и подпрыгнули. Дазай закатил глаза. — А он давай на меня с ножом. И я, короче, начал их раскидывать, словно детей малых и… — Разве ты не сказал, что он был один? — перебила Мелани, приподняв бровь. Бритни прыснула в кулак. — Разве? — Прайс почесал голову. — Вы сбиваете меня с толку, черт возьми! Он был не один. Но лично я беседовал с главарем. Крупный такой, темнокожий. Дреды до задницы, все тело в тату, рост под два метра. А кулачища… как ваши головы. — Ты сейчас намекнул на то, что у меня маленькая голова? — спросила Бритни, узко сощурив глаза. — Да нет же! Я сказал, что у того парня кулачища были как у долбаного Джаггернаута! — Кто такой Джаггернаут? — спросили сестры Честер одновременно. — Просто не берите в голову, — ответил Дазай, тяжко вздыхая. — Он еще не пришел в себя. Бертон вальяжно откинулся на спинку стула, закинув ногу на ногу. Бордовый галстук был небрежно закинут на плечо, а белая рубашка с мелкими пуговками широко распахнута. Анабель, слушающая их вполуха, внезапно присоединилась к компании. Села между сестрами Честер, придирчиво рассматривая шрамы на темной коже. Бертон тут же напряг живот и сел ровно, демонстрируя кубики пресса. Спустя две минуты подсела и Эшли. — Как он тебя ранил ножом, если полез с кулаками? — спросила она с сомнением. Все разом замолкли. Прайс задумчиво почесал голову, фыркнул. — Я сказал, что у него были крупные, натренированные руки! Махал вовсю ножом у меня перед лицом. Не зря ведь я три года на бокс ходил. Хук слева, хук справа, уклон, кувырок, удар в солнечное сплетение! — Если ты вырубил его так быстро, то откуда ножевые раны? — спросил Себастьян. На шее у этого парня, как всегда, позвякивало множество кулонов и оберегов. Эшли, на дух не переносящая этого парня, отодвинулась подальше, оттесняя сестер Честер и Анабель. Дазай сидел на столе, активно дрыгая ногами и обмахиваясь тетрадью. Жара снова становилась невыносимой. Иногда его пальцы ловко проскальзывали в полупустую пачку с чипсами, которую Прайс купил для себя на перерыве. — Придуркам право голоса не давали, — буркнул Бертон, отмахиваясь от Васко, словно от назойливой мухи. — А по-моему, он уже путается в собственной лжи, — сказала Эшли. — То тебя бьют кулаками, то кидаются с ножом. То это один человек, а потом оказывается целая шайка. А может, еще… в тебя не нож воткнули, а меч? Все разом захохотали. Прайс же выглядел жутко недовольным и оскорбленным. — Я бы посмотрел на вас! — рявкнул он. — Оказавшись в такой ситуации, сами-то, небось, рванули бы сломя голову. — Извини, конечно, — сказала Анабель, — но ты мало похож на человека, который станет отстаивать честь девушки. Прайс Бертон, который срифмовать может только слова «попа» и «жопа», внезапно выучил слово «дама»? Ты понимаешь, что это то же самое, что заставить нас поверить в существование единорога? — Я скорее поверю в существование единорога, чем в Прайса, называющего девушку дамой, — сказала Эшли. Казалось, что у Бертона глаза залились кровью от злости. И без того широкие ноздри гневно вздувались, а полные губы он поджал, стараясь не ляпнуть что-то обидное и оскорбительное. Дазай все кидал взгляды на приоткрытую дверь и грустно вздыхал. Чуя так и не ответил на его сообщение. Конечно, можно было предположить, что тот, возможно, спал, да и время было позднее, но какая-то тревога на душе не отпускала. Обычно Чуя отвечал, будь то час ночи или пять утра. Дверь тихо скрипнула. Дазай вытянулся, словно струна, напряженно уставившись на худую руку, сжимающую железную ручку. Но вошел в аудиторию не кто иной, как Райли. Увидев пафосно раскинувшегося на стуле Прайса, он заметно вздрогнул и крепче вцепился кривыми пальцами в свою сумку. Молча протопал до своего места и тихо вытянул стул, стараясь не привлекать к себе внимания. Уже по привычке заправил за ухо жирную челку, которая в ту же секунду упала ему на один глаз. Дазай поморщился от отвращения. В такие моменты ему казалось, что его нервы оголены и кто-то медленно водит по ним длинными ногтями. Райли хотелось схватить за немытые, сальные волосы и выдрать их все до единого, а еще лучше, пару раз приложить носом об стол. От наглого разглядывания Райли его отвлек Бертон, ощутимо пихнувший его в плечо. — Скажи им, чувак! Ты был там. Дазай пожал плечами. Анабель, Эшли, близняшки Честер и Себастьян смотрели на него во все глаза. Напряженно, пристально, словно пытались уловить нотки лжи в его голосе и готовые моментально вывести на чистую воду. — Это правда, — сказал Дазай. — Он чуть не переломил череп тому парню голыми руками. — Ручищами! — поправил Прайс, показывая свои крупные ладони. — Ручищами, — апатично повторил Дазай, думая, какого черта он вообще участвует в этом цирке. А ведь раньше никто и близко не подходил к их столу. Мало того, они почти не разговаривали. Сестры Честер шептались между собой, сплетничали, смеялись, уходили на перерывы. Себастьян либо собачился с Эшли, либо сидел на окне, читая бессмысленные длинные стихи собственного сочинения. Бывало, что даже снаружи кто-то начинал громко материться, грозился подняться наверх и набить тому морду. Стив не вылезал из телефона. Часами напролет смотрел ролики: как правильно питаться и набирать мышечную массу. Остальные спали, кто читал, а кто просто уходил до конца перерыва. Однако с того момента, как Накахара занял место Прайса, вся группа постепенно стала собираться вокруг них. Сначала это были Бритни с Мелани, умиляющиеся каждой жалкой попытке Чуи привлечь внимание Дазая. Затем Себастьян с Эшли, а после и Стив. Тот, как только узнал, что Накахара несколько лет занимался боевыми искусствами, прилип к нему как банный лист. Порой случалось так, что даже в туалет плелся хвостом, все не переставая задавать вопросы, от которых злиться начинал уже сам Дазай. Иногда он невольно задумывался о том, а заслужил ли он кого-то вроде Чуи? Этот человек обладал невообразимым обаянием и харизмой. Людей притягивал, словно магнит. Всегда живой, веселый, искренний. А когда он говорил, хотелось молча слушать его, не перебивая, жадно ловить каждое слово и согласно кивать. Но постепенно Дазая столпотворение вокруг Накахары стало раздражать. Кто бы мог подумать, повторял он часто. Кто бы мог подумать, что рано или поздно я начну его ревновать. К сестрам Честер, особенно Бритни. Несколько раз девушка мимолетно касалась его волос, пальцев и даже выпрашивала номер. Глупо, конечно, но даже Райли ему хотелось закопать в могиле, предварительно сложив пополам. Столь собственническое чувство и ревность, которая вспыхивала даже при малейшем контакте с другим человеком, начинали его серьезно волновать. И все труднее становилось вести себя непринужденно. Делать вид, что ему на самом деле плевать, с кем Накахара общается. Кому дарит свою улыбку и куда пропадает в свободное время. С каждым днем он больше понимал, как сильно тонет в этом человеке. Тонет в его голубых глазах, тонет в очаровательной улыбке, но по-прежнему пытается держать на лице маску равнодушия. Дазай вытащил телефон, задумчиво провел пальцем по экрану и, помедлив секунду, набрал текст: «Ты не придешь сегодня? Ответь мне, пожалуйста. Чувство вины не дает мне покоя. Я хочу поговорить с тобой». Едва он нажал кнопку «отправить», как дверь распахнулась и на пороге появился Накахара. Телефон в его руке завибрировал. Он кинул короткий, удивленный взгляд на экран, затем на Дазая, который вспыхнул и мгновенно залился краской стыда. Чуя тихо засмеялся. Дазай же спрятал красное лицо в изгибе локтя, стесняясь поднять голову. Судьба определенно насмехается над ним. Бертон, увидев Накахару, застывшего в дверном проеме с телефоном в руках, скривился, словно глотнул прокисшего молока. В какой-то степени Прайса можно было назвать человеком злопамятным и мстительным. Но эти две черты, что странно, чаще распространялись только на Чую. Его раздражало в нем абсолютно все. Манера речи, внешний вид, голос, характер и высокомерие, которое, как он считал, замечает лишь он один. Обычно Бертон не церемонился с такими людьми. Макал их головой в сортир, разбивал носы или всячески потешался, позоря перед большим количеством людей. Давал прозвища, которые привязывались к тем месяцами, а то и годами. Но с Накахарой было что-то не так. Внешне он казался безобидным, но стоило долго всматриваться в его лицо, как милая улыбка становилась совсем не милой, а больше напоминала оскал. Именно на него Прайс чаще «тявкал», но не кусал. Особенно после того случая в мужском туалете, когда Чуя без особых усилий вжал его лицом в грязную плитку на стене. Унижений Бертон Прайс не прощал, но предпринять что-то против отчего-то побаивался. Их глаза встретились всего на секунду. Чуя пофигистично пожал плечами и прошествовал к другой парте, одним рядом ниже. Тогда-то Дазай и поднял голову. — Поговорим? — мягко спросил Чуя. Взгляд у него был усталый, измотанный, словно не спал пару ночей. Он зевнул, закрывая рот ладонью, и тряхнул головой. Сестры Честер, заметив его, смешно вытянули шеи, словно страусы, и синхронно помахали рукой. Накахара ответил легким кивком головы и перевел взгляд на Бертона. Тот показал ему средний палец. Чуя усмехнулся, в тот же момент теряя к нему всякий интерес. Райли, обиженный тем, что вниманием его обделили, несколько раз пытался поймать взгляд Чуи. Поворачивался назад, но его смелости хватило не больше, чем на пять секунд. С тех пор, как вернулся Прайс, он вновь чувствовал себя скованно и боялся лишний раз высовываться. — Осаму… — тихо позвал Накахара. Дазай повернул голову к окну, едва ли не жуя собственный галстук от досады. Чувство вины терзало его уже много дней. А мысли о том, как по-свински он поступил, признавшись в любви и бросив его при первой же трудности, давили тяжелым грузом. Теперь не то чтобы говорить с Чуей, было стыдно и просто посмотреть ему в глаза. Все подготовленные заранее диалоги были тут же позабыты. Почему, думал он, почему Чуя не злится на него? Почему по-прежнему зовет его таким ласковым, нежным голосом? В груди защемило. И больше от чувства вины. Страх перед отцом снова сыграл с ним злую шутку. После долгих и мучительных размышлений Дазай твердо решил, что отношения с Чуей стоит прекратить. Прекратить все, пока его чувства к нему не вышли из-под контроля. И первые несколько дней он справлялся совсем неплохо. Держался в многолюдной компании, игнорировал пристальный взгляд Накахары, старался с ним не заговаривать и вовсе делать вид, что ничего между ними нет и не было. Но поздними вечерами, лежа один на огромной кровати, он старался не закричать в голос от безысходности, вцепившись зубами в край одеяла. Он скучал. Ему не хватало присутствия Чуи. Не хватало его рук в своих волосах, не хватало нежного голоса и влюбленного взгляда. Ему не хватало всего Чуи. Дазай нередко пытался представить, что отец сделал бы с Накахарой, отправь-таки Вилберн ему фотографии. Подстроил бы несчастный случай? Приказал своим парням его похитить, увезти за город и убить? Или застрелил бы при нем, чтобы этот случай послужил ему уроком? Зная Хидео, Дазай был уверен, что самый прогнозируемый вариант — это последний. — Ты на меня так и не посмотришь? — грустно спросил Чуя. — Я здорово накосячил, — прошептал Дазай. — Опять думал, что делаю все правильно, но… Бертон, заметивший странную позу друга и Чую, который, развернувшись, что-то тому шептал, навострил уши. Разговаривать стал потише, пытаясь выцепить хотя бы одно слово из их диалога. С каких это пор, думалось ему, эти двое стали так близки? Он подвинулся ближе, но слов Дазая почти не было слышно из-за сумки, в которую тот уткнулся лицом, обхватив ее обеими руками. Любопытство Бертона не ускользнуло от внимательного взора Чуи. Застигнутый врасплох, Прайс отвернулся, еще какое-то время чувствуя спиной направленный на него тяжелый, прожигающий взгляд. Бертон нервно скрутил зеленую тонкую тетрадь и стал похлопывать ей то по столу, то по своей ладони. По виску скатилась капля пота, и на лбу появилась испарина. Голубые глаза продолжали сверлить его, выворачивать наизнанку и проверять предел его терпения. Он что, так развлекается, думал Бертон, но все исчезло в одно мгновение. Его отпустило. Невидимые железные тиски разошлись, позволяя вздохнуть полной грудью и выползти из оцепенения. Он тряхнул головой, застегнул рубашку и выпрямился. В аудиторию зашел Тейдж. С огромными мешками под глазами, выжатый, словно лимон, и красными, залитыми кровью глазами. За толстыми линзами очков смотрелось это жутко. Он поправил мятый ворот своего оранжевого пиджака, вытащил ключи из кармана и небрежно бросил их на стол. Обвел каждого усталым взглядом и, вытянув широкое кресло, сел на него. Несколько раз Дазай ловил на себе странный взгляд профессора и непонятливо пожимал плечами. Телефон на столе засветился. Сообщение было от Джина. Д.К.: «Колин Вилберн мертв». Он поднял глаза на Тейджа, но тот, неловко прокашлявшись, уткнулся в журнал. По спине прошел холодок. Дазай в ступоре уставился на профессора. Несколько раз ошеломленно перечитал сообщение Джина и судорожно вздохнул. В ту же минуту кто-то постучал в дверь аудитории, и на пороге появились двое мужчин в черных пиджаках. Выглядели они лет на сорок. Серьезные, хмурые, с глубокими морщинами на лбу и вокруг рта. У одного, что повыше, под глазом уродливый косой шрам, который тянулся вниз по щеке, вплоть до уха. Волосы редкие, с появляющейся сединой на затылке. Руки он скрестил за спиной и маленькими сощуренными глазами строго осматривал каждого сидящего в аудитории. У второго взгляд был подобрее, но доверия он не вызывал совсем. Что-то в чертах его лица было отталкивающее. Может, плотно сжатые тонкие губы или крючковатый нос, больше напоминающий клюв птицы. А вот глаза со всем остальным не сочетались. Круглые, близко посаженные, с одним нависающим веком. — Осаму Дазай? — спросил тот, что повыше, скрипучим, прокуренным голосом. Дазай опустил телефон и высоко поднял руку. После сообщения Джина, для чего пожаловали эти двое, догадаться было несложно. — Если набираете студентов на кастинг фильма «Люди в черном», то я в деле! По аудитории прокатился тихий смех. — Очень смешно, умник, — рявкнул мужчина со шрамом. — Насчет фильма не знаю, но кастинг я тебе гарантирую. Топай за нами. Бертон растерянно посмотрел на Дазая. — Что происходит? — спросил он шепотом. Дазай ничего не ответил. Схватил сумку со стола, затолкал в нее учебники и спустился вниз по лестнице. Детективы отошли в сторону, пропуская его перед собой. Гул в аудитории стал громче. Телефон звенел то у одного, то у другого. Сестры Честер удивленно охнули, Эшли зажала рот руками. А Стива стошнило прямо на стол. Все разом отскочили в сторону, кто смеясь, кто морщась от омерзения. Чуя, подперев голову кулаком, отстраненно смотрел на сообщение от Райли. К тексту была прикреплена фотография Колина с перерезанным горлом. Вилберн лежал в луже собственной крови с застывшей на лице гримасой ужаса. Нос, половина щеки и пальцы были изъедены за ночь голодными крысами. Карманы вывернуты, а сумка выпотрошена. «Постарались либо бездомные, либо ошивающиеся неподалеку наркоманы», — подумал Чуя. Злость на Вилберна вспыхнула новой силой. — Ты даже после смерти создаешь проблемы.

***

Дазай медленно шел за двумя детективами, переводя внимательный взгляд то на одного, то на другого. Высокий представился как Джейк Адамс, а тот, что хромой и пониже, Рассел Томпсон. Выглядели они устрашающе, грозно. Особенно Томпсон, который почти каждую минуту смотрел на него через спину угрюмым взглядом. Неприятный тип, но компанию выбирать не приходилось. — Вы отведете меня в полицейский участок? — спросил Дазай. — А есть что рассказать? — ответил вопросом на вопрос Томпсон, криво ухмыляясь. Дазай промолчал. Он все еще был в легком замешательстве и не понимал, как ему относиться к смерти Вилберна. В голове было столько мыслей, и одна эмоция сменяла другую с такой скоростью, что он начинал теряться в собственных чувствах. Дазай не радовался смерти Колина, но и грусти по этому поводу не испытывал. Чем сама смерть Вилберна, его больше волновали фотографии, которыми тот шантажировал его ранее. Все знали, что он никогда не расставался со своим фотоаппаратом. Ходил с ним даже в туалет. Так еще и распечатанные снимки носил с собой в рюкзаке. — Смотря что вы хотите услышать, — сказал Дазай. — Правду, — Адамс остановился перед кабинетом директора. Легко толкнул дверь, пропуская его вперед. Самого директора Гловера там не было. Дазай зашел в кабинет и сел на маленький кожаный диванчик в углу. Томпсон развалился на кресле Гловера, а Адамс, отодвинув кипу документов, сел на край стола. Какое-то время они сидели в тишине. Дазай сразу догадался, что ребята из седьмой группы рассказали детективам о том инциденте с кофе. Он устало выдохнул и поднял глаза на застекленный шкаф. Тот полностью был забит наградами старых выпускников, начиная с девяносто пятого года. И возле каждого кубка стояла небольшая пластиковая рамка с фотографией победителей и директором Гловером посередине. А если рассматривать их по строгому порядку, то можно было заметить, как у того с каждым годом редели волосы, появлялась седина и морщин становилось все больше. — Вы подозреваете меня в убийстве? — спросил Дазай. — А откуда ты знаешь про… — Все уже знают, — перебил он. Адамс и Томпсон переглянулись. Дазай встал с дивана, пошел поближе к полке, заинтересованно рассматривая золотые высокие кубки. В дальнем левом углу стояло два маленьких глобуса. Один совсем уже выцветший, старенький, а на втором все еще висел ценник. Адамс схватил со стола песочные часы и перевернул их. — Я знаю о вашей ссоре. Знаю о том, что ты облил Колина Вилберна горячим кофе. Практически кипятком. — И теперь вам интересно, из-за чего мы повздорили? — спросил Дазай, усмехнувшись. — Не умничай, парень, — рявкнул Томпсон, выпрямляясь в широком кресле директора. Дазай нахмурился. Оторвал взгляд от глобуса и посмотрел детективу прямо в глаза. — У вас ведь на меня ничего нет, верно? Будь иначе, меня бы уже допрашивали в участке. Дазаю не хотелось напрямую спрашивать про фотографии. Поэтому он решил вести двойную игру. Незаметно, не наседая, выпытать у двух детективов нужную информацию. Томпсон еще мог бы ляпнуть по неосторожности. Уж слишком он был эмоционален. А вот Адамс обдумывал каждое слово, каждый вопрос. — Слушай меня сюда, сосунок! — Рассел ударил кулаком по столу. — До случая с кофе у тебя была еще одна стычка с Вилберном! И каждый раз парень приходил в университет покалеченный. То рука сломана, то нога. То глаз подбит, то зуба нет. — Смотрите-ка! Почти в рифму! — восхитился Дазай. Рассел в бешенстве вскочил с кресла, но Адамс вовремя спрыгнул со стола, схватив того за плечо. «У них нет фотографий. Они ничего не знают», — подумал Дазай. — Я докажу, что это ты его убил! И твой богатенький папаша ничем тебе не поможет! — Рассел! — громко позвал его Джейк Адамс. Томпсон утихомирился. Громко фыркнул и вернулся на свое место. Дазай присвистнул. — Прошу прощения, — сказал Джейк. — Это далеко не первое убийство. Но все расследование заходит в тупик. Убийца не оставляет следов. Слишком аккуратный и сообразительный ублюдок. — И вы решили повесить убийство на меня? — отстраненно спросил Дазай. Потеряв интерес к полке, он подошел к окну. Сел на подоконник, поднял жалюзи и высунулся наполовину, подставляя лицо под слабый ветерок. Это место подтверждало свой статус стариковского кабинета. Воздух был спертый, тяжелый. Все стены были обвешаны фотографиями с дешевыми рамками. За спиной директорского кресла висела небольшая доска, обклеенная маленькими разноцветными листами с заметками. У старика, видимо, совсем плохо с памятью. — Расскажи нам, из-за чего между вами был конфликт. — Ладно, — Дазай спрыгнул с окна и подмигнул Томпсону, который не сводил с него злющего взгляда. — Но пообещайте, что это останется между нами. — Даю слово, — сказал Джейк, кивнув. Все трое знали, что Адамс солгал и каждое произнесенное тут слово обязательно будет приобщено к делу. — Вы, скорее всего, уже в курсе, что Колин из многодетной семьи. Карманных денег у него почти не бывало, и поэтому он всячески вертелся, чтобы немного подзаработать. Кому реферат напишет, кого сфотографирует да снимки распечатает. Иначе говоря, брался за все, за что платили. — И за что платил ты? — спросил Рассел, едва ли не плюясь ядом. — Он поймал меня на измене, — Дазай смешно надул губы и руки развел в сторону. — Говорит, либо плати, либо я твоей девушке эти фотографии покажу. Я думал, сейчас как заломит цену, а оказалось, сущая мелочь. — Очередное доказательство, что ты избалованный бездельник, — сказал Томпсон, усмехаясь. — Детектив, у вас ко мне какая-то неприязнь? Или, наоборот, это вы так выражаете симпатию? Я не по мальчикам, если что. Адамс устало вздохнул. — Ну а кофе ты зачем на него вылил? — Потому что Колину приспичило прилюдно показать, что я у него на побегушках, — сказал Дазай, рассматривая искусственного фламинго с отвалившимся клювом. — И ты решил повыпендриваться? — Я решил, что не настолько сильно люблю свою девушку. Адамс и Томпсон разочарованно переглянулись. — А где ты был в день убийства? — Дома. — Кто может подтвердить, что… — Двенадцать человек, — ответил Дазай, расплываясь в милой улыбке.

***

Чуя медленно поднимался на третий этаж, разглядывая исписанные живописью потолки и стены. Прошло столько времени, а он все не мог к ним привыкнуть. Каждый раз находил что-то новое, необычное. Хотелось задержаться в этом месте подольше. Постоять, поразмыслить о том, что именно художник хотел передать, что чувствовал, когда рисовал эти картины. Судя по светлым тонам в начале коридора и более угрюмым ниже, рисовалось это в разные периоды времени. Приступая к работе, художник был взбудоражен, взволнован, рисовал неуверенно, словно новичок. Чуть ниже стиль резко менялся. То ли его заменили, то ли изменилось что-то в мировоззрении этого человека. Чуя коснулся кончиками пальцев пыльной стены и замер. Дверь напротив него отворилась, и в коридор вышел детектив Адамс. Увидев Чую, он удивился. Сложил руки за спиной и кивком головы указал на открытую дверь в кабинет Гловера. — Чуя Накахара? — спросил он, хоть и прекрасно знал, кто перед ним стоит. Дело каждого учащегося на время было передано двум детективам. — Да, — Чуя оторвал пальцы от стены и неуверенно шагнул к детективу. — Простите… меня в чем-то подозревают? Джейк покачал головой. — Если ты не виноват, то повода для беспокойства у тебя быть не должно. Верно? — Ему правда горло перерезали? — спросил он нервно. Адамс молча отошел от дверного проема, пропуская Накахару в кабинет. Его взгляд тут же привлек искусственный фламинго с отломанным клювом. Детектив Томпсон тихо прокашлялся, привлекая к себе внимание. — Что ж он вам всем так нравится? — сказал тот, вздыхая. Чуя пожал плечами. — Я просто удивился. По-моему, он тут не к месту. И к слову, совсем. Рассел согласно кивнул. Адамс тихо прикрыл дверь и занял свое место на столе. Чуя садиться не стал и вместо этого прижался спиной к холодной шершавой стене. — Расскажи нам все, что знаешь о Колине Вилберне, — сказал Томпсон, откидываясь на спинку кожаного кресла. То жалобно заскрипело под его весом и несколько раз покачнулось. — А меня разве не должны были вызвать в участок? Адамс и Томпсон одновременно закатили глаза. — Парень, ты уже тридцать восьмой по счету, кто об этом спрашивает. Мы не можем вызывать в участок каждого, с кем контактировал убитый. Мы всего лишь пытаемся найти зацепку. От неожиданности Чуя смешно открыл рот, но готовые вырваться слова так и остались непроизнесенными. Позабыв о том, для чего его позвали, Накахара с интересом стал разглядывать кабинет Гловера. Он прошелся беглым взглядом по золотым наградам, рамкам с фотографиями и уставился на огромный портрет самого Гловера, висящий над входной дверью. Волосы у него были густые, черные, еще без седины. На носу крупная бородавка, которая не могла не привлекать взгляд во время беседы, и глубокие морщины вокруг рта. Чуе казалось, что этот человек такой с рождения. Никак он не мог представить его без бородавки, без грозно сведенных густых бровей и без ровных черт лица. Томпсон вытащил дешевые сигареты из кармана, закурил. Ничто не нарушало тишину. Адамс стоял возле окна и смотрел на прохожих. Рассел же молчал намеренно, словно давая Чуе время освоиться. Или понервничать. На лице у Накахары, кроме легкого интереса, никаких эмоций не было, и сидеть он так мог до бесконечности. Закрыв синеватые веки, Чуя закашлялся, отгоняя ладонью сгустки дыма. Томпсон посмотрел на него, сощурив глаза. — Не куришь? — спросил он, стряхивая пепел в урну. — Бросил, — ответил Накахара. Адамс отошел от окна. Посмотрел сначала на расслабленного Томпсона с почти выкуренной сигаретой между пальцев и Чую, который опять начал сверлить взглядом фламинго. — Колин Вилбрен. Что вас связывало? Расскажи все, что знаешь. Вас несколько раз видели вместе. — Колин был неплохим парнем. Рассел неприятно засмеялся. — Честное слово, за пять часов, что мы тут торчим, ты первый кто сказал, что Колин Вилберн был неплохим парнем. — Он помогал мне, когда я только перевелся и никого вокруг не знал. Народ здесь не особо дружелюбный, — на лице у Чуи появилось выражение озабоченности. — Иногда, сталкиваясь в коридоре, мы просто здоровались, иногда беседовали. Я думаю, мы стали бы неплохими друзьями, будь мы в одной группе. — Ты что-то странное в нем замечал? — помедлив минуту, спросил Джейк. — Странное? — Чуя задумчиво почесал голову, насупился. — Да, было, пожалуй. Колин последние несколько дней вел себя странно. Был какой-то зашуганный, нервный. Постоянно оглядывался по сторонам, вздрагивал при малейшем шуме. И выглядел он… не очень. — То есть не очень? — спросил Рассел, потушив сигарету. — Я не хочу клеветать на мертвого, честное слово, — сказал Чуя. — Говори уже, — Адамс устало закатил глаза и руки сложил на груди. — У него зрачки были увеличенные, как у… — Наркомана? Чуя неуверенно кивнул, опустил голову, теребя пальцами край белой рубашки. — Я думал, может, он капли какие капает. Может, с глазами проблемы. Знаете, моя мама в детстве тоже мне что-то подобное капала. И зрачки становились огромные, а вокруг все белое, словно снег выпал. Но Колин, он… и агрессивный стал и слишком эмоциональный. Мог накричать на ровном месте. Часто просил денег взаймы. А потом начал писать чужие работы за деньги. Как-то даже раздал всем одинаковый материал. Обозлились же на него тогда. Он поэтому и ходил побитый. — Значит, парень подсел на наркоту… — заключил Рассел. Чуя шмыгнул носом и прикусил губу. — Можно мне… взглянуть на снимок? — Не советую, парень, — сказал Рассел. — Со мной все будет хорошо. Пожалуйста. Адамс и Томпсон переглянулись. Рассел отодвинул в сторону пачку сигарет, кипу документов и, пошарив немного по столу, наконец нашел несколько фотографий с места происшествия. Одна из них была та самая, которую переслал Чуе Райли совсем недавно. Он медленно протянул руку к фотографии, поднял глаза на детектива и нервно сглотнул. — Эй, с тобой все в… Чуя зажал рот обеими руками, с трудом сдерживая рвотный позыв. Джейк подбежал к нему, преодолев расстояние между ними тремя крупными шагами. Схватил его обеими руками за плечи и быстро направил в сторону соседней двери. Там находилась маленькая ванна и туалет. Чуя сразу же поднял крышку и упал на колени, продолжая удерживать ладонь возле рта. Не выходил он больше десяти минут, пока Джейк, забеспокоившись, слабо не постучал. С той стороны послышались тихие шаги, шум воды, и спустя несколько секунд дверь открылась с тихим скрежетом. Чуя тяжело дышал, мокрыми пальцами зачесывая назад влажные волосы. Он был бледен и едва заметно дрожал. — Парень, ты цел? — Простите… я с детства боюсь крови. — О таком надо предупреждать сразу! — Рассел ударил ладонью по столу, громко выругавшись.

***

Порой мне кажется, что на свет я родился уже раздражительным и злым. Есть много вещей, которые меня бесят, и очень мало, которые заставят искренне улыбнуться. И самое сложное — это восемнадцать лет притворяться тем, кем ты не являешься. Сегодня ты заботливый друг, завтра приятный собеседник, а послезавтра душа компании и парень, который в любой момент протянет руку помощи. Я бы мог показать настоящего себя, но настоящему мне, к сожалению, нет места среди людей. Мистера Рубина, каждый вечер поколачивающего жену за стеной, мне порой хочется вывернуть наизнанку. Отрезать голову и всучить ее его тупоголовой жене Габи, страдающей стокгольмским синдромом. Мне не хочется улыбаться ей каждое утро у лифта и делать вид, что я не замечаю разбитые губы, крупные синяки под глазами и сломанные пальцы. Мы молча ждем лифт. Я лицемер, и она тоже. Все чаще меня тянет сказать миссис Мартин и миссис Дейзи, что на самом деле мне неинтересно бегать с ними по утрам. Неинтересно слушать скучные рассказы о буйной молодости и тем более прислушиваться к их старческим советам. Райли раздражал меня с самой первой минуты нашего знакомства. Такой слабый, дерганый и беспомощный. Его позиция мне четко ясна. Он считает себя жертвой. Пытается выглядеть умным на фоне остальных и смотреть на каждого свысока. Но в глубине души понимает, что проблема кроется в нем самом. Виноват не Бертон Прайс, перевернувший его поднос с едой, и даже не Стив, грубо пихнувший этого идиота в коридоре. Виноват Райли. Потому что ответить грубостью на грубость он считает выше своего достоинства. «Я не упаду до их уровня», — повторяет он частенько. Но поверь мне, Райли, ты пал куда ниже. Если я продолжу этот список, то в него войдет практически весь Линкольн. Город неумелых актеров, самозванцев и лгунов. И каждый из них раздражает меня едва ли не до дрожи в руках. Но с виду самые обыденные вещи могут заставить почувствовать себя чуть лучше. Я люблю ночь больше дня. Люблю луну сильнее палящего солнца. Люблю проливной дождь, люблю втягивать в легкие запах сырого асфальта. Люблю кареглазых людей. Люблю перечитывать книги раз за разом. Люблю змей и коал. Люблю долго смотреть людям в глаза и наблюдать, как они нервничают, теряются, злятся, смущаются. Люблю писать, но никогда и никому свои труды не показываю. Иногда они пугают даже меня. Люблю посидеть в горячей ванне, люблю детективы и исторические романы. Люблю одиночество и природу. Люблю лес. Люблю блюз и джаз. Люблю Осаму. Люблю его, насколько вообще можно кого-либо любить. А не люблю я свою мать.

Чуя Накахара

Дазай поправил сумку на плече и поднял внимательный взгляд на Накахару. Тот был задумчив, молчалив и полностью ушел в себя, казалось бы, напрочь позабыв, что он не один. Обеденное солнце било прямо в лицо, горячие лучи пекли так, что, казалось, еще немного, и одежда на них задымится. Подошва на обуви становилась мягкой, белая рубашка приклеилась к потной спине. На улицах Линкольна не было ни души. На самом деле создавалось впечатление, словно они попали в другой мир, или же наступил постапокалипсис, о котором Саймон мог трещать часами. Светофоры, которые заменили совсем недавно, вновь расплавились. Расплавились даже предупредительные знаки, стоящие возле канализационных люков. Дазай полез в свою сумку. Порылся в ней несколько минут и вытащил тонкую исписанную сверху тетрадь. Несколько минут он обмахивался ей, словно веером, но толку было мало. — Хреново… — Да, — согласился Чуя. Обгрызенный почти до крови палец он вытащил изо рта. — Странно получилось с Вилберном, — оба остановились. Дазай тяжело вздохнул и потер ладонью потную шею. — Я не знаю, как вести себя. Я чувствую облегчение, и тем самым меня гложет чувство вины. Потому что я, черт возьми, чувствую облегчение! Чуя впервые за долгое время улыбнулся. — Ты слишком добрый. — Да черта с два! — буркнул Дазай. — Я не шучу, Осаму. Ты царапаешься, словно котенок, иногда ругаешься, иногда злишься, но, думаю, если кто-то подошел бы к тебе и попросил о помощи, тот же Вилберн, ты бы не отказал. Дуйся сколько влезет, но это так. Дазай горько вздохнул. — Раз уж речь пошла об этом, то и ты не такой, каким хочешь казаться, верно? Тебе что, жизненно необходимо у каждого встречного вызывать положительные эмоции? Я знаю тебя сравнительно недолго, и прости меня, если сделал неправильные выводы, но есть в тебе что-то… темное, — Дазай неловко почесал голову. — Извини, глупо прозвучало. Наверное, я слишком заморачиваюсь. Просто, твой взгляд порой… жуткий. Да, жуткий. — Ты это заметил до того, как признался мне в любви, или позже? — Чуя тихо засмеялся, легко перехватывая руки Дазая, когда тот несильно пихнул его в плечо. — Я всегда догадывался, что ты немного пришибленный. — В чем заключается моя пришибленность? — обиженно пробубнил Накахара. — Серьезно? Какой нормальный человек подойдет к незнакомому парню и скажет: «Хей, я люблю тебя»? — Эй, это было куда более романтично! — Нет, не было. Ты выглядел как идиот, — сказал Дазай. Чуя засмеялся. Снова повисла неловкая пауза. А неловких пауз ранее у них никогда не случалось. — Прости меня, — выдохнул Дазай. — Осаму… — Нет, дослушай, — он резко остановился, хватая Чую за холодную руку. — Я поступил как самый настоящий трус. Я отвернулся от тебя, когда мы, наоборот, должны были сплотиться и вместе искать выход из сложившейся ситуации. Что бы я сейчас ни сказал, это будет звучать как нелепая отговорка. Но я хочу быть искренним с тобой. Хочу, чтобы знал, какие мотивы подтолкнули меня… — Твой отец? — небрежно бросил Чуя, скучающим взглядом рассматривая мигающие буквы на вывеске в кафетерии. Дазай поежился, словно температура внезапно стала минусовой. — Мой отец. — Он не поймет? — Не поймет, — ответил Дазай почти шепотом, нервно сдирая корочку старого пореза на руке. — Он такой же человек, как и мы, Осаму. Из плоти и крови. — Ты совсем его не знаешь. Говорить с ним, а тем более переубеждать, просто бесполезно. — Каким нужно быть человеком, чтобы его так боялся даже собственный сын? — Я не боюсь его! — сказал Дазай громко, но под рассеянный взгляд Чуи тут же поник. Опять он оказался прав. — А говорили, что сегодня будет дождь… Оба, щурясь, подняли глаза к небу. Поднялся легкий ветер. Они снова задышали полной грудью. Вывеска напротив жалобно заскрипела и свисла, покачиваясь в разные стороны. Две красные буквы несколько раз замигали, издали странный предсмертный звук и погасли. У Дазая внутри словно что-то похолодело, заморозилось, а затем покрылось тонкой корочкой льда. И продолжалось покрываться с тихим треском, уплотняя слои с каждой секундой. Это бесполезно. Это все бесполезно. Любовь к Чуе — это прямая тропа в неизвестность. Холодные пальцы неуверенно коснулись его собственных, и Дазай не спешил отвечать на этот маленький порыв нежности. Он нервно сглотнул, оглянулся. Теперь всюду ему стали мерещиться другие Колины. Злые, с перерезанным горлом и едкой ухмылкой. Он слышал щелчки камеры и вздрагивал, поджимал губы и злился на самого себя. Смерть Колина казалось ему странной, а пропавшие фотографии еще более странным. Хотелось именно сейчас абстрагироваться от всего. Забыть про отца, про Дороти, про Колина и Прайса, пошлые шутки которого теперь лились как из рога изобилия. Голова взрывалась от недобрых мыслей. Разговоры отца и Феликса о предстоящей свадьбе с Дороти выбивали почву из-под ног. Дазай поднял голову, посмотрел в ярко-синие глаза Накахары. Они не выражали ничего, кроме бесконечного спокойствия и нежности. Считывали каждую эмоцию с его лица и терпеливо ждали. — Пойдем к тебе? Дазай таки коснулся его пальцев. А помедлив еще секунду, сплел их со своими и крепко сжал. Дома у Чуи пахло корицей, лимоном, кокосовым маслом и спиртом. В зале было темно, кремовые шторы плотно задернуты, и даже сквозь закрытые окна доносилась музыка снаружи. На диване валялась пустая пачка из-под чипсов и банка наверняка теплого пива. Дазай неловко переступил с ноги на ногу, пока Чуя не толкнул его мягко в спину. — Чувствуй себя как дома, — сказал он, на ходу скидывая ботинки. Дазай стянул сумку с плеча и бросил ее у входа, расшнуровал кеды и ступил на холодный паркет. Контраст был ощутимый и весьма приятный. Спина и руки покрылись мурашками, а в лицо ударил приятный прохладный воздух. В коридоре послышался топот бегущих ног и цоканье когтей по паркету. Пинки выскочила из-за угла и, хромая на одну лапу, бросилась к Дазаю. Легко подпрыгнув, зацепилась за штанину и стала медленно взбираться вверх по ноге. Дазай поморщился. Пинки от себя он отодрал и заботливо усадил на плечо. — Ей всегда нужно упираться грязной задницей мне в лицо? C кухни донесся смех Чуи. — Не наговаривай на Пинки. У нее чистая задница, — сказал он с набитым ртом. Через минуту Накахара появился в дверном проеме, держа в руках несколько пачек сухариков, чипсов, коробку с пиццей и две банки пива. Дазай приподнял бровь, но промолчал. Напиваться в его планы сегодня не входило, но после событий с Колином и долгого допроса хотелось отвлечься. Отпустить себя. Выбросить из головы все мысли до единой. — Пульт под твоей пятой точкой, — бросил Чуя, раскладывая еду на столе. Чипсы и сухарики он бросил на диван. Дазай приподнялся, пошарил рукой, посмотрел под подушками и наконец нашел маленький черный пульт, застрявший между спинкой и подлокотником. Темный зал осветился ярким светом. По телевизору крутили бразильский сериал, увидев который они одновременно потянулись за пультом. Пинки, потеряв равновесие, свалилась с плеча Дазая на мягкие подушки. Потопталась на них несколько секунд и бросилась на желтую пачку с сухариками. Сбила ее лапой и уронила на пол. Чуя плюхнулся на диван и Осаму утянул за собой. Несколько минут они пихались, шуршали упаковками, открывали пиво и гладили за ухом Пинки, которая ложилась на колени то к одному, то к другому. Время шло быстро и незаметно. Стрелка на часах давно перевалила за пять. К одной пустой банке пива вскоре присоединилась вторая, затем третья и четвертая. Чуя расфокусированно смотрел на экран, иногда сонно моргая. Дазай сам едва ли не клевал носом, сильно подуставший за целый день. — Эй, не спи… — он завалился Чуе на плечо и зевнул. Накахара поставил банку на стол, слегка повернулся и заключил Дазая в объятия. Тот пьяно улыбнулся. Сразу же обвил его шею руками и потянулся к губам. Поцелуй получился рваный и короткий. Дазай внезапно отстранился. Свою банку пива он тоже поставил на стол и оседлал его колени. — Ты пьян, — сказал он мягко. — Заткнись. Ты тоже, — Дазай хрипло засмеялся. Губы Накахары сейчас привлекали его особенно сильно. Мягкие, приоткрытые и с горьким привкусом пива. Дрожащими от нахлынувшего возбуждения пальцами он стянул с него бордовый галстук и небрежно бросил куда-то на пол. Потянулся к мелким пуговкам на рубашке и восхищенно вздохнул, когда его взору открылась крепкая грудь. — Сука… — Дазай уткнулся в горячую шею Накахары, тяжело и часто дыша. Жадно втянул запах уже родной кожи и, поддавшись соблазну, грубо укусил его. Чуя зашипел. Звонко шлепнул его по ягодице, довольствуясь возмущенным стоном. — Может, займешься чем-нибудь полезным? Чуя ожидал, что его пошлют. Ну, или нахамят. В крайнем случае покажут средний палец. Так и вставая с его колен, засранец намеренно потрется ягодицами об каменный стояк. Но Дазай сегодня был на удивление податливый и покорный. — Если обещаешь щеголять дома без проклятой рубашки. Без нее тебе лучше. Пытаясь подняться, Дазай едва не свалился на пол. Чмокнув Накахару в губы последний раз, он сполз с его колен и сел между широко разведенных ног. Потянулся к ремню, ловко расстегивая его и вытаскивая из брюк. Следующей была ширинка. Чуя жалел о том, что в зале слишком тусклое освещение. И никогда бы он не подумал, что Дазай будет смотреться настолько эротично, стоя на коленях и дрожа от возбуждения. Пиво или истинные чувства, хорошо маскируемые трезвым Дазаем? Но все мысли вылетели из головы, когда горячая ладонь проникла под нижнее белье и обхватила член пальцами у самого основания, сорвав с губ Чуи удивленный вздох. — Признай, ты давно хотел это сделать. Дазай поднял на Чую затуманенные похотью глаза и, соблазнительно ухмыльнувшись, облизал нижнюю губу. — Возможно… — сказал он, медленно водя ладонью вверх-вниз и ни на секунду не прерывая зрительного контакта. — Возможно, я даже хотел, чтобы ты воспользовался моим проигрышем в пари и заставил тебе отсосать. Или ты мог бы просто взять меня на этом диване... или в своей спальне, или… Чуя глухо зарычал, грубо хватая Дазая за волосы. — Так отсоси сейчас, — сказал он, зло щуря глаза. Дважды повторять не пришлось. Он покорно открыл рот, искусанными губами обхватывая головку, а влажные ладони переместил на бедра Чуи. И чем больше Накахара за ним наблюдал, тем больше в груди разрасталось глупое чувство ревности к самому же себе. Дазай был прекрасен, сводил с ума. Особенно когда поднимал глаза, всасывая его член с пошлым причмокиванием. И с тем он был невообразимо мил, когда хмурился и забавно сводил брови. Особенно когда пытался доставить удовольствие ему, забыв о собственном стояке. Чуя усмехнулся, вытянул ногу и несильно надавил на пах, чем вызвал у того жалобный, глухой стон. Дазай с характерным звуком выпустил член изо рта, жадно облизал ствол по всей длине, надавил языком на головку, задыхаясь от слабых движений ноги Чуи. — Мне прекратить? — спросил он, заранее зная ответ. Дазай опустил глаза, глубже вбирая плоть и заглатывая почти полностью. Чуя хрипло простонал. Пальцы, мягко перебирающие волосы Дазая, надавили на голову, заставляя взять член у самого основания, что тот послушно и сделал, пропуская головку в горло. Глаза от непривычки заслезились, но в области живота все скручивало тугим узлом от почти болезненного возбуждения. Колени от долгого пребывания в неудобной позе ныли, и кожа уже наверняка натерлась. Словно почувствовав его дискомфорт, Чуя мягко отстранил его и откинулся на диван, утягивая Дазая за собой. Диван жалобно заскрипел под их весом. — Слишком умело для новичка, Осаму, — сказал Чуя, испытывая при этом странные двоякие чувства. Колкий комментарий Дазай проигнорировал. Обхватил пальцами основание члена и головой задвигал активнее, вылизывая текущую смазкой головку. Долго это продолжаться не могло. Едва сдерживая стоны, Чуя схватил Дазая за волосы и несколько раз глубоко толкнулся в горячий податливый рот. Разрядка наступила всего через несколько секунд. Накахара прикрыл глаза, издавая полустон-полухрип, изливаясь Дазаю в рот. Тот на секунду замер и все послушно проглотил, скорее случайно, чем от желания это сделать. — Какая гадость… Чуя слабо засмеялся. Потянул Дазая за руку, подминая под себя, а сам навис сверху. Диван под их весом жалобно заскрипел. Пинки, внимательно наблюдавшая за ними, со стеклянного столика прыгнула Накахаре на спину и, сонно потянувшись, легла, свернувшись клубочком. — Ну да, почему бы и нет, — сказал Чуя с иронией, приподняв бровь. Дазай под ним был уже никакой. В его глазах плескалась одна лишь похоть и желание. Желание, чтобы Чуя наконец обратил на него внимание и что-нибудь сделал с пылающим жаром чуть ниже живота. И Чуя, заметив это, улыбнулся, стягивая с него только мешающую рубашку и галстук. Ремень и штаны следом полетели на пол. Дазай тут же обвил его шею руками и, отбросив всякий стыд, обхватил ногами талию. — Итак… Кексик чертовски неустойчив к алкоголю. — Просто ты купил херовое пиво, — сказал он, прикрыв веки и кусая губы, когда чужая рука оттянула резинку на черных боксерах и обхватила пальцами влажную головку, размазывая липкую смазку по всему члену. Дазай чувствовал себя жидкой массой, пластилином, из которого Чуя мог лепить все, что ему заблагорассудится. Накахара снова с жаром впился в его губы, облизывая их, кусая, плавно опускаясь чуть ниже к шее, прикусывая кадык и тонкую кожу на плечах. Для обоих все казалось слишком странным, необычным. Не было привычной мягкости женского тела, не было пышной груди, а упирающийся в живот стояк подгонял кровь в жилах. Дазай просунул руку между их телами и коснулся кончиками пальцев пресса Накахары. Там определенно было что оценить. Мышцы перекатывались под бледной кожей, покрытой испариной, крепкие жилистые руки были расставлены поперек его головы, с крупными выпирающими от напряжения венами. — Ты хоть знаешь, что делать? — внезапно спросил Дазай, когда рука Чуи легла на его бедро. Накахара замялся. — Да… Дазай сощурил глаза. — А что это была за пауза? — Расслабься, я в этом шарю. Чуя не шарил. И вообще понятия не имел, как это делать с парнями. — Погоди, — сказал он, слезая с дивана. — Это как с девчонкой практически. Наверное… — добавил он чуть тише. Дазай закатил глаза и хлопнул себя ладонью по лбу. — Я связался с идиотом. Чуя, шлепая босыми ногами, зашел в спальню, несколько минут порылся в прикроватной тумбе и облегченно вздохнул, отыскав использованный наполовину лубрикант. Когда он вернулся, Дазай лежал все в той же позе, сокрушенно возведя глаза к потолку. Пинки игралась с валяющимся на полу галстуком, то ли его, то ли Дазая. Университетская форма у всех была одинаковой, без различий. — Все. Все теперь под контролем, — сказал он, взбираясь на диван. Дазай криво покосился на предмет в его руках, фыркнул. — Ты хоть читал, как… — Конечно! — ответил Чуя. — Я купил несколько томов манги. Очень увлекательное чтиво, оказывается. — Вот кобель! — Дазай вспыхнул. Приподнялся на локте и грубым движением спихнул Накахару на пол. — Милый и возбужденный ты мне нравился больше, — сказал он кряхтя, поднимаясь с пола. Но мысленно подумал, что злой, растрепанный и стервозный Дазай еще более привлекателен. Тихо засмеявшись, он снова навалился на него всем весом и стройные длинные ноги высоко задрал, вырывая удивленный вздох, полустон. — Возбуждаешься, когда тебя пристально разглядывают? — Пошел к черту… Накахара открыл крышку и вылил жидкость себе на пальцы. Комната заполнилась сладким запахом в смеси с клубничным. Дазай истерично засмеялся. — Я думал, Булан любит экзотические фрукты. — Да ты ревнуешь, Кексик, — он звонко шлепнул его по ягодице и, пока тот не успел среагировать, развернул его животом вниз. Дазай грязно выругался, а затем густо покраснел, когда сильные руки надавили на поясницу, заставляя сильнее прогнуться. Это поза казалась ему слишком открытой и унизительной. Дико смущающей и возбуждающей одновременно. Он никогда и не задумывался, что чувствовали девушки, которых он сам брал в этой позе. Горячие шершавые руки, блуждающие по внутренней стороне бедра, заставили крупно вздрогнуть, вынырнуть из посторонних мыслей и целиком сосредоточиться на собственных ощущениях. Чуя покрывал влажную спину россыпью поцелуев, гладил подтянутый плоский живот, слегка царапал, сжимал пальцами твердые соски, вырывая хриплые, едва слышные стоны. Почти пропавшее возбуждение накатило новой волной. Сгорая от стыда, Дазай уткнулся красным лицом в подушку, крепко обхватив ее обеими руками. Но когда скользкие от смазки пальцы коснулись ложбинки между ягодиц, он испуганно замер. Сердце забилось как бешеное, в лицо ударил жар. — Все в порядке, Осаму… расслабься, — тихо прошептал Чуя. Дазай тихо заскулил и зубами вцепился в подушку. Накахара был терпелив, внимательно следил за его реакцией, аккуратно надавливая на стенки мышц кончиком большого пальца. Он боялся быть грубым или резким, боялся причинить ему боль и навсегда отбить желание когда-либо подобное повторить. Дазай в его руках задрожал, явно напряженный от новых ощущений, которые, кроме дискомфорта, пока ничего не приносили. Выглядел он в данный момент совсем невинным и ранимым. Свой собственный член уже прижался к животу, изнывая от возбуждения и требуя разрядки. Вскоре Дазай привык к пальцам внутри себя, даже начал слабо подмахивать в такт несильным толчкам. Говорил он что-то несвязное, и его слова было не разобрать из-за подушки, от которой он не отнимал лица. — Я больше не могу, — прошептал Чуя, вытирая плечом испарину со лба. Дазай слегка повернул голову, посмотрел на него расфокусированным взглядом и кивнул. Удерживая вес своего тела на одной руке и коленях, Накахара прошелся пальцами по спине, узкой талии и бедру, потерся членом между аппетитными ягодицами и сипло выдохнул. Дазай податливо расставил ноги пошире, всем своим видом умоляя больше не тянуть и трахнуть его скорее. — Будет немного больно, Осаму… — Льстишь себе? — спросил Дазай. Пусть он пытался казаться готовым и собранным, голос его предательски дрожал. Чуя улыбнулся. Почти нежно коснулся губами его спины и, обхватив свой член у основания, слабо толкнулся. Дазай прогнулся в пояснице, поджав пальцы на ногах. Обоих словно током прошибло. Двигаться дальше было сложно, тяжело и тесно. — Расслабься, — сказал Чуя бархатистым тоном. Дазай вскинул вверх глаза и наткнулся на внимательный взгляд Пинки. Та стояла возле его головы, уперев одну лапу в подушку, а вторую в его плечо. Он засмеялся и зажмурился. Накахара плавно толкнулся и слегка покачал бедрами. Было дико тесно и горячо, невообразимо приятно, что хотелось уже сорваться к чертовой матери, схватить Осаму за волосы и трахать его, пока искры из глаз не пойдут. Дазай под ним жалобно постанывал, морщился от боли и все сжимал подушку, словно спасательный круг. Секс с мужчиной не представлялся ему настолько болезненным. Однако странное чувство принадлежности и подчинения этому рыжему дьяволу заводило ничуть не меньше. Он неловко приподнял бедра, самостоятельно насаживаясь на крупный член, и приглушенно застонал. Чуя откинул волосы с лица, вновь шлепнул его по ягодице, оставляя красный отпечаток на бледной коже, и грубо толкнулся, входя в узкое тело до конца. Вскинувшись на диване, Дазай ошарашенно распахнул глаза и замер. Все тело словно прошибло электричеством и сладкой волной удовольствия. Чуя все понял без слов. Повторил то же движение, сильнее возбуждаясь от слишком пошлого голоса Дазая. — Стонешь как шлюха, — процедил он сквозь зубы и, глухо зарычав, все-таки сорвался. Комната заполнилась громкими стонами-криками, пошлыми шлепками кожа об кожу и мокрыми хлюпающими звуками. Дазаю давно было плевать, в какой позе его берут и что Накахара вытворяет с его телом. Пребывая в настоящем экстазе, он громко, беспрерывно стонал, теряя голову от приятного скольжения члена внутри себя. Чуя хватал его за горло и продолжительно смотрел в глаза, трахал то тягуче медленно, то дико ускоряясь, вызывая у того неподдельный восторг и вырывая стоны, от которых даже сосед-пьяница через стену стал настойчиво стучать по батареям, громко матерясь. Дазай внезапно оттолкнул его. Тяжело дыша, поднялся на локте, весь красный, горячий, жутко соблазнительный и просто чертовски красивый. — Хочешь порулить? — Хочу, — ответил Дазай с трудом хриплым, сорванным голосом. Подмял Чую и сам навис над ним. Дрожащими пальцами обхватил твердый член Накахары и направил в себя. Руки Чуи тут же по-хозяйски обхватили его ягодицы и развели в сторону. Опускался он медленно, закрыв глаза и сжимая в себе горячую плоть. Он чувствовал себя странно, голова кружилась, и все перед глазами расплывалось. Как только он поднимался, опираясь на грудь Чуи, тот сразу же жадно вгонял в него член, теряя остатки самообладания. Вбивался грубыми, сильными толчками, от которых подкашивались ноги, а с губ беспрерывно срывались пошлые стоны. Первым сдался Дазай, по телу которого прокатила сильная судорога оргазма. Он тихо всхлипнул и, резко прогнувшись в спине, замер с ошарашенно распахнутыми глазами. Чуя всегда представлял, какое выражение лица будет у Осаму, когда он кончит ему на лицо, но воплотить это желание в жизнь пока не удалось. Отходящий от сильного оргазма, Дазай слишком сильно сжимал его в себе, отчего тот излился секундой позже, крепко впившись короткими ногтями в ягодицы, оставляя на них красные отметины. — Больше никакого пива, — прошептал Дазай, с трудом переводя дыхание. Чуя глухо засмеялся, обнимая распластавшегося на его груди Дазая обеими руками. Поцеловал его влажный висок и вновь откинулся на подушку, как никогда радуясь работающему кондиционеру. Кожа покрылась мурашками, и в лицо ударил поток холодного воздуха. С коридора доносилось шуршание пакета и негромкий цокот когтей Пинки. По телевизору крутили повтор старых выпусков шоу Опры Уинфри, а на улице раздался громкий звук сирены. Опять кого-то ловили. — У меня где-то завалялся дорогой виски. Босс подарил в качестве награды за три ночные смены подряд. — Тебе нравится виски? — сонно спросил Дазай, лениво царапая ногтем темный сосок Чуи. Тот улыбнулся и перехватил дазаевскую руку, медленно целуя каждый палец по отдельности. — Признаться, дрянь редкостная. Не понимаю, как его вообще пьют. — Скажи это Берту, который хлещет его из горла. Оба поморщились. От шутки Опры зал начал громко смеяться и аплодировать. Дазай даже голову поднял, с интересом глядя на экран. Шоу Опры Уинфри Ванесса обожала. Он помнил еще с детства, как она сидела перед огромным экраном и смотрела его не отрываясь. Сам он тогда смысла этой передачи не понимал. Всячески пытался привлечь к себе внимание, загораживал собой экран, шумел и даже уронил со стола дорогущую викторианскую вазу. Ванесса на него косо посмотрела, пригрозила пальцем и вновь, улыбаясь, уставилась в экран. А отчитала его Фелисия. Толстая домработница, на лице у которой всегда бывало одинаково строгое выражение лица. И ее Дазай боялся, как огня. Она могла и по заднице шлепнуть за провинность. А Ванесса при этом не произносила и звука. — Мне нужно искупаться, — сказал Дазай, пытаясь выкинуть из головы образ хмурой Фелисии. Чуя тут же обвил его ногами и прижал к своей груди покрепче. — Нет. Дазай засмеялся. — Я весь липкий и потный. — Мне нравится, как ты пахнешь даже липким и потным. — Извращенец, — буркнул он, возвращая ладонь на грудь Накахары. Не удержавшись, он провел пальцами по бокам, отчетливо выступающим кубикам пресса и затвердевшим от холода соскам. Кондиционер продувал слишком сильно. Стоило бы переместиться в спальню или хотя бы принести одеяло сюда, но даже пошевелиться было лень. — Мы так простынем. Вставай, — сказал он упрямо. Скатился на бок, сполз с дивана и поднялся на ноги. Тело пробила странная дрожь, а затем тяжесть. Что-то стало медленно стекать по бедру и, осознав, что именно, Дазай резко развернулся, краснея и прикрываясь ладонями. Чуя, внимательно наблюдавший за ним подперев голову рукой, усмехнулся. — Не вредничай, убери руки, — сказал он весело. Дазай поджал губы и, показав ему средний палец, ушел в ванную, оставив Накахару в гордом одиночестве. По какому-то непонятному поводу, а может, и вовсе без повода, именно сегодня они решили напиться. «Или ты сам того хотел», — подумал Дазай, подставляя лицо под теплые струи воды. После случившегося в зале у него были двоякие чувства, которые заставляли нервно метаться от одной позиции к другой. И именно поэтому он поспешил убежать от Накахары, чтобы собственные разбушевавшиеся мысли и эмоции идеально разложить по полкам. Дазай не любил метания, не любил находиться в неведении и ожидании непонятно чего. Каждое действие, он считал, должно быть продуманным, ясным, четким. Безумная идея переспать с Чуей и избавиться от ненормальной тяги к представителю своего пола с крахом провалилась. Дазай закрыл глаза, прижимаясь лбом к мокрой плитке. Дышал он легко, размеренно, а вот сердце в груди колотилось, словно вот-вот пробьет грудную клетку. Хотелось плакать, хотелось закричать во всю глотку или просто скукожиться до невидимых размеров. Внутренний конфликт вспыхнул с новой силой и выбил из колеи. Все его сознание кричало красным: «Тебе понравилось. Было слишком хорошо. Непозволительно хорошо». — С тобой все в порядке? — Чуя…