Меланхолия

Дазай завороженно застыл, с легким удивлением глядя на крепкие руки, которые обвили его талию и пальцами сцепились на животе. Чуя прижимался к нему со спины, уткнувшись носом в изгиб шеи. Какое-то время они стояли молча под теплыми струями воды, думая о чем-то своем. Чуя никаких действий не предпринимал и терпеливо ждал, иногда водя горячими губами по гладкой коже. Даже от столь простых манипуляций Дазай мелко задрожал, откидывая голову на его плечо. — Огорчен, что тебе понравилось. Верно? — сказал Чуя тихо. Дазай вздрогнул. — Думал, переспишь со мной, поймешь, что это не твоё, и со спокойной душой продолжишь трахать Шейлу? — Нет, я… — Или Эйлин с Дороти? — Чуя медленно провел пальцами вдоль позвоночника, очерчивая напряженные мышцы. — Я не думал… — Дазай прикусил губу, вжимаясь лбом в мокрую плитку на стене. Ладонь Накахары огладила напряженный живот и поднялась выше, сжимая и перекатывая между пальцев твердые соски. Дазай не удержался от звучного вздоха, поджимая пальцы на ногах от вновь нарастающего возбуждения. Чуя издевался. Чуя еще с первого раза понял, куда стоит прикоснуться и где укусить, чтобы превратить его в безвольную куклу с пошлым блеском в глазах. И этим он без зазрения совести пользовался. — Ложь, — почти прошептал он, оттягивая зубами мочку уха. — Почему бы не признаться хотя бы самому себе? Твои метания видны как ясный день. И только ты один их не замечаешь, Осаму. — Не понимаю, о чем ты, — ответил Дазай, едва ли не скуля от пальцев, которыми Чуя снова начал его медленно растягивать, что после бурного секса в зале вовсе и не требовалось. — Тебе ведь нравится, — ответил Чуя, гадко ухмыляясь. — Тебе нравится скольжение члена внутри себя. — Нет… — Нравится, когда я хватаю тебя за волосы, вжимаю в диван и грубо беру, словно продажную шлюху. Ты даже сейчас так горячо сжимаешь меня в себе, — сказал Чуя, глубже проталкивая пальцы, — возбуждаешься от грязных разговоров. Дазай крупно задрожал, кусая собственную ладонь, чтобы хоть как-то заглушить стоны. Ноги предательски подкосились, но Чуя среагировал мгновенно и удержал его, крепче прижав к своей груди. Дазай хотел потянуться к изнывающему от возбуждения члену и довести себя до разрядки самостоятельно, но Чуя звонко шлепнул его по ладони. — Нет, нет, нет, — отчеканил он строго. — Лгуны не имеют права к себе прикасаться. — Я больше не могу… Чуя, — взмолился Дазай. Укусы, рассыпанные по всему телу, ныли, где-то уже четко выступали яркие засосы, а стоять на ногах не было сил. Второй раз возбуждение в какой-то степени было болезненным. Член сочился смазкой и изнывал от бездействия. «Всего несколько движений руки, и со всем этим будет покончено», — думал он. Каждая частичка тела была слишком чувствительной, словно оголенный нерв. Дазай дергался от каждого прикосновения Чуи, от каждого поцелуя. Было невообразимо хорошо, отчего временами ему казалось, что он просто отключится в его руках. — Неправильный ответ, — Чуя покачал головой. — Сегодня ты искренен с собой, Осаму, а значит, говоришь мне только правду. Итак… — Я хочу, — Дазай прижался щекой к гладкой плитке, сильно прогнувшись в спине. — Хочу… чтобы, — он покраснел. Хотя, казалось бы, куда еще сильнее? Чуя тяжело выдохнул. Улыбнулся. Приставил головку к покрасневшему входу и надавил. Громкий стон звонко ударил по ушам. Дазаю стоило огромных усилий удержаться на ногах и не свалиться от нахлынувших чувств. — Ты совсем не умеешь просить, Кексик, — Чуя придерживал его за ягодицы, не позволяя самостоятельно насаживаться на свой член. И каждый раз, когда Дазай предпринимал попытку податься назад, он шлепал его по бедру. — Ладно. Я тебе помогу. Напряги память и вспомни, что в такие моменты говорила тебе Шейла. — Я не знаю… Не знаю, — сказал он, дрожа. — Опять ложь, — Чуя цокнул языком. Дазая трясло от возбуждения и стыда. Трясло от унизительной позы и унизительных просьб. Всегда было наоборот. Трясло от удовольствия и какого-то извращенного желания подчиняться. Если бы Накахара надел на него ошейник, словно на собачонку, он кончил бы в тот же момент.  — Трахни меня… пожалуйста, — Дазай громко и пошло застонал, закатывая глаза, когда Чуя вошел в него одним сильным толчком. — Пожалуйста. Пожалуйста, — он срывался едва ли не на крик, сходя с ума от чувства заполненности и пульсации горячего члена в себе. Чуя тяжело дышал, кусал в блаженстве губы и каждые пять минут сдувал длинную рыжую прядь с лица. Дазай стонал, как заведенный, царапая короткими ногтями мокрую плитку. Подмахивал в такт толчкам и сам задавал темп, полностью теряясь в ощущениях. Чуя схватил его за ногу, согнул в колене, меняя угол проникновения, и снова толкнулся. Горячая вода стекала по их обнаженным телам. Небольшая кабина заполнилась густым легким паром. Дышать становилось труднее, мокрые волосы падали на лицо, лезли в рот. Чуя расплывчатым взглядом смотрел на подрагивающие плечи Дазая и крупный укус на шее, который наверняка будет побаливать весь следующий день. Дазай тихо всхлипнул, задрожал и крепко сжал кулаки, сотрясаясь от внезапно накрывшего оргазма. Чуя толкнулся еще пару раз и вышел, придерживая член у основания. Заметив, что он еще не кончил, Дазай на негнущихся ногах из последних сил упал на колени перед ним и послушно высунул язык. — Черт… — Чуе хватило несколько раз провести рукой вверх-вниз, чтобы обильно кончить ему на лицо и язык. Дазай с интересом облизал губы, свои пальцы, которыми еще секунду назад мазнул по щеке, и поднял глаза на крупный подрагивающий член. Внезапно, поддавшись вперед, он жадно обхватил головку припухшими красными губами, слизывая горячим языком остатки недавней страсти. — Мысли читаешь, — сказал Чуя, слабо засмеявшись. В спальню Чуя его практически нес. Дазай едва переставлял ноги и засыпал прямо у него на руках. — Ты затрахал меня в прямом смысле этого слова, — сказал Дазай, с трудом держа глаза открытыми. Руки все еще дрожали, горло болело. Он чувствовал себя так, словно по нему пробежал табун лошадей и слоны на его спине минут десять отплясывали сальсу. Но усталость эта была приятная. Даже от побаливающих укусов на шее по всему телу разливалось тепло. «Что тут скажешь. Убеждать Чуя умел отменно», — подумал Дазай, не сводя внимательного взгляда с ярких голубых глаз. Тот это заметил, опустил глаза, улыбнулся. — Что? — Ничего, — спешно промямлил Дазай, краснея и отворачиваясь. Смех у Чуи был низкий, приятный, с легкой хрипотцой. Его голос хотелось слушать постоянно. Везде. В любом месте. Особенно когда он начинал что-то говорить, рассказывать, и в его интонации проскальзывали веселые, лукавые нотки. Смышленый, обаятельный ублюдок. Дазай насупился, понимая, в каком болоте погряз. Болото, что с каждым проклятым днем все глубже и глубже утягивало его на дно. Болото, имя которому было Чуя Накахара. Болото, в которое теперь он сам готов был нырнуть с головой, оттеснив все принципы, обязанности и долг. Когда изможденное тело коснулось прохладных простыней, Дазай издал низкий, довольный стон, зарываясь в шелестящее одеяло и подушки. Следом опустился Чуя. Пружины под ним мягко прогнулись и скрипнули.  — Принести тебе выпить? — поинтересовался он, ласково отводя мокрые волосы с лица Дазая. Тот устало прикрыл глаза, улыбнулся. Из последних сил приподнялся на локте и лег на обнаженную грудь Чуи. — Я хочу спать. Ты ведь никуда не уйдешь? Никаких подработок? — Никаких, — ответил Накахара, лениво водя пальцами по его спине. А Дазай только заметил, что у Чуи на носу и под глазами едва-едва заметные веснушки. Сердце пропустило удар. Он вновь пораженно приподнялся и ткнул того пальцем в нос. — Веснушки. У тебя веснушки, — сказал Дазай то ли удивленно, то ли пребывая в легком восторге от своего открытия. Чуя приподнял бровь. А его взгляд так и говорил: «Ты идиот?» — Спи уже, — ответил он с улыбкой. Длинные пальцы зарылись в темные локоны, с ленцой массажируя кожу головы. Дазай наконец угомонился, задумчиво замолчал, а спустя еще десять минут провалился в глубокий сон.

***

В спальне было темно и душно. Свет через плотно задернутые шторы практически не просачивался. Пинки с той стороны громко царапала дверь и мяукала, скорее всего, от голода. В горле першило, глаза слипались, словно кто-то щедро смазал ресницы клеем. Укус на шее отдавал пульсирующей болью, и искусанные вчера почти в кровь губы саднили. «Точно. Вчера мы не покормили Пинки», — тут же спохватился Дазай, слушая жалобные звуки, которые издавал котенок. Снова он невольно вспомнил эгоистичный поступок Ванессы. Когда та без его ведома передарила долгожданного котенка. Ходил он тогда почти неделю как в воду опущенный, но мало кто придал этому значения. Разве что Динки, который таскался за ним по пятам, предлагая поиграть с его ручным грызуном. Дазай возмущенно топал ногой, в гневе сжимал маленькие кулачки, но глупый Динки все списывал на природное стеснение мальчика. А грызунов Дазай боялся как огня. Он сам порой терялся, не понимая, убегает от лопоухого садовника или красноглазого монстра, которого тот с любовью, бережно прижимал к груди. Вскоре ему захотелось пса. Но не тех, что приносили с собой знакомые Ванессы. Собачонки у них бывали маленькие, разряженные, в нелепых костюмах, и казались они не больше кошки. От них Дазай нос воротил, да все капризничал. Ему хотелось большого, сильного пса. Но когда он озвучил породу, Ванесса сокрушенно охнула и строго пригрозила пальцем. Питбультерьер снова остался далеко в мечтах. С тех пор смиренно пожинать плоды его любви к животным пришлось старому псу Бертона, который, едва увидев Дазая на пороге, жалобно скуля, прятался под столом. Пинки в коридоре зашуршала пакетами, и, судя по звуку, со стола свалилась пустая банка пива. Чуя поморщился во сне, что-то пробормотал и перевернулся на другой бок. Дазай провел взглядом по его исцарапанной спине и поджал губы, отстраняясь. Осознание всего случившегося вчера слишком внезапно ударило в голову. Одна картина хаотично сменяла другую, сильнее вгоняя его в краску с каждой секундой. Стараясь не шуметь и вообще не дышать, он приподнял край одеяла, озираясь вокруг в поисках одежды. Вспомнив, как вчера Пинки катала его галстук в зале и остервенело била задними лапами, Дазай тяжко вздохнул. Кровать неприятно скрипнула, да так громко, что даже в космосе наверняка услышали проклятый звук пружины в этом проклятущем матрасе. Дазай принял сидячее положение, свесив ноги, и, едва сделав попытку подняться, громко, болезненно охнул, и свалился на пол, предварительно сбив пустую рамку на прикроватной тумбе. Тело на кровати зашевелилось, перекатилось на бок. Длинные пальцы вынырнули из-под одеяла, прощупали пустующую правую сторону, еще сохранившую тепло чужого тела. Тут-то Накахара и распахнул глаза, свесил голову, непонятливо рассматривая распластавшегося на полу Дазая. — Эм… доброе утро? С минуту они удивленно переглядывались, пока Чуя не взорвался громким смехом. Дазай обиженно отвернулся, потирая спину и локоть, которым он ударился об острый угол тумбочки. — Хотел незаметно улизнуть? — спросил он с озорным блеском в глазах. — Ты спал как убитый. Не хотел будить. — Какая благородная ложь! Чуя сполз с кровати и сел на корточки напротив Дазая. Яркие голубые глаза смотрели с таким неподдельным обожанием и преданностью, что Дазай, поддавшись какому-то порыву, уткнулся лицом в его шею. Провел губами по ключицам и несильно вцепился зубами в кадык, оттягивая мигом покрасневшую кожу. Одного «люблю» здесь явно было бы недостаточно. «Люблю так сильно, что хочу откусить от тебя часть и проглотить». Да, именно так. Накахара удовлетворенно хмыкнул и даже не поморщился. Звонко чмокнул его в горячую щеку и бегло прошелся взглядом по обнаженному телу. — Я принесу тебе что-нибудь из своей одежды, — сказал он. Дазай послушно кивнул. Но без помощи Чуи, кряхтя и грязно ругаясь, с трудом поднялся и упал на кровать, полностью отбросив чувство стыда. Ей-богу, что там Чуя еще не видел. Глупо и непонятно чему улыбаясь, совсем по-детски и весело, он уставился на потолок. Квартира Чуи казалось ему другим измерением. Другой вселенной. Здесь можно было оставаться собой и не цеплять маски. Здесь до него не могли дотянуться длинные руки отца, и это место было единственным, где он мог чувствовать себя свободным. Не обремененным постоянным, давящим, тяжелым «ты должен», которое день изо дня выжимало из него все соки. Всю жизненную энергию. Только здесь влияние внутренней резигнации отступало на время. Пряталось, рассеивалось, невидимкой парило в воздухе и ждало, пока хозяин вновь не покинет безопасное место, чтобы вселиться в него с новой силой и разрастись по всему мозгу, словно раковая опухоль. ОТВЕТСТВЕННОСТЬ. СМИРЕНИЕ. Вот, что будет кричать ему совесть чуть позже. Позже. Но не сейчас. Глядя на плотные кремовые шторы, Дазай представил, как раздвинет их, и его взору откроется множество и множество планет. Больших, маленьких, средних. Медленно парящих в космосе и дрейфующих, словно корабли. «Какая глупая, нелепая фантазия», — подумал он, вытянув вверх руку. — Мне снилось, что я оседлал муравья, — сказал задумчиво Чуя, вошедший в спальню. В руках он держал бежевую футболку и коричневые бриджи с несчетным количеством карманов. — А потом мы плавали в море. А море это было пивом. Пенистым таким, буйным. Пару раз нас даже чуть не перевернуло пивной волной. — А потом проснулся и понял, какой ты сказочный обдолбанный кретин? Чуя порой смеялся так по-идиотски, что Дазай сразу заражался его весельем. Вот и сейчас он хохотал, как умалишенный, представив Накахару верхом на муравье. И как он морщится и фыркает. Выплевывает горькое пиво, затекшее в нос и рот. Дрейфует, схватившись за муравьиные рога, и бьет того по бокам ковбойскими сапогами со шпорами. — Не хватает еще кнута и шляпы! — едва произнес он с красным от смеха лицом. — Твою мать! — Что? — спросил Чуя, широко улыбаясь. — Какой еще кнут? Дазай перевернулся на живот, сотрясаясь от безудержного смеха. Он смеялся так долго, что скоро воздуха стало катастрофически не хватать, а на глазах выступили слезы. — Ты точно локтем ударился? — Чуя посмотрел на перевернутую рамку. Взял ее в руки и поставил на старое место. Дазай, наконец, успокоился, пару раз судорожно вздохнул, вытирая красные глаза, и весело боднул Накахару в плечо. — Не бери в голову. Чуя щелкнул его пальцем по носу и протянул одежду. — Наверное, будет немного велика. — Еще раз заикнешься о своих двух сантиметрах, и я тебе врежу. Чуя прочистил горло и вздернул вверх палец. — Трех. Смеясь, он перехватил руку Дазая, занесенную для удара, и вскочил с кровати. В комнату резко вбежала Пинки. Споткнулась об валяющийся на полу ремень и отскочила в сторону забавной, боковой походкой. Чуя, казалось бы, умилялся всему, что она чудила. Даже когда Пинки точила когти о диван, мочилась на его любимый цветок, ранним утром толкала приоткрытую дверь в спальню своим телом, взбиралась на его лицо и садилась пушистой задницей, озираясь по сторонам. Чуя, смеясь, сгонял ее, либо мог заграбастать в медвежьи объятия и каждую минуту целовать во влажный нос. У Дазая же была странная тяга каждый раз кусать серые подушечки, отчего он несколько раз получил когтистой лапой по лицу. И неоднократно он намекал Накахаре, что когти питомцу стоит отстричь. «Не будет когти точить о диван», — говорил он, но Чуя лишь многозначительно пожимал плечами и показывал ему средний палец. — Отвернись. — Серьезно? — удивился Чуя. — Серьезно, — кивнул Дазай, разглядывая крупную надпись на футболке «DMC» и два скрещенных пистолета. — Настолько мне не доверяешь? — спросил Чуя, кинув на него беглый взгляд через плечо. Аппетитные ягодицы тут же скрылись за плотной тканью коричневых бридж. — Моя задница посылает мне тревожные сигналы, когда ты маячишь где-то поблизости. — Расслабься, я не смотрел, — солгал он, со скукой рассматривая невзрачные обои на стене. Дазай застегнул ширинку, поправил ремень и поднял глаза. Чуя продолжал стоять к нему спиной, сложив руки на груди. Он нетерпеливо постукивал пальцами по плечу, наблюдая за пауком, вьющим мелкую паутину в углу комнаты. Иногда он наклонял голову вбок, заправлял рыжую прядь, чесал затылок. А Дазай, переодевшийся уже давно, завис на какое-то время, прикусив губу. На Накахаре была черная майка, которая плотно облегала тело. Крепкие, жилистые, натренированные руки не могли не привлекать внимание. Особенно спина, мышцы которой перекатывались каждый раз, когда он двигался. — Восхитительный ублюдок… — Что? — Чуя улыбнулся, разворачиваясь к нему всем корпусом. — Так, для галочки, — Дазай сузил глаза, — каким спортом ты занимался? — Бокс… — Ну да, кто бы сомневался. Чуя открыл дверь и Дазая утянул за собой, схватив за руку. — В восьмом классе Итон Стюарт обозвал мою мать. Не смотри такими глазами, — он устало помял шею, выдохнул. — Перевелся к нам из Техаса. А наши идиоты тут же облепили его как мухи дерьмо. Эго у Итона выросло до небес. Он в японском ни слова не понимал. Только «да» и «нет». Ты ему любую чушь скажи с умным лицом, и он тебе в ответ «да». До чего раздражающий тип был. — И ты набил ему морду? — догадался Дазай. — Нет. Он набил морду мне, — Чуя неприятно засмеялся, встал возле плиты, нацепил фартук и потянулся за сковородой. Из приоткрытого окна дунул сильный ветер, высоко задрав прозрачную занавеску. Несколько секунд она парила в воздухе и медленно опустилась на высокий кактус. — Трудно представить. Чуя промолчал. В полной тишине он разбивал яйца, взбалтывал молоко, растирал масло по дну сковороды и потянулся за миксером. Дазай отодвинул стул и встал напротив окна. Кактус пришлось переложить на стол, чтобы с удобством сесть на подоконник. Ноющая спина все еще доставляла немало дискомфорта. Сидеть было больно. Каждый раз он мучительно морщился и поджимал губы, стараясь не выдать своего состояния. Особенно когда Чуя только-только высунул голову из своего защитного панциря и начал хоть что-то говорить о своем прошлом. — Мне еще и отец навалял в тот день, — сказал он внезапно. Дазай, активно дрыгающий ногой, замер. — Его вызвали в школу. Отчитали. И придя домой, он задал мне только один вопрос: «Кто кого?» Как же мне хотелось солгать. Сказать, что это Итон Стюарт отхватил, а не я. Молчаливое порицание порой хуже жгучей пощечины. А сердобольных личностей в нашей семье не водилось. — Так что сделал твой отец в итоге? — осведомился Дазай. Атмосфера внезапно стала тяжелой. Давила так сильно, словно вот-вот расплющит и раскатает по полу. Чуя, даже храня молчание, умел создавать нагнетающую атмосферу. И ауру таинственности источал тоннами. Дазай потер плечи, словно замерз, и стал рассеянно осматриваться вокруг. Как никогда сильно хотелось затянуться сигаретой. Хотелось попросить Чую остановиться, прекратить это повествование. Оставить прошлое в прошлом. Но он не смог. Все проклятое любопытство, из-за которого он несчетное количество раз попадал в нелепые передряги. А прошлое Чуи всегда было сокрыто за занавесом. И Дазаю хотелось отодвинуть его. Немного. Хотя бы на пару сантиметров. Просунуть голову в темное пространство и узреть самое сокровенное, что Накахара прятал от всех под личиной дружелюбия. А дружелюбным он не был, отнюдь. Кухня заполнилась противным, раздражающим звуком миксера. Оба они поморщились. Чуя, проследив взгляд Дазая, кивком головы указал на открытую пачку сигарет, лежащую на холодильнике. Пришлось щеки кусать от боли, чтобы сохранить беспристрастное выражение лица, вставая с подоконника. «Это после каждого секса так задница будет болеть», — подумал Дазай, трясущимися руками вытягивая сигарету. Возвращаясь обратно, он запечатлел короткий поцелуй на затылке Чуи. Тот нежно улыбнулся. К аппетитному запаху на кухне добавился еще и едкий, горький. Дазай блаженно закрыл глаза, выдыхая облако дыма. Вновь он начал лениво дрыгать ногой, прислушиваясь к звукам снаружи. — Мне не нравится твой отец, — сказал Дазай внезапно, поморщившись так, словно съел дольку лимона. — Удивительно! Мне твой тоже. Дазай горько усмехнулся. — Что было дальше? — Дальше? — Чуя задумчиво почесал подбородок. Густые рыжие волосы выбивались из небрежно собранного пучка на голове и падали на лицо. Накахара их то сдувал, то заправлял за уши. — Ничего. Просто тонко намекнул, чтобы я дал сдачи. Дазай выбросил бычок через окно, потянулся к полупустой пачке и извлек новую сигарету. — Дал? — Нет, — он ослабил огонь, выложил взбитые белки на желток, разровнял. — Итон был сильнее меня. Физически. Да и морально, наверное. Никогда не видел настолько самоуверенного человека. — Ты огреб и во второй раз? — спросил Дазай удивленно, смешно замерев с поднесенной к губам сигаретой. Чуя в согласии пожал плечами. — Отец заставил меня тридцать минут держать руки над раскаленным углем. Сказал, что в следующий раз опустит лицом. Как ни в чем не бывало, он разрезал готовый омлет, разложил его по тарелкам и улыбнулся. — Кушать подано. Дазай не шевелился, пораженно глядя на Накахару. Выкуренные сигареты неприятно скребли горло, окурок обжег пальцы. «Стоит ли копать глубже?» — думал он, глядя на Чую, увлеченно раскладывающего разрезанные помидоры на омлете. Слова про отца звучали слишком дико, пугающе. Какой отец станет так издеваться над своим ребенком? Конечно, Хидео был неидеален. Высокомерен в какой-то степени и временами слишком строг. Но… — Осаму? — Да? — Дазай вздрогнул. — Спускайся. — Ты боялся своего отца? — Нет. Их глаза встретились. — Мой отец сподвигнул меня заняться спортом. Заняться самим собой. Сделать себя лучше. — Но он ведь… — Дазай сглотнул, поджал губы. Что-то в его душе яростно колотилось. Било по невидимым стенкам, просилось наружу. Кого-то отчитывают за то, что он пишет левой рукой, а кого-то едва ли не сжигают за простую драку. Этот мир сошел с ума? «Отпусти занавес, не раскрывай его дальше. Отпусти». — А чего ты боялся? Ты ведь должен был чего-то бояться. Чуя долго молчал. Затем подошел к Дазаю, оперевшись обеими руками о подоконник. Расстояние между ними было не больше сантиметра. — Наследственности, — прошептал он в искусанные губы Дазая. Медленно, лениво прихватил зубами нижнюю губу и оттянул. — Омлет. Остынет. К огромному списку навыков Накахары теперь можно было полноценно внести еще один пункт. Отличные кулинарные способности. А Дазай до последнего думал, что готовит тот откровенно плохо. Особенно после впечатлений, когда он оказался в этой квартире в первый раз. За столом они сидели молча, позвякивали посудой, слушали вой ветра и голоса, доносящиеся снаружи. Дазай все смотрел на рыжие волосы, наблюдал, как один локон за другим выбивался из тонкой резинки и падал на плечи. Наблюдал за хмуро сведенными бровями и пытался выцепить глазами хоть одну веснушку. Видно их было, только если приблизиться впритык. Поддавшись искушению, он резко отодвинул стул и под удивленный взгляд Накахары встал за его спиной. Потянул резинку, распуская волнистые волосы, и зарылся в них пальцами, медленно массажируя кожу. Напрягшийся, Чуя мигом расслабился. — Ты не ночевал дома. Тебе не влетит? — спросил он, уронив голову на стол. — Придумаю что-нибудь. Дазай, поддавшись соблазну, наклонился, прижимаясь губами к горячей коже на шее, затем за ухом. Чуя тихо, хрипло засмеялся. — Насколько я заметил, передвигаешься ты с трудом. Поэтому в твоих же интересах меня не возбуждать. — Даже знать не хочу, как тебе удалось это заметить, — сказал он, отрываясь. Зажал резинку между зубов, собирая длинные волосы Чуи в хвост. Время текло нещадно быстро. Дазай старался не думать. Вообще ни о чем. Но в голове вертелось: «Ты одержим, одержим, одержим». Что может быть хуже. Одержимость кем-то — это ужаснее любой болезни, любой проказы. Пропуская его волосы через пальцы, чувствуя легкий аромат геля для душа, жадно рассматривая, запоминая, откладывая в закоулках своей памяти каждую родинку, каждый шрам, он повторял про себя: «Ты одержим». Судьба — странная штука, и как легко и беззастенчиво она играет с жизнями. Еще недавно он блевал от поцелуя с ним, а теперь жаждал его до дрожи в коленях. Млел от одного взгляда и ласкового прикосновения. Жаждал их, нуждался, вожделел. — Наверное, мне пора, — сказал Дазай внезапно. — У меня сегодня занятия с миссис Гаспар и позже… ужин. — С Дороти? — легко спросил Чуя, ковыряя вилкой в недоеденном омлете. — Стой. Можешь не отвечать. Он с мерзким скрежетом отодвинул стул, обхватил растерянное лицо Дазая ладонями и нежно прикоснулся губами к теплой щеке, которая тут же залилась краской. — Проверю, высохла твоя одежда или нет. Он ушел. Ушел, оставив после себя какую-то недоговоренность. Но в голосе и намека не было на злость или хотя бы на крупицу ревности. «Ну что за странный парень?» — думал Дазай, тяжко вздыхая. Говорить о Дороти с ним не хотелось. Дороти была наподобие язвы, чумы, от которой невозможно было избавиться. Невозможно было пойти против решения отца и настоять на своем. Слишком крупная сделка была на кону, где он и Дороти играли далеко не последние роли. Телефон, забытый Чуей на столе, засветился, завибрировал и в ту же секунду погас. Имя отправителя неприятно царапнуло. Насторожило. Он, затаив дыхание, посмотрел на приоткрытую дверь, прислушиваясь к шагам в коридоре, и протянув руку, коснулся кнопки блока, вновь включая экран. Доктор Хендерсон: «Отмечайся хоть иногда, прошу тебя… Неужели ты забыл про наш уговор? Слышала об убийстве Колина Вилберна. Надеюсь, не ты замешан в этом. Перезвони мне». — Все готово. Но над твоим галстуком поработала Пинки. Услышав звук приближающихся шагов, Дазай спешно и испуганно отдернул руку. Две последние цифры номера запомнились слишком туманно. — Там нитки… — Чуя остановился возле дверного проема, переводя нечитаемый взгляд с его лица на погасший телефон, — торчат. Нитки торчат из галстука, — повторил он. — Ничего страшного. Спасибо, — Дазай поднялся, схватил тарелки и переложил их в раковину. Засучил рукава, отвернулся, стараясь не показывать потерянного выражения лица. «Кто такая доктор Хендерсон, и о каком уговоре идет речь?» — думал он. Чуя продолжал стоять на месте, сканируя его глазами. По расслабленной позе и сказать было трудно, поймал он его на маленьком преступлении или нет. В голову пришла очередная нелепая мысль: «Почему бы не спросить напрямую?» — Куда мне положить твою одежду? — Брось на кровать. Дазай повернул кран. Вытер мокрые руки о футболку и протиснулся мимо Чуи, который застыл в дверном проеме, сложив руки на груди. — Я люблю тебя, Осаму, — сказал он ему в спину почти шепотом. — Я знаю… Да. Знаю, — ответил Дазай, схватившийся за деревянную ручку на двери. — Но повторяй это почаще. Чуя улыбнулся.

***

Динки с Джоном опять кричали друг на друга. Вернее, кричал Джон, а Динки что-то шепелявил в ответ, смотрел глазами побитой собаки, сжимая в руках совсем старенькую потрепанную кепку. Козырек у нее был сломанный и спадал на лоб, отчего он постоянно ее переворачивал набок. Временами, наблюдая за ним с балкона, Дазай задумывался, зачем он носит нечто настолько старое и бесполезное. Предназначение кепки — прятать лицо от солнца. Так для чего он носил свою? Может, это подарок от кого-то важного? Близкого или дорогого сердцу человека. — Осаму! — крикнул Динки, широко улыбаясь и махая ему рукой. Когда этот парень улыбался, становился похожим на грызуна. Дазай разозлился и, покинув балкон, вернулся в свою комнату. Вчерашний званый ужин прошел словно в аду. Ванесса раз сто осведомилась, готов ли его костюм к приему. Прислуга раздражающе мельтешила перед глазами, суетилась, спешно переговаривалась и носилась по всему дому, словно вот-вот нагрянет королевский эскорт. Дазай с грустью думал о тех минутах, что провел с Чуей. Хотел содрать с шеи душащий галстук, стянуть облегающую черную рубашку, вновь нацепить широкую футболку «DMC» и удобные бриджи. Волосы, уложенные лаком, растрепать и демонстративно показать Дороти и Хидео средний палец. Ванесса наверняка без чувств свалилась бы на пол. Идеально вымытый до блеска пол. А вот мистер Феликс отчего-то Дазаю импонировал. Было в его взгляде что-то понимающее, сочувствующее. Со двора снова донесся голос Динки. На этот раз он звал Дженкинса. Дазай упал на мягкую кровать, накрылся толстым одеялом и уставился на потолок. Вчера Дороти едва не довела его до нервного срыва. Гладила босой ногой под столом, жеманно улыбалась, облокачивалась на него плечом и шептала пошлости на ухо. Так и не дождавшись никакой реакции, опустила звенящую от украшений руку и накрыла его пах. Благо, мрак в зале скрывал все непотребства, что она вытворяла. Да и сидящим за столом явно было не до них. После всех безуспешных попыток привлечь внимание Дазая, она оскорбленно отодвинулась. До поры до времени. Все-таки Чуя изрядно его вымотал, и одна мысль о сексе, особенно с Дороти, вызывала сильнейшее желание собрать свои вещи и сесть на первый же самолет на другой конец света. Телефон в руке Дазая засветился, оповещая о новом сообщении. Джин Карлайл: «А Колин то, оказывается, торчок. Нашли порошок в его грязном белье. Теперь понятно, за что грохнули выродка». Дазай хмуро провел пальцем по дисплею. Все складывалось слишком идеально. Сначала Колина убивают. Умного, ответственного, исполнительного Колина. Фотографии пропадают. Все до единой. Спустя какое-то время в его комнате находят наркотики. Здравый смысл подсказывал остановиться, а интуиция — копать глубже. Колин Вилберн наркоманом не был и даже курильщиков на дух не переносил. Небрежно брошенный на подушку телефон он схватил снова. Открыл фотографию мертвого Вилберна, что когда-то ему переслал Джин, и зажал рот рукой. Зрелище было воистину ужасным и жутким. Дазай не смог ответить на свой же вопрос, почему он фотографию не удалил и почему хранил ее. Глаза у Колина были открыты, облеплены жирными черными мухами. Несколько таких же, только зеленых, на изъеденной щеке. От взгляда Вилберна у Дазая холодок прошел по спине. Он смотрел так, словно перед смертью был чем-то сильно удивлен, поражен и напуган. Может, убийца был хорошо ему знаком? Крики и громкий смех Динки под окном начинали нервировать по-настоящему. Баннер с новым сообщением закрыл половину экрана. Эйлин: «Мы в последнее время почти не видимся. Не хочешь заглянуть ко мне, например… сегодня? Мой гардероб пополнился замечательным нижним бельем. Черным. Как ты любишь. В общем, жду. Твоя Э.К.» Дазай улыбнулся. Смахнул сообщение, вновь сосредоточившись на Вилберне. Его внимание привлекло граффити на стене, которое, к сожалению, не до конца вошло в снимок. С левой стороны от мусорного бака торчала часть фразы, написанная косыми буквами «…what I've forgotten». — Я где-то это видел. Определенно видел. Он вскочил с кровати. Стал напряженно мотать круги по комнате, потирая ноющие виски. Динки, проклятый Динки, не затыкающийся ни на минуту. Внезапно он замер. Телефон выскользнул из рук и громко ударился об белый паркет. — Я помню все, что я забыл… — прошептал он одними губами, прижимая к груди трясущиеся руки. Полное граффити постепенно выстраивалось в голове: «I remember everything what I've forgotten». Именно к этой надписи Чуя прижимал его и страстно целовал. Именно там Колин Вилберн снял их на камеру. Именно там Колина Вилберна… убили. — Осаму! — Ванесса бесцеремонно ворвалась в его комнату. В руках она сжимала бордовые клетчатые штаны и мятую пачку сигарет. — Как это понимать, молодой человек?! Что я должна сказать твоему отцу? Дазай поморщился. Перевел потерянный взгляд на мать, затем на валяющийся на полу телефон. Ванесса сигареты бросила на черный комод и руку отдернула так, словно пачка эта была из раскаленного железа. Словно в руках она держала яд, который ежесекундно изъедал ей кожу. — Правду. — Что? — переспросила она раздосадованно. — Правду, мам! Правду! Иди и расскажи ему! — крикнул Дазай. — Повесьте еще одну долбаную камеру, чтобы вся моя жизнь была у вас как на ладони! Да хоть в моей комнате, хоть в туалете! Наймите вторую миссис Гаспар, чтобы забить те крохи свободного времени, что у меня остаются. Ненавижу вас… — процедил он сквозь зубы, проходя мимо растерянной, потерявшей дар речи Ванессы. — Осаму! Вернись сейчас же! — Я не ваша вещь! — Дазай резко остановился, поджал губы, глядя на мать рассерженными, влажными глазами. — То, что вы дали мне жизнь, не дает вам повода распоряжаться ей как вам вздумается. Я… — он судорожно вздохнул, опустил голову, стараясь выровнять дыхание. Ванесса не предпринимала никаких попыток приблизиться к нему и ошарашенно топталась на месте, потерянно поглаживая обручальное кольцо на пальце. Из собранной на затылке прически выпала одна светлая прядь и упала ей на глаз. Она сбросила с ног высокие босоножки и медленно осела на круглый ворсистый ковер. Устало потянулась за телефоном Дазая и, помедлив минуту, протянула его. — В следующий раз… не приноси сигареты домой. Их мог увидеть твой отец. Возьми, — Дазай переводил недоверчивый взгляд с матери на телефон, который та держала в руках. — Я буду волноваться, если ты уйдешь без него. — Прости. — Нет. Прости ты, — она подняла печальный взгляд на широкую рамку на комоде. Оттуда на нее смотрели две пары улыбающихся глаз. Одни — большие, карие, удивленно-восхищенные. Вторые — серые, с озорными смешинками. Ванесса держала пятилетнего Дазая на руках, впервые увидевшего живого льва. — Я забыла, как выглядит улыбка моего собственного ребенка. Забыла его смех. Забыла, когда он последний раз обнимал меня и говорил, что любит. Дазай пристыженно переминался с ноги на ногу. За сказанные в гневе слова теперь его с упоением душила совесть. — Мам, — позвал он тихо. — Я погорячился. Худые плечи Ванессы стали сотрясаться от тихих рыданий. Лицо она закрыла ладонями и все, как заведенная, шептала «прости», заходясь в громких рыданиях. — Я хотела быть тебе хорошей матерью, Осаму. Мы столько лет хотели ребенка. Столько лет метались от врача к врачу. И вот… — она вытерла заплаканные глаза. Волосы ее совсем растрепались, а рукава белоснежного пиджака оказались испачканы размытой косметикой, — наконец-то у нас родился ты. Маленький, слабый, болезненный. Никто не думал, что ты выживешь. Мы боялись потерять тебя так сильно, что даже наняли доктора Дэвиса. Уговорили переехать к нам, чтобы он всегда, в любой момент, мог оказать тебе помощь. Ведь иногда отсчет шел на минуты. И я все не свыкнусь с мыслью, что ты уже взрослый. Мой мальчик взрослый. Крепкий, сильный юноша, который в моей заботе больше не нуждается. Дазай сорвался с места. За секунду преодолел расстояние между ними и заключил Ванессу в крепкие объятия. Она удивленно выдохнула, улыбнулась совсем измученно, обессиленно. — Прости меня, мам. То, что я сказал… на самом деле я так не считаю. Ванесса шмыгнула красным носом, волосы Дазая заботливо отвела с лица и потрепала его по щеке. — Помню, как ты совсем мелким взбирался на нашу кровать. Дергал отца за волосы, пальцы ему в нос совал. Обмочился на его любимую ночную рубашку, — она тихо посмеялась. Дазай отстранился, смешно надув щеки. — Ну все, хватит этих смущающих подробностей, — сказал он, неловко почесывая голову. — Ты не сердишься на меня? — Никаких сигарет дома, — произнесла Ванесса строго, извлекая из кармана пиджака носовой платок. Дазай согласно кивнул.

***

Он сидел в небольшой пиццерии и задумчиво крутил телефон в руке. Элен Браун сообщала очередные неутешительные прогнозы. Жара всю ближайшую неделю не спадает ниже сорока градусов. Цены на бытовую электротехнику будут повышены на десять процентов. Несколько человек на прошлой неделе погибло от остановки сердца из-за жары. Также Элен Браун настоятельно просила оставить на время полуденные прогулки и провести это время с комфортом дома. — Ваш заказ, — официантка мило улыбнулась. Поставила перед ним кувшин с апельсиновым соком и пиццу с грибами. — Приятного аппетита. — Спасибо, — Дазай слабо кивнул и вновь уставился на экран небольшого телевизора. Сам того не замечая, нервно стучал пальцами по столу и каждые пять минут косился на телефон. Две последние цифры вспомнить ему так и не удалось. Туманно они крутились в памяти, сменялись одна за другой, но четкого представления не было. — Была не была, — Дазай отодвинул стеклянный кувшин с соком и аппетитно пахнущую пиццу. Набрал запомнившийся набор цифр и две наугад. Те несколько секунд, что шли гудки, ему показались целой вечностью. «Да?» Дазай потерянно дернулся и, прочистив горло, быстро протараторил: — Доктор Хендерсон? «Какая я тебе доктор Хендерсон, выродок?!» — рявкнул басом грубый мужской голос. — Упс… — он сбросил вызов, устало потер шею, набирая новые цифры. Ответивший ему голос был то ли мужским, то ли женским, непонятно. «Я чувствую твое желание…» — Простите, что? — потерялся Дазай. «Тебе нравится снизу или сверху? Если пожестче, придется доплатить двадцать баксов» — Ну, вообще-то я предпочитаю сверху. Это так, для галочки. И я ошибся номером, простите, — сказал он и бросил телефон на стол. Мимо Дазая прошла официантка, бросив на него насмешливый взгляд. — Господи… это бесполезно, — Дазай спрятал лицо в изгибе локтя, вполуха слушая голос телеведущей. Ногтем он уныло царапал край стола, сдирая с него потрескавшийся лак. Тихое позвякивание посуды, звук колокольчика над дверью и негромкий стук каблуков посетителей успокаивал. Пицца на столе остывала, но после фотографии с Колином аппетит пропал. Не хотелось даже пить. Все мысли вновь вернулись к Вилберну. С одной стороны, он испытывал жгучее чувство стыда и корил себя за одну мысль, что допустил вариант причастности Чуи. Но проскальзывало порой в его взгляде что-то нечитаемо жуткое. Словно его, Чую, подменяла какая-то другая, одиозная личность. И смотрел он так, будто глазами снимал кожу, читал насквозь и усмехался холодно, неприятно. А по случайности прочитанное сообщение от доктора Хендерсон так вовсе заронило в душу зерно сомнения. Место убийства и их поцелуя Дазай все активнее выкидывал из головы. «Не иначе, чем просто совпадение», — повторял он каждый раз, нервно кусая заусенцы на пальцах. Его внимание привлек толстый потрепанный справочник, лежащий возле кассира. «Ну конечно», — подумал Дазай, коря себя за несообразительность. — Простите, могу я одолжить? — сказал он, кивком указывая на справочник с пожелтевшими страницами. Кассирша посмотрела на него озадаченно и неуверенно кивнула. Видимо, пользовались им редко. Либо же Дазай был первым, кто использовал его по назначению. На долгих полчаса пришлось устроиться возле барной стойки и заказать кофе, чтобы на него перестали неодобрительно коситься. Страницы были грязные, слипшиеся. Где-то были выдраны, где-то изрисованы. На нужной ему странице какой-то умник нарисовал крупный член маркером и снизу подписал кривыми буквами — «FAGGOT!». Дазай закатил глаза. Нужный номер он нашел почти в конце списка — «Доктор Аббигейл Хендерсон». — Еще кофе? — вежливо поинтересовалась официантка, подметив неестественную бледность Дазая и странную позу, в которой он застыл. — Да, будьте любезны, — ответил он, слабо кивнув. Радости на душе не было. А скорее наоборот, какое-то давящее напряжение и страх. «А чего именно ты боишься?» — думал он, обхватив ладонями кружку с горячим кофе. Колокольчик за спиной звонко зазвенел, дверь тихо скрипнула. Женщина с двумя детьми заскочила в кафетерий, обмахиваясь веером. Серая рубашка на ней была практически целиком мокрой от пота. Блаженно закрыв глаза, она несколько минут простояла под кондиционером и прошла за последний столик. Дазай отвернулся и вновь уткнулся в свой стакан. «Да ты боишься. Боишься. Боишься, — повторял мерзкий голос в голове. — Ты боишься правды». Он вытащил телефон из кармана и спешно набрал телефон Аббигейл. Гудки шли долго, протяжно. И каждый больно бил по голове и ушам. Не дождавшись ответа, он вздохнул с облегчением и только собирался положить телефон, как в динамике прозвучал тихий женский голос. «Доктор Аббигейл Хендерсон. Чем могу вам помочь?» Дазай едва не смахнул стакан, задев его рукой. Кофе в нем опасно покачнулось. Несколько капель медленно стекли по желтому стеклу, собираясь лужицей на столе. — Доктор Хендерсон, — сказал он после недолгой паузы. — Меня зовут Осаму Дазай. Я студент Университета Небраски-Линкольна. У вас проходит курс лечения мой друг. «Как зовут вашего друга?» Ее голос заметно дрогнул и с холодного, отстраненного стал настороженным. — Чуя Накахара, — ответил Дазай. «Я не разглашаю…» — Прошу вас. Это важно. В динамике повисла тишина. Дазай макнул пальцы в застывающую кофейную лужицу и облизал их. Стакан с темными разводами неприятно лип к руке. «Вот загвоздка. Ведь у Чуи нет друзей», — произнесла она со стальными нотками. — Есть. Теперь есть, — ответил Дазай, вполоборота наблюдая за пожилой женщиной, пьющей горячий чай из розовой трубочки. — Я прочитал ваше сообщение, адресованное Чуе. О Колине Вилберне. Я не хочу давить на вас, Аббигейл, но… «Если ты правда его друг и хочешь помочь, то приходи лично. Это не телефонный разговор. Адрес найдешь там же, где нашел телефон». До чего неприятные гудки.

***

Железная ручка на двери обжигала кожу. «Через застекленную веранду смотреть на улицу было куда интереснее, чем выходить туда лично», — думал Дазай. В лицо ударил душный, спертый воздух и запах гниющего мусора. Выносили его несколько раз в неделю но, даже несмотря на это, из-за жары разлагался он слишком быстро. Спину все еще продувал холодный воздух кондиционера, а лицо нещадно пекло солнце. С трудом пересилив себя, он отпустил дверь и шагнул в дневное сорокаградусное пекло. «Мертвый Линкольн, — думал он, — мертвее и не придумать». По телу прошел жар, по виску скатилась капля пота. Черная футболка была явно не лучшим выбором на сегодня. Дазай представил, что он покидает защитный бункер. Бункер, обрамленный пуленепробиваемым толстым стеклом. И стоит ему сделать несколько неуверенных шагов, он растечется лужей или жижей по раскаленному асфальту. Растечется, как светофор через дорогу или предупредительные знаки под ним. Идти по указанному адресу пришлось ловко маневрируя между тенями. Он с завистью посмотрел на собак, лежащих в фонтане, смешно вывалив длинные языки. Он бы сам с большим удовольствием окунулся в него сейчас. В такие моменты все чаще возникало желание бросить все, купить билет куда-нибудь в Канаду и уехать из поднадоевшего Линкольна. Линкольна, от одного названия которого начинало тошнить. Путь пешком занял у него чуть больше одного часа. Дазай чувствовал себя спокойно, расслабленно вплоть до того момента, пока не оказался на пороге заветной двери. Вплоть до того момента, пока не занес руку и не постучал. Вплоть до того момента, пока не начал осознавать, что лезет не в свое дело. Но отступать было поздно. Дазай неуверенно переминался с ноги на ногу, разглядывая искусственный венок на двери. Снизу висели два маленьких колокольчика, обвязанные красной лентой, а чуть выше попугаи, тоже искусственные. Правая доска под ногой скрипела и проседала, словно вот-вот сломается. Но вместо того чтобы отойти, Дазай надавил на нее пяткой сильнее. Доска хрустнула, издав характерный скрежет, и дверь перед ним внезапно распахнулась. — Доктор Хендерсон, — быстро протараторил он, закрывая ногой сломанную доску. Аббигейл Хендерсон выглядела намного моложе своих лет. Ее выдавали только едва заметные морщины вокруг широкого рта и руки. По рукам Дазай легко мог определить возраст женщины. Этой небольшой хитрости когда-то учил его старик Дженкинс. Кожа на руках у Хендерсон была истонченная, с неравномерной окраской и пигментными пятнами. А выступающие вены бросались в глаза. Дазай совсем не к месту вспомнил руки Чуи. Жилистые, крепкие, и вены у него тоже выпирали, когда он для чего-то прикладывал силу. Но смотрелось это совсем иначе. Слишком сексуально и слишком притягательно. — Осаму? — спросила она неуверенно. Дазай кивнул. У Аббигейл были огромные серые глаза, обрамленные густыми темными ресницами. Каштановые локоны спадали на оголённые плечи, а длинные пальцы нервно теребили край белого джемпера. Аббигейл была хороша собой, если не брать в расчет странных нервирующих повадок. Иногда она смотрела безотрывно в глаза, видимо, издержки профессии. А порой дергано переводила взгляд с одной точки на другую. Постоянно оглядывалась на дверь, словно кого-то ждала, и все время что-то сминала в руках. Будь то край одежды, лежащий на столе фантик или искусанная ручка. — Простите, что так внезапно, просто… — Ничего, — произнесла она уставшим голосом. — Присаживайся. — Вы принимаете пациентов на дому? — осведомился Дазай. — Уютная обстановка способствует доверительным отношениям. — Логично… — Я поставлю чайник, — сказала она, скрываясь за тонкой дверью. Дазай наконец позволил себе расслабиться. Он откинулся на спинку широкого кожаного кресла, беглым взглядом изучая комнату. Его внимание привлек огромный встроенный в стену аквариум. Рыб Дазай любил. А еще больше он любил стучать пальцами по аквариуму и распугивать их. Глупое занятие, но его оно веселило. На стене в дешевых пластиковых рамках висели натюрморты. «Тоже дешевка», — думал он, останавливая взгляд на треснутой вазе с ромашками. Картина была выполнена неумело, непрофессионально, совсем новичком. Дазай представил выражение лица Хидео, если бы нечто подобное оказалось на стене его кабинета или в зале для приема гостей. — Дазай. Тот самый? — спросила Хендерсон, выросшая за его спиной, словно призрак. — Смотря, что именно вы подразумеваете под фразой «тот самый», — сказал Дазай, поежившись. Эта женщина не вызывала доверия. К слову, совсем. — Твой отец довольно известная личность, — ответила она. — Я пришел поговорить не о моем отце. — Да. Конечно. Чуя… — Аббигейл поставила перед Дазаем чашку чая, затем вернулась на свое место и тихо присела, не сводя с него любопытного взгляда. — Расскажи, как вы познакомились. Как подружились. Дазай покрутил пальцем тонкую чашку на блюдце, выдохнул, посмотрел на медленно покачивающийся антистрессовый маятник. — Тут почти нечего рассказывать, — отмахнулся он. — Заговорили, подружились, нашлись общие интересы, или, как любят многие нынче говорить, сошлись характерами. — Характерами? — переспросила Хендерсон немного растерянно. — Характерами… — Аббигейл, — Дазай поднялся с места. — Мы такими темпами будем без конца ходить вокруг да около. Чуя дорог мне, и я хочу разобраться со всей этой неразберихой с Вилберном. Хендерсон вздрогнула, едва не выронив чашку из рук. — С чего ты решил, что Чуя как-то связан с этим юношей? — Назовем это интуицией. Логикой и умением сопоставить факты, — сложив руки за спиной, он остановился напротив аквариума, наклонился, наблюдая за маленькими рыбками, поедающими еду из кормушки. — А кто Чуя для вас, доктор Хендерсон? — Что? — переспросила она потерянно. — Я его врач. — Ложь. — Не понимаю, к чему ты клонишь. Спрашивай, что хотел, и уходи. Дазай развернулся. Улыбка получилась натянутой, неестественной. — Просто врач? Тогда я кое-что процитирую. Вы не против? Аббигейл бросила на него полный желчи взгляд. — «Отмечайся хоть иногда, прошу тебя. Неужели ты забыл про наш уговор?» — повторил он точь-в-точь слова из сообщения. — Интересно, что за уговор? Мне следует копнуть еще глубже? — Довольно, — Аббигейл уронила голову в свои ладони и громко вздохнула. — Если вы на самом деле близки, то советую начать возводить стену. Отстраниться от него и свести все общение на минимум. — Это уже мне решать, — сказал Дазай, возвращаясь на место. — Он опасен. И психически нестабилен, — Хендерсон поджала под себя ноги. В широком коричневом кресле она казалась совсем маленькой, хрупкой. Большие серые глаза, замерев, смотрели в одну точку. — Насколько… нестабилен? — спросил Дазай, теряясь в мыслях. — Как-то он признался мне, что величайшим его страхом было получить болезнь матери по наследству. И, к сожалению, худшие опасения сбылись. Дазай неотрывно смотрел на чашку с остывающим чаем. Что-то внутри него медленно замерзало. Раздражение и злость на Хендерсон сменились чувством ужаса и преждевременной паникой. Чуя боялся наследственности, о чем прямо ему и заявил. А он, идиот, самую важную информацию пропустил мимо ушей, слишком увлеченный убийством Колина Вилберна. — О какой болезни идет речь? — Биполярное расстройство, — ответила она тихо. — Но позже я стала замечать и другие странности в его поведении. Агрессия, апатия, гнев. И эти внезапные перепады, они… действительно пугали. Человек, страдающий биполярным расстройством, опасен только для себя. Но Чуя… Это абсолютно другой случай. Его психика просто расшатана. Дазай закрыл глаза, повторяя недавний жест Аббигейл. Уронил голову в ладони, коря себя за невнимательность.  — При должном внимании, заботе, при условии, что стараются оба родителя и дома соответствующая обстановка, он мог бы жить как все. — Внимании? Заботе? О какой обстановке идет речь с человеком, который своему ребенку от прихоти прижигает руки? — сказал он, грустно усмехаясь. Хендерсон удивилась его словам, но никак комментировать не стала. — Первый раз болезнь дала о себе знать в возрасте одиннадцати лет. Он вытолкнул одноклассника из окна третьего этажа. Мальчик уцелел. Отделался вывихом и легким испугом. Второй случай произошел примерно через год, когда он проткнул живот беременной матери ножницами. Ребенка она, конечно же, потеряла, а Чуя… За два месяца в его истории болезни отмечены четыре попытки самоубийства. Дазай не поднимал голову. Он все слушал и слушал, чувствуя себя так, словно Хендерсон с каждым произнесенным словом медленно отрезала от него часть. Кусок за куском. — С годами лучше не стало. Я бы сказала, наоборот. У него случаются вспышки гнева, и в такие моменты он себя не контролирует. Может даже… — О каком уговоре шла речь? — перебил ее Дазай бесцветным голосом. Перед глазами все еще крутился образ Чуи, нависшего над ним возле окна. Он пытался вспомнить выражение его лица, его голос, его мимику. Любую мелочь, когда он произносил проклятое «наследственность». Страхи Чуи Дазай понимал. Понимал, как никто другой. Он сам злился и негодовал, когда его сравнивали с отцом. А каково же было Чуе, внутренние дилеммы которого были куда масштабнее. — Уговоре? Я и так сказала слишком много… Дазай резко вскочил с кресла, задев ногой маленький столик с чашкой. Аббигейл испуганно подпрыгнула на месте. — Как вы выразились, Чуя опасен для общества. Однако он спокойно продолжает учиться среди нас. И лично я не замечал за ним психического отклонения или странности в поведении. — И не заметишь, — сказала Хендерсон. — У таких ребят очень высокий уровень интеллекта. Обрати внимание. Чуя много говорит. О да, это он умеет. Может болтать часами, а потом ты и не вспомнишь, о чем он говорил, хоть убей. — Бред. — Это правда. — Если это правда, — Дазай поджал губы, — разве документально не должна фиксироваться вся история его болезни? Оба замолчали. Хендерсон нервно барабанила пальцами по своему колену, беспокойно растягивала рукава джемпера, прятала глаза, стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на человека напротив, который прожигал ее презрительным взглядом. — Вы влюблены в него. — Что?! Я не… — Это был не вопрос, — сказал Дазай ледяным голосом. — И вы всего лишь глупая, влюбленная дура, лелеявшая надежду, что восемнадцатилетний юноша рано или поздно может стать вам парой. Вы не оказывали ему помощь, Аббигейл, нет. Вы хотели быть нужной. Появлялись у него дома со своей напускной заботой. Сутками сидели возле его кровати, когда он, беспомощный, подавленный, лежал там, пребывая в очередной депрессии. — Довольно! — Я знаю, что такое биполярное расстройство. Знаю, чем оно опасно. И от вас требовалась профессиональная помощь. Помощь, доктор Хендерсон! А вы вместо этого усугубляли ситуацию, доводя его до обратного состояния. И все для чего?! Чтобы он привык к вам? Проникся симпатией? А если бы в один прекрасный день вас не оказалось рядом? — Я просто помогала ему, — сказала она дрогнувшим, полным отчаяния голосом. — Помогала как могла. Он был один в городе. У него не было знакомых, не было близких. Он был наедине со своими демонами. Я дважды спасла его от самоубийства! — До которого сами же его и доводили. И не могу не спросить. Вы не боялись обратной стороны медали? Его расшатанной, как вы выразились, психики и неадекватного поведения? — Мы не выбираем, в кого нам влюбляться! Не смей упрекать меня! — крикнула она. — Сколько вам лет? — спросил Дазай, пожав плечами. — Тридцать? Тридцать пять? А мыслите как ребенок. Аббигейл медленно осела на пол, тихо всхлипывая и содрогаясь всем телом. Крупные слезы стекали по ее щекам, и рыдания становились все громче. Дазай прошел мимо нее, даже не удостоив Хендерсон прощальным взглядом.

***

Он давно потерял счет времени. Забыл, когда и как ноги принесли его сюда и сколько часов он просидел под его дверью. Может, один, может, два, а может, десять. Он не слышал посторонних голосов, не обращал внимания на озадаченные, настороженные взгляды, которыми одаривали его жители дома. Не обращал внимания на легкое похлопывание по плечу и взволнованное «парень, с тобой все в порядке?». В порядке он не был, отнюдь. Он был растерян, потрясен и пребывал в странном мыслительном ступоре. Ноги затекли, голова противно ныла в области затылка, а руки все не переставали дрожать. Дазай хотел подняться, пройтись. Того требовали уставшие от долгого сидения в одной позе ноги. В горле першило, во рту был неприятный привкус от выпитой кружки зеленого чая. Столько хотелось спросить у Чуи, но больше всего просто заглянуть в эти лживые голубые глаза. Смотреть безотрывно, не моргая, и ждать, пока тот потеряет бдительность хоть на минуту и обличит свою истинную сущность. Дазай судорожно вдохнул, обхватив колени обеими руками. Как только он покинул Аббигейл, злость быстро сменилась ноющим, тяжелым чувством. То ли ревностью, то ли разочарованием, то ли еще чем-то. Он сам не понимал. Но скорее, думал он, это страх. Страх перед настоящим Чуей. Какой он на самом деле? Что думает или чувствует «настоящий» Чуя, когда кому-то мило улыбается или беседует? Насколько фальшивым Чуя был в общении с ним? Напротив громко хлопнула железная дверь. Рубин вывалился в грязный подъезд в одних только трусах и грязной замызганной майке. По заросшему лицу, пятнистым выпуклым губам и огромному пивному животу стекала желтая блевотина. Едва он сделал пару шагов, как его снова вывернуло напротив треснутой кошачьей миски возле лестницы. — Сука… Я тебе все ноги переломаю в следующий раз! Слышишь?! Учить она меня вздумала. Сука. Сука! — кричал он во всю глотку, держа в руках недопитую бутылку виски. Габи, его жена, огромными напуганными глазами наблюдала за ним через приоткрытую дверь, вздрагивая каждый раз, когда тот начинал орать во всю глотку. Дазай удивленно поднял голову, уставившись на едва стоящего на ногах мужчину. Тот несколько раз пьяно покачнулся и облокотился плечом о покоцанную стену. Пил он тоже отвратительно. Жидкость из горла бутылки стекала ему на подбородок, затем на живот. — Сука… Я тебе челюсть сломаю. Выкину, как… — споткнувшись о собственную ногу, он распластался на полу, издавая странные нечеловеческие звуки. Под ним постепенно росла желтая лужа, и пухлые пальцы начали шарить по бетонному полу в поисках выроненной бутылки. «Обмочился», — ошарашенно подумал Дазай, поднимаясь на ноги. — Ты чего пялишься, урод? — спросил Рубин, поднявшись только с четвертой попытки. — Разбил мою бутылку, да? Это Габи тебе заплатила? Эта шлюха. Приведи ее сюда! Живо! — рявкнул он. Дазай даже рот открыл от удивления, впервые в жизни сталкиваясь с чем-то подобным. Нет, пьянчуг на своем роду он повидал достаточно, но столь агрессивных и отвратных — первый раз. — Вам лучше вернуться домой и лечь спать, — сказал Дазай настороженно. — Вы посмотрите на него, — ответил мужчина заплетающимся языком. От него сильно несло перегаром и чем-то тошнотворно-кислым даже с того расстояния, что их разделяло. — А сиську матери-то давно сосать перестал, чтобы советы мне давать? А?! Горлышко разбитой бутылки оказалось у него в руках. Одной рукой он держался за стену, чтобы не свалиться, а вторую угрожающе вытянул в его сторону. Маленькие поросячьи глазки он сощурил, выпятив толстую розовую губу. — Ты что это делаешь, Рубин? От холодного голоса вздрогнули оба. Дазай поежился и к стене прижался плотнее, вмиг пожалев о том, что вообще сюда пришел. Высокая фигура Чуи грозно возвышалась за спиной перепуганного Рубина. Руку он небрежно закинул на его волосатое плечо и усмехнулся так, что кровь стыла в жилах. — Я… это, курнуть вышел. Тут тебя несколько часов дожидаются. Вон, пацан, — сказал он запинаясь и кивком головы указал на Дазая. Их глаза встретились. Несколько секунд они неотрывно смотрели друг на друга. Чуя с пониманием, Дазай пытливо. Он же и, не выдержав, первым опустил голову. — Пойду я, пожалуй… — Передавай Габи привет, — сказал он, опуская руки в карманы джинc. Когда железная дверь громко захлопнулась, Чуя поднял усталые глаза на Дазая. — Войдешь? Дазай кивнул. — Сколько часов ты меня ждал? Почему не позвонил? Замок тихо щелкнул, повернулся. Дверь бесшумно отворилась, и навстречу им тут же выбежала Пинки. Чуя, улыбаясь, поднял ее на руки, весело почесывая за ухом. Ампутированной наполовину лапой Пинки оттолкнула его лицо и, ловко вывернувшись из крепких объятий, спрыгнула на пол. — Не знаю, — просто ответил Дазай. Чуя тяжело вздохнул. Бросил связку ключей на тумбочку и наклонился, чтобы расшнуровать кеды. — Ну и как? Лучше стало от того, что прочитал то сообщение? — спросил он. Дазай поднял на него ошарашенные глаза, сглотнул. — Ты знал? — Догадывался, — Чуя схватил Дазая за руку и повлек в сторону зала. Тот шел за ним послушно, с лицом нашкодившего ребенка. — Чуя, — он резко остановился. Вырвал руку и прикусил губу, коря себя за излишнее любопытство. — Колин. Ты… — Да, это был я, — ответил Чуя, внимательно наблюдая за реакцией Дазая. — Перерезал ему горло. Узнал, где он живет, узнал, в какой части дома расположена его комната, и подбросил ему наркотики. Что будешь делать?